Текст книги "Страна Соболинка"

Первые лучи солнца застали Веру в глухом распадке. Зародившийся день принес удовольствие передвижения. Плотный, слежавшийся двухметровый снег удерживал Веру на поверхности. Легкие талиновые лыжи проваливались на два сантиметра. По мягкой ночной перенове камуски скользили, как по медвежьему салу. Каждый шаг продвигает женщину на два метра вперед. В таких случаях тесть Веры, Макар Иванович, говорил так: «Шел легко, с подкатом, как по маслу! Баба едва дома на постели остановила!» Вспоминая его слова, Вера улыбается: уважает она отца мужа – шутника и балагура. Вместе с изысканными афоризмами он ненавязчиво преподает жизненную мудрость. В свои шестьдесят восемь Макар Иванович остался таким же живым и расторопным, как двадцать лет назад, когда Вера вышла замуж за Ивана. Кажется невестке, что свекор не изменился не только внутренне, но и внешне. Редкие морщинки у глаз не могли выдать годы у старого промысловика. Человек с ветра принимал его за зрелого мужика, а узнав истинный возраст, нескрываемо удивлялся: «Как же так вам удалось сохраниться?» Макар Иванович выкатывал грудь глухарем: «В свое время я долгое время был пастухом. Не сосчитать, сколько телят выкормил! А это пользительно на здоровье влияет!»

Супруга Макара Ивановича, Таисия Михайловна, свекровь Веры, резко обрывала мужа: «Кабы не я, быть тебе старым кирзовым сапогом! Это ты на мою молодость ровняешься!» При этих словах женщина откидывала из-под платка побелевшую косу, поправляла на груди кофточку, косо смотрела на мужа: «Скоко мне лет?» «Осьмнадцать! – подскакивал тот с лавки и, растопырив руки, приседал в коленях. – Дозвольте пригласить на танец?» Та важно отходила за стол, отворачиваясь к окну: «Патехвон купи да лайковые тухвельки! Потом уж и приглашай!» «Незамедлительно! – отвечал Макар Иванович и чопорно упирался кулаками в бока. – После окончания промыслового сезона, всех соболей к ногам твоим брошу!» Так и протекала ровная, размеренная жизнь супругов – в шутках, прибаутках да уважении к друг другу. Больше пятидесяти лет прошло со дня свадьбы, а все кажется, что любовь только начинается.

Глядя на отношения детей, многоуважаемый старожил заимки Иван Макарович с улыбкой крякает в бороду. В свои восемьдесят восемь дедушка рад, что когда-то его сын не ошибся в выборе невестки. За все время Таисия не сказала ему плохого слова и до сего дня, в знак благодарности, относится к нему с почтением. А что еще надо старому таежнику в такие годы?

Плохо, что сейчас на заимке нет Люды и Макара. Дети учатся в поселке, живут у бабы Нади. Вера не забывает своих детей, думает о них постоянно. Сколько в зимовье пролито ностальгических слез, знают только толстые накаты, деревянные нары да огонек керосиновой лампы. Как там они без нее? Слушают ли бабушку? Сытые, чистые, опрятные? За Люду Вера мало беспокоилась. Дочка выросла до семнадцатилетия, в школе отличница, хорошего поведения, в этом году оканчивает одиннадцатый класс, хочет поступать, но куда? В нормальное заведение нужны большие деньги. Сейчас это самая большая проблема. Сын Макар – прямая противоположность сестре. Он уже сейчас готов бросить девятый класс, идти в тайгу по стопам отца. Пытливый, любознательный характер следопыта не дает покоя не только Макару, но родным и близким. Если уйдет в лес – ищи ветра в поле! Неизвестно, где ночует и чем питается. Недавно, после Нового года, на каникулах один пришел на участок к Вере под Оскольчатый голец во время недельной пурги. Женщина долго ругала и тут же плакала над сыном, поражаясь, как он не потерялся и не замерз. А он, как взрослый, понуро опустив голову, глухо басил, изображая отца: «Где тут теряться-то? Лыжи дорогу знают сами!» Вера твердо решила: «Как выйду из тайги, на следующий день сразу поеду в поселок! Соскучилась, сил нет!» Так было всегда. Так и сейчас. Так будет завтра.

Вспоминая родных, Вера улыбается: ждут ее со дня на день, любят так же, как она своих домочадцев. А поэтому и шаг шире, дорога домой короче, погода благоприятствует, работа спорится. Наверное, нет ничего лучше, когда ты с удовольствием возвращаешься в родные стены и стремишься к любимой работе. В этом у хозяйки полный порядок. Дом ближе с каждым часом. Работа непыльная. Сегодня последний день промысла, закрытие охоты на пушного зверя. Возвращаясь, охотница закрывает последний путик, снимает капканы. А убирать – спускать «железных собачек» – легко и просто. Стоит ткнуть таяком на язычок, смыкаются, щелкают стальные дуги. Капкан срабатывает, соскакивает с пестика, пестик освобождает очеп, который, в свою очередь, поднимает капкан на высоту, под ветки дерева от земли. В таком положении, под естественным укрытием, капканчик не ржавеет, проветривается и всегда готов к дальнейшей работе. Чтобы снять «железную собаку», Вере требуется несколько секунд. Путик проложен с таким расчетом, что лыжня постоянно идет под уклон. Идти – одно удовольствие!

При спуске Вера не оставляет без внимания ни один след. После ночной переновы, при температуре минус пять градусов, в природе происходит усиленное передвижения зверя. Или, как говорят старые промысловики: «Сегодня – выбежка! В такой час весь зверь на ногах!» Ни один лесной обитатель не останется безучастным к импульсивному позыву природы, оставит свой след на зимнем покрывале. В такие часы легко подсчитать, сколько соболя осталось на участке после охоты, или наличие белки после зимы. Даже сейчас можно смело прикинуть, сколько пушнины можно добыть в следующем сезоне без ущерба охотничьему участку.

Следы радуют глаз опытной соболятницы! Разнообразные стежки крестят перенову во всех направлениях. Большие и маленькие четки оставлены там и тут, в кедровых колках, на краю россыпей, в перешейках луговых полян, на колодинах, у края ветровалов, через упавшие ручьи валежины. Маленьких следков, оставленных соболюшками, больше, чем крупных. Так устроена природа, что для продолжения рода самочек всегда больше, чем самцов. Это значит, что предстоящая осень опять оправдает надежды Веры: в ее котомке будет столько добычи, что семье хватит прожить оставшийся год так, чтобы Люда училась в университете, а нужда обошла заимку далеко за гольцами.

В этом году сезон отошел хорошо. Пять месяцев промысла оказались не напрасными. Если Анатолий удачно продаст соболей, дочь сможет поступить на факультет экономики. А это не хухры-мухры. Пять лет учебы – и у Люды будет хорошая, перспективная, денежная профессия. Там, глядишь, можно закрепиться в городе, выйти замуж, завести детей и жить себе припеваючи, со всеми благами и удобствами! Не всю же жизнь скитаться по тайге неучем, как она, Вера? Правда, у нее была немного другая ситуация: ее выдали замуж в семнадцать лет по таежным законам. Хочешь ты или нет, а против воли отца-матери идти себе дороже. Тогда, двадцать лет назад, Вера не смогла ослушаться родителей, вышла замуж за Ивана и не пожалела об этом. Все у нее было хорошо: хозяйство, работа, семья. До прошлого года, пока не потерялся Иван…

Женщина тяжело вздохнула, опустила голову. Иван, больная тема всей ее жизни. Потерять любимого человека означает обрести горечь утраты до конца дней своих. Ушел муж на промысел и не вернулся. Бывает такое в профессии охотника. В глубоком феврале, когда световой день похож на спичечный коробок, Иван не вышел на связь. Первые дни мало кто переживал, кроме супруги. Существовали версии, что охотник крутанулся по путикам или на переходной избе лишнюю ночь остался. Однако чуяло сердце беду. Когда Иван не вышел на связь по рации на третий день после положенного срока, Вера вызвала промхоз.

Искали долго, упорно. Под Оскольчатый голец приходили охотники с соседних участков, топтали глубокий снег по всему белогорью, проверили все избы и зимовья близлежащего района. Два дня над хребтами кружил вертолет, но все было безуспешно. Пропал промысловик, как в отпарину провалился. Ни следочка, ни весточки. Погорюнились мужики, родители да смирились со смертью друга и сына. Всяко в тайге бывает, особенно зимой. Умрешь, снегом завалит, а за зиму мыши съедят, росомаха полакомится, а весной медведь косточки догрызет.

Два года прошло с тех пор. Родители отчаялись в своих ожиданиях. Мужики, вспоминая друга, наливали по полному стакану. Дети выплакали все слезы. И только она, Вера, любимая жена, подруга жизни, не прекращала свои поиски, все надеялась, верила, любила. Знает женщина, опытная охотница, что не может человек исчезнуть просто так, все равно должен остаться хоть какой-то след. Пусть лютый зверь растерзал тело, одежда истлела, а лыжи сгнили, но есть еще множество мелких вещей, которые хранятся в тайге долго: нож, котелок, ложки, пряжки и прочие металлические вещи. Вера знала, что потерялось вместе с Иваном. Ее терзали сомнения: куда могли исчезнуть с лабаза добытые соболя, продукты, ружье, лыжи? Возможно, соболей утащила росомаха, были похожие следы разгрома, но куда исчез карабин Симонова? Иван пользовался нарезным оружием только при добыче мяса, осенью, а потом убирал за ненадобностью на лабаз. Железо может пролежать на земле достаточно долго: где-то под колодиной, на переправе в ручье, под разлапистым кедром. Весной, как только растает снег, Вера уходила в горы и продолжала искать. Надеялась, что когда-то ее поиски увенчаются успехом.

Думая о наболевшем, она не забывала смотреть под ноги. Каждый след о чем-то говорил. Вот прошла через поляну соболюшка: охотница знает, что кошка мышкует (ловит мышей). За ней, покрывая старые стежки, поспешил старый аскыр. Женщина улыбнулась: начало февраля – первые предпосылки ложного гона у соболей, скоро вся тайга покроется тропами маленьких хищников, самцы будут преследовать самочек, добиваясь обманчивой любви. Вон там, в еловом займище, натолокли белки. В этом году кормовая база еловой шишки превосходна, плоды держатся на деревьях всю зиму, белкам раздолье, к весне основная масса пышнохвосток переживет суровое время.

Изредка на пути попадаются следы росомахи. Маленький медвежонок неторопливо, но настойчиво шагает за табунком круторогих сокжоев. Знает отъявленная пакостница, что среди оленей есть больные животные. Ей остается выбрать место и время, чтобы броситься на добычу из-за укрытия.

Через несколько часов своего передвижения женщина заметила удивительную закономерность. Через путик, из-под Оскольчатого гольца, в одну сторону перешли несколько табунков оленей (она насчитала семь) по пять – семь голов. Вера хорошо знает этих неутомимых, не знающих границ тайги и времени бродяг. Как непонятны пути миграции соболя, так и неясны перемещения этих круторогов. Сегодня здесь, на одном хребте, завтра – на другом, за сорок километров. Что владеет стимулом смены места сокжоев, остается только догадываться. Сегодня Вере было интересно, почему олени идут только в одну сторону, а не куда дует ветер, как это бывает обычно? У женщины сложилось впечатление, будто животных кто-то напугал. Иначе как понять тот факт, что основная часть, в это время разрозненная на небольшие группы, с завидной точностью, быстро, друг за другом покидает богатые кормовые места? Но кто напугал? Росомаха? Непогода? Отсутствие ягеля на выдувах?

Все эти предположения охотница откинула прочь. Она слишком хорошо знала эти угодья, природный ландшафт, чтобы делать скоротечные выводы. Может, в другой день утолила бы свое любопытство, свернула с путика, прошла в пяту оленьих следов, узнала, что кроется в необоснованной миграции оленей. Она знала, что загадка кроется где-то рядом, под гольцом, до которого идти два часа. Для человека этот отрезок пути – не расстояние, на лыжах охотница пробежит его легко. Только вот… ее ждут дома. Вчера вечером она выходила на связь: «Завтра утром выхожу!» Все существо, бодрое настроение, восторг были уже там, среди родных и близких. Свернуть в сторону означало задержаться еще на одну ночь, в лучшем случае – ночевать на переходной избушке. Если идти, не останавливаясь, поздно вечером она будет сидеть за столом родителей. А завтра Вера заведет снегоход, поедет в поселок, к детям. Она соскучилась по ним так, что нет слов, слезу вышибает! Так зачем ей сокжои? Пусть они бродят себе, куда им вздумается. Тайга сама разберется, что лучше или хуже. Каждому зверю – свой след. Она вернется сюда, на свой участок через несколько месяцев, и все будет так, как было сотни, тысячи лет назад: по горным хребтам будут бегать олени; хитрые соболя оставят на колодинах свои четки, а теплая кедровая избушка без скрипа откроет перед ней свою дверь.

Больше не раздумывая, Вера заскользила на лыжах дальше, вперед по заснеженной целине. Домой!..

* * *

Любопытная соседка тетушка Наталья пришла третий раз за день: «Дай, Толя, соли!»; «Дай, Толик, сковородку!»; «Наточи, Толик, ножи! Мой дед не умеет так, как ты!» При этом женщина пытается прорваться в дом, крутится юлой, стреляет горящими, с хитринкой глазами:

– Что это ты меня в хату не пускаешь? Дай воды напиться!

Анатолий неприступен, как кузнец дядька Микула, загородил проход в сени:

– Нет воды. Нечего в хате делать, там у меня бардак!

– Да ты что, Толик, что я, бардака не видала? – обиделась соседка. – Всю зиму тебе печь топила, пока ты в тайге был. А теперича что, на порог не пускаешь?

– За печь – спасибо! – Толик захлопнул дверь, навесил замок. – Мне сейчас некогда, – взял ведра, – за водой пошел!

– Ну, дак, я тебя тут подожду, – не унимается тетка. – Нож-то, поточи!

– Сейчас некогда, потом, – выпроваживая тетку за ворота, нахмурил брови Анатолий.

Соседка проворно засеменила по тротуару рядом, хитро посмотрела ему в глаза:

– Ты, Толик, никак в доме кого-то прячешь?

– Вот еще! Кого мне прятать? – отводя взгляд, ответил тот.

Однако Наталью не проведешь. Она решила идти напролом:

– А правду люди говорят, что ты из города девку привез? Жениться хочешь?

У Анатолия дыхание перехватило: ну, деревня! Везде глаза и уши! И когда успели? Вроде ночью приехали, кто мог видеть? Может, Шура язык развязал? Или она, когда по избе ходит, шторы на окнах не закрывает?

– Кто говорит?

– Дык, люди, бабы в магазине шушукаются.

– Ха! Врут бабы! Никого у меня нет! Ты же знаешь, что я после своей ни с кем больше жить не собираюсь, себе дороже…

А тетка Наталья не унимается, крутится вокруг, теребит душу, даже слезу пустила:

– И что же я тебе плохого сделала? Я же ить и за домом, пока ты в тайге… Снег кидала, кошку кормила! А ты мне даже правды сказать не хочешь.

– Нет у меня никакой правды! Никого я не привез! Некогда мне, идти надо… – отрезал Анатолий, закрывая ворота и удаляясь от навязчивой соседки. А в голове толкутся комары: «Еще одна проблема! А если в городе узнают, что черноглазая у меня?»

Все же он понял, откуда ветер дует. Понял, кто все наружу вывалил. Закипел злостью, сжал кулаки, зашагал по улице в сторону Шуриного дома.

Жена Александра, Татьяна, встретила его на крыльце, скрестила на груди руки, зашипела гадюкой:

– Что, и тебе морду начистили? Тоже пустым из города приехал? И как вы с энтим придурком на проституток всех соболей спустили? Ну-ка, расскажи! Ты себе еще и про запас притащил! Своих, поселковых, не хватает?

– Да на каких… Да не так дело было! – попытался оправдаться Толик, но последняя не стала его слушать, круто повернулась, хлопнула дверью, задвинула засов, убежала в дом.

– А где?.. – крикнул он ей вслед, но умолк на полуслове. Понятно, где сейчас проживает Шура.

Заслышав шум и перебранку, Александр выглянул из бани, узнал голоса, тут же спрятался назад. Знает кот, чью колбасу съел! Понял Шура, что серьезного разговора с товарищем не избежать, закрылся на кованый крюк, притих мышкой.

Чтобы как-то оправдаться перед женой за соболей, Александр сделал ход конем: как приехал, решил замаслить уши строгой супруге, сразу рассказал о новоявленной принцессе Толика. Первые минуты общения жена согласно кивала головой: «Правильно сделал. Пусть женится! Может, хорошая попалась. Третий год мужик один мается!» Но как дело дошло до кошелька, Татьяна решительно сменила позицию, обрушилась на мужа горной лавиной. Не помогла ему завалявшаяся в кармане конфетка, которую Шура привез дочке в гостинец из города. Обвинительная речь и ухват в руках возымели должный эффект. Шура стремительно ретировался в баню, где он иногда проживал во время семейных конфликтов: от греха подальше, пусть остынет.

Однако Татьяна не желала остывать. Негодуя и бесчинствуя, разгневанная супруга порубила топором дверь предбанника, выбила окно и пыталась спалить баню вместе с мужем-дураком. Хорошо, что под рукой не оказалось спичек. На следующий день, когда открылись двери торгового заведения, Татьяна доложила подругам все, о чем знала и догадывалась. При этом обиженная женщина плакала навзрыд: «Ох, горе! Весь охотничий сезон насмарку… Как жить дальше? В доме нет куска хлеба…» Подруги утешали Татьяну, обещали: «Поможем!» А сами, шушукаясь, стремительно передавали небывалые новости дальше.

Анатолий подошел к бане, пнул дверь:

– Шура, открывай, разговор есть!

В ответ – тишина. Грозный голос товарища не сулил ничего хорошего, Александр притих: может, пронесет? Толик повторил попытку, для острастки выдернул из чурки топор, трахнул по дереву обухом. Шура понял, что встречи не избежать, тонко откликнулся:

– Кто там?

– Открывай, говорю! Выходи!

– Я моюсь!

– Я тебя сам помою! – не на шутку разозлился Толик и ударил топором так, что полетели щепки из косяка.

Предчувствуя самое плохое, Шура закричал о помощи:

– Танечка, спасай! Он меня убьет!

На крыльцо выскочила супруга, подперла руками бока:

– А ну, уйди оттуда! Не тронь моего Сашу! Сам во всем виноват!

Анатолий, не обращая на нее внимания, продолжал выбивать дверь. Татьяна исчезла, вернулась с ружьем в руках, показательно щелкнула курками двустволки:

– Уберись оттель, кому сказано? Щас бахну между ног!

Толик покосился на женщину, а та подкинула вверх стволы, нажала на курок. Выстрел переполошил всех собак. Анатолий откинул топор в сторону: «Эта точно выстрелит». Женщина взвела второй курок, повелительно приказала:

– Давай двигай на выход!

Толя сплюнул на снег, повернулся, прежде чем уйти, бросил через плечо:

– Трепач и подкаблучник!

– Сам такой! У меня-то хоть жена есть, а ты свою проохотил! – откликнулся в разбитое окно повеселевший Шура.

– Встречу, не обижайся! – пригрозил Анатолий.

– А ты сначала встреть! – отозвался тот.

Возвращаясь назад, Анатолий выслушал шквал нелицеприяных обвинений из уст круглолицей полуторацентнеровой Татьяны, которая визжала опаздывающей электричкой. Чего только ни выслушал он за минуту, пока проходил мимо на улицу! Оказалось, что он был никудышный неудачник, правильно, что от него ушла жена, и прочие недостатки и унижения. Уже за воротами Анатолий довольно вздохнул: «Хорошо, что у меня нет супруги! Теперь точно никогда ни за что не буду жениться!»

А за его спиной уже слышались возгласы воспользовавшегося ситуацией Шурика. Его товарищ обнимался с Татьяной, жалуясь, как ему было холодно одному в бане ночами.

А дома еще лохмаче! Любопытная соседка тетка Наталья чай пьет с черноглазой! Как только Анатолий ушел, она назад, к нему в ограду, открыла дом: «Что там? Замок-то не на ключе, сам открылся!» – и на кухню. Ну, а там «дело техники». Найти человека в комнатах проще простого, не иголка от елки. Встретились с черноглазой, познакомились, чайник вскипятили да присели за столом у окошечка. Тетка Наталья – медовая чарка! На лице – довольная коровья улыбка, в глазах – волнение деревьев под ветром, лоб – пасхальное яичко, лоснится от волнения, рот не закрывается. Сотни вопросов, как и ответов, льются мягким бархатом молодой отавы. Сама спрашивает и тут же отвечает, не дает слово сказать:

– Кто ты, откуда, девонька? Да уж знаю, что из города. Как приехала? Ох, ведь видела, как приехала. А как познакомились-то? Дык, понятно, что на улице, – и тут же, исполняя роль свахи, молвит словечко за хозяина дома: – А он хороший мужик-то, хозяйственный, и пьет мало, токо по праздникам. Одна беда: в тайгу надолго ходит. А кака баба долгую разлуку стерпит? Не всякая. Вон у меня Федор тоже всю жисть по горам прокосолапил, промышлял. Так я его ждала и до сих пор жду. Так, на этот счет, времена другие были. А сейчас – бабам воля! Вон, и Толика не дождалась. А тоже вроде как умилялась: любить буду до гробовой доски! Да, видать, еще те доски не напилили, сбежала, пока он на промысле был. Подогнала к воротам грузовик – голые стены оставила, табуретку да умывальник. Еще посмеялась: «Мойся, Толя, я на воле!» А вы-то, может, еще и жить будете…

Девушка сидит напротив разговорчивой соседки, глазами хлопает. Хочет сказать слово, но не может. Не дает тетка Наталья включиться в разговор. Наскучалась женщина, в поселке ее никто не переслушает, так хоть здесь есть возможность выговориться. Первое время черноглазая хотела объяснить, что с хозяином дома они мало знакомы, а здесь она в гостях. Да только где там? Тетка Наталья, как коршун над капаленком: ни убежать, ни спрятаться. Хорошо, Анатолий вернулся.

Хозяин дома хмуро посмотрел на обеих, но ничего не сказал, молча снял ичиги, разделся, прошел в комнату. Тетка, оправдывая свое присутствие, затараторила еще быстрее:

– А замок-то, Толик, был открыт, так просто, на щеколдочке. Я пошла, хотела печь истопить, думала, холодно. А дверь-то распахнулась! Ну, я вошла, – заулыбалась, – а тут хозяюшка молодая, чай вот пьем, разговариваем. Да и ты, Толюшка, к нам бы присоединился…

Мужчина что-то глухо буркнул в ответ, отказался. Черноглазая покраснела, отвернулась к окну. Тетка Наталья насторожилась: что-то не так. Непохожа молодая на пассию Анатолия. Отношения какие-то странные, натянутые: ни слова, ни улыбки, он даже не посмотрел на нее. Вроде как поругались или чужие люди. Тогда зачем он ее с собой привез?

Интересно соседке знать все, однако не хочется быть крайней, попасть под раздачу. Знает она: добрый, покладистый Толик иногда бывает сердитым. А когда это так, лучше не попадаться ему на глаза: пусть сначала помирятся, а потом можно в гости ходить.

– Ой! Забыла ведь совсем: у меня же там поросятам комбикорм парится! – нашлась женщина, запрыгивая в валенки. – Побегу, – и загадочно подмигнула кареглазой, – после приду, тогда и поговорим.

Соседка ушла. Молодые остались вдвоем. Анатолий, не обращая на девушку внимания, чинил охотничью котомку, та, ожидая от него хоть какого-то слова, нервно сжала плечи. Прошло немало времени. Она, не зная куда себя деть от напряжения, встала, тихо пошла к себе в комнату. Он, не поворачивая головы, негромко, но строго спросил:

– А посуду кто за собой убирать будет? Я?

Сожительница вернулась на кухню, переставила кружки из-под чая на другой, рабочий, стол, где он мыл посуду, смахнула на пол крошки от хлеба, вымыла под умывальником руки и опять пошла в детскую, где жила четвертый день.

– А мыть кто будет? Я?!

– Так воды горячей нет, – нервно ответила она.

– Налей в чайник, вскипяти.

Она шумно, недовольно вздохнула: достал! Однако ослушаться не посмела, вернулась, налила воды, включила плитку, села на табурет, ожидая, когда закипит чайник.

Анатолий криво усмехнулся: «Ну и цаца! Себя обслужить не может». В том, что черноглазая – хозяйка «никакая», он предположил еще в городе, в квартире Сергея, когда она почистила шубы и постирала одежду. Первое впечатление после этого было такое, будто одежду долго жевала корова. В добавление к этому в шубе осталось столько черной пыли и грязи, словно ее хозяин валялся в грязи, как поросенок. В итоге Татьяна выбросила шубу мужа собакам на подстилку. Дубленка девушки была не лучше: пока они ехали в двух машинах, черноглазая стала походить на налима, только этого не видела.

Это была одна сторона медали. Другие тенеты проклюнулись на следующее утро, после того как они приехали в поселок с Борей на «таблетке». Ночью Анатолий показал ей детскую комнату, коротко пояснил: «Вот твоя комната и кровать. Ложись здесь». Утром он помог Борису продать комбикорм: плата за проезд. А когда вернулся в дом к вечеру, нашел черноглазую в постели. Последняя не догадалась приготовить обед, растопить печь или же поджарить себе яичницу. Голодный и сердитый хозяин делал все сам, объясняя поступок девушки просто: «Устала с дороги…» На следующий день все повторилось. Неженка проснулась ближе к обеду, не заправляя постель, прошла к умывальнику и сразу села за стол. Не говоря ни слова, Анатолий молча косился на свою подопечную: посмотрим, что будет дальше. А та после долгой трапезы уселась перед зеркалом, долго рассматривая холеное лицо: не появились ли морщинки? Грязную посуду убрал Толик. А черноглазая, сожалея, что нет телевизора, прихватив с собой томик «Алой розы», завалилась назад в кровать.

В дальнейшем отношения между ними складывались следующим образом: новая соседка играла роль королевы: лежала, читала, отдыхала. Хозяин был слугой: варил, кормил, убирал, мыл. Два дня прошли однообразно, на третий Анатолий не вытерпел:

– Ты, подруга, за собой умеешь прибирать или тебе всегда нянька нужна?

– А в чем проблемы? – оторвавшись от книги, удивленно вскинула брови та.

– В том, что хоть я тебя и прикрываю, ты у меня вроде как в гостях, но и тебе шевелиться надо: в доме, кроме тебя, женщины нет.

– А что надо делать? – недовольно спросила черноглазая.

– Ну, хотя бы посуду мыть после еды. Или кушать приготовь.

Поколебавшись, девушка наконец-то встала, вышла на кухню:

– А что варить-то?

– К примеру, борщ, – вдруг вспомнив мать, цокнул языком Толя. – Все продукты есть, вон там, в столе и холодильнике. Картошка в подполе. Я пошел на базу… Поговорить кое с кем надо.

Сказал – ушел.

Ходил долго, часа четыре. Ждал, когда Вера выйдет на связь с поселком. Когда Анатолий вернулся, по кухне витал запах, напоминающий еду. На печи, действительно, булькало какое-то красное варево, напоминающее его желанное блюдо. Он с охотой налил себе полную чашку, насыпал перцу, кинул две ложки сметаны: сейчас поем! А когда поймал первую дольку свеклы, ошалело начал рыскать в чашке в поисках других продуктов. Не веря своим глазам, Анатолий бросился к кастрюле, но и там такая же ерунда: кроме очищенной и порезанной свеклы, ничего не было.

А она вышла, встала в проходе, скрестила руки на груди, как заправская хозяйка, улыбается:

– Вкусно?

– Ты что, издеваешься?

– А что? Что-то не так? Я видела, как мама в борщ свеклу кидала…

– Понятно, а бабушка в рот ложку сует, – вставая из-за стола, криво усмехнулся Анатолий.

Девушка недоуменно пожала плечами, понюхала в кастрюле, покрутила поварешкой варево и равнодушно заключила:

– Борщ как борщ. Соленый, со свеклой. Я туда даже морковки добавила.

Анатолий вдруг вспомнил, как она приготовила у Бори толченку, и понял, что девушка не издевается над ним, а правда не умеет готовить. Эта простая истина, как ромашки в январе, поставила его перед фактом: «А ты ведь, Толик, точно дурак. Мало того, что в дом убийцу приволок, так ты за ней еще и ухаживать будешь». В этот же день выяснилось, что черноглазая свята не только в этом искусстве. Выяснилось, что она не знает, как включается стиральная машина, в какую сторону по избе мести мусор, как мыть полы, и что на мебель постепенно осаживается пыль. Практические уроки по домохозяйству закончились на первом этапе, когда она, очищая картошку, порезала себе палец. Порез получился маленький, миллиметра три, как заноза, с тонкой полоской крови. Другая женщина и не заметит, заклеит лейкопластырем и будет шинковать картофель дальше. Но в данном случае Анатолий будто побывал на театральном спектакле, который могли показать лишь суперпрофессиональные, одаренные природным талантом актрисы. В ту минуту Анатолий находился на чердаке, собирая капканы для охоты. Услышав вой «пожарной машины», он едва не поседел от страха, думал, что гостья пролила на себя кастрюлю с кипятком или сломала ногу, вылезая из подполья. В долю секунды, спрыгнув с крыши, охотник нашел свою подопечную на кухне. Она, изогнувшись в невероятной позе, сидела на полу между столом и холодильником, призывая всех поселковых собак к хоровому пению. Вытянутый палец с выступившей капелькой крови завис в воздухе над ее лицом. Определив причину столь веского помешательства, Анатолий негромко ругнулся, полез назад на вышку за капканами. По всей вероятности, девушка не привыкла к подобному равнодушному отношению, тут же умолкла, но спряталась в своей комнатушке, переживая трагедию лицом в подушку.

Больше Анатолий ее не просил ни о чем. «От греха подальше, лучше будет, если сам справлюсь». Но все же убирать за собой она была обязана. «Заправь свою кровать!», «Поела – убери посуду!», «Почему твои тапочки валяются посреди комнаты?» – говорил он. Она выполняла его приказы, хотя не привыкла к этому. А поднимая с пола брошенную кофточку, со вздохом, недовольно скрипела зубами: «Зануда!»

Разговаривали они только по необходимости. Краткие предложения в несколько слов обычно заканчивались на второй секунде. Он, сказав что-то, отворачивался или уходил. Она больше молчала. Его отношение давало для черноглазой обширную пищу для размышлений. Девушка не могла понять, что Анатолий за человек, почему относится к ней равнодушно, хоть и не отказал в помощи. Да и вообще, мужик ли это? В первую ночь после приезда черноглазая ждала его, думала, придет… Толик сделал для нее многое, она должна ответить благодарностью. Пусть это выглядит романтично, в большом деревенском доме, наедине, в тишине пустых комнат, на белоснежных простынях… Она, конечно, будет набивать себе цену: «Я не такая! Я не могу просто так, без любви!» Он будет ее уговаривать, настаивать, привлекать ласками, обещаниями. Противостояние будет длиться долго, несколько часов, может, до самого утра. Потом, в изнеможении, он опустится перед ней на колени, будет целовать ее ноги, и она наконец-то сдастся, протянет ему свои руки. Так было всегда, со всеми мужчинами, которые когда-то попадались на ее пути. Ей нравилось, чтобы было так, как хотела она, а не иначе. К горячей любовной постели девушка подготовилась сразу: осталась в ночной рубашке, разметала по подушке волосы, сложила ручки на груди и стала ждать.

Ждать пришлось долго. Пока не проснулась. Оказалось, Анатолий и не думал к ней приставать и чего-то добиваться. Было одиннадцать часов, хозяин дома готовил обед. Услышав, что она зашевелилась, заглянул за шторку, с усмешкой бросил ей на одеяло трусики:

– Кошка играла по избе… Думаю, что за веревочки? Случайно не твои?

Девушка сразу же возненавидела своего благодетеля. Ох, какова была ее эмоциональная буря: «Я! Такая красивая, привлекательная, неповторимая!.. Да в городе за мной такие мужики ухлестывали!.. На машинах!.. С квартирами!.. Да мне директор завода под ноги розы бросал!.. Да меня… На руках носили! А тут какой-то козел… Даже слова хорошего не скажет. Да после этого я с ним за одним столом сидеть не буду! Сейчас же, сию минуту, уезжаю! Ухожу! Прочь, чтобы не видеть его ехидную рожу! Пусть ищет себе доярку, колхозницу!»