Электронная библиотека » Владимир Свержин » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Трехглавый орел"


  • Текст добавлен: 26 января 2014, 02:11


Автор книги: Владимир Свержин


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава третья

Свинец – чрезвычайно сильнодействующее средство. Лишь несколько граммов, и вы беседуете с ангелами.

Полковник Кольт

Захват, удерживающий кольцом мои плечи и грудь, никак нельзя было назвать слабым. По всей видимости, негодяй, заключивший меня в свои объятия, уже считал плененным этого расфуфыренного дворянчика, некстати вылезшего на палубу подышать ночным воздухом. Я резко вскинул вверх руки, подобно крыльям взлетающей птицы, и крутанулся на месте, ставя свою левую ногу на пути отступления нижних конечностей нападавшего. Полет бедолаги был недолог и закончился, судя по звуку, нежданным столкновением со столбиком, поддерживающим навес кормовой надстройки. В тот же миг соратник моей жертвы, видимо, спешивший на помощь, вынырнул из полутьмы буквально в трех шагах от меня. Повинуясь не столько велению разума, сколько годами наработанному рефлексу, я тут же нажал спусковой крючок пистолета, находившегося как раз на уровне лба несчастного. Он грохнулся на палубу, не издав ни звука. Не скажу, чтобы я испытал при этом спазмы желудка, угрызения совести и тому подобные беллетристические вольности. Единственное, что промелькнуло у меня в мозгу, было короткое и четкое: «Второй». Но схватка продолжалась. И третий душегуб, размахивая абордажным тесаком, мчался навстречу неприятностям. Я блокировал его атаку предплечьем и, проведя свою руку ему под мышку, резко вздернул вверх. Бедняга взвыл от боли в плечевом суставе, но тут же смолк, получив удар по лбу окованной железом рукоятью пистоля. Четвертому повезло еще менее. Перелетев через брошенное ему под ноги обмякшее тело третьего, он чуть ли не носом уткнулся в мой сапог. Удар каблуком в основание черепа навсегда лишил его возможности совершать подобные ночные визиты. Нож, внезапно вылетевший из темноты, чиркнул по бедру, обжигая болью. «Проклятие!» – процедил я, до скрежета сжимая зубы. Боль не исчезла, но как-то перестала восприниматься, поскольку бой не может быть закончен, пока противник не повержен. Или же покуда ты жив.

К тому моменту, когда до отвращения знакомый голос прокричал: «Этот мой!», рядом со мной на палубе валялись еще двое пострадавших. Эти слова были произнесены на чистейшем английском языке, и, судя по всему, те, кому они предназначались, не нуждались в переводчиках. Давешний штурман Жан Поль Дюруа стоял передо мной, сжимая уже знакомую пехотную шпагу. В мерцающем свете фонарей я видел, как играет на его губах саркастическая ухмылка. «Француз» сделал пару махов своим оружием, словно проверяя его управляемость, и стал в стойку. И тут наконец у меня появилась возможность обнажить свой клинок. Мы сошлись и зазвенели сталью, внезапными финтами и ложными атаками прощупывая оборону противника. У пресловутого Дюруа было, как минимум, два преимущества: обе ноги прекрасно его слушались, а кроме того, он явно более меня привык сражаться на раскачивающейся корабельной палубе. Однако в остальном мои шансы были предпочтительнее. За спиной «француза» не было фехтовальной школы маэстро Николя Ле Фонтэ.

Парировав квартой атаку противника, я перевел его клинок вниз и, превозмогая боль, наступил ногой на лезвие. Вырванный из руки Дюруа эфес звякнул о палубу, но в тот момент, когда я уже занес шпагу для завершающего удара, за спиной моей грохнул выстрел, страшная боль обожгла мне плечо, бросила вперед, и я рухнул, сбивая с ног мнимого штурмана, последним усилием воли прижимая шпагу к его горлу. Следующий выстрел, прозвучавший спустя мгновение после первого, я скорее почувствовал, чем услышал.


Туман в моей голове время от времени взрывался яркими вспышками, давая мне возможность вновь и вновь прожить и прочувствовать короткие минуты последнего боя. На этот раз я видел схватку как бы со стороны, точнее, с разных сторон, словно отснятую на пленку десятком скрытых камер. В покадровом повторе я видел, как приходит в себя сброшенный мною с плеч коренастый «голландец», как ползет он на четвереньках по палубе, едва не попадая рукой под каблук моего сапога… Именно в этот момент Дюруа делает свой злосчастный выпад, очевидно, надеясь если не поразить меня, то опрокинуть через спину шкипера. И в тот миг, когда шпага пиратского вожака выворачивается из его пальцев, напарник «француза» подхватывает оброненный мной в самом начале боя пистолет… Я вижу пламя выстрела. Вижу, как в упор спускает курок своего карабина выскочивший из-за двери Редферн и мертвый уже пират в конвульсиях дергается на палубе, пачкая ее кровью из разорванных внутренностей… Вижу весь дальнейший бой, хотя не знаю, как я могу его видеть, и до тошноты страдаю от удушливого запаха лаванды, пропитывающего картину боя. Внезапно палуба вновь погружается в туман, и передо мной в рваной пелене этого тумана появляется лицо патриарха Чжоу-И, великого мастера Ю Сен Чу. «Бой – это всего лишь бой, – назидательно говорит он, качая головой с забранными в хвост длинными седыми волосами, – но это только бой и ничего, кроме него. Заполни его собой, заполни полностью. Не оставляй противнику даже самого малого места проявить свою волю. Только так ты сможешь победить, не сражаясь». Туман рассеивается, и мастер Ю Сен Чу неспешно и задумчиво проходит по палубе корвета, объятого смертельной схваткой, проходит, не замечая мелькающих клинков, пуль и пламени пожара, лезущего вверх по вантам. Дойдя до фальшборта, он чинно переступает через него и растворяется в ночи. А запах лаванды все преследует меня, неотвязный, как комариная стая. Я почти задыхаюсь и изо всех сил сжимаю пальцы в кулак, силясь преодолеть подступающую дурноту…

– Посмотрите, миледи, он разорвал подушку, – слышу я сквозь бред. – Сжал пальцы и разорвал ее.

Голос, которым произнесены эти слова, мне незнаком, но я готов поклясться, как только смогу говорить, что никто из экипажа «Феникса» так разговаривать не может. Так произносят слова девушки от шестнадцати до осьмнадцати годов, вырастая из девичьих платьев и не дорастая еще до женских.

Не знаю уж, как там мертвецы с монетами, положенными на глаза, но я поднимаю свои веки так, будто каждое из них прижимает шестнадцатифутовое ядро.

– Смотрите, смотрите, миледи! Он наконец очнулся!

Сквозь дымку я вижу двух девушек, склонившихся над моей постелью. Судя по очертанию фигур, передо мной госпожа и ее камеристка. Во всяком случае, платье а-ля сигнальный буй наводило меня на мысль о светском статусе одной из моих «сиделок». Я с тоской вспомнил виденные мною в изрядном количестве портреты красавиц XVIII столетия: все те губки бантиком, глупенькие кукольные глазки и щеки, за которыми можно было хранить запас продовольствия на черный день. В родовом поместье моих предков таких милашек была целая стена. Однако до конца времени этих фарфоровых кукол оставалось еще лет двадцать, и лежать все эти годы, не размыкая глаз, не было никакой возможности. Я сделал над собой усилие, стараясь навести резкость во взгляде. Не знаю, то ли художества всех этих маэстро мазка были неудачной глупой местью вздорным кокеткам, то ли мне уж так везло, но обе сидевшие у моего скорбного одра барышни были весьма хороши собой. Особенно ежели вдруг смыть с них обязательные напластования туши, пудры и румян. Однако полагаю, подобная мысль, выскажи я ее, показалась бы здесь святотатством.

– Милорд пришел в себя, – констатировала служанка, озаряя каюту неожиданно радостной улыбкой. Насколько я мог судить, она вообще была девушкой простой и жизнерадостной.

– Сходи позови лорда Джорджа, Вирджиния, – произнесла ее госпожа голосом глубоким и бархатистым. – Скажи, что его племянник очнулся.

– Слушаюсь, мадам. – Камеристка присела в неизменном книксене и поспешно исчезла за дверью.

Пользуясь случаем, я нагло уставился на хозяйку апартаментов, стремясь получше разглядеть ее, вычленить основное из-под слоя модных художеств. Мне тяжело описывать словами женскую красоту. На мой взгляд, все эти воспевания формы носа, цвета губ и величины ушей лишь жалкое блеяние, неспособное и в малой мере передать впечатление от действительно красивого лица. Такое впечатление подобно молнии. А можно ли описать в подробностях и красках эту самую молнию, особенно когда она попадает в тебя? Единственное, что действительно обращало на себя внимание, были, конечно же, глаза. Серые, как туман, но не грязный смог заводских предместий, а утренний туман где-нибудь на берегу озера, готовый исчезнуть и открыть взору наблюдателя и раннюю синеву воды, и свежую зелень листвы, покрытую росой. Все это было во внимательно глядевших на меня глазах неизвестной красавицы. И все же если действительно считать глаза зеркалом души, то жили в этой душе какая-то печаль и тревога, непереводимые на язык слов да, вероятно, и невысказанные самое себе. Мне было лестно думать, что прекрасная дама тревожится обо мне, однако оснований для этого не было ровным счетом никаких.

– Я жив. – Попытка произнести эти слова в полный голос и даже с некоторой иронией закончилась провалом. Губы едва шевельнулись, будто после сильного мороза.

– Несомненно, милорд.

– Когда б я умер, мне вряд ли бы сыскалось место в раю. А встретить такого ангела в аду – вещь невозможная. – Произнеся подобный комплимент, я почувствовал, что вновь теряю сознание. По всей видимости, самочувствие мое не располагало к столь длительным беседам.

– Он забылся, милорд. – Слова эти долетели до моего сознания, покрытого пеленой слабости, заставляя вновь вернуться в мир живых. – Если пожелаете, можно дать ему нюхательную соль.

– Благодарю вас, герцогиня, но, похоже, он уже приходит в себя. – Рокочущий голос, которым были произнесены эти слова, несомненно, принадлежал моему дядюшке. – Добрый день, мой мальчик, – громыхнул он, увидев, что я открываю глаза.

– Добрый день, – прошептал я.

– Я вас оставлю, господа. Мне необходимо сделать кое-какие распоряжения. Если вам что-нибудь понадобится, вызывайте прислугу. Доктор обещал быть через четверть часа.

Она грациозно поднялась и поплыла к выходу, шурша шелками своей юбки. Мне отчего-то вспомнилось, что подобный фасон назывался «взволнованным», но быть может, я путал и его величали «удивленным».

Поза, в которой я лежал, доставляла мне массу неудобств. Уж и не знаю, сколько я валялся вот так, уткнувшись носом в батистовую подушку, но все мое тело затекло и было тяжелым и непослушным, будто чужим. Попытка повернуться на бок отозвалась резкой болью, и я, застонав, был вынужден отказаться от этой мысли.

– Лежи, лежи. – Заметив мое движение, лорд Баренс сделал останавливающий жест рукой. – Ну что, телохранитель, – он улыбнулся, – ты свою работу выполнил отменно. Уж прости меня, старого дуралея.

– За что?

– За то, что я в тебе сомневался. Засиделся тут, глаза замылились, просмотрел уловку. Знаешь, кстати, кого ты в плен-то взял?

Памятуя неудачную попытку повернуться, я отказался от желания пожать плечами и лишь тихо прошептал:

– Нет.

– Это сам Джон Пол Джонс. Своего рода легенда. Первый капитан американских повстанцев. Он один пустил на дно наших кораблей более, чем все остальные каперы вместе взятые. И можешь мне поверить, если бы ты доставил Джон Пол Джонса в Лондон, всю оставшуюся долгую жизнь жил бы безбедно и каждый твой выход в свет сопровождался бы фанфарами и барабанным боем.

Я закрыл глаза, представляя себе эту картину, и меня отчего-то начало подташнивать. Впрочем, возможно, этому виной была лаванда, которой надушено белье.

– Жаль, не судьба, – утешил меня дядюшка. – Пока ты тут отдыхал, представитель местного губернатора потребовал выдать капера французским властям.

– Французским?

– Ах, ну да! Я забыл тебе сказать. Мы во Франции. Во время схватки один из негодяев бросил факел в картуз с порохом возле орудия. Пушку сорвало с лафета, но это еще полбеды: огонь охватил снасти. В общем, мы едва дошли до Кале. Недели полторы-две «Феникс» не сможет выйти в море, а учитывая то, что он в руках у французов, пожалуй, и того больше. Так что Пол Джонса пришлось отдать.

– Почему?

Лорд Баренс тяжело вздохнул:

– Французы предъявили ему обвинение в захвате и уничтожении шхуны «Екатерина де Ла-Марш», а любой корабль, в особенности военный, капитан которого не желает выдавать властям человека, обвиненного королевской судебной палатой в пиратстве, сам считается пиратским. Так что в противном случае мы бы потеряли и корабль, и корсара, и собственную свободу. – Он немного помолчал. – Я, впрочем, не верю во французские обвинения. Скорее всего шхуна ожидала пиратов у английских берегов. Что с ней произошло – это уже второй вопрос. Но вряд ли американский капитан стал бы захватывать судно страны, которая так усиленно помогает его родине. Вернее всего дело обстояло так. Три месяца тому назад, когда фрегат «Пионер», которым командовал Джон Пол Джонс, налетел на камни в районе Ярмута, капитан и часть экипажа спаслись. Их поместили в ярмутскую каторжную тюрьму, но мятежники не стали дожидаться отправки в Австралию и организовали побег. Вряд ли он был случайностью или оплошностью охраны. Скорее всего не обошлось без помощи извне. Вероятно, шхуна ждала беглецов в каком-нибудь глухом заливчике, но, не зная вод, села на камни. Тут-то и подвернулся им под руку злосчастный лихтор. Впрочем, это лишь мои домыслы. Правду мы уже не узнаем.

Ладно, утомил я тебя тут своими разговорами, – махнул рукой дядюшка. – Сейчас доктор пожалует. Леди Элизабет утверждает, что это какое-то европейское светило. Да, мой дорогой племянник, кстати, – лорд Баренс назидательно поднял указательный палец, – я должен вам напомнить. В следующий раз, если вам срочно понадобится со мной связаться, вы свободно можете использовать символ веры, который находится у вас на груди. В общем-то, он для того и предназначен.

Я обреченно вздохнул в подушку. Прибор, замаскированный под символ веры, позволял видеть глазами напарника, слышать его ушами, а уж передача мыслей на расстоянии для него и вовсе было делом заурядным. С непривычки, в спешке, я начисто забыл о нем.

– Ладно, выздоравливай, – напутствовал меня мой родственник. – Нечего залеживаться, у нас с тобой еще много дел.

Он вышел, прикрыв за собой дверь. Я остался в одиночестве, получив наконец возможность рассмотреть комнату, в которой находился. Она была невелика, а если учесть количество вычурной позолоченной мебели в стиле позднего рокайля, то, пожалуй, даже мала. Более всего она напоминала мне этакий городок в табакерке. И что уж было совсем противно, меня не оставляло странное ощущение, будто комната слегка покачивается. Впрочем, это ощущение вполне оправдывалось моим болезненным состоянием. Стараясь справиться с подступающей дурнотой, я вновь прикрыл глаза, расслабляясь и впадая в благостную полудрему.

Скрипнула дверь, и я услышал знакомый уже шорох юбок. «Герцогиня, – подумал я. – А может быть, Вирджиния?» Но мне почему-то больше хотелось, чтобы это была герцогиня. Я не стал открывать глаз, набираясь сил для предстоящей встречи с лекарем. Признаться, подобные встречи всегда требовали у меня много сил, не столько физических, сколько духовных.

Подойдя к моему ложу, девушка расположилась в кресле, стоявшем подле него. Спустя мгновение я почувствовал, как смоченный какой-то душистой настойкой платок касается моего лица. Дверь скрипнула.

– Ваша светлость, – произнес мелодичный голосок Вирджинии. – С вашего позволения маркиз Пелигрини прибыл, чтобы осмотреть раненого.

– Да-да, зови скорее, – услышал я взволнованный голос той, кого Вирджиния называла светлостью.

«Значит, все-таки герцогиня», – подумал я, почему-то радуясь этому факту.

Маркиз Пелигрини не заставил себя долго упрашивать. Он появился в моей золоченой каморке, едва юная Вирджиния успела ее покинуть.

– Добрый день, граф, – негромко произнесла хозяйка, едва закрылась дверь.

– И я рад приветствовать вас, ваша светлость.

Что и говорить, чувствовал я себя отвратительно, но с головой у меня вроде бы все было в порядке. Спасибо Джон Пол Джонсу, я даже не бился ею о палубу во время падения. А потому новомодная манера именовать маркизов графами увлекла меня настолько, что я прислушался, стараясь не пропустить ни одного слова.

– Итак, моя дорогая герцогиня, что это за таинственный юноша, ради которого вы просите меня срочно приехать в Кале?

Таинственный юноша едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Дотоле ему не доводилось слышать подобного титула для тридцатилетних мужчин, а уж из уст барышни, которой самый неотесанный чурбан не мог бы дать больше двадцати двух, и подавно.

– О, это настоящий герой! Он спас английский корвет от пиратов. Шестерых из них убил голыми руками, а их вожака, знаменитого Джон Пол Джонса, уже раненный, взял в плен.

По моим подсчетам, количество убитых мною в ночной стычке не превышало двух. Остальные же ограничились травмами различной тяжести. Порой, если видение меня не обманывало, тяжести явно недостаточной. Что ж, впредь урок. Реальность этого мира более не вызывала у меня сомнений. Ни в малейшей степени. Что же касается количества моих жертв, боюсь, что до прибытия в Санкт-Петербург людская молва доведет их до общей численности экипажа лихтора. Интересно при случае узнать, какие крылатые слова припишут мне при этом историки.

– Не бог весть какая заслуга, – хмыкнул маркиз Пелигрини. – Джон Пол Джонс сражается за независимость своей родины от кучки чопорных лордов с полубезумным королем во главе. И в этом деле справедливость, несомненно, на его стороне. Впрочем, как вы сами знаете, граф Алессандро Калиостро лечит больных, а кто они, короли или погонщики мулов, не его забота.

Ах вот оно что! Так вот какого лекаря ко мне сюда пригласили! Ну что ж, пациент либо умрет, либо выживет. А если выживет, то либо умрет, либо будет жить. Я уткнулся носом поглубже в подушку, чтобы скрыть свои эмоции.

– Кстати, ваш герой богат?

– Полагаю, что нет. Но он племянник лорда Баренса, чрезвычайного посланника короля Георга в России. А Баренсы – весьма богатый род.

– Чрезвычайного посланника в России, – повторил маркиз Пелигрини, вдруг оказавшийся совсем даже не маркизом. – Это хорошо. Сам Господь посылает его нам навстречу.

Казалось, он начисто забыл о меркантильной составляющей своего вопроса.

– Вы говорите, моя дорогая Бетси, что лорд Баренс спрашивал о возможности плыть в Петербург на вашей яхте?

– Да, граф. – Герцогиня, казалось, не заметила фамильярного обращения к себе, так будто это была норма, принятая в их общении.

– Прекрасно. Я думаю, вы предоставите ему такую возможность. Кстати, ваша светлость, я привез письмо от морского министра, дающее вам право поднять французский флаг на своей яхте. Вы можете выходить в море хоть сию минуту. Прошу вас все же дождаться, пока я сойду на берег, – пошутил Калиостро. – Завтра, знаете ли, я должен быть в Митаве.

– Но, граф, Митава…

– Вы полагаете, Митава слишком далеко от Кале? Пустое, я там буду завтра. – Я услышал тихий мелодичный звон открывающихся часов. – Точно, завтра к вечеру. Однако давайте же займемся вашим раненым героем. Передайте лорду Баренсу, что это лечение обойдется ему в пятьдесят гиней. Это самое меньшее, на что я могу пойти, – пояснил Калиостро. – И то только из почтения к вам, сударыня.

– Благодарю вас, граф, – произнесла герцогиня своим глубоким нежным голосом. – Я действительно многим обязана этому человеку.

«Вот так новость!» – подумал я и тут же открыл глаза, почувствовав рядом с собой резкий запах нюхательной соли.

– Добрый день, милостивый государь. – Человек, стоящий передо мной, был невысокого роста, хорошо сложен, хотя говорить об этом определенно из-за фасона длинного камзола было тяжеловато. Высокий лоб его, если верить физиономистам, выдавал незаурядный ум, а черные блестящие глаза, казалось, отражали игру страстей в душе моего лекаря. Я прошептал ответное приветствие, стараясь выдавить улыбку на лице, но, видит бог, получилось кривовато. – Давайте посмотрим, что там у вас.

Нимало не стесняясь присутствовавшей здесь герцогини, он откинул покрывало и занялся моими ранами. Я увидел, как леди Бетси поспешила отвернуться, смущенная моим непарадным видом, но, судя по тому, что в муранском зеркале я наблюдал ее тонкое лицо с печальными серыми глазами, она тоже пристально следила за происходящим на ложе.

– Рана ноги не опасна, – подытожил свои наблюдения Калиостро, – глубокий порез, не более. С плечом, конечно, хуже: пуля прошла над лопаткой и вышла около ключицы. На наше счастье, жизненно важные органы не задеты; чуть влево – вы могли остаться без руки, ну а чуть правее – моя помощь вам и вовсе не потребовалась бы. И все же вы в большом долгу у того, кто столь своевременно обработал ваши раны. Пролежи вы на палубе чуть подольше – истекли бы кровью. Однако потеря ее все же большая. Но организм у вас сильный. – Граф вновь окинул меня взглядом. – Можно даже сказать, очень сильный, так что, думаю, ничего страшного не произойдет. Я дам вам чудодейственный бальзам, вы будете смачивать им повязку. В Петербурге, думаю, вы уже сможете не только ходить, но и гарцевать на лошади. Вы ведь любите лошадей?

– Да, – прошептал я.

– Вот и прекрасно, я тоже. Совершеннейшие творения Господни. Пока же ваши лучшие лекарства, не считая, конечно, моего бальзама, – покой, свежий морской воздух и обильная еда. Побольше мяса, красного вина и шоколада.

Герцогиня кивнула, словно приняв к сведению распоряжения лекаря. Я представил себе мясо-шоколадную диету – под красное вино получилось неплохо.

– А сейчас, – он протянул мне маленький стаканчик, наполненный темной жидкостью, – вы примете лечебный отвар и уснете, а я пока обработаю ваши раны.

На всякий случай прикинув для себя, что вряд ли успел досадить чем-либо Калиостро, а следовательно, шансы целенаправленной отправки меня к праотцам довольно малы, я согласился принять налитую мне лекарем микстуру и вскоре погрузился в яркий цветной сон.


…Я шел сквозь каменную толщу. Шел, раздвигая плечом гранитные глыбы, и они поддавались, будто восковые. Я пробовал бежать – ноги мои вязли и еле вытаскивались из размякшей горной породы. В руке моей была цепь с медальоном. При каждом шаге она звенела, будто увешанная сотней маленьких серебряных колокольчиков, и тот, кто шел за мной, всегда и неотвязно шел за мной, слыша этот звон, шаг за шагом приближаясь ко мне в недрах скальной толщи. Чувствуя близость его, я менял направление, по-заячьи стараясь запутать следы… И каждый раз вдали передо мной вставала девушка в длинном до пят темном плаще… И каждый раз она отворачивалась, словно пряча от меня свое лицо, и исчезала, не оставляя даже следов на каменной пыли. И лишь взгляд серых глаз, подобный утреннему туману над дремлющим весенним озером, преследовал меня вновь и вновь, исчезая и появляясь за моей спиной.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации