Текст книги "Жертвы дракона. На озере Лоч"

Глава 5

В кленовой роще ночью сидели подруги: Ронта, Илеиль и высокая Яррия, и ещё две, Элла Большая и Элла Певучая. Певучая Элла была старшей сестрой черноволосой Милки. Её называли также Элла Сорока. Она была маленькая, круглая, как будто комочек. Волосы у неё были коротенькие, в кудрях. Они стояли над её головой, как запутанное облако.

Эллу звали Певучей за то, что она пела целый день. Что бы на глаза ни попало, как бы оно быстро ни промелькнуло мимо, песня Эллы являлась ещё быстрее и выливалась, как щебет. Элла пела о камне, который подвернулся под ноги, о стаде быков, которое попалось мужчинам, или о драке двух девчонок, которые поссорились из-за цветной раковины. Но если песня ей нравилась, она готова была повторять её с утра до вечера. Оттого её звали также Элла Сорока.

Подруги сидели в кленовой роще у костра и ждали утра. Это была последняя ночь перед обрядом. Они не могли спать: им было жутко. На другом конце рощи были обе старухи, Лото и Исса. Лото должна была исполнить первую часть обряда, белую, дневную. Исса должна была исполнить вторую часть, ночную, тёмную. Лото сидела одна у особого костра и варила в глиняной плошке пахучие травы. Иссы не было видно, она скрывалась в темноте. И всё, что ей было нужно, – травы и притирания, она давно сварила и приготовила, хотя никто не видел, когда и как. Иссы и её притираний боялись подруги.

Согласно обычаю, другие женщины в эту ночь не могли присутствовать в роще… Они должны были явиться утром и принять участие в обряде посвящения. Но вместе с испытуемыми сидела взрослая помощница, Аса-Без-Зуба.

Девочки перестали шептаться, – им стало скучно. Костёр был маленький, в тихом воздухе безветренной ночи огонёк горел тонкою алою струйкою. Илеиль подняла свою русую голову и сказала:

– Спой песню, Элла.

Элла сидела по другую сторону костра; она посмотрела на подругу, и тонкое прыгающее пламя отразилось на минуту в её сверкающих зрачках.

– Песню? Хорошо.

 
Пять трясогузок, все дуры, сидели под листьями клёна,
Нахохлившись, как в дождь.
Ястреб сказал: «Я вас замуж возьму,
Ощиплю вас до пёрышка…»
 

– Страшно, – вздохнула Ронта и боязливо поглядела в темноту.

– Чего страшно? – спросила Элла задорно из-за костра.

– Иссы страшно и тех… – сказала Ронта и указала глазами в ту сторону, где был мужской лагерь.

– О, тех!.. Об Иссе я не знаю и знать не хочу. Но я знаю, что те сделают с нами…

 
Пять трясогузок…
 

– Молчи, молчи… – зашикали на неё подруги со всех сторон.

Говорить о мужчинах в связи с тем, что относилось к браку, считалось неприличным даже для взрослых женщин во всю первую половину года, вплоть до осеннего обряда. Если иные и думали о своих друзьях, то они молчали об этом.

– Ушла бы я на край света, – сказала Ронта тихо.

– Куда ты уйдёшь? – сурово возразила высокая Яррия. – Бродяги уходят, но женщин-бродяг не бывает.

– Все уходят, – сказала задумчиво Ронта. – Время проходит, и они уходят и никогда не возвращаются назад…

Девушки замолчали.

– Куда они уходят? – спросила Ронта, склоняя голову.

– К племени своему уходят, – сказала Яррия, – на небо, к Отцу. Там тоже есть племя Анаков.

– Я сказку слыхала, – сказала Илеиль. – В той стороне есть место. У самых ног Отца сделана дыра и вбита затычка, и женщины подходят и выдёргивают, и смотрят вниз; и если какая-нибудь пожалеет и заплачет, то слёзы её к нам падают росою.

Все инстинктивно подняли головы и посмотрели вверх, туда, где наискось к полночи светилось недвижимое Око Отца. В ночном воздухе мелькали какие-то неуловимые влажные искры, и им показалось, что это слёзы тех, небесных, женщин.

– Будет вам, – снова вмешалась неукротимая Элла. – Вы говорите о тех, которые уходят. Я хочу говорить о тех, которые приходят.

– Души детские, – сказала Илеиль и усмехнулась радостно. – Малые детки…

Элла посмотрела на неё лукаво и подмигнула левым глазом.

– Малые и большие… Оттуда и оттуда!..

Она указала кивком головы на небо и тотчас же протянула обе руки к северу, туда, где находился мужской лагерь.

– Я люблю их, – сказала она громко, потом слегка потянулась и свела руки вместе. – Всех люблю.

И было так, как будто она сразу заключила в свои объятия всех мужчин и детей.

– Молчи, – сказала Илеиль, но не совсем уверенно. Элла Сорока знала, как будто, действительно, больше, чем другие подруги.

– Дуры вы, – возразила Элла и рассмеялась. – Пять трясогузок, все дуры…

– Трясогузка Ронта, – сказал неожиданно голос сзади, такой же весёлый, как у Эллы.

Девушки обернулись. Дило Горбун подполз к костру так тихо, что никто его не заметил. Он остановился перед костром, как полз, на четвереньках, и вертел головою, как будто черепаха.

– Уйди, – крикнули девушки, – зачем ты пришёл?

– К вам пришёл, – сказал Дило, – мне одному тоскливо.

– Здесь мальчикам не место, – сказала Илеиль. – Это девичья роща.

– Разве я мальчик, – сказал Дило вкрадчивым тоном. – Если бы я был мальчиком, то был бы с мальчиками.

Девушки засмеялись. Это была обычная присказка Горбуна.

– Я вам сказку расскажу, – соблазнял Дило.

– Уйди, не то палки возьмём.

– Расскажу и уйду. О Рунте-трясогузке… Мне одному темно в этом лесу.

– Ну расскажи, – поколебались девочки.

Их в особенности соблазняла тема рассказа. Имя Ронты с небольшим изменением в Рунта означало: трясогузка. Молодых девушек вообще называли трясогузками за их предполагаемую стыдливость.

Они посмотрели нерешительно на взрослую помощницу. Но круглые глазки Асы тоже горели любопытством, и, ко всеобщему удивлению, она не сказала ни «да», ни «нет».

 
Пять трясогузок сидели под листьями клёна,
 

– начал Дило нараспев.

– Молчи, дурак, – сказали девушки полусердито.

Дило, по-видимому, хотел начать с присказки и заимствовал её у Эллы.

– Нет, – сказал Дило.

 
Пять трясогузок сидели под листьями клёна.
Пришли пять турухтанов и распустили свои крылья.
И сказали: «Спляшем брачный танец.
Совьём колесо солнцу, будем плясать брачный пляс.
Будьте нам жёнами, будем вам мужьями…»
 

По обыкновению Анакских сказочников, Дило наполовину пел, строфу за строфою.

 
Лунный Дракон пришёл к красному солнцу
И сказал: «Солнце, спляшем брачный танец.
Будь мне женою, я тебе буду мужем».
 

– Разве солнце – жена? – спросила Илеиль с удивлением.

– Не перебивай, – сердито сказал Дило. – В то время Солнце было женою.

 
Солнце сказало: «Я не хочу.
У тебя, Дракон, чужое лицо.
На твоей шее чешуя стала дыбом.
Ты мне не муж, я тебе не жена…»
Дракон рассердился и проглотил Солнце.
Вместе с Солнцем проглотил все лучи;
На земле и на небе стало темно,
Турухтанам и трясогузкам стало темно.
Темно свивать колесо Солнцу,
Темно плясать брачный танец…
Рунта молодая сказала подругам:
«Я поднимусь на небо, я верну Солнце,
Я дам свет,
Пойду к Дракону в юные жёны.
Пусть я исчезну, вы будете жить»…
 

После этого Дило стал рассказывать прозой:

– Молодая Рунта поднялась на небо и приблизилась к Дракону. Он дремал, раскрыв пасть после сытной еды. Солнце, большое и круглое, тускло сияло в его утробе.

– Я пришла, – сказала Рунта.

– Зачем? – спросил Дракон.

– В жёны к тебе, – сказала Рунта.

– А, хорошо, – сказал Дракон.

– Как берёшь ты жён? – спросила Рунта.

– Пастью беру, – сказал Дракон.

Молодая Рунта вошла в пасть Дракона, из пасти в утробу и отыскала Солнце. Она обвязала его травяной верёвкой и потащила его вон. Вытащила Солнце в горло Дракона, потом вытащила в рот Дракона, потом вытащила на язык Дракона. И лопнула верёвка с таким треском, как падает дерево. Тогда встрепенулся Дракон и тряхнул головою. Круглое Солнце обожгло ему язык и выкатилось вон. Брызнул свет, настало новое утро.

Дило замолчал, девушки тоже молчали.

– А Рунта вернулась? – спросила Илеиль.

Дило лукаво посмотрел на девушек.

– Рунта, вот она, – пошутил он, указывая пальцем на подругу Яррия. Рунта-Ронта.

– Нет, правда!

– Правда, – настаивал Дило. – Вы знаете: предки возвращаются сквозь женское чрево. Так Рунта вернулась…

– Постой, – сказала Элла. – Какую песенку пела молодая Рунта?

– «Пусть я исчезну, вы будете жить…»

– Печальная песня.

Ронта сидела и слушала, не шевелясь и не произнося ни слова.

Но когда Элла повторила печальную песню Рунты-трясогузки, её лицо неожиданно сморщилось, нижняя губа задрожала. Ещё минута, и она разразилась плачем, тихим и жалобным, как огорчённый ребёнок.

Яррия положила подруге руку на шею.

– Глупая, – сказала она. – Ну, не плачь. Это другая погибла, та, молодая Рунта. Ты живёшь.

– Нет, – всхлипывала Ронта, – это мне нравится. Пусть я исчезну, вы будете жить. Это хорошо.

Слёзы её падали без конца. Она уткнулась лицом в землю, и плечи её тряслись от заглушаемых рыданий…

Полночь прошла. На краю неба опять поднимался Охотник, угрожая дротиком диким оленям в Песчаной реке. Все спали, девушки и их помощница. Лишь у Лото поодаль слабо мерцал костёр, и она низко склонилась над ним, как будто творила заклинания. И вдруг на опушке раздался слабый призыв маленькой пёстрой совы Шиана, который ищет в темноте свою подругу: Угу!..

Ронта вздрогнула во сне и подняла голову. Призыв повторился ещё раз. Она посмотрела на соседок. Никто не шевелился. Костёр чуть вспыхивал.

Ещё не совсем проснувшись, Ронта поднялась, как лунатик, и, натыкаясь на деревья, пошла вперёд, куда звал крик совы.

На опушке леса стоял Яррий. Его фигура смутно белела в свете звёзд. Он двинулся Ронте навстречу и быстро подошёл. В руках у него было неизменное копьё. Связка дротиков висела через плечо. Через другое плечо был подвешен большой мешок, как у охотника, уходящего в дальние горы. И весь вид у него был, как у человека, уходящего в дорогу.

Дремота Ронты исчезла.

– Что, Яррий? – спросила она тревожно, даже не успев разглядеть в темноте его лицо.

– Они изгнали меня, – сказал Яррий.

– Изгнали, – откликнулась Ронта жалобно.

– Сказали: «Будь нам чужим, другого племени, не пей нашей воды, не грейся у огня».

– За что? – спросила Ронта беспомощно. Она как будто забыла в эту ночь о весеннем деле Яррия.

– За то самое, – сказал Яррий. – Юн говорит: – «Ты жертву отнял у тёмного бога, белую тёлку. Будь же извергнут».

– Как же обет? – спросила Ронта растерянно.

Яррий коротко засмеялся.

– Стану ли плакать о муках и истязаниях? Нож Юна-врага не коснётся меня. Буду жить непосвящённый, как жил.

Ронта молчала.

– Куда же ты пойдёшь? – спросила она нерешительно.

Яррий повёл рукою.

– Свет широк, и солнце везде светит. Челноки растут в лесах, и реки текут вниз… Попрощаться я пришёл. Где Дило?

– Не знаю, – сказала Ронта, – был тут недавно. Прогнали его… Куда пойдёшь ты?..

– Пойду на край света, – сказал Яррий, – на берег моря. Узнаю людей медвежьих и людей орлиных. Увижу морских великанов с зубами, как у мамонта.

– Как ты будешь жить, Яррий? – твердила Ронта печально.

– Один буду я жить, диким бродягою, рвать добычу когтями буду, как звери рвут.

Он замолчал и долго молчал, и вдруг сказал отрывисто:

– Пойдём со мною, Ронта!..

Ронта не отвечала.

– Лица мужчин не увижу. Глаза женщин не будут смотреть на меня. Когда я умру, шакалы закроют мне глаза… Ронта, пойдём со мною…

Ронта бросила взгляд назад, в глубину рощи. Ничего не было видно. Только угли костра чуть мерцали сквозь тёмную чащу.

– Жалко тебе оставить Иссу колдунью и сварливых жён? – спросил Яррий злым, изменившимся тоном.

– Жалко, – призналась Ронта.

– С Иллом хочешь плясать, красную бороду гладить девичьей ладонью?

– Нет, – с ужасом сказала Ронта. – Я не хочу.

– Ну, так пойдём со мною.

Ронта опять посмотрела назад и тяжело вздохнула.

– Прощайте, сёстры, – шепнула она. – Пусть я исчезну, вы будете жить… Яррий, я иду с тобою.

Они взялись за руки и тихо, как тени, скользнули вдоль опушки. Никто их не видел. Только небесный Охотник смотрел им вслед и грозил дротиком.

За день ходьбы от кленовой рощи лежало мёртвое поле Анаков. Оно было широкое, ровное, занесённое песком. Этот песок в незапамятное время принесла река Салли я своими весенними разливами, но теперь река давно ушла отсюда вправо, почти на половину дневного перехода. Поле осталось, как прежде, серое, унылое, нагое. На нём не росло ни куста, ни травинки. Только местами поднимались какие-то странные серые сучья. Это были бараньи и оленьи рога, воткнутые в песок, принесённые живыми на поминки покойникам. Ибо на это поле с разных концов своей земли приходили умирать Анаки. По древнему поверью считалось, что только с этого поля возможен отход в дальнюю дорогу, в страну предков. Он начинался от низкой песчаной стрелки, перерезавшей мёртвое поле на две половины. Эта стрелка называлась «тропой мертвецов». От стрелки отход продолжался по песчаным рытвинам старого сухого русла, потом по реке Саллии, против её течения, на юг.

По убеждению Анаков, если кто умирал вдали от мёртвого поля, ему приходилось после смерти прежде всего являться сюда. Оттого родные спешили воздвигнуть ему могильник на мёртвом поле. Это был посмертный приют для него. Могильник состоял из каменного овала, выложенного просто на песке, как будто вокруг мёртвого тела. Всё мёртвое поле было усеяно такими овалами. Пустых было меньше, а больше было таких, в которых лежали белые скелеты. Ибо Анаки даже в болезни крепились, как могли, и приходили сюда умирать, чтобы избавить себя от трудного посмертного перехода.

Во многих овалах вместо целого скелета остались только белые рёбра да толстые берцовые кости. Гиены объедали своими крепкими зубами даже головки берцов и оставляли на земле только костяные трубки, пустые внутри. По всему полю валялись черепа, круглые, гладкие, выбеленные солнцем и ветром. Это были как будто большие странные чаши, разложенные на выбор для живых и для мёртвых.

На это поле на другой день после побега Ронты пришла старая Исса. Она была одна, и никто не следовал за ней. Она прошла по «тропе мертвецов», дошла до середины, встала и огляделась кругом. Потом сошла в сторону и вскоре нагнулась и подняла белый череп. Она взяла его с места, которое было украшено не только рогами, но даже пучками перьев и сухих цветов. Это был могильник чёрной колдуньи Мелан-то, которая была старухой, когда Исса была ещё маленькой девчонкой. Покойная Меланто считалась великой чаровницей, и на её могилу до сих пор приносились дары мужчинами и женщинами. Исса вернулась с черепом к тропе мертвецов. Она наполнила череп водой из лужи, которую нашла тут же. Вода эта была солоноватая и пригодная для колдовства. Старая колдунья села на песок, поставила череп на землю между ног и запахнула над ним полы своего мехового плаща. Она снова оглянулась и достала из поясного мешка щепотку серого порошка. Этот порошок она бросила в воду, и вода задымилась. Белый пар клубами повалил из черепа, хотя нигде не было огня, и вода не согрелась. Исса прикрыла череп плащом ещё тщательнее, но пар или дым выходил струями из каждой прорехи её покрывала, у шеи, у плеч и у ног, как будто она вся горела внутри.

Склонившись лицом вниз и сливаясь вместе с черепом, Исса стала творить страшное заклинание. Оно было направлено против бежавшей девушки для того, чтобы отомстить ей за позор и предательство.

– Беглая тварь, – говорила Исса, – обрекаю тебя гневу. Запираю в твоём теле юность и зрелость. Да будут плечи твои остры, и груди плоски, и чрево бесплодно… Неосвящённая и неблагословенная. Будь Яламой, безмужной и безлюбовной. Запираю тебя мёртвой костью. Когда муж твой подойдёт к тебе, пусть взоры его будут, как взоры убийцы. Спасайся, трепещи!..

Исса достала из мешка маленький сучок, раздвоенный с одного конца, обычную замену человеческой фигуры.

– Ялама, – сказала она, обращаясь к сучку, ибо он представлял Ронту-беглянку. Слово «Ялама», означавшее самку оленя, непригодную к браку, относилось также к хилым, бесплодным женщинам.

Она вынула череп из-под плаща и осторожно опустила сучок в череп.

– Ялама, – сказала она снова, – вот тебе собственная вода и собственная лодка. Вода твоя да будет в лодке твоей. Садись и плыви по тропе мертвецов.

Она поставила череп на песчаную стрелку.

– Иди, догоняй, – сказала она ему сурово, – где бы она ни сидела и ни бегала.

Чары были окончены и посланы вдогонку, и Ронта была обречена их всесильному гневу.

Глава 6

День за днём Яррий и Ронта спускались вниз по реке Дадане, направляясь к морю. Яррий сделал челнок ещё на берегах Калавы из жёлтого луба, такой же гибкий и лёгкий, какой он оставил на месте оленьей охоты, вместе с другими челнами племени. Они спустились по Калаве в реку Саллию. Она впадала в Дадану на полдня ходьбы повыше Лысого Мыса и оленьей тропы. Где можно было, они плыли. Где было мелко или слишком много камней, они выходили на берег и вели челнок за собою на верёвке из стеблей крапивы или просто волокли его по мокрой траве, где он скользил легко, как рыба, потом опять спускали его в воду и плыли. Они садились, по обычаю, спина к спине и протягивали ноги в разные стороны. Яррий грёб веслом, а Ронта смотрела на воду и ждала очереди. Их нагие спины крепко опирались друг на друга. И в росистое, свежее утро это одно место было тёплым у обоих. Оно давало им тепло и грело всё их обнажённое тело.

В первую ночь они ночевали на острове, в тополевом лесу, вытерли огонь из сухого дерева, развели большой костёр и потом заснули. Они спали на одном ложе, как брат и сестра, и между ними лежало копьё, как общий защитник.

На другой день они вошли в Дадану и скоро проплыли мимо Лысого Мыса и места весенней охоты… Отсюда начинались места незнакомые. Дадана уходила от Анаков на запад, а куда именно, никто не знал. Все, однако, говорили, что Дадана – река огромная, протекает сквозь многие земли и доходит до дальнего моря. Они не терпели голода. Ибо в это время года на Дадану во множестве спускалась перелётная птица с соседних озёр – утки, крохали, гуси. Яррий был искусный охотник с дротиком и плоским деревом, и копьём. На берегу во время ночлегов они копали также корни, мучнистые и сладкие.

Солнце светило ярко. Было ясно и тихо. Им попадались олени; один бросился в воду и поплыл, но был он слишком далеко, и Яррий не мог достать его копьём. Гигантские шельхи стояли на берегу неподвижно, как будто каменные. Их ветвистые рога выступали на солнце, как обведённые резцом. Они смотрели на челнок равнодушно и презрительно, как будто это было дерево, проплывшее мимо.

– Есть ли здесь другие люди? – сказала Ронта.

– На что нам люди? – возразил Яррий со смехом. – Мы двое – люди. Хорошо нам.

Он широко ударил веслом и громко запел песнь гребца, которую Анакские юноши пели на реке летом во время охотничьих поездок:

 
Двойным веслом я загребаю воду,
Длинное копьё я держу в руке.
 

Он пел и грёб в такт песни и с каждым звуком и взмахом чувствовал, словно входит в него что-то сильное и сладкое. Плечи его широко двигались, как будто с них упало тяжёлое бремя.

– Анаки остались далеко сзади. Во век бы не видеть их…

Он привстал на куске кожи, служившей ему сиденьем.

– Игой! – крикнул он звонко и протяжно, как молодой жеребец, который призывает на вольном лугу и сам не знает кого, – короткогривую подругу свою, или сердитого соперника.

– Иго-го-гой!

Река Дадана текла широко, мощно и спокойно. Её повороты тянулись на добрый людской перебег от плёса до плёса. Берега исчезли из глаз, и дальние мысы чуть всплывали в синем тумане, как марево. Река расстилалась перед глазами широко и прямо, как зеркало.

Потом берега стали выше, а русло уже. Дадана встретила на пути горный хребет и прорезала его насквозь. Она стала глубже, полноводнее и быстрее. Она катилась теперь среди двух высоких стен, и по обе стороны её простирались крутые, дикие скалы.

Челнок быстро плыл мимо. Крутые берега уходили назад и исчезали навсегда.

И на одном повороте совсем неожиданно они увидели женщину. Она сидела на самом краю и смотрела на реку. Была она совершенно нагая, и тело её, особенно груди, были смуглее, чем у Анакских жён. Волосы у неё были длинные, чёрные, как вороново крыло.

Она распустила их на плечи и расчесала белым костяным гребнем.

При виде этих волос и гребня у Яррия странно заныло сердце, ибо жёны Анаков с такой же заботой чесали свои волосы и заплетали косы перед брачным обрядом, и гребень считался брачной принадлежностью.

Челнок проплыл близко к берегу, но женщина не шевелилась. Она чесала волосы и пела песню, – тихую, длинную, тягучую, как нить. И казалось, что над рекою Даданой течёт другая река, тихо-звучная, незримо-струйная.

Челнок проплыл мимо; женщина осталась сзади, и песня её слабела и замерла.

– Кто это? – сказала Ронта с удивлением. – Женщина, ДУХ?..

– Не знаю, – сказал Яррий, потом прибавил невольно: – Нет, это не дух.

Он вспомнил груди женщины. Они были небольшие, как у девочки, но странно удлинённые, даже слегка повисшие книзу. Они показались ему какими-то редкими плодами.

Он повернулся назад и посмотрел в пол-оборота на спутницу. Груди у неё были такие же недоразвитые, бёдра – узкие. Волосы её были короче. Они не были расчёсаны и падали на плечи беспорядочной гривой. Вся фигура Ронты походила на мальчика.

И, отвечая взгляду своего друга, Ронта оживлённо сверкнула глазами и сказала с ребяческим задором:

– Вернёмся посмотрим?

Яррий послушно взмахнул веслом и повернул челнок. Но ехать назад было труднее. Они лепились к берегу, борясь с течением реки, не пропуская ни одного изгиба, и когда, наконец, показался тот же мыс, теперь уже знакомый, женщины не было. Они пристали к берегу и долгое время ходили по взгорью, но ничего не нашли. Даже следов не осталось нигде, как будто эта женщина не ушла, а растаяла.

Яррий посмотрел на спутницу с некоторым смущением, но она улыбалась. Дети Анаков любили играть в прятки в зелёных лесах у Даданы и у Калавы. Ей казалось, будто она ищет и не может найти спрятавшуюся подругу. И, видя смущение юноши, она весело засмеялась и сказала:

– Поедем дальше.

Они отплыли и скоро уже огибали новый плёс вниз по течению.

Ронта как будто тотчас же забыла о таинственной встрече. Она радовалась каждой новой птице и каждому утёсу незнакомых очертаний и спрашивала без умолку:

– Яррий, что это? Яррий, где же мы?

И Яррий большей частью отвечал, как в первый раз:

– Я тоже не знаю.

Они пристали на ночлег под высокой скалой, развели огонь и поужинали, но спать им не хотелось.

Полная луна светила на реку и отражалась внизу второй луной. Длинный серебряный след ложился на воду.

– Это дорога наша лежит, – сказала Ронта.

Она посмотрела в глубь вод, на ту, вторую луну, потом подняла глаза вверх, как будто для сравнения.

– Что это за знаки? – спросила она, разглядывая тёмные пятна на белом, широком лице луны.

Яррий пожал плечами:

– Нос как будто и глаза. Говорят: лицо Дракона.

– Пенна говорила, – сказала Ронта, – что это совсем не глаза. Это Лунные Анаки, мальчик и девочка.

Яррий улыбнулся.

– Как же они попали туда?

– Дракон изловил их арканом лунного луча и поднял к себе, чтобы не было скучно.

– Ты смеёшься, – сказала она обидчиво. – Не веришь мне?

– Я не смеюсь, – сказал Яррий. – Они, как мы, эти лунные Анаки. Я знаю, как их зовут: Яррий и Ронта. И если ты хочешь, мы тоже поднимемся, сами собою, по лучу солнечному, взойдём на солнце и будем жить в сиянии.

Ронта посмотрела на него с лёгким недоверием.

– Разве ты тоже колдун, как Исса и Спанда?

– Если ты захочешь, – повторил Яррий, – я стану колдуном больше, чем Спанда.

Ронта засмеялась.

– Отлично, – сказала она. – А только я спать не хочу. Пойдём лучше, ещё раз походим по горам.

Они погасили огонь, спрятали челнок в расселину утёса и укрепили его камнями, чтобы его не мог снести внезапный порыв налетевшего ветра. Потом Яррий взял копьё и два дротика.

Ронта тоже взяла дротик и пошла вперёд, стройная и лёгкая. Они шли гуськом, друг за другом. Шаги их были неслышны, и тела их блестели в ночном сиянии луны.

Берег реки перешёл в высокую равнину. Местами темнели леса, как чернильные пятна, потом расстилались широкие луга. В свете луны они были пушисто-матовые, как мех.

Там и сям торчали группы скал и камней, странных, обрывистых, поросших снизу мхом и травой, а вверху обнажённых. Их голые верхушки выступали на ночном небе чёткими чёрными зигзагами.

Путники прибавили шагу, потом побежали вприпрыжку, как бегут оленята после водопоя, попали в густую тень ближайшей группы скал, мелькнули быстрыми пятнами по освещённому полю, снова попали в тень.

Яррий внезапно остановился.

– Смотри, – шепнул он, – на левой стороне.

– Где? – спросила Ронта. – Я не вижу.

– Там, вверху, – указал Яррий. – Постой немного.

На верхушке ближайшей скалы мелькнула голова. Она появилась из тени на свет и с минуту оставалась как будто отрезанная. Это была голова козла. Можно было видеть длинную бороду и тонкие рога, отогнутые назад. Голова повернулась влево. Борода закачалась.

«Хм, хм», – донеслось тихое, будто простуженное покашливание. Ещё минута, и голова спряталась. Снова донеслось «хм, хм», уже из темноты, и всё стихло.

– Не спит, сторожит, – сказал Яррий.

– Глупый козёл, – засмеялась Ронта. – Полезем посмотрим.

Они пригнулись и поползли в траве, потом свернули вправо и стали подниматься по узкой лощине вверх. Дальше начинались скалы. Они перелезали от камня к камню неслышно, как змеи, и, наконец, добрались до верху. Наверху была площадка в выемке меж скал. Они посмотрели осторожно из-за широкого камня и увидали группу коз, устроившихся на ночлег. Здесь были маленькие и большие. Они лежали на жидкой траве, положив головы на камни. Все они казались чёрного цвета, но можно было различить, что козлята темнее маток.

Глаза Яррия блеснули. Он поднял дротик и стал метиться в ближайшего козла.

– Постой!

Ронта, в свою очередь, схватила его за руку.

– Смотри вниз!

Далеко внизу, на той самой дороге, по которой они взобрались, мелькнула тень, скрылась, опять мелькнула.

Эта часть подъёма была плохо видна козлу-сторожу. Очевидно, ещё охотник подбирался к добыче.

– Росомаха, – шепнула Ронта.

– Нет, другое, – сказал Яррий, приглядываясь.

– Волк?

– Не волк.

– Бурый?

– Не знаю, – сказал Яррий нерешительно. – Бурый… Кажется, не совсем бурый.

– Бежим, – сказала Ронта.

– Смотри туда, – сказал Яррий вместо ответа. – Дальше, – прибавил он, следуя глазами за взглядом Ронты. – Налево.

На левой стороне, на открытом лугу, между двумя группами деревьев мелькнула новая тень, метнулась через поле и снова исчезла.

– Подождём здесь, – сказал Яррий решительно.

Они припали между камней и глядели на дорогу, сжимая в руках дротики. Та тень, что была ближе, мелькнула снова. Потом между камнями появилась фигура и стала подниматься вверх, пользуясь каждым прикрытием.

Яррий и Ронта с удивлением смотрели на неё. Это была не пантера, не волк и не бурый, хотя по величине и по движениям она немного подходила к последнему.

Она была тёмная, плотная, с крепкими, короткими ногами, но шерсть на её спине была редкая и совсем не походила на пышный медвежий мех. И вместо острого рыла у неё было широкое лицо и большие круглые глаза, которые беспокойно поглядывали по сторонам.

– Вот это дух, – сказала Ронта, скорее с любопытством, чем со страхом.

Яррий нерешительно кивнул головой.

– Лицо, как у человека, – сказал он в виде подтверждения. – Какая походка странная! Посмотри-ка, у него такие же руки, как у нас. Нет, это не дух, – сказал он с внезапным презрением. – Видишь, он ползёт на кулаках, как маленький ребёнок.

Фигура остановилась, соображая. Она, очевидно, подбиралась к козам, но эта дорога ей не понравилась. Она свернула дальше вправо, продолжая, впрочем, слегка подниматься вверх, и скрылась за поворотом.

– Как он убьёт? – сказал Яррий с любопытством.

Прошло несколько минут напряжённого ожидания.

– Где он? – хотела сказать Ронта, но в эту минуту слева раздалось: «хм, хм», громче и тревожнее прежнего. Стадо вскочило на ноги и ринулось вниз.

Странный охотник, видимо, обошёл кругом и зашёл с противоположной стороны, но невовремя попал на глаза чуткому сторожу.

Козы бежали прямо на молодых Анаков. Яррий не выдержал. Он вскочил на ноги и бросил дротик в большого козла, бежавшего последним. Дротик попал под левую лопатку. Козёл сделал огромный прыжок и упал на бок.

Чёрный охотник тотчас же показался сзади. Он бежал быстро, но довольно неуклюже, как прежде, опираясь руками на сжатые кулаки.

Ему, очевидно, не удалось убить ничего. Увидев чужую добычу, он остановился поодаль, рыча.

Яррий выставил вперёд копьё. Этот охотник был опаснее козла, и нельзя было полагаться на дротик.

Чёрный охотник поднялся на ноги и теперь стоял перед ними прямо, как человек, и смотрел на них, скаля зубы в свирепой гримасе. На правой щеке у него был беловатый рубец, видимо, след раны, доходящий до рта и с этой стороны обнажавший ещё выше два крупных белых клыка.

Он яростно фыркнул и погрозил Яррию кулаком.

– Что тебе надо? – невольно спросил Яррий, потрясая копьём.

– Грруар! – ответил выразительно Чёрный, поглядывая на козла.

Яррий двинул копьём.

– Не трогай, – поспешно сказала Ронта. – Это Лесные Анаки.

Анакская легенда говорила, что где-то в тёмных лесах обитают лесные жители. Они не умеют говорить и ловят зверей руками, не зная копий. И замечательно, что легенда, которая за Селонами и за Тосками, ближайшими соседями и врагами Анаков, не признавала даже имени людей и называла их просто «чужими чертями», – в виде контраста называла этих лесных жителей Лесными Анаками, как будто желая подчеркнуть родство своего племени с ними.

– Что тебе надо? – повторил Яррий, растягивая слова для отчётливости.

– Гррм! – проворчал Чёрный уже на другой лад, потом быстро повернулся и побежал в сторону на двух ногах, как человек.

Яррий и Ронта, совершенно забыв о козле, побежали за ним.

Чёрный пробежал несколько шагов, потом, видя, что его преследуют, упал на руки и устремился вниз быстрее и быстрее, кубарем, как им показалось, скользнул по косогору и скрылся из глаз.

Яррий и Ронта тоже сбежали с утёса и помчались через поле.

От первой группы скал, мимо которой они недавно прошли, доносился шум борьбы.

Козы убежали в этом направлении и, должно быть, попались другим охотникам.

– Это был загонщик, – соображали Анаки. – Стало быть, у этих лесных жителей есть свои охотничьи планы, как у настоящих людей.

Первая группа скал была меньше и ниже второй.

Хитрость лесных Анаков в том и заключалась, чтобы направить коз к этому месту, более удобному для преследования.

У подошвы этих скал Яррий и Ронта увидели трёх лесных охотников. Они были счастливее загонщика, ибо им удалось изловить одного козла. Он лежал на земле и дрыгал ногами, а они били его по голове деревянными палицами. Они были так увлечены своим делом, что не обратили внимания на подбежавших молодых людей.

В левой стороне слышался какой-то странный лай или плач. Нельзя было разобрать, – дети это или шакалы. Молодые люди побежали туда и увидели странное зрелище. Здесь был обломок скалы, довольно высокий и совершенно отвесный. Молодой козлёнок бог знает как в темноте с перепугу заскочил на эту скалу. Он стоял на верхушке, и снизу было видно, как тело его дрожит от ужаса и напряжения.