Текст книги "Поющие в интернете (сборник)"

Беспощадный зов крови

Николай родился в благополучной по советским меркам профессорской семье. Отец с утра до позднего вечера читал лекции, диагностировал, оперировал. Мать тоже занималась чем-то милосердным при кафедре полостной хирургии 1-го меда. Единственному профессорскому ребенку было уготовано то же самое поприще. Однако благие помыслы доброй судьбы были разрушены злым роком. В один прекрасный момент в стенах храма медицинской науки вспыхнула ожесточенная война школ, и отец был оттеснен с передовых позиций отечественной полостной хирургии. С уже достаточно пожилым профессором случился апоплексический удар. И вскоре его не стало.

Николай, который на следующий год после семейной трагедии должен был поступить в медицинский институт, экзаменов не выдержал. То же самое случилось и год спустя. Затем Николай, отмазанный от армии матерью, предпринял третью попытку продолжить семейную традицию. Однако и на сей раз научная чернь отыгралась на юноше за годы добровольного раболепия перед его отцом.

Николай твердо сказал «на хрен!» и с изумлением начал озираться вокруг. В Москве кипела уже совсем иная, незнакомая жизнь. С новыми ориентирами и ценностями, с совсем иными масштабами и умопомрачительными возможностями. Это было совсем не похоже на те перспективы, которые сулила Николаю незадавшаяся медицинская стезя.

Вскоре подвернулся случай вскочить на подножку экспресса, уносящего избранных не в светлое, как говорили в старину, а в блистательное будущее. Николай перед Новым, 1988-м, годом созвонился со школьным приятелем, провел праздник в довольно разношерстной компании и вскоре был принят в дело.

Затея была беспроигрышной, поскольку основывалась на специфике национального менталитета и особенностях исторической ситуации. А ситуация была такова, что русский народ, мягко выражаясь, небезразличный к спиртному, принудительно-административным путем вдруг резко ограничили в выпивке. Возник дискомфорт государственного масштаба, с которым простые люди боролись при помощи самогоноварения.

Молодые люди, к которым примкнул Николай, до середины лета успели пройти все круги советского бюрократического ада, зарегистрировав кооператив «Ягодка» с довольно широким кругом разрешенной деятельности, открыв расчетный счет в Стройбанке, и получив ссуду, которую с минимальными потерями обналичили. Затем купили вагон дешевой водки и перегнали его в Карелию. В Карелии наладили пункт приема клюквы, установив предельно внятную таксу: бутылка водки за ведро клюквы, что местными жителями было воспринято как чудачество сумасшедших богачей.

Насыщенную витаминами болотную ягоду продавали в соседнюю Финляндию уже по совсем иной цене. На вырученные деньги закупали подержанные иномарки, за которые в родном отечестве, где люди пока еще не сориентировались относительно истинной ценности товаров и услуг, получали пятьсот процентов прибыли. Дело росло как на дрожжах и было завершено лишь в связи с полной исчерпанностью урожая карельской клюквы.

В дальнейшем удачливые предприниматели придумывали все новые и новые проекты, которые с блеском претворяли в жизнь. Конечно, со временем косная российская среда усиливала сопротивление дерзким начинаниям. С определенного момента в дележе коллективного пирога пожелали принять участие и чиновничество, и криминалитет, и законодательные органы, и, что вполне естественно, государство. Но даже с учетом поборов и мздоимства, вероломства партнеров и непредсказуемости министерской чехарды бывшие молодые предприимчивые люди вскоре стали активными участниками распределения пяти процентов экспортных финансовых потоков.

И тут, когда неумолимые законы динамической устойчивости потребовали от участников корпорации стать людьми публичными, участвующими в политике и социальной регуляции общества, Николай не то чтобы испугался схватки за новую высоту, но задумался. Получение качественно новых прибылей его уже не интересовало. Создание новых рабочих мест, которые были бы способны прокормить изрядное количество пассивных исполнителей, также было для него безразлично. Его даже не волновала сверхзадача любого нормального предпринимателя, у которого глубоко в подсознании спрятано смутное ощущение того, что чем больше заработаешь, тем легче будет дышаться всему обществу. Потому что всеобщее наращивание деловой активности в конечном итоге должно привести к качественному скачку в социальном благополучии всех жителей страны, должно снять напряжение в обществе и в корне пресечь возможность вспышек долларовых бунтов.

И в конце концов потомственный профессорский эгоизм пересилил в душе Николая стремление к созидательной деятельности на благо отечества. В немалой степени тому способствовали накопления, которые позволяли вышедшему из игры бизнесмену прожить остаток жизни, то есть большую ее часть, не вдаваясь в подробности соотношения между расходами и наросшими процентами на его счетах, покоившихся в банках разных стран мира.

Однако это была не пенсия, предполагавшая праведное отдохновение, а перемена деятельности, которую предписал себе энергичный и вполне еще молодой человек. Николай копался в своей душе в поисках нереализованных стремлений и неудовлетворенных амбиций недолго. Спустя месяц после положенного в данном случае удалого разгула, он распорядился построить в дальнем углу поместья больницу.

Параллельно со строительством шло приобретение медицинского оборудования лучших фирм мира, его монтаж и, конечно же, штудирование учебников по практической хирургии. А для того, чтобы соблюсти все формальности, Николай купил диплом об окончании соответствующего учебного учреждения и оформил патент на занятие частной врачебной практикой.

Еще через полгода был нанят персонал: ассистент, заканчивавший четвертый курс медицинской академии, остро нуждавшийся в деньгах смышленый парень, две операционные и две дежурные медсестры и три сменявших друг друга сиделки. Персонала для четырех одноместных палат было более чем достаточно. Еще больше было молодого нетерпения и жажды заняться увлекательным делом.

И вот настал день, когда трое охранников торжественно доставили в сияющую стерильностью больницу первого больного, нуждавшегося в оперативном вмешательстве в его пораженный опасным недугом организм. Был это бомж с Курского вокзала, который отдался в руки медицины с большой неохотой. И даже оказал физическое сопротивление. Подкатившие к месту его ночлега молодчики, задавшие вопрос: «Отец, не хочешь ли подлечиться на халяву?», перепугали бомжа до полусмерти. Поскольку в его среде бытовал миф о том, что преступники отлавливают ихнего брата для того, чтобы вырезать органы для трансплантации. Это массовое заблуждение настолько наивно, что не выдерживает никакой критики, поскольку любой орган любого бомжа находится в более плачевном состоянии, чем органы больных людей, подлежащие замене. Поэтому несчастного пришлось брать силой, хоть в этом и не было большого риска: всякий знает, что внимание ленивой и нелюбопытной милиции инцидент с бомжом привлечь не может ни при каких обстоятельствах. «Чем меньше этих выродков, тем более комфортно пребывание пассажиров на вокзале» – примерно так формулируется одно из положений негласной инструкции для линейных отделений внутренних дел. Однако всех последующих клиентов было решено приманивать двумя стаканами водки.

И вот первый пациент, тщательно продезинфицированный, заботливо накормленный и слегка успокоившийся, предстал пред начинающим хирургом. После выслушивания жалоб, прощупывания, простукивания, тщательного изучения результатов анализов и рентгенограмм, Николай поставил диагноз: гангрена правой стопы. Хоть это и был застарелый артрит в стадии острого обострения, о чем свидетельствовал, например, анализ крови. Однако анализы анализами, но, как говорил многоопытный отец, лучший диагностический механизм – руки, соединенные с головой в единое целое. Поэтому распухшая, посиневшая и издающая дурной запах конечность была отсечена, несмотря на то, что точно такие же симптомы могут давать самые разнообразные заболевания, включая и банальный ушиб.

Николай искренне полагал, что он спас человека от неминуемой смерти, решительно остановив процесс, который неизбежно должен был подняться вверх по ноге и захватить весь организм. В какой-то мере он был прав: больной, действительно, был спасен от смерти, то есть не умер под ножом начинающего хирурга.

После операции ассистент воскликнул: «С почином вас, Николай Михайлович!» – и по старинной хирургической традиции все выпили по мензурке чистого медицинского спирта.

Однако дальше не все пошло столь гладко. Подчас больные умирали даже от таких пустяковых операций, как удаление воспалившегося аппендикса или очищение гайморовых пазух от гноя. Николай страшно переживал за каждого потерянного больного, списывая чрезмерный процент летальных исходов не только на свою неопытность, но и на низкую сопротивляемость организмов своих специфических пациентов.

Рядом с больницей пришлось построить морг, а на некотором отдалении устроить кладбище, которое стало довольно быстро заполняться свежими могилками. Венчали их не вполне канонические кресты: надписи на них сообщали не только имена, отчества и фамилии покойных, а также даты рождения и смерти, но и латинские названия болезней, от которых скончались несчастные. Этот момент придавал захоронению и благородный вид, чему способствовала древняя латынь, и одновременно лирично-литературный, поскольку возникала устойчивая ассоциация с гербарием, который подписывается также латиницей, с сухими желтыми листьями, с романом Маргарет Митчелл «Унесенные ветром»…

Никакие формальности при этом, естественно, не соблюдались. Да они были и невозможны, поскольку оформить свидетельство о смерти на усопшего, не имевшего при жизни паспорта, не смогла бы ни одна юридическая организация.

Постепенно Николай накапливал опыт, чему во многом способствовали скончавшиеся больные. В прозекторской вместе с ассистентом он не только с большим профессиональным любопытством изучал строение человеческого тела, но и отрабатывал технику разрезания мягких тканей и распиливания костей. Медленно, но верно матереющий хирург делал трупам резекцию желудка, удалял из легких каверны, шунтировал коронарные сосуды сердца, вырезал злокачественные опухоли.

Его диагнозы все реже расходились с реальным состоянием организмов пациентов. Рука твердела. Движения скальпеля приобретали филигранность. Поэтому в операционной все реже и реже раздавались истеричные восклицания медсестры: «Доктор, мы его теряем!» Да и после операции уже не требовалось испуганно опрашивать каждого члена дружной бригады: «Ты в порядке? Ты в порядке? Ты в порядке?..»

Николай постепенно переходил от простых к более сложным операциям. Что привело к качественному изменению статистики. Если прежде неудачное хирургическое вмешательство в организм больного, как правило, приводило к его смерти, то теперь ошибочно прооперированные люди не только выживали, но и приобретали новые, зачастую нечеловеческие, свойства. Так пациент R12, поступивший в больницу с воспалением легких, которое было квалифицировано как почечные колики, через две недели покинул стационар, обладая способностью испускать мочу через анальное отверстие. Пациент Q29, прооперированный по поводу разрыва ахиллесова сухожилия, стал от одной выкуренной сигареты видеть провидческие галлюцинации. Две сигареты позволяли ему в незначительной степени управлять будущим. Пациент W48, у которого была удалена злокачественная опухоль мозга, приобрел рефлексы рыжего муравья Formica rufa, причем не рабочего, а солдата. Это проявилось в том, что весь медицинский персонал он не только признал своим семейством, но и чрезвычайно агрессивно защищал его от «чужаков» – охранников и горничных. А опрометчиво вошедшего в больницу конюха, который издавал острый враждебный запах, чуть было не разорвал в клочья. Поэтому, сократив содержание в стационаре до минимума, Formica rufa поскорее вернули в среду его естественного обитания – на Казанский вокзал. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Через год произошло неизбежное. Николай, став профессионалом, утратил способность сопереживать чужой боли. Это вполне естественное и даже необходимое для хирурга качество, благодаря которому в процессе ответственнейшей работы, от которой зависит жизнь оперируемого, отключаются ненужные эмоции, способствующие лишь ненужной нервозности, отчего возникает дрожь в руках.

А вскоре в душе Николая возникло любопытство ко всякого рода медицинским экспериментам. Он стал отклоняться от строгих предписаний, содержащихся в учебно-методических пособиях, начал с отвращением смотреть на скучные хирургические стандарты. Дело для хирургической бригады пошло гораздо веселей, что тут же сказалось на кривой летальных исходов. Она вновь поползла вверх, что потребовало приобретения новых земель под неуклонно расширяющееся кладбище.

И наконец-то вдохновенный хирург нашел то, к чему подсознательно стремилось его неординарное подсознание. Перелистывая старые медицинские журналы, он наткнулся на статью, в которой говорилось о том, как в начале семидесятых советские биологи «пришили» собаке вторую голову. И эта двухголовая собака прожила около четырех лет, представляя собой не только хирургический кунштюк, но и объект, изучение которого дало очень много отечественной науке. Николай, не очень представляя себе всю сложность проблемы, решил получить двухголового человека.

Конечно, в соответствии с медицинской этикой, начинать эксперименты нужно было бы на собаках, а уже потом, достигнув устойчивого повторяемого результата, переключиться на людей. Однако, во-первых, Николаю пришлось бы потратить прорву лишнего времени на знакомство с устройством собаки. А во-вторых, возникли бы сложности с приобретением материала для экспериментов, поскольку в Москве бездомных собак значительно меньше, чем бомжей.

На момент моего знакомства с Николаем работа по выведению двухголового чудища, которым можно было бы поразить и своих прежних друзей, и новых знакомых, среди которых есть и представители артистической богемы, и молодые преуспевающие врачи, работающие в частных клиниках, и звезды элитарных видов спорта, шла уже около года. Однако до успешного ее завершения было еще далеко. Даблоиды, как их называет Николай, жили не более двух минут, да и то лишь за счет подключения к аппаратуре искусственной жизнедеятельности.

Мне повезло: на момент моего визита в больнице находился совсем свеженький труп даблоида. Его даже еще не успели перенести в прозекторскую, а лишь только отключили от разнообразных трубок с жидкостями и газами, поддерживавшими жизнь в теле, не хотевшем жить. Лучи на четырех мониторах трагично вычерчивали монотонные прямые линии. Тело медленно остывало, предсмертные гримасы разглаживались.

Я подошел поближе, чтобы рассмотреть все еще кровоточащее место сочленения дополнительной головы с инородным телом при помощи грубых стежков. И вдруг одна из голов, «чужая», приподняла веки, и на меня осмысленно посмотрели голубые глаза. А потом раскрылся рот, и отчетливо прозвучал отнюдь не риторический вопрос: «Где я?»

Несмотря на три часа, проведенные с хозяином в кабинете под водочку, несмотря на все его рассказы о медицинской практике, мне стало не по себе. Я отпрянул. Однако Николай меня успокоил, объяснив этот феномен гальваническим эффектом, который возникает в безжизненном теле вследствие разности биоэлектрических потенциалов между двумя различными типами мозга. Потому что одни принадлежат брюнету, а другие, наиболее лабильные, которые задали неуместный вопрос, – блондину.

На вопрос о том, почему же Николай пытается соединить столь различные психические типы людей, он простодушно ответил: «Для дополнительного колорита». И я понял, что если его эксперименты когда-нибудь и завершатся успехом, то произойдет это очень нескоро.

Затем мы перешли к частностям: к обсуждению способов сочленения голов, коих существовало ровно два. Можно размещать головы рядом друг с другом, чтобы левое ухо одной соседствовало с правым ухом другой. А можно сделать так, чтобы одна, «родная», смотрела вперед, а другая, «пришитая», – назад. При этом соприкасаться будут затылки. Первый тип даблоида Николай называл «салонной моделью», а второй – «боевой».

Вскоре в больницу привезли пару прекрасных свежих экземпляров, и началась спешная подготовка к эксперименту. В святая святых заведения, в операционную, которую начали стерилизовать при помощи кварцевой лампы, меня, естественно, не пустили. Я стал дожидаться хозяина, покуривая в коридорчике. Тут же на каталку свалили и мертвого даблоида, которого все еще терзал гальванический эффект. Он то глухо стонал, то с нескрываемой обидой в голосе спрашивал у кого-то, возможно, что и у меня: «Мужик, ну за что же они меня так, суки-то? Ну что я им такого сделал, мужик?» Попытаться заговорить с трупом было абсолютно бессмысленно. Попробовать ответить на его вопросы – и вовсе глупо. Представляю, как бы смешно это выглядело со стороны.

Неликвидное семейное счастье

Олег и Ольга любили друг друга уже три года. Любили искренне, нежно, страстно, находясь в гражданском браке, что для любящих людей, полностью доверяющих возлюбленной (возлюбленному), не имеет ни малейшего значения. Более того, всяческие юридические путы они считали унизительными. А может быть, ничего и не считали, а просто не думали, просто естественно жили, как и подобает умным любящим людям, лишенным каких бы то ни было предрассудков эпохи развитого социализма.

Олег любил Ольгу. Ольга любила Олега. Чего же боле? Особенно, если учесть, что Олег был богат, очень богат. Ольга тоже не была домашней курицей, у нее было свое дело. И хоть оно было не столь уж и прибыльным, но заставляло Олега испытывать к Ольге не только любовь, но и уважение. Потому что она была еще и личностью. Личностью вполне реализовавшейся, а не, как писали в старину, – способной на героический поступок во благо… А вот во благо чего – это уже совсем вылетело из памяти по причине изрядной отдаленности от нас советской старины, безуспешно культивировавшей в стране такое неуместное социальное явление, как интеллигенция.

Через три года безоблачной жизни Олег, прекрасно разбиравшийся и в жизни, и в женской психологии, понял, что впереди их подстерегает опасный период, способный лишить его не только счастья, но, вполне вероятно, и Ольги. Потому что три года составляют четверть двенадцатигодичного цикла, а каждая четверть обновляет человеческие представления о смысле своего существования в светском мире примерно наполовину. А в полупереломные моменты люди способны терять голову куда больше и безрассудней, чем в периоды всеобщих потрясений.

Поэтому Олег решил обезопасить и себя, и Ольгу, и их общее счастье от нежелательных случайностей. Для этого многоопытная служба безопасности по указанию мужа вмонтировала в различные аксессуары жены передающие микрофоны большого радиуса дальности. Право прослушивания и записи нежелательных контактов объекта было предоставлено единственному человеку, от которого у Олега не могло быть никаких секретов, – начальнику охраны, отставному майору ФСБ Константину.

При этом никаких более четких распоряжений, чем «мое счастье в твоих руках», отдано не было. И майор, и Олег прекрасно понимали, что на случайные связи, которые в положении Ольги, учитывая ее эмоциональность и добросердечие, неизбежны, обращать внимания не следует. Ни о невинном флирте, ни о страстных стонах хозяину докладывать нельзя. А уж тем более ни при каких обстоятельствах ему нельзя давать их слушать, дабы не причинять ненужную душевную боль. Олег все это считал законным правом жены на частную жизнь вне семьи, на нечаянные радости после напряженной работы, которые лишь освежают душу, не оставляя в ней ни малейших следов. Остерегаться стоит лишь измены. То есть такой ситуации, когда Олег станет для Ольги менее значим, чем другой мужчина.

Довольно долго, то есть почти год, Константин не обнаруживал в поведении Ольги ничего предосудительного, что давало бы повод побеспокоить Олега. По-прежнему они жили счастливо и, в зависимости от известной лишь двоим цикличности, то нежно, то страстно любили друг друга. Конечно, были некоторые шалости и вне дома. Но «кто из нас без греха, тот пусть первым оскопит меня!», – мысленно восклицал отставной майор, изрядно почудивший в молодости, прослушивая в наушниках привычную песню праздника двух тел. Чего не было, так это групповухи. Хотя майор, мысливший широко, не стал бы бить тревогу и в этом случае. Он прекрасно понимал, что высокие технологии, современное искусство, прорыв в сфере генной инженерии – все это не может не накладывать отпечаток на вкусы молодежи, раздвигая границы общепринятого.

И это вольнодумство майора чуть не сыграло роковую роль в судьбе счастливой семейной пары. Константин упустил момент, когда все можно было легко исправить. Дело зашло столь далеко, что спасать ситуацию пришлось при помощи крайних и довольно жестоких мер.

У Ольги появилась новая компаньонша, и вскоре между двумя женщинами возникли близкие отношения, которые майор почти месяц квалифицировал как поиск неизведанных ощущений, чудачество, любопытство, спровоцированное армией стилистов, шоуменов, модных театральных режиссеров и, как он их называл, «постмодернистов-виртуальщиков». Вначале он вообще ничего не мог понять, по звукам, – чем же они там занимаются на квартире у Розы, так звали новую Ольгину подругу. Минимум ничего не значащих слов, какой-то неестественный смех, протяжные вздохи, долгое молчание, сопровождавшееся смутными шорохами, какое-то чмоканье, как будто дети едят эскимо… То ли примеряют белье, то ли дурачатся с косметикой, то ли какой-нибудь парный шейпинг – черт его знает?!

Наконец-то майор решил посмотреть на эту самую Розу. И ему сразу же стало все понятно. Высокий стройный «паренек», терзаемый чуждыми гормонами. Короткая стрижка. Плечи несколько шире современной моды, когда в пиджак набивают всякой опилочной требухи. Ощипанная верхняя губка. Дерзкий взгляд. Агрессивная косметика. Непременные брюки, поскольку не пользуется эпилятором.

«С жиру бесится», – квалифицировал Константин нештатную связь Ольги и на этом успокоился. А зря. Потому что через неделю любовницы ввели традицию, пресытившись друг другом, поливать грязью Олега. Называли и вонючим козлом, и животным, и сквалыгой, и эгоистом, и чурбаном бездушным и еще много кем. Но и это не проняло хранителя хозяйского счастья. В силу узости мышления, свойственной всем людям традиционной сексуальной ориентации, он не мог допустить, что Роза способна вытеснить Олега из души Ольги. Не мог себе этого представить.

А между тем пожар разгорался все сильней и сильней. В один прекрасный момент Роза и Ольга начали обсуждать вероломный план. Он предполагал: 1) выманивание у Олега на счет Ольги десяти миллионов и 2) убийство Олега при помощи нанятого киллера. После этого любовницы предполагали навсегда соединиться в лесбийскую семью. Мол, десяти лимонов да нашего общего дела нам хватит до конца наших счастливых дней.

Эту запись майор Олегу принес. Тот прослушал и впал в оцепенение. Потому что получить такой подарочек он никак не ожидал, не мог ожидать. Его предпочли лесбиянке!

Однако вскоре эмоции прошли, и Олег с Константином начали думать о том, как выйти из этой чудовищной ситуации, не потеряв Ольгу. Точнее, вернув ее любовь. Потому что Олегу претило всякое насилие над чувствами. Не привязывать же ее на цепь, предварительно замочив эту сучью Розу!

Постепенно родился верный план, который довольно долго шлифовали, чтобы были учтены малейшие нюансы и предвидены все неожиданности.

Спустя неделю Ольга действительно попросила Олега перевести на ее счет десять миллионов долларов. В качестве мотивов были высказаны совершенно безумные опасения типа «тебя конкуренты замочат, а мне не на что даже будет памятник поставить. О своем будущем я уж и не говорю». Это было абсолютно смехотворно, поскольку уж если кто кого-нибудь и замочит, так это будет Олег с его связями, могуществом и умом. Порой его даже посещали мысли о том, не остаться ли ему одному на рынке. Но всякий раз он с возмущением их отбрасывал, потому что знал: монополисты кончают плохо… Короче, Олег, не моргнув глазом и даже одобрив мудрое решение жены, перевел деньги.

Стали ждать киллера. Непонятно какого, поскольку заказ делала, очевидно, Роза. Вряд ли он представлял для службы безопасности Олега хоть малейшую проблему. Все-таки дамы, даже получив десять лимонов, были не слишком состоятельны для того, чтобы нанять профессионала высокого класса.

И через десять дней, действительно, сунулся какой-то раздолбай, которого тут же скрутили, отняли газовый пистолет, переделанный под боевые патроны, и как следует отметелили. Вечером Олег рассказал Ольге о неудачном покушении, похвалив ее за мудрость и предусмотрительность. Действительно, с мужем может всякое случиться. Ольга побледнела. Олег, обладая прекрасными актерскими способностями (без чего в бизнесе результатов достичь невозможно), начал успокаивать жену, нахваливая свою службу безопасности и свою способность предвидения развития событий. Ночь прошла без секса.

Далее была запущена вторая часть плана. Константин нанял киллера, тоже безмозглого и безрукого кретина, для Ольги. Но не для того, чтобы он ее убил. Достаточно было покушения, может быть, пары выстрелов в потолок или в пол. Правда, нанятому болванчику ничего этого не сообщили, чтобы он работал натурально. А уж парни Константина должны были внести в его действия необходимые коррективы. При этом Константин только нашел киллера, навел о нем справки, а вела с ним переговоры жена одного из охранников, одетая и загримированная под Розу.

Потянулось напряженное ожидание. Место намеченного контакта постоянно контролировалось двумя парнями Константина. Да и сам майор частенько наведывался на их позиции с проверками и советами. Слишком уж многое было поставлено на карту. Надо было не только четко сработать, но еще и сыграть роль благодетелей, по счастливой случайности оказавшихся в нужном месте в роковую минуту.

И наконец-то все свершилось. Ольга, въехала на своем «Понтиаке» в арку, пересекла двор и остановилась недалеко от своего офиса. Вышла из машины, и тут же к ней кинулся парень во всем черном с зажатым в руке пистолетом. Мгновенно на него набросились двое «прохожих». Но прежде чем его успели скрутить, грянул выстрел. Видимо, этот кретин был настолько непросвещен в теории и практике киллерского искусства, настолько непредсказуем, что каким-то невероятным чудом сумел выстрелить в совершенно безнадежной для себя ситуации. Его засунули в джип и увезли в поместье для допроса.

По роковому стечению обстоятельств пуля попала в позвоночник, и Ольга навсегда утратила способность перемещаться самостоятельно, без помощи инвалидной коляски.

Прошло время, необходимое для того, чтобы участники трагедии осознали свое новое положение и смирились с ним. Лишь после этого Олег устроил у постели Ольги очную ставку киллера и Розы. Понятно, что она все отрицала, говорила о том, что никогда прежде не видела этого выродка. Выродок подробно рассказал, и как она его нанимала, и что говорила, и сколько заплатила, и как была одета. Описал интерьер офиса, где заключили сделку. При этом он нисколько не врал, потому что подставная «Роза» и киллер встречались поздно вечером именно в офисе Ольгиной фирмы. Все сомнения были развеяны, однако Роза ни в чем не созналась.

Потом их увели. Глупого парня отпустили с миром. Розу же в дальнейшем на этом свете уже никто не видел.

Ольга рыдала в подушку. Олег с нежностью гладил ее по плечу, как пока еще больного, но уже выздоравливающего ребенка.

«За что, за что она так?!» – сквозь рыданья восклицала Ольга. Олег как можно деликатней рассказал ей о том, что Роза уже давно призналась в том, что специально соблазнила Ольгу. Просто не смогла сказать ей этого в глаза сейчас, во время очной ставки. Соблазнила и привязала к себе своими черными колдовскими глазами для того, чтобы воспользоваться десятью миллионами. У нее нашли Ольгину кредитную карту, ну а пин-код она узнала еще раньше. Для нее это был бы безразмерный кошелек, которого хватило бы до конца ее дней. Хоть в банкомате и нельзя снимать крупные суммы, но нормально жить на пятьсот долларов в день вполне можно.

Постепенно в семье все уладилось, все смирились с новой ситуацией. Ольга ничуть не страдала от недуга, продолжая заниматься своим делом. У нее даже появилось новое хобби – коллекционирование современной живописи. Поэтому все свободное время она пропадала на аукционах, вернисажах и в мастерских модных художников. Ее физический недостаток ничуть тому не препятствовал, поскольку под рукой всегда было достаточное количество преданных хозяйке помощников.

При этом любовь Олега и Ольги от всего пережитого не только восстановилась, но и еще больше окрепла, поскольку ничто так не сближает людей, как совместно пережитая и преодоленная трагедия.

Спустя три года наступил момент, когда прекрасный психолог Олег счел необходимым раскрыть Ольге истинную картину тех роковых событий, потому что любящих супругов не должны разделять какие-либо глобальные тайны. Ольга молча выслушала рассказ мужа, сопровождавшийся подробным описанием мотивов, которые им руководили. Всплакнула. И с благодарностью прильнула к груди мужа.

Неверно было бы утверждать, что она вынужденно смирилась и со своим увечьем, и со смертью Розы, поскольку в ее нынешней беспомощной ситуации якобы не было иного выхода, кроме как остаться в доме мужа, где каждая ее прихоть угадывается без слов. Ольга восприняла все с благодарностью, потому что быть преданной женой могущественного, умнейшего и прозорливейшего мужа – это ли не счастье? Более того, свою прикованность к инвалидному креслу Ольга изначально считала справедливым наказанием за вероломство и задуманную ею измену. И выяснение подробностей того дела ничуть не поколебало этой уверенности в справедливости судьбы, направленной твердой рукой Олега.

Сейчас Олегу уже сорок четыре года. Ольге – тридцать семь. У них прекрасный двухлетний сынишка, правда, с довольно вычурным именем – Лестер. Все они счастливы и преданно любят друг друга, в чем я воочию убедился, проведя в доме Олега около семи часов, которые незаметно пролетели за разговорами, обедом, игрой в бильярд, прогулкой в нарядном осеннем лесу, начинающимся сразу же за забором усадьбы. И если дома Ольга перемещалась при помощи коляски фирмы «Сименс» с бесшумным электрическим приводом, то для лесных прогулок у нее было иное приспособление, изготовленное по индивидуальному заказу на заводе Харлей-Дэвидсон.