Текст книги "Крона огня"

– Ну и как подношения? – наконец прервал он молчание. – Порадовал ли братию? Это они, что ли, тебя так отходили? – Элигий указал на затянувшуюся широкую царапину поперек щеки.

– Схватился с лесными разбойниками, – с глубоким равнодушием сообщил молодой воин. – И, надо сказать, Святой Эржен снова пришел на выручку.

– Что ж, хорошо, очень хорошо. О чем говорят в тех местах?

– Да все больше судачат о разбойниках, о том, что житья от них не стало и пора извести душегубов, всех до единого. Я отвез прошение смиренной братии в Реймс, архиепископ принял меня, обещал помощь и направил письмо государю с просьбой к Дагоберту послать сильный отряд, чтобы разобраться с лихоимцами.

Шарль расстегнул пару резных костяных пуговиц, вытряхнул из-за пазухи свиток.

– Отряд, – пробурчал мастер Элигий. – Можно подумать, у Дагоберта во дворе стоит десяток таких отрядов и только ждет, куда отправиться. Пусть местный правитель разбирается с разбойниками.

– Правителем был мой отец, а он невесть где, – с печальным вздохом, но гордо напомнил Шарль из Люджа, пряча свиток.

– Хорошо, – казначей придал лицу выражение, как ему представлялось, высокой государственной мудрости, и протянул руку. – Давай послание, я передам.

– Я сам отдам его. – Бастард продолжал улыбаться как ни в чем не бывало. – Это мое дело.

Элигий пожалел, что рядом нет верного Мустафы. С каким бы удовольствием он приказал оглушить дерзкого юнца и ночью, когда город уснет, выкинуть в Сену. Когда б он не был так нужен, чтобы держать Пипина на привязи… Впрочем, теперь, похоже, на привязи нужно держать самого мальчишку.

– Ладно, – наконец выдавил он. – Сейчас я пойду во дворец, отправишься со мной. Мы попытаемся что-то предпринять для спасения аббатства и округи от лесных злодеев. И будь почтителен с государем.

Шарль смерил его насмешливым взглядом – уж точно не вчерашнему ремесленнику учить сына первейшего вельможи франкских земель хорошим манерам. Элигию хотелось резко ответить на эту молчаливую насмешку, но он сдержался. «Зачем множить распри? – подумалось ему. – Юнец горяч, и это хорошо. Такой не потерпит над собой ничьей власти, кроме, пожалуй, кесаря. А уж если заставить его подчиняться чужестранцу, то и вовсе может затеяться небольшой заговор. – Ему вспомнились вчерашние слухи, что якобы днем на Марсовом поле баронские войска едва не подняли мятеж против Рейнара. – Если дать смутьянам такого главаря, – он искоса поглядел на юного геристальца, – то в какой-нибудь лесной чаще нурсийского выскочку могут найти не совсем живым.

Гизелла взгрустнет немного, однако скоро утешится, а труп оплачут, похоронят, да и спишут на разбойников. А если докопаются до истины, то вся вина на Шарле. Стало быть, ему и ответ держать. Казначей же обязан печься лишь о государственной пользе, а не о всяких пустяках вроде сведения счетов между неразумными родичами».

– Запомни, – делая вид, что пропустил насмешку, с величественной назидательностью проговорил хранитель казны, – впредь ты не должен ослушничать. Я желаю тебе лишь добра, желаю видеть дуксом франкской армии. А далее – кто знает, и майордомом. Не препятствуй мне в этом замысле. Ибо молодость твоя и горячность способны истребить на корню плоды моих трудов.

Шарль из Люджа чуть склонил голову, будто подтверждая, что не прочь стать дуксом и майордомом.

– После доклада у государя отобедаешь, получишь мои распоряжения и отправишься в Форантайн.

– Но если государь повелит мне иное?

– Не заблуждайся, у Дагоберта есть верные слуги и помимо тебя. Вчера в замок отправилась твоя дорогая тетушка, моя нежно любимая супруга. Ее охраняет Мустафа и еще несколько моих людей, однако они нужны мне здесь. Ты же со своим отрядом укрепишь гарнизон Форантайна и будешь дожидаться там войск, посланных Дагобертом. А я уж позабочусь, чтобы ожидание не затянулось.

Тронный зал дворца кесаря франков был почти безлюден. Под его гулкими сводами, втягиваясь сквозь круглые слуховые отверстия, будто ища выхода и не находя его, подвывал ветер. Ему не было дела до юного государя и его сухощавого кривоносого гостя.

– Эти люди не станут воевать так, как ты их учишь, – с обычной прохладцей объяснял Дагоберт. – Они не держат строй, поскольку в строю не покроешь себя воинской славой. Победа достается всем, но каждый барон, несомненно, желая общего триумфа, в душе тревожится лишь о собственном прославлении и выгоде. Все его ратники в схватке помогают ему в этом и получают за это часть трофеев. А ты хочешь заставить их забыть все, к чему они привыкли.

Лис поглядел на Дагоберта, предчувствуя увольнение с занимаемой должности и стараясь скрыть невольную радость. Ему и прежде-то вовсе не улыбалось командовать бандами кичливых баронов, а уж сейчас, когда дело требовало свободного перемещения, так и вовсе.

– Не, ну это уж как в ваших краях водится, пусть хоть вприсядку хороводы перед вражинами злыми водят. При случае это ж не мне люлей навешают, а вам по всему фронту наваляют.

Ваша доблестная мамаша поставила меня командовать гвардией, я о том не просил. Уж явите милость, государь, воюю, как умею, пока что жалоб не поступало. Вам тут виднее. У нас в Нурсии воюют так, у вас сяк. Стало быть, мне с этим сяком делать нечего.

Шо я вам скажу: трон у вас есть, победу мы одержали, теперь можно и в отставку, и на просторы родной Нурсии. Эх, как там они без меня?

– О вашей Нурсии во всем свете никто слыхом не слыхивал, – без малейших эмоций ответил Дагоберт. – И об этом знаю уже не только я. Кардинал Бассотури вчера настоятельно интересовался происхождением вашим и ваших друзей. Он вскользь намекнул, что причисление моего отца к лику святых несколько задерживается в связи с тем, что непонятно, люди вы или демоны в человеческом облике, пришедшие из адской бездны. Сами понимаете, к чему может привести столь настойчивый интерес. Конечно, я назвал его слова бессмыслицей, однако не думаю, что он мне поверил.

– Вот как оно все выходит. – Лис наморщил лоб, изображая глубокую озабоченность на хитром лице. – Мало того, что родины у меня не осталось, так еще и церковники нашими шкурками заинтересовались. Спасай после этого Европу от нашествия!

– Пока вы состоите на моей службе, никто не посмеет вас тронуть, – вскользь обронил Дагоберт. – В свое время вы защитили меня, сейчас я возвращаю этот долг. Но рекомендую хорошо подумать и не торопиться к неведомому дому. Что же касается вашей просьбы освободить вас от командования, я согласен. Я непременно подумаю о новом назначении для вас.

– Вот спасибо, премного благодарен, – начал Сергей.

В этот миг в дверь деликатно постучали, и почтительный дворецкий, склонив перед государем седую голову, объявил:

– К вам с докладом мастер Элигий и его племянник, Шарль из Люджа!

Глава 7

Всегда выбирайте самый трудный путь – на нем вы не встретите конкурентов.

Шарль де Голль

Дорога из Парижа в Форантайн казалась Брунгильде верхом уныния и тоски. Ей вспоминалась недавняя встреча с Гизеллой. Как и обещал вездесущий менестрель, государыня не держала зла на свою пусть и своенравную, но верную служанку, и, хотя была несколько суховата в общении, все же изъявила жене казначея свою благосклонность, пожелав доброго здравия и семейных радостей. Правда, услышав о намерении Элигия отправить ее в родовой замок, Гизелла не усмотрела в том ничего предосудительного, сказала, что удел жены повиноваться мужу, что в это время года в Форантайне должно быть восхитительно и значительно тише, нежели в столице. Вместе с тем она заверила, что непременно призовет ее к себе, лишь только сочтет нужным. Последнее утверждение звучало довольно расплывчато, однако вселяло надежду. Теперь, как и говорил Бастиан, следовало доказать ей и кесарю свою преданность и, главное, полезность.

В мыслях о том, как бы это получше сделать, Брунгильда ехала шагом на резвой арденской лошадке, недовольной неспешным аллюром. Буланая кобылка мотала головой, словно желая показать, что ей, наследнице крови славных коней, еще божественным Цезарем признанных лучшими для тяжелой кавалерии, зазорно плестись, подобно понурой водовозной кляче. Но выбора не было, хозяйка вовсе не желала резво носиться меж полей и рощ, обжигая себе щеки ветром и глотая встречных мошек вместо завтрака.

За всадниками, составлявшими конвой, или, если смотреть со стороны, эскорт супруги верховного казначея, неспешно катили возы со слугами, одеяниями, бочонками вин – словом, тем, что могло пригодиться высокородной даме в дальнем странствии. Округа полнилась многообразием звуков: скрипом колес, дребезжанием упряжи, ржанием недовольных ярмом лошадей, окриками возниц и ленивой перебранкой служанок, изнывающих от дорожного безделья.

Брунгильда глазела по сторонам, изо всех сил пытаясь убедить себя, что ей приятно любоваться окрестными пейзажами, будь они неладны. Перекинуться словом было не с кем, слуги, приставленные к ней супругом, едва владели франкским наречием, и в этом смысле превосходили стражников, которые знали от силы десяток слов. Как-то еще утром, когда они только выехали из Парижа, ей захотелось достать водяную лилию, доверчиво раскрывшуюся на тихой воде пруда, и она было направила туда лошадь. Стражник, темный, как майская ночь в новолуние, тут же безмолвно преградил ей путь. Она нахмурилась и заявила, что желает получить цветок, но тот лишь повращал глазами и попытался объяснить жестами, что не понял ни слова. Подъехавший Мустафа несколько скрасил обстановку, перевел неусыпному стражу приказ хозяйки, а заодно попросил впредь, если будет какая-либо просьба, обращаться к нему, ибо никто из военных слуг почтеннейшего господина Элигия не говорит на языке франков.

Да, да, он так и сказал – «просьба!» – как будто сестра майордома, пусть даже и опального, жена верховного казначея должна о чем-то просить какого-то мавра-вольноотпущенника! Брунгильда в тот миг отвернулась, пытаясь скрыть возмущение. Ей стало не до цветов, теперь все было ясно без лишних слов: запертая в Форантайне под охраной этих дикарей, она, конечно, не будет представлять опасности… Во всяком случае, ее ненаглядный муженек думает именно так.

Тут благородная дама задумалась о том, какую угрозу она может представлять для Элигия и своего брата. То, что они в сговоре, у нее практически не вызывало сомнений. По всему выходило, что, в общем-то, никакой, и как раз это обстоятельство наполняло ее душу особой досадой. Кипучая неуемная кровь геристальцев требовала активного действия, толкала в корне изменить ситуацию. Если сегодня она беспомощна, как та самая речная лилия под кинжалом бездушного мавра, то непременно должна стать опасной для тех, кто пытается смешать ее с навозом. И она станет! Непременно станет!

Теперь обдумывание планов действия, планов сладкой и утешительной мести занимало большую часть дорожного времени. Она попеняла было на пропавшего бог весть куда Бастиана, но решив, что все мужчины таковы и полагаться можно лишь на себя, принялась обдумывать каверзы, одна лучше другой.

Так прошло несколько часов. Притомившись висеть в зените, солнце пошло медленно спускаться по небосклону, когда на одном из холмов Брунгильда различила всадника, с интересом рассматривавшего пыльную желтую ленту вьющейся меж виноградников дороги. Вернее, заметила не она, а бдительные стражники, тут же изготовившиеся к обороне. Но суть не в том. Завидев кортеж, всадник без спешки начал спускаться с холма, и она с радостью узнала юного менестреля, совсем недавно набивавшегося в компанию в ее путешествии. Значит, не обманул красавчик Бастиан, не бросил! Мавры-стражники кинулись навстречу чужаку, вытаскивая из колчанов хорошо оперенные стрелы.

– Остановитесь! – крикнула им вслед Брунгильда. Оказавшийся тут же рядом Мустафа что-то перевел стражникам. И, видимо, добавил что-то от себя. Те немедля застыли со стрелами, уложенными на тетивы.

– Благородная дама Брунгильда, Мустафа! Вот так приятная встреча! – издалека закричал Бастиан. – А я тут высматриваю какой-нибудь хорошо защищенный караван, чтобы примкнуть к нему. Путник, шедший из Сент-Эрженского леса, рассказал, что там лютует шайка разбойников и соваться одному весьма опасно. Если вы не возражаете, я бы примкнул к вам.

– Нельзя, – хмуро бросил Мустафа.

– Мы не возражаем, – придавая грубоватому лицу вид царственного величия, тут же перебила его Брунгильда.

Вольноотпущенник нахмурился.

– Хозяин велел не допускать никаких чужаков, – процедил он, кидая недвусмысленный взгляд на черноволосого юношу.

– А я велю, чтобы он дальше следовал с нами! – подбоченилась благородная дама. – Какой же он чужак? Вы прекрасно знаете его.

– Я лишь выполняю волю хозяина. Знаю я встречного или нет – ему, а значит, и мне все равно, – упорствовал недреманый страж. – К тому же мы не доезжаем до Сент-Эрженского леса.

– А я выполняю распоряжение кесаря, – пренебрежительно хмыкнул Ла Валетт, разводя плечи. – Его-то уж ты наверняка знаешь, Мустафа. И это уже не все равно. Потому отзови лучников. Если тебе что-то не по нраву, отпиши своему господину, а я – своему. Но помните, мне придется указать не только вопиющую неучтивость по отношению к менестрелю, но и попытку мятежа. Ибо что, как не попытка мятежа, препятствование человеку государя? Ну и, конечно, демонстративного покушения на убийство я не позабуду. – Он указал на лучников, замерших в ожидании приказа. – Теперь, почтенный Мустафа, когда вы перестали быть просто движимым имуществом мастера Элигия, отвечать придется вам, а не ему.

При необходимости Мустафа умел думать быстро. В словах менестреля действительно была правда: при дворе ему благоволили не только как благословенному небом сладкозвучному певцу, но и как спасителю Реймса, и как близкому соратнику самого кесаря в абарскую войну. Связываться с таким – себе дороже. Кто знает, не пожелает ли хозяин, столкнувшись с претензиями матушки кесаря или самого августейшего венценосца, пожертвовать мелкой фигурой, как это делают восточные мудрецы, играющие в возвышеннейшую из игр – шахматы? Мустафа приказал стражникам вернуть стрелы в колчаны и занять место в строю.

– Хорошо, пусть едет с нами. – Он метнул на Бастиана взгляд, полный злобы. Его бы воля… Но воли-то как раз не было.

– Он переночует в Форантайне и отправится своей дорогой, – войдя во вкус, командовала Брунгильда.

– Но…

– Я так велю.

Мустафа склонил голову, повинуясь недвусмысленной команде хозяйки. В любом случае, лучше понести наказание за подчинение госпоже, чем за измену.

«Если ничего плохого не произойдет, то, глядишь, все еще и обойдется. Пусть себе едет, пусть ночует – главное, чтобы все время на виду, – подумал мавр, недовольно поворачивая коня. – Господь велик. На все воля его!»

Однако мысленно Мустафе, живо радуя воображение, представлялись изощренные казни и пытки, которые при случае он применит к этому никчемному мальчишке, а заодно и к самой благородной даме Брунгильде. Про себя он пожелал им долгих лет жизни… в его руках.

Старец в волчьей шкуре оценивающе глянул на великана и его спутника, потряс клыкастым посохом, бормоча то ли проклятье, то ли напутствие, и указал пальцем направление движения.

– Ступайте! Главное, не сходите с тропы! – уже вслед услышал Карел. Впрочем, этого жрец мог бы и не говорить. Никакого желания гулять по обочине дороги, открывшейся его взору, у сэра Жанта не возникло. По левую руку от него, ревя, будто контуженный слон, вздымались штормовые валы, по правую – бушевал пожар такой силы, будто кто-то поджег керосиновый ливень. Наверху вода и пламень смыкались и опадали вниз блестящим каменным дождем. Твердые прозрачные кристаллы, удивительно похожие на алмазы, стучали по шлему и оплечьям нурсийского принца дробной чечеткой, заставляя его неотступно глядеть вниз, чтобы не получить в глаз камнем исключительно «чистой воды». Упав на землю, все это лучезарное великолепие чернело и превращалось в песок, сдуваемый постоянно дующим вдоль тропы ветром.

– А где эти зверушки? – разочарованно протянул голос за его спиной. Фрейднур ступал вслед ему, то и дело оглядываясь, и каждый его шаг рождал водовороты с одной стороны и огненные всполохи с другой. – Куда зверушки подевались? – недовольно бубнил невыспавшийся и вечно голодный великан. Через несколько шагов первая тема перестала его интересовать, и он сообщил: – Хочу есть.

У Карела заныло в районе копчика. Прежде судьба его хранила, однако теперь, сколько достигал взор, простирался этот странный мир. Не обжигающий огонь, бурные волны, не дающие влаги, твердейшие камни, рассыпающиеся пылью, – и все это по кругу, вновь и вновь. Но уж точно, сколько головой ни крути, ни охотничьих угодий, ни самого захудалого постоялого двора в округе не имеется, и единственное, что хоть отдаленно может напоминать еду для великана, – он сам.

– Есть хочу! – со все возрастающим недовольством повторил Фрейднур.

Сэр Жант ускорил шаг, не желая отвлекаться на глупые разговоры. «Надо что-то придумать! – лихорадочно стучало в голове богемца. – Бог весть, когда еще эта тропа закончится. Терпение и добрые чувства у старины Фрейда могут закончиться куда раньше». Нурсиец для лучшей видимости потер ювелы обруча закрытой связи, убирая возможную копоть, и сообщил:

– Господин инструктор, у меня проблема!

– В магазин не завезли памперсы нужного размера? – тут же недовольно отозвался Лис. – Я тебе уже не инструктор, и уж подавно не господин. Ты сам теперь младший оперативник, так что жду от тебя подобающих званию рациональных телодвижений. – Закончив эту полную драматизма фразу, Сергей поглядел на бушующие вокруг Карела природные явления. – Не понял, вы шо, на Каспии нефтяные промыслы подожгли?

– Нет, оно само…

Он не успел договорить фразу, Фрейднур радостно завопил: – Рыба! – и со всех ног бросился в бушующие волны.

– Он же окаменелый! – заорал Карел и уже повернулся, чтобы броситься вслед, когда властный окрик Лиса вернул его к реальности.

– Стоять! Ты совсем там рехнулся, спасатель Малибу?! Как ты этакую тушу станешь тащить? С таким якорем в шторм не страшно: с места не сдвинешься. Но и не всплывешь. А кроме того, судя по тому, что я вижу, это может быть одно-единственное место на свете – край мирового диска. С чем вас и поздравляю.

– Но его же нет! – нурсиец замер в недоумении. – Земля – шар!

– Это в голове у тебя шаром покати, Земля – геоид. Но это в нашем мире. А тут, вероятно, до шара еще не раздулась. Такая себе таблетка, пилюля еще не подслащенная. В общем, Фрейднура, конечно, жалко, глупо полег, но лезть туда нельзя. И вообще, дергайся поменьше, какого рожна вас туда занесло, в этакое мировое межпопье?

– Жрец, ну, или шаман, сказал, что так дорога во франкские земли намного короче.

– Ага, по окружной домчишь без пробок! Тебе в школе не объясняли, что религия – опиум для народа? Вот опиум тебе обстановочку-то и навеял. По-любому с тропы не сходи, что бы там ни отчебучивалось.

Это было весьма своевременное предупреждение, ибо в следующий миг из бурного водоворота у края тропки показалась макушка и довольная физиономия великана.

– Рыба, – довольно объявил Фрейднур, держа за хвост увесистого обитателя морских глубин. – Хорошая рыба. – Он выбрался на тропу, поднес улов к пламени, не спеша стал поворачивать с боку на бок. – Жареная рыба.

Карел глядел на побратима, вернувшегося из бездны Мирового океана, на то, как ненасытное пламя облизывает пальцы великана, и не верил своим глазам. Однако на самого гиганта, похоже, столь радикальное воздействие, как прямой огонь меж пальцев, не производило никакого впечатления. Дождавшись, когда многокилограммовая рыбина достигнет кондиции, Фрейднур с чавканьем впился в чешуйчатый бок, не испытывая ни малейших проблем с разделкой добычи.

– Это я называю «и в огонь, и в воду». Действительно удачная модель: умнее и универсальнее хаммари, добавим сюда вечный голод – получим хорошего претендента на роль местного пахана, – прокомментировал Лис.

Между тем претендент на роль пахана с довольным урчанием облизнулся и продолжил объедать рыбину.

– Хорошо порыбачил! – с видом знатока объявил Лис. – Этак с полцентнера будет, не меньше. Карел, ты там место отметь, где такие тунцы водятся. Как-нибудь по свободе выберемся посидеть с удочками в тишине, на зорьке…

– Все шутите, – с укором предположил сэр Жант.

– Шучу, но не все. Вот смотри, – призвал молодого коллегу Сергей. Именно в этот миг Фрейднур выдернул из рыбины хребет и бросил его на тропу. – На кости смотри. Ты видишь, что это не тунец?

– А что?

– Хрен его знает, ни рыба, ни мясо. Здесь вместо обычного сочленения позвонков одна гибкая длинная пластина, к ней присоединяются ребра.

Он еще хотел что-то сказать, но вдруг из пучины вынырнула длинная, напоминающая хобот, шея с треугольной пастью, таящей несколько рядов острейших зубов. Не спросясь удачливого рыболова, чудище хапнуло улов из рук великана и, загребая широченными ластами, потянуло на себя.

– Не дам! – взревел Фрейднур и что есть мочи ударил кулаком по зубастой голове. Неведомая тварь отпустила тунца-мутанта, отпрянула было назад, даже скрылась в воде, но затем вновь атаковала, на этот раз запястье великана. Послышался жуткий скрежет, как будто гвоздями пытались перекусить мраморную колонну. – Ах, ты так! – возмутился Фрейднур. – Ну я тебя! – Атакованной рукой он умудрился захватить хищную тварь за горло, второй же стал шарить там, где обычно висел меч. Однако личного оружия на месте не оказалось.

Гигант потянул чудо морское на себя, но не тут-то было – ящер растопырил ласты, встал посреди хлещущих волн как вкопанный. Вне себя от ярости, десятый сын Зигмунда начал шарить вокруг, ища что-нибудь пригодное для атаки. Карел на всякий случай попятился, чтобы не стать искомым подручным средством, но оно и не понадобилось.

Как раз в это самое время из пламени на узкую тропку высунулось нечто, отдаленно напоминающее руку. Вернее, две соединенные руки с дюжиной когтистых пальцев и ладонями, обращенными друг к другу. Хватательный агрегат вцепился в валявшийся без дела «рыбий скелет», и тут в это самое «нечто» вцепилась лапища великана. Тот радостно вскрикнул: – Ага! – и потянул на себя. Из пламени с визгом появилось что-то вроде крупного многозубого колобка на коротких ножках с длиннющими двенадцатипалыми лапами.

– Зверушка! – Фрейднур что есть силы принялся лупить зубастым колобком по упирающемуся морскому страшилищу. – Бей их, зверушка!

Извлеченная из огня тварь стихла, то ли получив сотрясение того места, где у некоторых находится мозг, то ли осознав важность задания. Как бы то ни было, импровизированный кистень делал свое дело. Избитая морская тварь отпустила руку и, недовольная, скрылась в пучине.

– Иди, зверушка. – Удовлетворенный достигнутым, Фрейднур запустил хаммари в стену огня. Лучше не бросил бы трехочковый мяч заправский баскетболист. Хаммари вновь завизжал, колотя лапами в воздухе, будто пловец в океане.

В этот миг широкая тень накрыла тропу.

– Дракон! – Карел отпрянул, едва не сорвавшись в огненное море.

На Фрейднура огромная тварь, похоже, не произвела большого впечатления. Он поглядел на нее с будничным интересом, как на перекрестке глядят на едущий автомобиль.

– Зверушку схватил, – констатировал он, – и унес куда-то.

– Да, – голос Лиса в голове Карела звучал с нескрываемым почтением, – забавно у вас там. Место можешь не запоминать, рыбалка отменяется.

– Ага, – все еще не придя в нормальное состояние, согласился сэр Жант.

– А скажите мне, почтеннейший коллега, – переходя на обычный глумливый тон, поинтересовался Рейнар, – вам ничего тут не показалось странным?

– Показалось.

– Что?

– Все.

– Слишком всеобъемлющий ответ. Давай перейдем к частностям. Ты видел, как этот зубастый футбольный мяч улетал?

– Конечно!

– А заметил, что он так и не выпустил рыбий хребет? Ни когда им колотили по голове плезиозавра, или уж как то подводное страхоидолище называется, ни когда Фрейднур его попытался запустить на орбиту, ни когда дракон тащил его с собой?

– Я не обратил внимания.

– А зря. Такие мелочи могут иметь какой-то смысл.

– А может, у хаммари того, хватательный рефлекс? – не сдавался принц Нурсии. – Вон сколько пальцев на лапе. Если во что вцепится, трактором не оторвешь.

– Может, и так, – согласился Лис. – А может, и по-другому. Не исключено, что этот костяк имеет для хаммари какую-то особую цену. Запишем пока в непонятное, но уточнить следует.

– О, – не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, проговорил Карел. – Дракон возвращается.

Благородная дама Ойген потупила взор, почтительно глядя на подопечного. Двенадцатилетний отрок Дагоберт и впрямь мало напоминал обычных мальчишек, вовсю рубившихся на игровых приставках и украдкой заглядывавших в мужские журналы в поисках нескромных красоток. Этот ничем не походил на знакомых ей городских подростков.

По просьбе Гизеллы ей предстояло развеять послеобеденную скуку государя, пока бароны, хлебнув и вкусив лишнего, приходят в себя. Разумеется, Женя отлично понимала, что кроется за этими маленькими хитростями, но сейчас поручение было ей на руку: предстояло выведать секрет диковинных мечей – настоящее «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

Молчаливый отрок не производил впечатления специалиста в области металлургии или оружиеведенья, и все же однозначно сбрасывать его со счетов не стоило. Про себя Женя наметила «маршрут» движения мысли по древу, препятствующий ее вольному растеканию: воспеть горнодобывающую и металлургическую промышленность Урала, ну, в смысле, Рифейских гор, затем похвалиться златоустовскими клинками и от них навести кесаря на разговор о природе странного металла абарских мечей. Она уже начала рассказывать Дагоберту о землях, где могучие крылатые грифоны охраняют в горных недрах неисчислимые сокровища, когда пристально глядевший на нее кесарь внезапно спросил:

– Вы же не влюблены в меня, Ойген?

У Женечки в первый момент аж дыхание перехватило, но лукавить она не собиралась.

– Я этого никогда и не говорила, государь.

– Зачем же согласились на уловку моей доброй матушки?

– Она лишь просила развеять вашу скуку ученой беседой, в этом нет ничего дурного.

– Нет, – согласился кесарь франков. – В этом – нет. Однако вы прекрасно осознаете, чего она желает на самом деле. – Они шли по саду, разбитому позади дворца, и катящееся к закату солнце озаряло листву прощальным блеклым светом. – Вам не нужен трон, я вижу это. Вы не хотите власти, хоть с короной, хоть и без короны, и все же согласились. Зачем?

Женя выдохнула, собираясь с мыслями. В этот миг на канале связи появился Бастиан.

– Мои приветствия благородной даме! Ты не подскажешь, как извлечь из памяти то, что клиент наверняка видел, однако не помнит, что видел?