Текст книги "Прибытие поезда. Надуманное"

Владимир Тучков
Прибытие поезда. Надуманное

* * *

Вместо социального государства мне нахраписто впаривают социальную сеть Facebook, где надо до полной потери разума жать на кнопку «Мне это нравится»! Таковы нынче доступные формы гражданского волеизъявления.

(тупо глядя в монитор)

* * *

Вхожу в вагон метро. На скамеечке для троих сидят два молоденьких милиционерчика. Нахохленные. Понятно, что между ними и всеми остальными барьер непреодолимый. Разные касты.

И вот я намереваюсь сесть рядышком. На то самое свободное место, где лежит дубинка. А лежит она там потому, что милиционерчик понимает – никто с ним рядом не сядет. Пусть уж дубинка полежит.

Поняв мои намерения, он убирает дубинку. И когда я сажусь, поворачивает голову и с изумлением на меня смотрит.

На остановке вошла гражданка средних лет. И мой юный сосед уступил ей место! И она села, поскольку оказалась не рядом с двумя неприкасаемыми, а между мной и милиционерчиком.

Таким образом, ксенофобия в Москве слегка поубавилась.

* * *

А ведь есть люди, всё собой написанное называющие произведениями. Такие спят спокойно, поддерживают в норме кислотно-щелочной баланс во рту и имеют назидательную форму черепа.

(на литературном вечере, позёвывая)

* * *

Ну вот, начали рассусоливать по поводу церетелиевского стометрового истукана, что наводит жуть на пеших и конных, перемещающихся по Крымскому мосту. Ах, как дорого и сложно его демонтировать! Ах, куда переставить, чтоб смотрелся поорганичней и не разрушал ландшафт! Да отдать его на хрен бомжам на поживу! За неделю ножовками распилят и в металлолом сдадут. Вот и вся недолга!

(наблюдая в телевизоре метания нашей так называемой творческой общественности)

* * *

Читаю заголовок: «В Махачкале силовики блокировали в доме боевиков». И вижу, что интонационная разница между силовиками и боевиками мизерна. Это как в «Чапаеве» – ты за большевиков али за коммунистов? Я, Фурманов, в рот тебе дышло, за вертикаль!

* * *

Пребывая на даче, окончательно понял, что совершенно не знаю, о чем надо, а о чем не надо говорить с простым народом. Поэтому, попав невзначай в гости, после двух рюмок спешно откланялся. Неизвестно, чем бы это все закончилось для меня, если бы засиделся еще с полчасика… Как теперь считать себя писателем – ума не приложу!

* * *

Генетические ошибки всех его бесчисленных предков были доведены в нём до совершенства.

* * *

Чем фланец отличается от флаера?

Тем же чем немец от фраера.

(освежая в памяти азы версификации)

* * *

Входишь в цветочный магазинчик и просишь восемь гвоздик.

Продавщицы немедленно принимают скорбное выражение лиц. И, чтобы соответствовать, принимаешь примерно такое же. Хоть и прошло уже двадцать три года.

Так они и работают, откликаясь лицевой мускулатурой то на счастье, то на горе.

Точнее – на то, как они понимают эти категории. Как мы все их понимаем.

* * *

Вставание обезьяны с четверенек имело крайне печальные последствия. Поскольку в результате было нарушено нормальное кровообращение.

Следствием этого прискорбного обстоятельства стали:

1. Варикозное расширение вен нижних конечностей.

2. Сужение верхних сосудов, влекущее за собой гипертонию.

3. Недостаток мозгового кровообращения, благодаря чему человечество ведет дело к самоуничтожению.

4. Скопление крови в серединном участке. Из-за чего прямоходящая обезьяна, в отличие от животных, вынуждена спариваться в любое время года и любое время суток.

5. Ну, и вообще!!!

Можно предположить, что и Россия, вставшая с колен, подвержена аналогичным недугам.

* * *

С некоторых пор поход в поликлинику приобретает эстетическую окраску. Будто в театр приходишь, на какой-нибудь нуаровский спектакль.

Вот эндокринолог начинает поэтапно описывать мои состояния, если я продолжу в том же духе. И после каждого этапа она рефреном повторяет «вы понимаете, что это такое?». И чем дальше, тем больше эмоций она вкладывает в свой монолог. И неожиданно заканчивает: «И потом вам отрежут ноги! Вряд ли вы этого хотите!» Понятно, что актриса пытается вмешаться в происходящее на сцене, повернуть сюжет в другую сторону.

Другие играют по-иному. И каждый по-своему. Эта бережёт свое уравновешенное душевное состояние и потому беспрестанно улыбается.

Другая смотрит на меня с плохо скрываемым страхом, поскольку я ей напоминаю о её аналогичных проблемах.

Третий наслаждается, поскольку с детства воспитан на фильмах Хичкока. К тому же, наверно, недавно прочитал мою лимбус-прессовскую книгу «Последняя почка».

Самым сильным актером с выигрышной ролью оказывается хирург. Бесстрастно, как патологоанатом, он подробно рассказывает мне о том, от чего, как и примерно когда я умру. И я вижу свое отражение в его чёрных, уходящих в бесконечность сознания зрачках.

Но главный-то герой – это я сам. Да и пьесу сам пишу.

Собственно, уже и написал.

* * *

Только что посмотрел «Дело Румянцева», где блистательно играет Витенька Коваль в коротких штанишках. И всё время меня удручала тяжёлая дума: как же это так – с этим чистым и непорочным ребёнком я пил водку и рассказывал сему скабрёзные анекдоты?! Сгораю от стыда. Прости, Виктор Станиславыч!

* * *

Решив углубить свои познания по части оскорбительных и неоскорбительных названий чернокожих граждан, набрал в Яндексе «этимология слова негр».

И высыпал мне Яндекс множество документов и одну фотографию, на которой запечатлен Лев Рубинштейн.

И неясно мне: то ли Лев Семёныч наш главный этимолог, то ли всё-таки негр.

* * *

Еще пару лет назад рекламисты гарантировали потребителям всяческих кремов увеличение упругости кожи на 30-40 процентов. Стадия тихого помешательства сменилась буйным умопомрачением. Сегодня услышал, что крем повышает энергию кожи на 120 процентов. Если рекламистов не изолировать от общества, чего же следует ожидать в обозримом будущем?

* * *

На моей лестничной площадке, в квартире напротив, жил вор Серёга. С известной долей авторского произвола я его описал в одном из своих рассказов. Года три назад он умер.

А сегодня я обнаружил, что рядом с квартирой Серёги живет милиционер. Нормальный такой – в форме, при сержантских погонах, с румянцем на лице. Интересно, как бы они сосуществовали, если бы пересеклись во времени?

* * *

Для чего потребовалось разрушать научную парадигму?

Да для того, например, чтобы в рекламе «антигриппина» устами фрика в белом халате сообщить, что эта штуковина уничтожает микробы гриппа.

(наблюдая невооружённым глазом толчею жизни за окном)

* * *

– Да что ты?! Ей и семидесяти-то не дашь!

(из услышанного в трамвае)

* * *

В арке у аптеки с небольшой периодичностью появлялась незрячая дама, просящая подаяние. Ну, иногда и я ей что-то такое давал. Дама лет сорока пяти. Изрядно пьющая, что мной было выяснено, когда однажды в аптеке она покупала спиртосодержащую настойку. Однако на лице это пока не проявилось.

И вдруг она куда-то исчезла. Иду и думаю: сейчас я ей пятирублёвую монетку дам. Или десятирублёвую, желтенькую. Сворачиваю за угол – нет её. Неделю нет. Две. Месяц. Уж не умерла ли? Не чужая ведь. Однажды переводил её через дорогу. Рассказала о нелегкой жизни и все такое прочее. Нет, не чужая.

Сегодня появилась. Маленькая радость. Пятиминутная – столько занимает дорога от аптеки до дома.

* * *

Вряд ли можно втемяшить дикторам с НТВ, что форму надевают, а не одевают!!!

(на лингвистическом посту)

* * *

Только он написал «Жизнь была» и хотел продолжить фразу какими-нибудь псевдоглубокомысленными словами, как тут же рухнул на стол и скончался от разрыва аневризмы.

Это сочинение в дальнейшем было признано самым значительным его произведением, в котором ему удалось донести до читателя в афористичной форме всю трагедию человеческого бытия.

Хотя были и такие, кто назвал это дешёвым перформансом. На всех не угодишь.

* * *

Тень от пожарной каланчи во второй раз накрыла стакан с виски. Он сидел в той же позе. С тем же лицом. Где-то там внутри себя он напряженно думал: в вышних ли сферах очутилась душа его? Или же робко переминается с ноги на ногу в предбаннике ада?

* * *

Достоевский, написав крылатую фразу «Тварь ли я дрожащая или право имею», несомненно, вложил в неё и второй смысл. Который стал сейчас, в эпоху правового нигилизма, очевидным. Раскольников право имеет в самом что ни на есть сексуальном смысле.

Битва производителей

На стадионе в Ирландии, где играют местная и наша сборные, параллельно проходит еще одно сражение. Напротив трибуны с рашн-турист идет массированная реклама, в которой рубятся друг с другом наши водочные и пивные производители. Лишь изредка высунется что-нибудь постороннее: товар, который не принимают вовнутрь, какой-нибудь пылесос или мобильник.

Водочники пока давят со всей своей сорокаградусной мощью. Лишь изредка высунется какой-нибудь «Старый мельник», и опять на жидкокристаллическом экране сменяют друг друга «Пять озер», «Журавли», «Столичная», «Немирофф»…

Что же, подождём, что будет к концу игры, у пивняков наверняка в запасе немало тактических наработок.

(зачарованный битвой производителей)

* * *

Заходил в Пятерочку. По поводу ик-энда большое оживление. Все мущщины приобретают стандартный набор: одна водка и два пива. На мой сок и творог кассирша посмотрела с большим неодобрением. Дескать, от такого что угодно можно ожидать. Но смолчала.

* * *

Кем бы я был, если бы вдруг написал: «Метро – это кровеносная система столицы»? Да никем, одним из множества попугаев. И вы, друзья мои, могли бы на законных основаниях плеваться мне вослед.

За некий положительный результат вербального моделирования системы «человек – город» или «человек – страна» вполне можно признать давно написанную мной строчку «…разбегающиеся от сердца родины до самых склеротичностей узкоколейками».

Однако и это тоже была своего рода абстракция, не основанная на личных переживаниях.

И вот сегодня, перемещаясь в метро, я ощутил эту связь с пространством города прямо-таки физически. Станция – станция – станция – станция… И практически у всех у них обрублены продолжения, или от них тянутся омертвелые, а потому и не видимые нервные продолжения, фантомные:

Здесь выходил и ехал на чём-то к товарищу. Его уже нет.

Здесь полгода почти каждый день ездил в редакцию. Редакции той и след простыл. И Ани Политковской, с которой мы там вместе работали, тоже нет.

Еще одна редакция, журнала, которого тоже нет – по какой улице я к нему ходил? Или на чем-то ехал?

Здесь был сквот художников, который прибрал к рукам близстоящий храм.

А если выйти здесь, то попадёшь в студенческий театр, где мы сто лет назад, в прошлом веке, мощно выступали клубом «Поэзия». Но опять упираешься в церковную ограду.

Или что-то по-прежнему еще существует, но уже не для меня. Как театр с детским утренним спектаклем, на котором Лиса Патрикеевна фривольно пошучивала с отцовской частью зала, не угрожая при этом детской целомудренности…

Говорят, что в конце концов нервные окончаниями сожмутся в точку. Отсохнут. Или отгниют. Или обрубятся. И, по идее, и доживать не больно, и помирать не страшно. Без нервов. Однако это тоже чистое умозрение, схоластика. Поскольку существует такая отвратительная вещь, как фантомные боли.

Правда, не все до этого доживают.

* * *

Добывал консервы для кота. И параллельно боролся с американизацией родной речи. И где бы я ни просил «ОскАр», всюду надолго задумывались. А потом, хлопнув наманикюренной ладошкой по лбу, – «А, Оскар» – ударяя на первом слоге. Нет, говорю непреклонно, – ОскАр!!!

В общем, купил только в одном месте. Видимо, продавщица была в прошлом учительницей русского языка.

* * *

Сегодня ходил в деревенский магазин. Когда пил пиво на лавочке около оного, познакомился с человеком 47-ми лет. Он угостил меня самосадом, поскольку давно уже безработный и живёт на пенсию матери. Т. е. денег нет ни на что из того, чем в России принято разрушать здоровье. Сокрушался, что не может выпить в связи с яблочным спасом. Спросил – сколько? Оказалось, что 40 рублей на чекушку. Именно столько стоила и моя банка пива. Я спонсировал.

Рассказал мне этот человек о том, что поля близ моей дачи пахали его дед и отец. А теперь они огорожены забором в связи со строительством коттеджного посёлка.

Возвращаясь домой, опять встретил отару овец, голов пятьдесят, которую человек с гор загонял в бывший пионерлагерь ликероводочного завода «Кристалл».

Что здесь будет лет через тридцать, уму непостижимо.

* * *

Существует так называемая «золотая осень». В общем, штука всем понятная и всеми чтимая. Однако горожане не имеют ни малейшего представления о том, что бывает осень платиновая. И она драгоценнее, чем золотая. Поскольку являет себя реже и на непродолжительное время. В этом году она была два утра в середине октября. Это когда зелёная трава и пока еще не совсем облетевшая листва после крепкого ночного мороза (было минус восемь) утром от инея абсолютно платиновая. И ходить ногами по такому чуду как-то абсолютно неуместно, робеешь.

Понятно, что в городе такого нет и в помине.

* * *

В подмосковных дачных местах хоть какого-то минимального слияния с природой можно достичь лишь сейчас, когда ноябрь уж на пороге. Безлюдье. В полукилометре от меня кто-то периодически топит печь. Где-то в страшном далеке по ночам шумят машины на Ярославке. Иногда прибегает от сторожа Мухтар, вымогает лакомств. Ну, ещё в небе какие-то иногда летают, мигая лампочками. На речке живут выдры. Летом прячутся под какими-то корягами. А сейчас меня за своего считают – плавают мимо спокойно по своим выдриным делам. Разве что закурить не спрашивают.

А по ночам иногда снится, что где-то есть метро, есть человеческие толпы, нашпигованные мелкими неотложными делишками. Просыпаюсь в холодном поту. Выхожу на крыльцо. Закуриваю. Чур меня, чур!

* * *

Услышал на радио «Коммерсант FM» фразу «метеорологи, близкие к Кремлю». Надолго погрузился в безрезультативные раздумья.

* * *

Вышел утром на крыльцо, глянул на беспросветную погоду, и захотелось завыть.

И завыл бы, кабы не опасался перепугать кота.

* * *

Половину ночи в американской тюрьме с темнокожими зэками творил сущий беспредел, именуемый бунтом.

Пора к психиатру.

Ну, или сценаристом в Голливуд.

* * *

У них там, видите ли, Булат Окуджава!

А у нас не хрен собачий, у нас – Великая Держава!

(слушая по радио концерт по заявкам Нателлы Болтянской)

* * *

На РЕН-ТВ некая телеведущая, перебравшаяся из Питера в Москву, заявила: если исполнять все 15 заповедей, то все будет нормалёк.

Надо бы духовникам Путина и Медведева как следует протестировать своих подопечных, какая-то у них в Питере своеобразная ересь на болотах бродит.

Светская беседа

Вчера с Фаиной Гримберг говорили о подагре.

С Данилой Давыдовым – о том, кому неплохо бы дать в морду.

Как говорила Нина Искренко, говори с человеком на его языке.

* * *

ВЦИОМ провел в апреле опрос на тему «Что важнее – демократия или порядок?».

За такое в приличном обществе – канделябрами, канделябрами!

* * *

Вчера выяснилось, что мои знания социума, сформированные много лет назад, актуальны и по нынешний день. В чем я до вчерашнего дня сильно сомневался, в связи с чем комплексовал, – дескать, безнадежно отстал от бурного потока времени.

Отнюдь, отечественный поток является классической стоячей волной.

Пришел вчера – в понедельник – в мастерскую. Спросил у понуро покуривавших у дверей механического цеха рабочих: можете ли вы мне сделать фланец такой-то и такой-то? (Что это такое, рассказывать не буду, поскольку все равно не поймете, друзья мои.)

Можем, говорят, любой. Но только не сегодня. Потому что токарь болеет.

А когда поправится, спрашиваю с ненаигранным сочувствием.

Дык, завтра, отвечают, и выздоровеет.

Прихожу сегодня. И точно – токарь совсем здоровый. И даже причесанный. И всякая работа в руках его спорится, а на лице так и сияет молодеческая удаль.

И стыдно мне стало, что донимал людей глупыми вопросами в понедельник, который, как известно, день, ох, какой тяжёлый.

* * *

В начале 60-х годов прошлого века Радзинский написал пьесу «Сто четыре страницы про любовь».

Вскоре она вовсю пошла в театрах, и тут же по ней сняли фильм «Ещё раз про любовь», где главную героиню – стюардессу – с блеском сыграла клёвая чувиха, а ныне орденоносная и заслуженная артистка Татьяна Доронина.

Ясное дело, что стюардесса летала на самом первом нашем (и втором в мире) реактивном лайнере Ту-104. (Ведал ли автор, давая название пьесе, о столь явном совпадении чисел?)

Стюардесса любила физика. И сильно боялась, что он погибнет на своей увлекательной работе.

Однако погибла она сама. При исполнении служебных обязанностей.

Так вот Ту-104 (который сделали из дальнего бомбардировщика Ту-16) оказался самым аварийным советским самолетом. За всю историю его эксплуатации разбилось 37 машин, что составляет 18 процентов от всего их количества.

Что стоило Радзинскому сократить количество страниц на одну-две? Или убить в финале не стюардессу, а физика?

И не было бы тогда всего этого катастрофического кошмара, унесшего жизни почти двух тысяч человек – безвинных пассажиров и пилотов.

* * *

Информация для моих биографов: весь день работал тупо и рьяно.

16 сентября 2015 г.

* * *

Нет ничего страшнее, чем дикий капитализм в дикой стране.

(перечитывая сочинения Дарвина)

* * *

Отчего меня постоянно подмывает написать «отоларинголог» с двумя «Т»?

Оттого ли, что надо было в свое время эмигрировать в Германию?

Сидел бы сейчас с Нетто и Брутто на какой-нибудь штрассе имени Хуго Босса и дул бы пиво Тинькофф.

И звался бы Отто Тучкофф.

* * *

Порой проглядываю журналистские вакансии. И вот что теперь требуется от редактора:

– политическая грамотность: знание государственного устройства и проблем внутренней и внешней политики страны;

– в дополнительных сведениях, кроме прочих, приветствуется отношение к религии и партиям.

При советской власти я туда попасть никак не мог. Теперь, похоже, тоже.

* * *

Вчера, перечитывая сочинения графа Толстого и наткнувшись на употребленное им слово «буерак», долго и с огромным чувством хохотал. Сегодня, пробираясь через буераки, устроенные для неудобства горожан нерадивыми дворниками, плевался и чертыхался. Сколь мстителен Лев Николаич, сколь мстителен! Ну, ничего, скоро свидимся, сочтёмся…

(после безрадостного визита к доктору)

* * *

Передо мной лежит квитанция. С номером и штампом. С моей фамилией и датой. В графе «наименование изделия» написано «нож», в графе «наименование услуг» – «заточка». Ворвись ко мне сейчас полицейские, найди эту бумажку – и загремел я лет на пять. А то и на все десять. Уж соответствующее дело они легко подберут: сейчас на улицах много народа режут.

* * *

Когда я встречаю в тексте стоящие неподалеку друг от друга ПРИТЧА и ПРИЧТ в предложном падеже, то понимаю – автор изрядный шулер. Таких надо канделябрами, канделябрами!

* * *

На автобусной остановке, на лавочке, два деда в камуфляже, в громадных валенках с галошами, с рыбацкими ящиками и коловоротами. Сильно нетрезвы. На чём свет стоит поносят при помощи скверных слов каких-то своих знакомых… и вообще – ситуацию в стране.

Ведь съездили на природу, умиротворились алкоголем, но на нервную систему благотворно это не повлияло.

В общем, у нас тут нет благостной старости. Нету! Вместо нее старость остервенелая.

В общем, у нас тут у стариков и у стремительно уходящей от них жизни обоюдная ненависть.

* * *

Антинаркотический комитет намерен ввести запрет на публичное исполнение русской народной песни «Посею я лён-конопель».

Я бы на их месте запретил еще и бренд «МакДональдс», заменив его на «Дональдс». И никих биг-маков!!!

Ну, а Советский Союз погиб исключительно из-за того, что в Госплане курили не по-детски.

* * *

День прошёл под знаками Дня милиции и дня рождения изобретателя автомата Калашникова. То, что это был ещё и Всемирный день науки, прошло мимо сознания соотечественников.

Все правильно и в высшей степени справедливо: не на науке Россия держится!

* * *

Читая рецензию некоего критика на некий роман некоего писателя, понял, почему сейчас в России столь популярен в читающем народе и притягателен для пишущего люда так называемый реализм. Дело тут совсем не в «рыночных ценностях». На мой взгляд, таким образом авторы следуют неосознанно-рефлекторному стремлению к самосохранению в тюремных условиях. Вот Мандельштам, Хармс, Введенский и другие нереалисты погибли из-за того, что не могли пробудить интереса к своим сочинениям в среде уголовников. То есть не могли рассказывать в камере и в бараке внятные захватывающие истории «про жизнь», за что уголовники их холили бы и лелеяли, подкармливали и оберегали от надрыва на тяжёлых работах.

Думается, нет большой необходимости доказывать, что нынче в России правит бал криминалитет. Оттого-то и востребованность «рассказчиков про жизнь» громадная. Прочие же абсолютно бесполезны.

Я, конечно, не намерен меряться тут с кем бы то ни было таким параметром, как степень даровитости, деленная на уровень невостребованности. Однако должен отметить один забавный прецедент, естественно, никем не умысленный. Так сказать, абсолютно стихийный, являющийся проявлением торжества правды жизни. В июне в «Знамени» появился мой «Русский И Цзин». В «Экслибрисе» по этому поводу черканули пару абзацев дежурной ахинеи. И всё. И тут я обратил внимание на то, что некий критик публикует в сетевой газете «Частный корреспондент» обзоры толстых журналов, к каковым относится и «Знамя». Публикует с трехмесячным сдвигом по времени, то есть с запаздыванием, поскольку обзоры обстоятельные.

И стал я ждать, что прочту о себе, любимом, что-то интересное и полезное в отношении того, куда ж нам дальше плыть.

Мартовский обзор…

Апрельский…

Майский…

Вместо июньского обзора появляется сообщение о том, что обзоров больше не будет.

Но проходят буквально три месяца, и обзоры возобновляются.

При этом, конечно же, никакого злого умысла в отношении меня. Это просто сама наша криминальная жизнь не пожелала ничего слышать о сочинении, которое не способно услаждать слух и зрение заслуженных воров России.

* * *

Во время эпизодических автобусных перемещений по Ярославскому шоссе из пункта А (село Голыгино) в пункт Б (Королёвский поворот) я неизменно проезжаю мимо Тарасовки. И этот, казалось бы, ничем не примечательный подмосковный посёлок вызывает во мне сильное волнение.

Тарасовка славна тем, что в ней до войны проживали братья Знаменские – Георгий и Серафим. Это были титаны духа и мускулатуры. Теперь таких, к сожалению, не делают. Каждое утро, надев трусы и тапочки, в любую погоду и любое время года братья бежали из своей Тарасовки в Сокольники. Километров двадцать пять. В Сокольниках надевали рабочие комбинезоны, вставали к токарным станкам и 7 часов 6 дней в неделю тачали всяческие детали для советской промышленности. Затем опять надевали трусы и тапочки и бежали в родную Тарасовку. Вполне понятно, что на беговой дорожке эти терминаторы рвали всех в клочья. Вначале соотечественников. А потом и всяких хваленых иностранных атлетов, которые на поверку оказывались бумажными тиграми.

Несомненно, в Тарасовке действуют какие-то неведомые науке силы, которые заставляют людей отчаянно бороться со временем. Причём теперь их проявление становится всё изощреннее. И вот тому неопровержимое доказательство.

Мое внимание уже много лет привлекает уникальное здание банальной архитектуры 70-х, вероятно, годов. Оно двухэтажно. Оно исполняет какие-то поселковые административные функции, что угадывается по табличке, висящей у входа, прочитать которую из окна автобуса не представляется возможным. Так вот над крышей этой администрации лет пятнадцать гордо развевался красный флаг. Как над Рейхстагом в 1945-м. Или как в современной Северной Корее.

Этой весной над крышей вывесили стандартный флаг – трехцветный. И, стало быть, последний очаг сопротивления компрадорской буржуазии был подавлен.

Каково же было мое изумление, когда вчера я не увидел на флагштоке ничего. Он был гол до непристойности!

Видимо, там разыгралось нечто, описанное незабвенным Венедиктом Васильевичем Ерофеевым в «Москве – Петушках». Власть захватила какая-то неопределённая политическая сила, не имеющая никакого представления ни о политике, ни об идеологии, ни о формах управления, ни о государственной символике.

Таково действие аномальных тарасовских сил.

Ну, а может быть, всё несколько проще. Очень может быть, что тарасовские мужики допились до полной человеческой свободы.

* * *

«Вот и закрылась “лианозовская школа”», – сказал я себе после того, как похоронили Всеволода Некрасова.

Однако сегодня, листая книгу стихов Лимонова (естественно, красная обложка, естественно, редактор Цветков-мл.), подумал, что это верно лишь отчасти. Из ранних текстов Лимонова то Холин выглянет, то Сапгир. Причём вполне отчетливо. (При том, конечно, что это выглядывает еще и из густого лебядкинско-приговско-обэриутского коктейля).

Можно предположить, что Лимонов был заочным учеником «лианозовской школы». Но это не так. Он-то иногда туда захаживал. Хоть, как вспоминают, и отнюдь не закадычно. Скорее, как «Манфред и Каин».

Естественно, никто из старожилов после его публичного объяснения в любви к хромовым сапогам (У НАС БЫЛА ВЕЛИКАЯ ЭПОХА!) к лианозовцам его не относил. Поскольку не мог Кропивницкий-дед вообще рядом с таким находиться. Не то чтобы в дом впускать. (Хоть порой и находился, и впускал.)

Да и Лимонову не с руки признавать такую зависимость от гнилой интеллигенции. Он сам себя вылепил, великого и ужасного!

Точнее – не может Нарцисс иметь ни маму, ни папу. Он представляет собой сгусток надмирного разума, данный нам исключительно для поклонения.

Однако есть косвенное свидетельство: ни разу Лимонов не сказал ни одного дурного слова в адрес Е.Л. Кропивницкого. Ну, и тексты.

Да и сам Кропивницкий-дед, как вспоминают наименее зашоренные окололианозовские люди, относился к Лимонову с определенной теплотой.

Но при всем при том Школа – это не только и не столько эстетика. Но еще и этика. И, наверно, прежде всего. И тут Лимонов никак не лезет в лианозовские ворота. То бишь в ушко.

Но вот эта самая лианозовская этика вполне существует, вполне жива. Так сказать, подхвачена, сохранена в других поколениях. Как бы ни эволюционировали эстетически её носители. И тут громадную роль сыграл Всеволод Некрасов, страстно доказывавший и показывавший в условиях усиливающейся сволочезации всей страны, что такое хорошо и что такое плохо.

* * *

Иду по улице. Навстречу две среднего возраста старушки. Одна другой:

– И они всё ближе ко мне. Страшно. Я палку в руки взяла. Рыжие такие.

– Большие?

– Да, большие, как собаки!

И старушки свернули за угол. А я остался в неведении: кто же это у нас в Королёве завелся, кто неведом ни Брэму, ни братьям Гримм?

(вспоминая поход в булочную)

* * *

Есть собаки, которые чуют лишь колумбийский кокаин, а на перуанский они не обращают внимания. Так же и я – могу собирать только опята. Однако вчера нашёл два белых, один польский, остальное – свинушки и сыроежки. В общем, поход удался: возблагодарил себя грибным супом, жареными грибами и возрадовался тому, что не сломал руку в результате полёта под откос, который оказался смазанным подсолнечным маслом.

Хорошо, что в лесу трамваи не ходют!

* * *

Вчера после вечера памяти Парщикова возвращался домой с Юлей Скородумовой. Спускаясь вниз на эскалаторе на «Курской», продолжали поминать Лёшу немировской перцовкой из горла.

Вдруг кто-то деликатно стучится мне в спину. Оборачиваюсь – милая дама средних лет с нероссийским выражением лица. На неплохом русском просит, чтобы я рассказал, что в российской поэзии пришло на смену постмодернизму. Говорит, что она слышала про какую-то «новую искренность» в поэзии, и просит дать оценку этому явлению.

Понял: то ли славистка, то ли этнограф, что примерно одно и то же.

Я предложил ей бодрящего напитка, но она вежливо отказалась.

Поскольку до электрички оставалось 15 минут, я не успел рассказать ей об эксгибиционизме, который ошибочно принимают за новую искренность. Обещала позвонить, когда вернётся в Амстердам.

Наверно, надо было амстер-даме курительной травки предложить, но у меня её не было.

* * *

После третьего посещения пенсионного фонда, где имел дело с наглыми и нахрапистыми стервятницами, сформулировал свою главную духовную потребность: стать карающим дедом Мазаем, надеть свирепое выражение лица, взять двустволку, патронов побольше – не на дичь, а на сохатого – и пойти мочить этих блядей, жирующих на общенародных отчислениях на нашу якобы достойную старость!!!