Текст книги "В дебрях урманы"

Глава третья. Подготовка к отъезду

Детальную подготовку к охоте я начал сразу же после второго письма Константина. В тот же вечер на листе бумаги выписал все предметы, которые, по совету опытного охотника, должны были быть собраны в кратчайший срок.

Кроме того, составил список вещей для сына. Чтобы жена случайно не обнаружила его, я постоянно носил список с собой.

Побывал на армейском складе и довольно легко выпросил у кладовщика солдатскую шинель самого маленького размера. Детские резиновые сапоги я купил в магазине. Остальную одежду для сына готовила жена, ничего не подозревавшая о моем тайном плане.

Шинель для сына я слегка сузил, обрезал рукава и полы. Получилась довольно симпатичная одежка для молоденького новобранца.

Проблем не составляли следующие пункты списка: ружье, порох, патроны, капсюли, пули, бинокль, резиновые сапоги, нательное белье, лыжная шапочка и многое другое – все это у меня уже было. Сложнее оказалось достать ракетницу и десяток патронов к ней, несколько взрывпакетов и кусок бикфордова шнура.

Жена подгоняла солдатские шинели для меня и Константина, а сын, ничего не подозревая, смотрел очертеневшие телевизионные мультики.

«Смотри, смотри, – думал я с затаенной радостью, – скоро ты надолго забудешь этот ящик. Даст бог, живая природа околдует твою душу».

Пришлось много побегать к ветеринарному врачу, прежде чем тот выдал необходимую справку. Моя лайка, которую я приобрел в Подкаменной Тунгуске, особых надежд не подавала, так как привыкла к городской жизни в теплой квартире. Я решил обязательно взять ее на охоту по двум причинам: во-первых, ей было всего-то около года и, может быть, у нее проснется талант среди дикой природы – и такое бывает, – и она станет хорошей соболятницей. Во-вторых, сын привязался к ней, и ему легче было бы переносить предстоящие трудности.

Долго мне пришлось искать спальный мешок. В прокатных пунктах и магазинах были узкие одноместные мешки, да и то без капюшонов. Наконец, на барахолке увидел просторный пуховый мешок оранжевого цвета с капюшоном и какими-то многочисленными кармашками. Очевидно, он предназначался для участников горных экспедиций. Мешок был легкий, прочный и, судя по внешнему виду, удобный. Без колебаний я приобрел его.

В конце августа я получил от Константина третье письмо.

«Володя, здравствуй!

Перейду сразу к делу. Отпуск у меня 45 рабочих дней. Кроме этого, буду просить 20 дней без содержания. Это на случай, если сезон охоты затянется или какая-то случайность помешает вернуться вовремя.

Независимо от погоды, нужно выйти в тайгу не позднее 16 сентября, иначе не сумеем хорошо подготовиться к сезону. Отпуск буду просить с 10 сентября. По прогнозам иркутских охотоведов, промысел на соболя и белку начнется с 5 октября.

При необходимости и в зависимости от многих других факторов, ты сможешь выйти из тайги раньше меня. Тогда я провожу тебя до безопасного места. Охотиться будем вместе до тех пор, пока ты хорошо не изучишь участок /он совсем небольшой, в среднем около ста квадратных километров/. С двух сторон участок ограничен просекой, с двух других сторон – речкой. Охотиться один можешь только при условии твоего желания – испытать все “прелести” на своей шкуре.

Из собак у меня есть одна подходящая сука и двое ее щенков, которым уже по семь месяцев. Они, конечно, не в счет, но я должен взять их с собой, чтобы учились. Надеюсь до выхода в тайгу достать еще одну собаку, для страховки своей, или на тот случай, если твоя лайка окажется никудышной.

Твой армейский отпуск, конечно, маловат, но выйти в тайгу позже я не могу, так как тогда сорвется весь сезон. Но особенно не тужи: к концу октября у нас охота заканчивается из-за глубокого снега, и мы “тянем” до 7–10 ноября только потому, что позволяет отпуск, хоть и с весьма низкими результатами.

Для первого раза, чтоб получить удовольствие (или намучиться), времени хватит.

Плохо вот что. Чтобы добраться от моего зимовья до Железногорска-Илимского, тебе нужно будет топать по тайге около пяти-шести суток /это при самом хорошем раскладе/. Больше суток потребуется, чтобы доехать до дома на паровозе /и от твоего дома до нас столько же/. Вот и считай: почти 10 дней уходит только на дорогу.

В общем, проси у командования весь возможный максимум. Кроме этого, во избежание плохих последствий, предупреди своего начальника о возможном опоздании в силу каких-либо чрезвычайных обстоятельств. А отпуск бери с 15 сентября и, если можно, выезжай на один-два дня раньше.

Ружье “Белка” 28-го калибра обещано твердо, но органы МВД сильно усложнили процесс получения, и только это – нехватка времени на оформление – может помешать взять его. Надеюсь, однако, успеть получить ружье не позже 8–10 сентября. Если мой план в отношении ружья как-нибудь сорвется, то сразу же сообщу тебе телеграммой. Тогда ты возьмешь свою “пушку” 32-го калибра и не более 20 штук заряженных патронов /дробь в патрон засыпай четверку или пятерку/. Ружье понадобится тебе только на те дни, когда ты захочешь поохотиться один. В остальное время мы будем брать с собой мою “Белку” и твое ружье 16-го калибра.

Ракетницу желательно бы иметь, я уже писал об этом. На случай встречи с медведем она может служить отличным отпугивающим средством. Но если не найдешь, то обойдемся.

Вопрос о фруктовых консервах отпадает, так как они не возместят тех калорий, которые придется затратить на их переноску. Конечно, в тайге бы они пригодились, но мы и так вряд ли сможем унести все более необходимое.

Возьми полкило чеснока, а лук мы купим здесь. Ты спрашиваешь о соли. Соли у нас запасено столько, что хватит не только приправить пищу, но и засолить несколько шкур медведя /если он, конечно, не потребует взамен нашу/.

Забыл сказать тебе вот о какой детали: возвращаясь с охоты, в зимовье приходится всю верхнюю одежду сушить, поэтому к белью захвати еще какое-либо трико или спортивный костюм для “домашнего” пользования.

Рукава куртки /шинели/ должны быть чуть длиннее обычного, тогда снег не попадает в рукавицы, иначе они сразу намокают.

Я уже писал тебе, что шинель не обрезай заранее: на месте будет виднее. А из обрезков приделаем к брюкам “леи”. Брюки шить длинными не нужно: достаточно, чтобы сантиметров на 10–12 закрывали голенища сапог.

И последнее. Если на период охоты не хочешь порывать связь с цивилизацией, то захвати какой-либо маленький транзисторный радиоприемник. Многие охотники берут его с собой ради личного комфорта и, как некоторые шутят, “знать, когда начнется война”.

Да, если найдешь, то захвати пару наружных термометров. Всегда интересно знать, “какая жара на улице”.

Если ты безболезненно выдержишь полный список того, что “надо”, тогда считай, что предварительный экзамен охотника ты сдал!

Думаю, что на сегодня хватит. Будь здоров и счастлив.

Костя”.

Глава четвертая. Самый медленный поезд в мире «Красноярск – Лена»

И вот, наконец, настал день отъезда. С двумя огромными, почти неподъемными рюкзаками жена проводила нас до железнодорожного вокзала.

Мы с сыном представляли собой довольно колоритные фигуры на перроне вокзала.

Привлекали к себе внимание не только тяжеленные рюкзаки, но и ружье в чехле, собака на поводке и наша необыкновенная одежда.

Проводник поезда «Красноярск – Лена», полная пожилая женщина, придирчиво изучала справки на собаку и все время ворчала.

– Мне этот рейс уже поперек горла стоит. То щенят возят, то котят, то поросят. Это не поезд, а конюшня какая-то, – сердито бормотала она.

Наконец, справки и билеты она проверила, сунула мне их в руку и коротко бросила:

– Залезай, горе-охотник.

Мы расцеловались с женой, она обняла сына и расплакалась.

– Мам, ты не горюй, – уверенно заговорил сын, – я тебе брусники от тети Нели привезу.

– Какой там брусники, – сквозь слезы отвечала жена, – хоть бы сам целехонький приехал.

– Ты приглядывай за ним, – посмотрела она на меня заплаканными глазами.

Знала бы она, что он не за брусникой поехал, а в глухомань!

Мы заняли места в плацкартном вагоне. Пассажиров оказалось мало, что меня обрадовало: все-таки меньше будет людей, которые плохо переносят присутствие животных.

Поезд плавно тронулся с места. За окном бежала по перрону моя жена и махала рукой сыну.

Сашулька до сих пор терпеливо переживал прощание. Ему было даже интересно увидеть все новое вокруг. Но вдруг он скис и прилип к оконному стеклу. Сын вдруг понял, что остался без мамы, без привычного телевизора, без того уютного мирка, который до сих пор его окружал. Он растерялся. Крупные слезы потекли по лицу.

Я боялся, что жена заметит состояние сына, поэтому осторожно оторвал его от окна, усадил на место и стал ласково гладить по голове. Сын тихо плакал, забившись в уголок купе, а потом заревел в три ручья.

Подходили пассажиры, интересовались, почему плачет мальчик. Мне в который раз приходилось объяснять, что едем мы к родственникам в Железногорск-Илимский немного погостить. Среди пассажиров нашлось много сочувствующих, и очень скоро мы со многими перезнакомились.

– Вот мы рыбаки, – представились сыну два здоровенных парня, – Алексей и Саша. А тебя как зовут-то? – спросил один из них.

Растирая кулачком слезы, Сашулька кое-как назвал свое имя.

– Ну вот, значит, тезки мы с тобой. Ты не плачь! Знаешь, в какие красивые места едешь?

Сын отрицательно замотал головой.

– Ты не видел наш город? – удивился здоровяк. – Это маленькая Швейцария! Представь себе горы, лес, реку. А воздух – знаешь какой?

Сашулька перестал плакать и, прикрывая ручками лицо, внимательно посмотрел на тезку одним глазком.

– Какой?

– Его можно кружками пить. Черпать и пить, – он сделал движения, будто пьет кружкой воду.

О горах, лесах и реках у моего сына были кое-какие представления, но вот чтобы воздух можно было пить кружками – такого он не знал. Рыдания прекратились. Из-под кулачков на незнакомца уставились два заплаканных детских глаза.

– Ты ж от мамки ненадолго уехал. Погостишь, познакомишься с нашими ребятами. Они покажут тебе таких собак! Волкодавов! Затаенные места покажут – ахнешь!

То ли от затаенных мест, от которых веяло какой-то таинственностью, то ли от добрых слов незнакомого дяди, но у моего Сашульки рыдания прекратились. А когда собеседник вытащил из большого рюкзака книжку с картинками и раскрыл ее, сын утер слезы. Худые плечики еще вздрагивали от внутренних рыданий, заплаканное личико выглядело жалким и сиротливым, словно везли малютку за темные леса и синие моря.

Мой пятизвездочный армянский коньяк, специально взятый на дорогу, вскоре объединил пассажиров купе еще крепче. На столе появились хлеб, мясо, соленая рыба, консервы, лук, огурцы.

К трапезе охотно присоединились знакомые здоровяков, и вскоре мы, изрядно захмелевшие, пели знаменитую песню «Бродяга Байкал переехал…».

Мои новые знакомые жили в городе, в который мы направлялись. Один из них водил тепловозы, ехал к брату в гости и поохотиться на глухарей. Все остальные работали на БАМе по вахтенному графику. Были дома, а теперь возвращались в свои бригады с рюкзаками, доверху набитыми продуктами.

– А там, где вы работаете, продуктов нет? – удивился я.

Парни заулыбались, видя мою искреннюю наивность.

– Там не то что продуктов – ничего нет. Живем в вагончике, едим то, что привезли с собой. Пару недель перекантуемся, а потом – домой за продуктами. Ну, а дома и баня…

– И баба, – добавил кто-то, и все загоготали.

– Что же держит вас там?

– Деньги, больше ничего.

Поговорив еще об охоте, рыбалке, грибах и ягодах, обменявшись адресами, мы разошлись по своим местам спать.

За окном давно наступила ночь. Изредка в непроглядной тьме возникали огоньки станций, на перроне стояли одинокие серые фигурки дежурных с тусклыми фонарями в руках.

Сын, сжавшись в комочек, мирно спал. Его беззащитное личико выражало такую скорбь, что чувство жалости захватило мою душу. Тугой комок подкатил к горлу. Впервые в сердце закралось сомнение в правильности моего замысла…

После Братска наш поезд еле тащился по рельсам. Это был самый медленный поезд в мире. Минут пять-десять он двигался со скоростью велосипедиста, затем останавливался примерно на такое же время. Из вагонов выходили бамовцы в кирзовых сапогах и штормовках. Они выгружали большие рюкзаки, помогали друг другу взвалить их на плечи и уходили к вагончикам, у которых стояли тракторы, бульдозеры и самосвалы. В это время к первому вагону подходили местные жители и становились в очередь. Дверь вагона открывалась – мужчина и женщина выдавали по буханке хлеба в протянутые руки.

Вот так мы и двигались весь остальной день. Пассажиры, привыкшие к такому графику движения поезда, не роптали. Каждый занимался своим делом. Рыбаки вытащили сеть и чинили ее, кое-кто чистил ружья, точил на брусках охотничьи ножи, женщины вязали свитера и кофты из толстых шерстяных ниток, дети разрисовывали картинки и читали книжки. И только несколько человек, изрядно выпивших ночью, спали.

За окном медленно проплывали сопки с желтыми пятнами березовых колков и большие массивы зеленой тайги. Когда я представлял себя с сыном в этом разноцветном пространстве, мне становилось не по себе. Вот этот комочек дорогой мне жизни, который вместе со мной прилип к окну, через несколько дней окажется среди вот таких бескрайних просторов. Кто знает, как примет нас тайга.

Собака ничего не ест. Резкая перемена обстановки повлияла на нее угнетающе. Она забилась под стол, свернулась калачиком и прижалась к моим ногам. Изредка я чувствую дрожь в ее теле и ловлю взгляд. Она будто спрашивает меня, куда ее везут и зачем.

Глава пятая. Знакомство с «Маленькой Швейцарией». Лайки. Трудный разговор с Константином. Любитель Хемингуэя решает проблему. С нами знаменитая Дора

Предстояло главное испытание – разговор с Константином. Если он поймет меня, сумеет разобраться в моих отцовских чувствах, то замысел может осуществиться. В противном случае в тайгу придется идти без сына.

К разговору я готовился постоянно. Теперь голова была занята только этой темой. Я сам себе задавал все возможные вопросы и отвечал на них. Но каким бы гладким ни получался ответ, я все-таки понимал, что семилетнему ребенку не место в тайге. И только глубочайшая вера в положительный исход давала мне силы.

На вокзале нас встречали Костя, Неля и Люся. Они ласково обнимали сына, целовали его, расспрашивали, как доехал, не скучает ли по маме. Задавали массу разных вопросов, на которые Сашулька не успевал отвечать.

От этой теплой радушной встречи мой сын повеселел, в голубых глазах появилась искренняя радость.

Константин приехал встречать нас на мотоцикле «Урал». Прямо на перроне мы погрузили в коляску наше добро, я сел на заднее сиденье, и мы медленно поехали к дому охотника. Женщины же решили познакомить Сашульку с городом.

Швейцарию я никогда не видел. Только отдельные открытки, фотографии давали мне представление об этой красивой горной стране, покрытой густыми лесами, небольшими реками и озерами. Железногорск-Илимский, по словам моих знакомых в поезде, действительно походил на Швейцарию. Город расположился на берегах реки Илим. А вокруг него высились сопки, сплошь покрытые лесом. Осень раскрасила листву деревьев разными красками, и эти разноцветные массивы радовали глаз.

Целый день мы бегали за продуктами. Купили два килограмма несоленого сливочного масла, пятнадцать больших и столько же малых плиток шоколада, десять буханок черного и белого хлеба, несколько банок тушенки, баночку вишневого варенья, несколько пачек горохового и гречневого супа, две пачки индийского чая, лавровый лист, перец, три килограмма лука.

После обеда собирались пойти за брусникой, но Константин вспомнил, что на одном из предприятий, в охране, ему обещали лайку на сезон охоты.

Часа через два он привел на поводке высокого костистого кобеля темно-бурого цвета.

– Цезарь, – познакомил он меня и женскую половину дома с лайкой.

Цезарь внимательно посмотрел на нас темными глазами, приветливо махнул хвостом, загнутым кольцом, и спокойно улегся в коридоре, будто давно был знаком с квартирой и ее обитателями.

Так как времени для сбора брусники уже не оставалось, Константин решил съездить на мотоцикле на работу за второй собакой.

Валет – такую кличку имел этот пес серого цвета с большими черными пятнами. Он был значительно ниже Цезаря и уже обзавелся на зиму жирком. Увидев Цезаря и мою Искру, он вначале зарычал, но быстро остыл и стал вместе с Цезарем обнюхивать горожанку. Должно быть, ничего особенного они в ней не нашли и, разочаровавшись, оставили в покое. Валет неторопливо побродил по квартире, обнюхивая незнакомые предметы, потом лег рядом с Цезарем и, свернувшись калачиком, задремал. Моя Искра, недовольная безразличием кавалеров, забралась в дальний угол коридора и легла там, не сводя глаз с незнакомцев.

– Знаешь, Володя, – заговорил Константин, глядя на собак, – все они бельчатницы. Бог даст, может, хоть одна из них на соболя пойдет, но надежды все равно мало. По соболю у меня есть только одна лайка. Она у приятеля живет за городом.

– Почему? – удивился я.

– Чтобы нюх не притупился перед охотой. И к лесу она привыкает. Хороших соболятниц в городских квартирах держать вредно: и нюх теряют, и неженками становятся.

– Когда забирать ее поедешь? – спросил я.

– Завтра. Сегодня уже намотался вдоволь. Да и этих собак надо отвезти в гараж, а то они тут такое устроят, что не до сна будет. А там просторнее и пусть привыкают друг к другу.

Вечерело. Мы отвели собак в гараж, где стоял мотоцикл Константина. Просторный гараж был гораздо удобнее для собак, чем городская двухкомнатная квартира.

В гараже оказалось немного сена. Охотник разбросал его у одной из стен, сверху постелил старое одеяло, и собаки, успокоившись, с удовольствием улеглись на нем, свернувшись калачиком.

– Через день-два на природе будете гулять, а пока потерпите, – сказал хозяин собакам на прощание и закрыл ворота на замок.

Вечером я разложил на полу все добро, которое привез в двух рюкзаках. Константин должен был оценить каждую вещь и определить ее будущее.

Он с явным удовольствием долго разглядывал брюки с накладными карманами, мял в пальцах материал, гладил его, а потом спросил:

– Они из офицерского сукна?

– Да, был лишний отрез на шинель.

– Вещь прекрасная. Премного тебе благодарен. И сшит хорошо. Кто же это постарался? В мастерскую отдавал?

– Жена шила по твоему рисунку.

– Ну, молодчина! Вот угодила, всю жизнь мечтал иметь такие штаны на охоте! И у тебя такие же?

– И у меня.

– Если сезон окажется добрым, от меня твоей Тоне будет подарок.

Радовался он и куску бикфордова шнура, и биноклю, и двум термометрам, и солдатским шинелям, и многим другим вещам, которые по его совету я смог приобрести. Обратил он внимание и на небольшой рюкзачок, в котором, туго перевязанная, лежала крохотная шинель для сына.

– А там что? – спросил Костя.

– Там разное белье для сына, – ответил я как можно спокойнее, чувствуя, что время для серьезного разговора еще впереди.

Когда Сашулька заснул и мы вчетвером остались за столом в прекрасном настроении, я решил, что настал нужный момент.

Неля украсила стол щедрыми сибирскими закусками. Влажно блестели тугие темно-красные ягоды брусники, текли слюни от маринованных опят, поднимался пар от только что сваренной картошки, посыпанной зеленым укропом; аппетитно выглядели свежие огурцы и помидоры, сельдь, шпроты, сметана; от горки жареных котлет, выставленных на блюде, исходил тонкий аромат. В маленьких фарфоровых чашечках были всевозможные специи. Вдобавок ко всему Неля принесла бутылку армянского коньяка и торжественно поставила на стол. Улыбаясь, она сказала:

– Садитесь, мужики, в тайге вам такого уже не откушать.

Выпили, похвалили армянский коньяк, закусили.

Внутри у меня все похолодело от предстоящего разговора, я волновался и переживал.

– Какой-то ты стал задумчивый, – заметил мое состояние Костя, – если недоволен чем, то выкладывай. В тайгу нельзя нести не обговоренные мысли.

– Да, Володь, ты скажи, чем опечален? – поддержали Костю Нелли и Люся.

– Мой дорогой Костя, мои милые женщины, если бы вы только знали, сколько дней и ночей я думал над тем, как начать этот разговор…

– Говори прямо, не надо загадок, – обескураженный моим дипломатическим вступлением, продолжил Константин, поглядывая на жену и дочь.

– Хорошо, – согласился я, – разговор будет трудный, прошу не перебивать. Я очень хочу, чтобы вы правильно поняли меня.

Костя, Неля и Люся переглянулись, посерьезнели и приготовились слушать.

Пока я рассказывал о своем трусливом сыне, о плане воспитания, Константин все больше мрачнел, потом выпил рюмку коньяку, встал из-за стола и нервно зашагал по комнате. Женщины то прикусывали губы, то прикладывали к вспыхнувшим от волнения щекам ладони. В их глазах я читал и страх, и осуждение, и испуг.

Когда я закончил свою длинную речь, все молча глядели на меня: женщины с ужасом, Константин с какой-то хмурой хитринкой. Его темные глаза испытующе смотрели на меня.

– Ты все сказал? – наконец, произнес он.

– Все, Костя. Теперь тебе решать наши судьбы.

– Скажи, Володя, кто будет отвечать, если с тобой что случится?

– А что со мной может произойти? – как можно безобиднее спросил я.

– Как что?! – все трое выкрикнули хором.

– Стоп! – поднял руку Константин, чтобы женщины затихли. – Если ты, не приведи господь, вывихнешь или сломаешь руку или ногу, если нападет медведь, если заболеешь, если отравишься консервами, если сучок ударит в глаз, если рухнешь в яму, если разорвет ружье и тебя ранит, если по возвращении из тайги выпадет снег, да такой, что идти будет не под силу; если нападут волки и десятки других «если», которых в тайге ой как много. Так кто же будет отвечать за тебя? – повторил Константин.

– Сам за себя буду отвечать, – ответил я робко.

– Нет, Володя, за тебя в ответе буду я! И если что случится – мне голову придется класть на плаху! Твоя кандидатура обговорена с начальством. И легенда есть для тебя: ты журналист, хочешь написать ряд материалов о житье-бытье наших охотников. Но скажи: зачем мне тащить ребенка в такую глушь? Чтобы там в каком-либо завале он сломал ногу? Или, не дай бог, того хуже, – Константин остановился передо мной и язвительным тоном продолжил: – Нет, вы подумайте только! Член детского садика решил изучать фауну и флору в далекой тайге Иркутской области, правда, без сопровождения воспитательницы! Ее тут заменят два ненормальных мужика: папа и выживший из ума шестидесятилетний дед! Меня до гробовой доски местные охотники будут вспоминать с шутками и прибаутками.

– Это называется славой, – горько пошутил я.

– Нет, меня не слава ждет, а тюрьма! Ладно, за тебя отвечать, в конце концов, тебе: ты просил взять тебя на охоту, писал письма мне. Ты взрослый человек! Но ведь о ребенке до сих пор не было сказано ни слова. Вся ответственность за него ложится на мою голову!

– И на мою тоже, ведь я отец.

– Володя, пойми: тут же не воспитательная колония для малолетних! Это же глухая тайга, бездорожье! Да что мне повторяться! Ты же сам еще не хлебнул ни глотка таежной охоты, а уже малыша тянешь в пропасть!

Тут вмешались женщины. Неля спросила:

– Скажи, а Тоня твоя действительно ничего не знает?

– Я не посвящал ее в свои планы.

– Она же бросит тебя, когда узнает, какое жестокое испытание приготовил ты собственному сыну!

– Неля, мне самому нелегко, поверь! Я об этом думал многими ночами. Но у меня нет другого выхода! Разве трусливый сын не калека? Это еще хуже! Пусть он встретится с Природой, почувствует себя ее частицей. Возможно, в нем проснутся первобытные инстинкты. Жизнь в глуши перевернет его представление о ней. Я ведь не бросаю его одного, я буду постоянно рядом!

– Папу могут лишить участка, – робко вставила Люся.

– Меня вытурят в два счета! – уцепился за эту мысль Константин. – И за то, что я взял ребенка, и за невыполнение плановых поставок. Ведь если я не буду приносить шкурки соболя и белки в зверопромхоз, то участок передадут более изворотливому охотнику.

– Костя, если бы у тебя был сын, ты бы взял его на охоту? Сегодня ты говорил мне, что с детства приучал бы его к суровой жизни и постарался бы сделать из него мужественного человека.

Константин остановился, внимательно посмотрел на меня, и робкая улыбка тронула его губы.

– Ты говорил мне, что будь у тебя сын – пропадал бы с ним в тайге все свободное время, – настаивал я, нутром чувствуя какое-то изменение в настроении Константина.

– Эх, Володя, припер ты меня к стенке. Если бы у меня был сын… – он замолчал и после некоторого раздумья сказал:

– Такие вещи мне одному не решить.

– А от кого это зависит?

– От председателя зверопромхоза, конечно.

– Давай завтра отправимся к нему.

– Хорошо, – согласился Константин, – если застанем. Начинается сезон охоты, и он на месте не сидит.

На мое счастье, председатель оказался на месте. Человек плотного телосложения, с крупными чертами лица сидел за большим столом и читал какую-то книгу.

Завидев нас, он приветливо поздоровался и сказал:

– Вот настоящий охотник был! А как пишет! Словно с ним сидишь в засаде на крупного зверя! Читали, небось, Хемингуэя? – обратился он ко мне.

Пока он говорил, я мысленно благодарил Бога за то, что он позволил мне встретиться с человеком, который был так же, как и я, неравнодушен к творчеству великого писателя и охотника. Это придало мне уверенности, и я приободрился.

– У меня дома есть много книг, вырезок из журналов и газет о жизни и творчестве Хемингуэя, – ответил я. – Хемингуэй – мой любимый писатель, поэтому собираю о нем все, что появляется в печати.

Крупный человек более пристально посмотрел на меня, улыбнулся и спросил:

– Вы можете прислать мне вырезки и фотографии?

– Хорошо, я пришлю. Как только возвращусь с охоты, сразу же выполню вашу просьбу.

– А что это вас привело ко мне, Константин Ефимович?

– Исключительная ситуация, Петр Васильевич. Пусть сам Владимир Иванович и расскажет.

И я снова рассказал о своем трусливом сыне, подробно и красочно. Председатель грузно ходил по кабинету, изучающе смотрел на меня и время от времени потирал руки. Его лицо не было хмурым и растерянным, как у моего дальнего родственника. Оно выражало живой интерес. Когда я закончил рассказ, председатель задал несколько вопросов.

– Какую одежду вы приготовили сыну?

Я ответил, что, кроме куртки из шинельного сукна, есть еще штормовка, спортивный костюм, два свитера, «теплое» и «холодное» белье, две пары шерстяных носков, шапка и лыжная шапочка, две пары рукавиц и многое другое, что приготовила жена.

– Константин Ефимович, как у вас с продуктами на лабазе?

– Продуктов забросили много. На этот счет проблем нет.

– Лекарства вы с собой берете?

– Все самое необходимое, – ответил Константин.

– Хорошо. Я понял, что Владимир Иванович решил преподнести сыну урок мужского воспитания. Так ведь?

Я кивнул.

– Тогда, пожалуйста, напишите мне расписку. В ней укажите, что сына в тайгу берете по собственной воле в целях воспитания в нем мужественных черт характера, что вы полностью отвечаете за его жизнь и здоровье. Думаю, что только так вы снимете камень с души Константина Ефимовича.

Я подготовил расписку, председатель внимательно прочитал и написал в уголке: «С распиской ознакомлены». Поставил свою подпись, дал подписаться Константину и вложил документ в толстый рабочий журнал.

Если таким образом свалился камень с души родственника, то с моей души свалилась невероятно тяжелая глыба.

Весь оставшийся день мы посвятили окончательной подгонке одежды. Закончив с ней, разложили на полу вещи, которые должны были взять с собой, и по длинному списку, составленному опытным охотником, аккуратно вложили их в рюкзаки.

Собрали маленький рюкзачок и для Сашульки. В него вошло все самое необходимое: пара теплого белья, пара шерстяных носков, пять маленьких плиток шоколада, банка говяжьей тушенки, кусочек сливочного масла, банка сгущенного молока, кулек белых сухарей, коробок спичек в целлофановом пакете, перочинный нож и несколько рыболовных крючков с лесками.

Все продукты питания мы разделили пополам. Половина пошла в мой рюкзак, а другая половина – в рюкзак Константина.

– Это на случай, если с одним из рюкзаков случится что-нибудь непредвиденное, – пояснил Константин, – свалится в реку, сгорит в костре или растерзают хищные звери.

В кармашки распухших рюкзаков затолкали два электрических фонарика с набором батареек, ракетницу и десятка два патронов к ней, более десятка взрывпакетов, бикфордов шнур, компас, спички, медикаменты в целлофановых пакетах, запасные пули, другую мелочь – иголки, нитки, лески, крючки, блокнот, карты, перочинные ножи. Сбоку каждого рюкзака в чехле надежно привязали по топору, а сверху закрепили наши спальные мешки. Котелки и кружки прицепили сбоку рюкзаков. Поклажу взвесили на весах. Мой рюкзак потянул сорок девять килограммов, у товарища – на килограмм легче, а рюкзачок моего сына весил около трех килограммов.

Эти громадные вьюки высотой почти в половину человеческого роста вызывали у меня панический страх. Ведь кроме этой громадины мне еще предстояло нести свое ружье шестнадцатого калибра, патронташ на поясе, большой охотничий нож в ножнах и фотоаппарат «Зенит», который я решил взять вместо радиоприемника.

Константин поспешил обрадовать меня: с каждым днем наша ноша будет становиться легче на полтора-два килограмма, так как мы и собаки будем съедать часть продуктов.

Сашульке он подарил настоящий охотничий нож, чему сын очень обрадовался. Из двух полосок кожи я сделал ножны и петлю, чтобы нож можно было носить на поясе.

К вечеру Константин поехал на мотоцикле за город. Часа через три он появился с каким-то мужчиной. Они привели с собой худую, как щепка, лайку. Впечатление было такое, будто хозяин не кормил ее вовсе. По мрачному лицу Константина я понял, что он был чем-то очень недоволен.

Они заперлись на кухне и минут десять громко разговаривали. Когда незнакомец ушел, охотник объяснил, что они договаривались о цене «заботы» о собаке. Так как незнакомец чуть не уморил знаменитую соболятницу, то платить пришлось по минимуму: пол-литра спирта и два соболя после возвращения с охоты.

– Вот негодяй! – возмущался Константин. – Мало того что я каждую неделю возил ему вермишель, кости и мясо для собаки, так он еще выторговал двух соболей! Но ничего не поделаешь: в квартире она бы совсем обленилась, а жирок наберет, есть еще время. Боньку, щенка от нее, я запер в гараже – пусть знакомится с собаками, а вот Дору подкормить надо.

Услышав свое имя, Дора подошла к хозяину, уткнулась ему в колени и закрыла глаза. Он гладил ее по голове и ласково говорил: