Электронная библиотека » Владимир Топилин » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Тропа бабьих слез"


  • Текст добавлен: 20 апреля 2017, 04:15


Автор книги: Владимир Топилин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Найти виновных в смерти отца Гришка так и не смог. Велика тайга, да слишком много времени прошло с кровавого дня. Много людей в тайге теряется, одни за золото, другие – за соболей. Найти убийцу тяжело, как снежинку в лавине. Человеческая жизнь не стоит занюханной табакерки. Тайга все спишет, да и спрашивать никто не будет.

Потеря отца – первое несчастье в Гришкиной семье. Ровно через год, к Святой Троице, от тоски умерла матушка. Непонятно почему, высохла женщина, ослабла духом, ослепла глазами, стала заговариваться, все шептала:

– Зовет меня мой Коленька!.. Умру я сегодня…

А утром не поднялась.

После второго удара верная подруга Глафира не смогла разродиться первенцем. Три года прошло, прежде чем любимая жена отяжелела. Долго молодые ждали ребенка, да не дождались. В тайге был Григорий, когда у Глафиры сроки подошли. Одна была женщина в доме, некому было помочь головку поправить. Нашли Глафиру мертвой утром. Вернулся Григорий домой, а в хате пусто, будто сель прошел…

3

Пять лет прошло с тех пор. Изменился Григорий, стал другим. От одиночества и горя в тайгу подался, одичал, в поселок выходит три раза в год, за продуктами, да в гулянке душу расслабить. И все же свои чувства Гришка умело скрывает в густой бороде. Как пойдет соболятник по поселку, кого не увидит, всех с улыбкой приветствует, старость и отечество уважает, друзей да соседей чествует, детей любит. Возможно, никто не слышал от него дурного, плохого слова. В любом скандале Гришка умело охладит пыл зарвавшихся. Если надо, возьмет вину на себя. Всем хорош Григорий. А только нет, бывает, выстрелят в человека недобрые, холодные, пустые глаза, будто зверь к прыжку готовится. И непонятно, что в них выражено: боль, обида, зло или даже ненависть. Испугается собеседник: что на уме у дикаря? А Гришка тут же опять переменился, глубоко, щедро улыбается, будто хочет подарить всю теплоту открытой души.

В свои двадцать восемь лет к богатству и наживе Григорий не стремится. Все, что он добывает в тайге потом да ногами, быстро растрачивает направо и налево. Выпивает Гришка не больше, чем другие охотники. В хмельном веселье раздает банковские билеты всем, кто попросит, не считая сумму и не вспоминая долги. Старая бабка Абакумиха говорит правильно:

– У Гришки вся деревня в долгах, только он об этом знать не хочет!

Предусмотрительная половина человечества, женщины, завистливо стонут:

– Ах, бабоньки! У Гришки карман, как вымя у хорошей коровы: чем больше молока, тем лучше выдаивается! Эх, такие деньжищи бы да в путные руки!..

Пытались женить Гришку много раз. Бывало, выйдет он из тайги с соболями, а свахи ему женщину нашли: красива, молода, тиха, честна, работящая… со стороны посмотреть – сама невинность! В хмельном угаре Гришка на сожительство соглашается, однако уже утром, будто очнувшись, гонит новоявленную невесту прочь:

– Рот нитками зашей, говоришь много!..

Другая не нравится потому, что храпит во сне. Третья спит больше его. Четвертая полы не так метет. Пятая готовит неправильно.

После очередного сватовства соседки рассердились, плюнули Гришке под ноги:

– Живи, как хочешь!

Тот не обиделся, засмеялся:

– Я вас не просил. Живу так, как могу.

На том и отступились свахи. И только старая бабка Абакумиха дала ситуации мудрую оценку:

– Не трогайте его, бабы. Женился Гришка на тайге, теперь не удержишь!..

Так и живет Гришка Соболев один в своем пустом доме-пятистенке: комнат много, а душа одна! Большую часть жизни мужик проводит в тайге, возвращается только для того, чтобы пополнить запасы продуктов, да утешить истосковавшуюся по людям душу хмельными разговорами.

Как уйдет Гришка в тайгу, дверь на палочку – никого нет! В его отсутствие в дом никто не ходит, ничего не воруют. Все вещи на местах, как есть после смерти Глафиры. Лишь в сильные морозы, зимой, добрая соседка ходит печь топить, чтобы картошка не замерзла.

Одинок в своей жизни Григорий, как перст, и в тайгу один ходит. По соболям, с обметом ему равных нет, с сетью ловко управляется, двоим не угнаться. Однако за добычей не стремится, поймает в сезон три-четыре соболя – и хватит! Да и как не хватит? По настоящим временам, в пересчете на хлеб одна шкурка аскыра стоит 180 пудов хлеба. За такие деньги мужику можно весь год на кровати валяться, бражничать, да в потолок плевать. Да только не таков Гришка, дома сидеть – как в поле ветер! Когда он уходит – никто не знает; где ходит – никто не видит. Сейчас уже никто из мужиков не помнит, кто и когда дал ему меткое определение – Одинокий Соболь. На свое прозвище Гришка не обижается:

– Может, так оно и есть…

4

Проснулся Гришка как всегда рано. Мудрая привычка «топтать рассвет» волной взрывного адреналина ударила охотнику в голову: «Подъем! Весь зверь на ногах, один ты спишь!» Он открыл глаза, посмотрел в высокий потолок, вспомнил, что находится дома, а не в избушке, можно поваляться на мягкой кровати, но кровь не позволила. Горячие потоки побежали по телу, прогоняя сон, призывали плоть к движению.

Григорий пружинисто поднялся на постели, опустил ноги на пол, посмотрел по сторонам. За светлым окном – занавески тихого рассвета. В избе мягко, тепло, уютно.

Он вскочил на жилистые ноги, прошел по комнатам, толкнул дверь, босой вышел на крыльцо. Невидимое солнце покрасило вершины гор цветом жарков[15]15
  Жарки (огоньки) – купальница азиатская – цветок семейства лютиковых, яркого оранжево-желтого цвета.


[Закрыть]
: солнце встает. Прохладный воздух дохнул заледеневшим настом, распустившейся вербой, свежей водой из протаявшей полыньи. Длинные сосульки с крыши напомнили ему о прошедшей зиме. Заваленные спрессованным снегом, покосившиеся, пустые пригоны для скота на минуту остудили радость зарождающегося дня воспоминаниями. Гришка отвернулся к реке, послушал противоположный хребет. Где-то далеко, назначая глухариный ток, заквохтала капалуха. В колком ельнике отрадно трещали дрозды. Перебивая журчание стремнины, над прозрачной водой Казыра гонялись юркие оляпки. Гришка потянулся руками до хруста медвежьих суставов, вверх, в стороны, втянул полной грудью воздух, на выдохе гаркнул что есть силы:

– Эх, ты!.. Хорошо-то как!..

– Нудыть… и мне хорошо! – ответило эхо.

– Кто ты? – замер взъерошенной бородой Гришка.

– Так я, кто же боле… – донеслось из-за угла дома.

– Егорка, ты ли? – поднял правое ухо охотник.

– Я, боле нет никого…

– Что так рано рыкаешь?

– Дык, как рано? Вон, уже все собаки по насту давно в тайгу ушли, пора и нам вставать… – был ответ соседа.

Гришка, как был, босиком, в грязных шароварах, теплой рубахе, не повернувшись, чтобы закрыть дверь, шагнул по тропинке к воротам, да на улицу. Навстречу ему Егор Подольский шагает. На груди распахнутая телогрейка, короткие, не по росту, штаны до колен. На ногах, дыроватые валенки, большие пальцы о промерзший снег брякают. Вышел сосед на двор на минутку, да грех с Гришкой не поздороваться.

Встретились соседи, поприветствовали друг друга:

– Здоров живешь!

– И тебе туда же!..

– Как ночевалось?

– Дык, сильно душно… у костра лучше, – зевнул Гришка, – во рту сушит…

– Что так? – равнодушно спросил Егорка, переминаясь с ноги на ногу.

– Вчера у Мурзиных заседал… – тепло поведал другу Гришка и улыбнулся, – ребятишки опять на нартах привезли. Сам понимаешь, почему… – и потянулся в карман за деньгами, – к Агею, что ли, в лавку сходить?..

– Дык, можно и сходить… барыши на шкалик есть…

– И у меня есть! – разбирая ворох скомканных бумажек, улыбнулся Гришка. – Сегодня еще погуляем, а завтра – хватит!.. Пора в тайгу собираться.

– Ну, если хватит, так и ладно. А заседать ко мне пойдем, у меня Наталья пироги печет…

Не сговариваясь, мужики молча пошли вдоль забора по улице. Егор в дыроватых валенках. Гришка, как есть, босиком. Зачем тапочки одевать? Тут недалеко…

Сбоку откуда ни возьмись вырос Мишка Плотников. Сосед в нижнем белье. На теле кальсоны да майка. На голове задвинутая на затылок драная, похожая на коровью лепеху заячья шапка. На ногах валенки по колено. Отпросившись из объятий сдобной супруги во двор по нужде, Мишка, кстати, увидел товарищей по крови, сообразил, куда они направляются, тут же присоединился рядом:

– К Агею?.. Я с вами!..

Гришка и Егорка разошлись в стороны, пустили смышленого соседа между собой, чтобы крикливая Матрена, Мишкина жена, не сразу заметила исчезновение проворного мужа. И вовремя! Сзади громко треснула дверь Мишкиной избы, а за ним закудахтал тревожный голос Матрены:

– Мишка, сыч, и где ты?..

– И что ей от меня надо? – приседая в коленях, прибавляя шаг, побелел лицом Мишка. – Ну ить как есть всю ноченьку рядом проспал, мужнин долг исполнял! Так ить хочет еще утром душу вытряхнуть…

Все трое прибавили шагу, свернули за угол. Вон, прямо, небольшая, приземистая избенка с закрытыми изнутри ставнями, лавка Агея. Рядом с лавкой, на завалинке, Чигирька сидит, в редкую бороденку плачет, хмель по лицу размазывает. Любит и хочет хакас выпить, да денег нет, бабка не дает, по причине той, что он всех соболей после сезона за две недели спустил. Как примет Чигирька стакан на душу, любит жену свою за космы по избе таскать. А если где с православными к столу присел, так все на свете расскажет за стакан водки! Нет у коренного хакаса, представителя малых народов, чувства меры в восприятии спиртного. Будет пить до тех пор, пока наливать будут. А если хозяин добрый, может в долг на два года вперед нагулять в беспамятстве.

Подошли мужички-охотнички к хакасу, участливо спросили:

– Здоров ли живешь, Чигирька, по какой причине двери заведения оплакиваешь?

– Так вот не дает, слодей, вина!.. – грубо хлопнул по ставням хмельной Чигирька и загремел на всю улицу: – Акей! Кристом Боком прошу: дай чарку! Деньки потом отдам… у меня пила карошая есть, новая… Борька Кирпичников говорил купить, сегодня продам, деньги принесу! Зачем мне в тайге пила? Топор есть…

– Не дам! – глухо зарычал в ответ хозяин лавки. – Бабка твоя ночью прибегала, обещала керосином лавку облить и запалить! Мне это надо? Вдруг и правда пожар устроит?

– Да ты что, Акейка? – взмолился хакас. – У бабки керосина нет! Всю зиму лучины ношом ресала… – едва не плачет Чигирька. – Душа горит, все горит, больно весте… нутри плохо, голова кружится!..

Мужикам все понятно. Засмеялись охотники не потому, что Чигирька смешной, а оттого, какую проблему не может разрешить. Для Гришки и Егора все просто. Любой из них, кто захочет, может из Агея душу вытрясти, если надо будет. В долг взять у купца проще простого. Ну а за деньги товар прикупить в метель и мороз, ночью и днем – всегда пожалуйста! Потому что промышленники для Агея – желанные гости!

Ударил Егор кулачищем в ставни, едва творило не выбил, слышно, как с другой стороны петли жалобно запищали:

– Открывай, хозяин!.. Я пришел!

Этого знака будто ждали. Изнутри звякнула щеколда, дверь лавки широко распахнулась. В узком окне нарисовалась круглая, засаленная физиономия Агея. Недовольный взгляд заменила лощеная улыбка, довольная приходу покупателей:

– Доброго вам утречка, Егор Варфоломеевич! И вам, Григорий Николаевич желаю здравствовать! О! Кого я вижу!.. Михаил Иваныч… пошто без портков? Никак разлюбезная супруга ваша из дома не выпускала?

Доволен Агей безмерно: опять выручка пришла! Ради такого случая купец готов охотникам сапоги чистить. Не зря предприниматель тащил в тайгу свой товар за сотни километров. Удачная торговля бывает только два раза в году. В таежном поселке Агей появляется к Покровам, когда старатели-золотари сезон оканчивают, да к Масленице, когда соболятники с пушниной из-под гольцов выходят. Сегодня, сейчас, такой случай. Не ленись хозяин, не проспи свой час! Выставляй свой товар напоказ, деньги сами в руки плывут! За прилавком в теплых валенках стоять, это не по горам да хребтам рыскать, ноги бить, да спину рвать.

– Шкалик нам! – ударил кулаком по прилавку Гришка. – И занюхать что-нибудь…

– Шкалик один? – заметался по лавке Агей.

– Ну уж!.. – гневно сверкнул глазами охотник. – Как всегда…

Звякнули литровые бутылки со спиртом, глухо затукали жестяные банки консервов с ветчиной, килькой, да мореными ананасами. Дохнула плесенью копченая колбаса, посыпались пряники, конфеты, леденцы, да прочие устаревшие, просроченные датой употребления яства. Это в молодой Стране Советов, новой, зарождающейся республике разруха да голод. Здесь, в тайге, за валютных соболей заморские капиталисты готовы передать чалдонам все, вплоть до бананов, лишь бы была прибыль.

Гришка небрежно свалил продукты в мешок, что-то вынюхивая, пошевелил носом:

– Селедки дай! Хариус надоел…

Агей проворно отвесил на косых весах ржавой, вонючей рыбы, завернул в папиросную бумагу, одной рукой отдал пакет охотнику, другой стал проворно отсчитывать скомканные деньги.

– Не хватает… – мелькая костяшками счетов, хитро заверил лавочник и на встречный вопрос Гришки стал быстро объяснять, что и сколько стоит.

Гришка разочарованно вывернул карманы штанов, уныло развел руками:

– Нету… кончились. В долг пиши…

– Не надо в долг, – перебил его Егор, выкидывая на прилавок свою горсть банкнот. – Считай, да еще шкалик добавь!

По меркам местных таежников, шкалик умещается в три литровых бутылки спирта. Агей это знает, поэтому живо выставил на прилавок необходимое количество горячительных напитков.

Егоркиных денег хватило, однако у мужиков не осталось ни гроша. Но все довольны. Покупатели – в ожидании живого разговора, Агей – от прибыли.

– Куды пойдем? – озираясь по сторонам в поисках позора, кутаясь в нижнее белье, спросил Мишка Плотников.

– Давай ко мне! – поочередно приподнимая босые, красные как у гуся ноги, позвал Гришка.

– До тебя далеко… – разочарованно протянул Егор и укоротил дорогу. – Однакось до меня ближе. Наталья квашню завела, сейчас пироги печь будет… айда ко мне!

– Пироги, это хорошо! – поддержал Мишка. – Только вы шагайте по улице, а я за вами, огородами…

– А Чигирьку куда?

– Пусть с нами шагает! – позвал Егор и положил свою тяжелую руку на плечо радостного хакаса так, что тот присел в коленях. – Пойдешь с нами, Чигирька?

– Чигирька всегда рад! – освобождаясь из-под руки, засуетился тот. – Пойду, однако, пока бабка спит! Чигирьку зови, он всегда помогать будет… бабку за волосы таскать потом буду, когда домой приду!

Все засмеялись, пошли по улице. Мишка, копируя зайца, побежал за прясла в гору, задами.

Таежный поселок быстро оживал. Деревенские люди просыпаются с рассветом. Охотники, до первых петухов. Где бы ни проходили мужики, у ворот встречали соседей, бодро приветствовали друг друга, кланялись, поздравляли с праздником, задавали простые вопросы:

– Где были? На охоте?

– А ну, как вам пофартило!..

– Гришка, нудыть твою, опять последние деньги спускаешь?!

Последние отвечали несложно, просто, подчеркивая дань уважения старости и осаждая завистников:

– Здорово живешь!.. Айда с нами!.. Не на твое пью, на свое!..

По дороге охотники вовлекли в свою компанию еще одного. Старовер Варлам Никитич Мурзин видел мужиков, когда они шли к лавке Агея, и теперь ожидал их у ворот, тайно надеясь на участие в мероприятии.

Позвали и его. Старый охотник, несмотря на строгие правила старообрядческой веры – не сидеть за одним столом с чужими, не есть из общей посуды – на искушение согласился, пошел рядом. Любит дед Мурзин про охоту поговорить, да огненной воды внутрь принять. А чтобы единоверцы не заподозрили грех, пояснил соседке, бабке Казарихе:

– Ты моей-то передай: щас, мол, приду! К Егорке пошел я… он мне картечи обещал на глухаря!..

Идут мужики по деревне: хорошо! Дышится легко и просторно, солнце встает, пахнет плотным снегом, вербой, холодной водой от реки. По всему поселку петухи поют, коровы мычат, дым из печных труб на запад валится. Где-то брякает железо, глухо стучит топор, да над улицей разливается тонкий, пронзительный визг Матрены:

– Мишка, крохаль! И где ты?! А ну, появись, голову топором враз оттяпаю!..

Началось утро в деревне!..

5

Дом Егора стоит на краю села. С нижней стороны просторную усадьбу подмывают холодные воды таежной реки. Верхнюю часть забора окаймляет густая тайга. Рядом, по соседству, расположилась вотчина Гришки Соболева. С другой стороны от деревни проживает тесть Егора, строгий, но справедливый Никита Карабаев.

Три года назад власть Советов сослала вольного казака Егора Подольского из Суздаля в Сибирь. Неугодны молодой республике верноподданные «Вере, Царю и Отечеству» бравые воины, готовые лихой удалью противостоять революции. Раздробили комиссары великое войско, разогнали по медвежьим уголкам преданных России солдат Отечества. Суровый приговор – «Живи, покуда, и носа не высовывай!» – под угрозой расстрела ограничил волю Егора до предела. Границы передвижения – три соседних поселка, без разрешения посещения районного центра, да суровое предписание обязательной, ежемесячной отметки в сельсовете сковали лихого казака по рукам и ногам. Единственной отрадой да отдушиной свободомыслия стала тайга, где Егор мог ходить и жить без надзора суровых прокураторов.

Поселили Егора в маленькой, ветхой, заброшенной, насквозь простреленной ветрами и дождем избенке поздней осенью. Наскоро справившись с условиями быта, трудолюбивый казак как-то пережил многоснежную, морозную зиму, чем немало удивил комиссаров: «Смотри же, не замерз!..» А весной стал поднимать свое ущербное, жалкое хозяйство.

Местные жители встретили ссыльного казака настороженно. Не сразу доверяют люди тайги новичкам, присматриваются, кто он и что. Если лодырь да тунеядец, нечего помогать, сам помрет. А ну как трудолюбивый, можно и дружбу завязать.

Егор оказался из тружеников, от зари до зари топор из рук не выпускал. Первым делом, как отеплило, у своей избушки крышу перекрыл, нижние, сгнившие венцы заменил, полы постелил, забор поставил, на заработки пошел. По настоящим временам на сплаве леса хорошие деньги выручают мужики. А те, кто «в стакан не заглядывают», зиму живут безбедно.

Удивились Егору местные жители: год как сослан, а уже в жилище свое посуду приобрел, кровать поставил, лес на новый дом заготовил. А как сходил Егор зимой на соболевку, стали доверять и уважать славного воина, не по своей воле потерявшего малую родину.

Ко второй весне своей ссылки Егорка купил коня, начал дом строить. Заговорили люди о нем:

– Смотри-ка, каков мужик: под ногами земля горит! Вторую зиму пережил, а уже хозяйством обзавелся, все в руках ладится! Не то что у нашего пролетария Ваньки Петрова, корова всю зиму простояла под навесом, а к весне снегом задавило, крыша упала… дык, ишо куры через стену в дом ходят… эхма, девку бы каку Егорке сыскать… такой парень пропадает!

Не пропал Егорка без семьи. Приглянулась парню соседская девчонка Наташка Карабаева. Стал Егорка скромно честь даме оказывать: улыбнется, слово ласковое скажет, шутку-другую, или цветочек подарит. Раз внимание уделил, другой, третий. У Наташки сердечко дрогнуло, влюбилась, бедная, первый раз. Как увидит Егорку, дыхания не хватает. Понял красивый казак-молодец, что добился своего, – жить без любви нельзя! – с первыми зазимками пошел с Гришкой Соболевым к Никите Карабаеву свататься. Недолго старовер упрямился. Однако для солидности выдержал паузу, налил гостям по ядреной кружке хмельной браги, суровым взглядом дал понять окружающим, кто здесь хозяин, и наконец-то рявкнул медведем, тряхнул бородой:

– А ну-ка, поди сюда, девка на выданье!

Наталья ни жива ни мертва – сердечко бьется синичкой в сенях, а ну, как тятя откажет? – подошла, встала рядом, опустила в пол глаза, едва не упала на руки матери, как выслушала свою судьбу:

– Скоко тебе, девонька, стукнуло? Ага, оно и верно. Так вот, мила моя, отдаю тебя я замуж за Егорку. И не смей мне перечить! – с этим словом Никита стукнул кулаком по столу. – Человек он, видно, хороший, не грех породниться! Да и на настоящий день, нет жениха виднее его… – И уже к сватам и Егору: – Значит, как договорились: на Покрова свадьбу сыграем!

Несмотря на разную веру и возраст, отдал Никита Наталью в шестнадцать лет замуж за Егора. Девять лет разницы в годах – не великий срок. Лишь бы жилось складно, да по-хозяйски, а о любви не заботились. Любовь сама придет, когда первое дитя криком напоет!

Скромная, по староверским канонам, свадьба прошла в назначенный день. Вошли молодые в новую, срубленную с помощью соседей-односельчан избу, и зажили теплой, сладкой жизнью в любви и согласии.

6

…Робко вошли мужички в Егоркину хату, голосами горницу наполнили, молодую хозяюшку приветствовать стали. Наташа в это время первые пироги с печи снимала, ответила улыбкой, пригласила гостей за стол. В голосе красивой, молодой женщины нет и тени намека на ругань: как Егор сказал, так и будет! Если привел людей в дом, значит, так надо. Однако немного пристыдила мужа, что в дырявых валенках по деревне гулял у всех на виду. А увидев единоверца, деда Мурзина, засмеялась:

– Что же это ты, дедушка, закон нарушаешь?

Тот слепо потупил глаза, но быстро нашел слова для ответа:

– Да уж, бес мне руки завязал, рот открыл, вино заливает. Хочу противиться, но душа с бесом заодно, вина просит… Ты уж прости, меня, внучка: отмолю грех сполна… – перекрестился, – может, простит… Токо бабке моей пока не говори, где я!

– Да как же не говорить-то? Вон, посмотри в окно, Казариха уже пальцем на наш дом указывает, твоей бабке объясняет, где ты…

– Ишь ты, и точно… – Дед Тит вытянул шею глухарем, и тут же спрятался за занавеску. – Щас, прилетит, утка карковая! А ну, Егорка, наливай быстрее, покуда арест не произвели…

Присели мужики за стол, продукты разложили, вино по стопке налили. Наталья пироги подала. Все выпили, стали хвалить хозяйку, но постепенно перешли к основной теме. Одни разговоры у таежников, о тайге-матушке, да ее прислужнице-кормилице Охоте. В знак уважения годам, все сначала слушали Варлама Никитича. Таежник, в свою очередь, пока бабка не пришла, хватив лишний стаканчик вина, увидев свободные уши, – с единоверцами вот так запросто не поговоришь, – разошелся, побежал по хребтам да перевалам, стал объяснять, где был. Стал учить, как соболей обметом ловить, да прочим премудростям таежного промысла. Однако наступила пора выслушать хозяина дома.

Не любил Егор много говорить, но в настроении, с хорошими людьми разговорился, вспомнил прошедший сезон, как они с Семеном Пономаревым соболя неделю тропили, да едва не проспали добычу. И еще вдруг вспомнил казак о своем странном сне. Почему так случилось? Никогда о нем раньше никому не рассказывал, а тут будто кто за язык потянул.

– А приснилось, мне, мужички, такое диво: будто хоровод я со снежными бабами водил… в центре, статуя из золота.!

На Гришку да Мишку этот рассказ особого впечатления не произвел. А вот дед Мурзин и Чигирька рот открыли. Знает Варлам Никитич значение сна. Чигирька, потомок древних охотников, хакас, вспомнил старую легенду.

– Неужто точно, ту фигуру из чистого золота видел?! – остеклился глазами дед Мурзин.

– Да уж, как тебя вот вижу, – равнодушно ответил Егор, разливая по стаканам вино.

– А что, за руку брал?..

– Нет, руки не подавал…

– И то ладно. Слава Богу, – перекрестился старовер, – может, все пройдет стороной…

– Что пройдет стороной? – подскочила к столу Наталья с испуганными глазами. – К чему сон тот?!

– Ничего, – успокоил ее дед, – все будет нормально! Сама знаешь, что золото – зло. Однако коли к нему не прикасался, это хорошо, все будет нормально…

– Говори, Игорка, где тот костер с бабами смотрел? – вдруг подал голос до этого молчавший Чигирька.

– Кажись, под перевалом Пайдаба дело было. Не помню точно… там, где тропа зверовая между засыпными гольцами проходит… – вспоминая место, ответил Егор. – Там еще скальник перед выходом из тайги.

– Зря туда ходили, – потемнел лицом Чигирька. – Охотники говорят, ходить нельзя: святое место! Давно дело было. Хан Алтыбай хакасов в рабство уводил, много женщин, детей угнал, лошадей, золото. Много раз монголы были, много мужчин убили. Мне бабка моя Аныкай говорила: пришел хан Алтыбай, много воинов, как туча! Хакасы в тайге скрывались, в горах, пещерах. Но и там монголы их находили, мужиков кололи, женщин и детей навсегда забирали. Бабка Аныкай говорила, под перевалом Пайдаба «Тропа бабьих слез» есть: бабы шли, плакали. Один раз, бабка Аныкай сказала: шли бабы с ребятишками, осенью, холодно, снег, мороз, помирать стали. Монголы били всех, хотели за перевал уйти, там снегу мало, тепло. Бабы плакали, дети кричали. Горы с бабами говорили, лавина с перевала сошла, всех завалило. Бабка Аныкай сказала, монголы тогда Алтыбаю золотую статую везли. Весной снег растаял, мертвые люди, лошади есть, а бабы нет! Куда баба пропала? Так никто и не знает! Моя бабка Аныкай сказала, потом там люди стали видеть костер, а вокруг бабы хоровод водят. В костре статуя из золота стоит. Кто статую видит, тому плохо будет…

Дед Мурзин во время рассказа хакаса успевал креститься, все кивал бородой:

– Правду Чигирька говорит! Этот сказ я тоже много раз слышал, есть «Тропа бабьих слез»! Кто ходил под Пайдабу, видел золотую статую, тот пропадал совсем.

– Что же мне Семен Пономарев ничего не сказал про это? – суровым голосом спросил Егор.

– Кто же его ведает… Может, он и сам не знает.

– Что же теперь будет?.. – подала голос Наташа, она слышала весь разговор от начала до конца, и теперь переживала за мужа.

– Что теперь? – дед Мурзин перекрестился в очередной раз. – Будем Бога молить! Так еще один мажор есть: ты же золотую статую за руку не брал, «здравствуй», не говорил?!

– Нет, такого не было! – заверил Егор.

– Что тогда печаль разводить?! – поднимая кружку, приободрил старовер. – На нет, и суда нет! Давайте, зеленым змием беду отобьем! – и опять к Егору: – Не думай обо всем: о семье думай, детях своих, вон у тебя малые, скоро еще народится, Наталья третьим ходит!..

Брякнули кружки, мужики выпили, опять заговорили о тайге, соболях, настоящих и будущих делах. Они нашли другую тему для спокойной, обстоятельной беседы, но Егор так и остался в напряжении: не выходит из головы тот странный, плохой сон.

Засели мужики в тот день надолго. Вот уж день к вечеру близиться стал. Яркое, гуляющее солнце прокатилось над деревней к синим горам. Собаки по растопленному насту из тайги вернулись. Бабка Казариха корову на водопой сгоняла, встала с полными водой ведрами у ворот, о чем-то судачит с соседкой Фешкой Мурзиной, на окна дома Егора заглядывает. Дед Мурзин возмущен до крайности, краем глаза в окно смотрит, когда бабы в коленях подогнутся:

– Глякося, как все происходит: целыми днями Казариха, да моя супруга благоверная на ноги да поясницу жалуются, травками протираются, да пятки в муравейнике зудят. А как посмотрю я, на реку за водой уйдут, незнамо через сколько времени возвращаются!

– А ты у Ваньки Петрова спроси, он скажет! – усмехнулся Гришка Соболев. – Я вот, не знаю, как по часам определиться, мне это не надо. А Ванька – скажет…

В глухом, таежном селении время никто не знает, потому что его нет. Главные козыри для жителей – петухи. Как утром в стайке пестрый закукарекал, значит, пора вставать. Вечер определяется по воронам: полетели черные над горами, ударили голосом в колокол, знать, ложиться надо. Единственные часы на весь таежный поселок есть у Ваньки Петрова. Как важный представитель пролетариата, носит он их на цепочке, в грудном кармане. Однако круглый механизм два года не тикает, сломалась пружина, не заводится. И все же Ванька, истинный коммунист, не упускает возможности похвастать перед односельчанами роскошью, – часы золотые, отобранные у какого-то барыги в районном центре, – пусть знают, что нынче он не какой-то бродяга, нищий с котомкой, а ответственное лицо, представитель Закона. На вопрос: «Который час?» – Ванька важно достает часы, но циферблат никому не показывает, наобум говорит какую-то цифру и гордо уходит восвояси: «Все равно ничего не понимаете!» Кажется Ваньке, что все его уважают, потому что он умный, грамоте в уездном городе обучался. Однако причина кроется в другом. Не уважают Ваньку, а боятся. На поясе, в кобуре у него револьвер висит, заряженный семью патронами. Любитель выпить, Ванька иногда имеет склонность показать свой нрав, разрядить барабан по чьим-то воротам. В селе любой житель знает, что коромысло, и то раз в жизни в лоб ударяет, а о револьвере, говорить нечего.

Вспомнили мужики про Ваньку Петрова, а он по улице шагает, в окна домов заглядывает. Дед Мурзин едва бороду свою не порвал от досады:

– Глякося! Дурака вспомнишь – появится!..

– Сейчас сюда зайдет! – кисло выдохнул Гришка.

– Давай, двери на засов закроем: нет нас, и все тут… – предложил Мишка Плотников.

– Да разве от него закроешься? Он через крышу залезет… ему проще сразу стакан спирта налить, чтобы с копыт свалить…

– Стакана мало…

– Трех тоже!

Между тем Ванька Петров подошел к бабкам, стал о чем-то спрашивать. Соседки живо указали на дом Егора – «Там!» – чем поставили точку на спокойном заседании охотников. Важно одернув на плечах кожаную куртку, пролетарий пошел к воротам. Казариха и бабка Фешка следом за ним, с коромыслами на плечах. Сзади, едва не выскочив из валенок, бежала Матрена Плотникова. Праздник был испорчен.

Ванька громко загремел сапогами в сенях, постучал в двери, после разрешения вошел в избу, поздоровался. За ним, выглядывая из-за спины, ввалились остальные представительницы женского пола. Увидев своего суженого, Матрена Плотникова округлила глаза, хотела закричать, но бабка Фешка одернула ее: пусть сначала Ванька скажет, зачем пожаловал.

Пролетарий важно посмотрел на присутствующих, улыбнулся, – повезло! – одобрительно кивнул головой на предложение Егора присоединиться к столу. Выпить Ванька был никогда не против, за этим пришел сюда, однако для пользы дела, все же решил довести до народа новый Указ партии. Выпив полный стакан водки, Ванька захрустел грибами, схватил пирог, едва не подавившись, – дома такой еды нет, – посмотрел на Наталью: спасибо!..

Когда-то Наташа нравилась Ваньке, хотел он ее взять в жены. Красивая Наталья девушка, хозяйка хорошая, молодая. Может, и не любил он ее, но хотел жить «как у Христа за пазухой». Однако все намеки и ухаживания настойчивого жениха не имели успеха. Наташе не нравился толстогубый, с лоснившимися глазками парень, не умевший сказать ласкового слова. Отец Наташи, Никита Карабаев, и мысли не допускал отдать на мучение работящую дочь в челядь: при всем своем желании Ванька с братьями за все лето не могли накосить на корову сена. Слух о лени семьи Петровых бегал по таежным поселкам быстрее сохатого, никто не хотел родниться с лодырями да тунеядцами. Люди тайги не сидят на холодной печи под дырявой крышей. Может, так и жили Петровы от черемши да картошки, да власть сменилась. Революция пригрела Петровых, дала бедным права, прикормила, обула, одела, вооружила. Теперь братья Петровы могут зайти в любой дом без стука, никто перед ними ворота на запор не закроет: с властью не шутят!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.3 Оценок: 9

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации