Текст книги "Три Ярославны"

6. Как торговались купцы и что случилось с Чудином

Жили два человека, имена их были Карл и Бьерн. Они были купцы. Они плавали из Норвегии через Русь в Миклагард и южные страны и всегда ходили вместе.

Раз они возвращались домой, и уже миновали Русское море, и теперь плыли вверх по Днепру на веслах. Вот они плывут и видят на берегу костер, а у костра сидит человек, по виду воин, и жарит мясо. Бьерн говорит Карлу:

– Странно мне это – сидит человек в таком безлюдном месте и жарит мясо.

– Что мясо жарит, это не странно, – говорит Карл. – А вот почему сидит в таком безлюдном месте, это подозрительно.

Человек тоже увидел купеческую ладью и стал махать руками. Тогда купцы подплыли близко. Человек кричит:

– Куда путь держите, люди добрые?

Бьерн спрашивает:

– А тебе зачем знать?

– Ежели в Киев, – отвечает человек, – возьмите с собой, Христа ради, а я вам, если что, ратную службу сослужу.

– А может, ты – разбойник, – говорит Бьерн, – и в лесу за тобой засада?

– Так знай, – говорит Карл, – везем мы деготь и пеньку, брать с нас нечего.

– Господь с вами, – отвечает тот, с берега. – Человек я мирный, иду домой из Иерусалима, а имя мое Чудин, в крещении Елпидифор.

Купцы подумали, и Карл тихо говорит:

– Что бы нам его не взять – впереди пороги с печенегами, лишний меч при нашем грузе не помешает.

Бьерн говорит:

– Хорошо. Только плыви сюда сам, мы к берегу приставать боимся.

Тогда Чудин гасит костер, снимает сапоги и входит в воду. А Карл велит гребцам сушить весла, и ладья останавливается.

Купцы благополучно приплывают в Киев, сходят с корабля и, оставив его под присмотром воинов, идут в город, и Чудин идет с ними.

Они проходят под Золотыми воротами, величественнее которых нет на Севере, и на площади видят некоторое стечение народа. Карл спрашивает у прохожего, что бы это значило.

Тот отвечает:

– Послы приехали, вот народ и глядит.

Бьерн спрашивает:

– А ты что не глядишь?

– Много их тут перебывало последнее время, – отвечает прохожий. – Все Ярославну сватают.

– Какую Ярославну? – переглянувшись, спрашивают в один голос купцы, а Чудин промолчал, только глаза поднял и смотрит на прохожего.

Прохожий говорит:

– Да все ту же, Елизавету. В прошлый раз, сказывают, она полякам дала от ворот поворот, может, на этот – германцам повезет.

На площади важно спешиваются с коней послы, и их приветствует Рагнар, богато одетый, и ведет, оказывая достойные знаки внимания, во дворец конунга.

Купцы тут заторопились, и Карл говорит:

– Ну, прощай, Чудин, нам тоже нужно к конунгу.

– Вознагради вас Господь, – говорит Чудин. – А уж коль вы так ко мне добры, не исполните ли еще просьбу?

Бьерн говорит:

– Смотря какую.

– Скажите князю, – говорит Чудин, – что Чудин-воин просит простить за старый грех и бьет челом с важной вестью.

Бьерн говорит:

– Не взыщи, Чудин. Нам неведомо, в чем ты виноват перед конунгом, вдруг он разгневается, а у нас самих дело важное.

– На нет суда нет, – говорит Чудин, и они прощаются и расходятся в разные стороны.

Через какое-то время Ярислейв-конунг устраивает пир в честь гостей.

По одну сторону стола на почетном месте вблизи конунга сидел посол герцога Лотарингского Вильгельма. Его звали Готфрид, он был рыцарь и барон, и одежда его была изысканна – на зависть любой женщине. По другую сторону стола вблизи конунга сидели купцы Карл и Бьерн.

И когда был съеден вепрь, начиненный куропатками, и отроки принесли куропаток, начиненных перепелами, и новые кувшины вина, Ярислейв-конунг сказал:

– Настало время выслушать посла. Расскажи нам, Готфрид, чем славен твой господин и что он за человек.

Готфрид, рыцарь, говорит:

– Достоинства герцога столь велики, что слова бессильны их выразить, однако охотно сделаю, что ты просишь.

Тут Карл, купец, поднялся и говорит:

– Непорядок это будет, конунг, если он будет говорить первым. Мы посланы Харальдом, наше право первее.

За столом поднялся шум, и одни говорили, что прав германец, а другие стояли за варягов, ибо Харальд уже раз сватался к Эллисив.

Тут Ярислейв-конунг шепнул что-то Рагнару, который был при нем неотлучно, и Рагнар крикнул громко, как самому конунгу негоже кричать:

– Тихо! Князь велит говорить послу, ибо титул его выше.

Карл тогда сел, и поднимается Готфрид, барон.

– Позволь сказать тебе, светлый король, что род Вильгельма происходит по прямой линии от Адама. Пращур его, Теодорих…

Ярислейв его перебивает:

– Мне не с Теодорихом родниться. Начинай прямо с Вильгельма.

Готфрид поклонился и говорит:

– Хорошо. Вильгельм прекрасен, как солнце, и могуч, как гора. До того как стать властелином Лотарингии, наш господин был в изгнании. Тогда правил Альберт Поганый. Вильгельм дал обет святой Лотте убить в ее славу сорок странствующих рыцарей. И как только он выполнил обет, святая Лотта явилась к нему и сказала: «Вызови Альберта на турнире и убей его копьем с заостренным наконечником». Вильгельм так и сделал и воцарился. Потом он пошел на Рудолынтадт и Шварцбург, покорил их огнем и мечом, взял много добычи и рабов, а остальных повесил вдоль дорог на деревьях, чтобы отныне был мир. Так Лотарингия стала самой могучей землей в Германии. Границы ее простираются от моря до Рейна, земля ее родит зерно и виноград, и казна ломится от золота и драгоценностей, но нет в Лотарингии лишь той, кто стала бы самой лучшей драгоценностью Вильгельма!

И Готфрид поклонился Эллисив, а потом конунгу.

Конунг говорит:

– Что ж, други, налейте рыцарю, и выпьем за его господина, чтобы и дальше у него шло так мило, как прежде.

Вот все выпили и закусили, и конунг говорит:

– Теперь, купцы, ваша очередь хвалить товар.

Карл с Бьерном вначале замешкались, потому что не решили, кому говорить, и встали оба. Потом Карл сел, а Бьерн говорит:

– Последний раз мы видели Харальда когда, Карл?

Карл говорит:

– С полгода будет. Мы потом долго в Дамаске торговали.

Бьерн говорит:

– Теперь слава Харальда, конечно, приумножилась, но и того, что нам известно, хватит за глаза. Шлемы в боях Харальда звенели, как железо в кузнице. Харальд покорил восемьдесят городов в Африке. Это раз. Пять городов в Италии. Это два. С сотней воинов взял неприступные Сиракузы. Это будет три. А добычу, конунг, ты сам видел, и ты, княгиня. Мы привезли ее в Киев, как поручил нам Харальд.

– Я подтверждаю, что столько золота сразу еще не видели на Севере, – говорит Ингигерд.

– А это ожерелье дивной работы – подарок для Эллисив, – говорит Карл.

Эллисив же сидит рядом с матерью, тихая, как голубица, опустив глаза, как будто все разговоры ее не касаются.

Тут все в гриднице опять зашумели, и большинство говорило так:

– Меньше слов у купцов, да больше дела у варяга.

Готфрид, рыцарь, понял, что клонится не в его сторону, выпил вина, встал и говорит:

– Позволь, государь. К тому, что я сказал, следует добавить, что, громя неверных в Палестине, Вильгельм обрел мощи святого Гуго, которые хранятся в его замке.

Карл тогда тоже выпивает вина и говорит:

– А Харальд, громя неверных, взял письмо самого Иисуса Христа к Абгару Эдесскому, и мы тоже привезли его сюда. Верно, святой отец? – спрашивает он Иллариона.

Илларион говорит:

– Свидетельствую.

Готфрид стал красный от досады, снова вскочил и говорит:

– Всему миру известна несравненная сила Вильгельма: однажды в странствиях он был брошен в яму с удавами, но разорвал их голыми руками.

Карл не долго думал и отвечает:

– А Харальд в сражении с султаном Абдалахом боевого слона кулаком убил.

За столом все очень радовались такому спору, и многие побились об заклад, чья возьмет. Один Ярислейв слушал молча и глядел то на Готфрида, то на купцов, а то поглядит на Эллисив.

– А известно ли вам, – не сдается Готфрид, – как унизил Вильгельм в поединке Ульриха Свинью, разрубив его ударом меча от макушки до паха?

– Это что, – говорит Карл. – Вот Харальд унизил врага так унизил: выпустил Эйрику Грабителю кишки, привязал конец к дереву и гонял вокруг, пока все кишки на дерево не намотались.

Тут все замолчали, потому что такого еще никогда не слышали. Бьерн говорит:

– И все эти подвиги Харальд совершает во славу Эллисив, чье изображение у него на парусе.

– И всякий раз складывает новую песню в ее честь, – говорит Карл. – Вот одна, которую мы слышали в Сицилии.

И он, как может, начинает:

 
– Напрасно коршуны крови
Гибель сулили скальду, —
Наземь врагов повергнув,
Славу герой упрочил.
Я приготовил из трупов
Трапезу совам ночи…
 

Тут Бьерн подхватывает, и вместе они заканчивают:

 
– Отчего же русская дева,
Гордая дева в Гардах,
Меня замечать не хочет?
 

И садятся, и дадим им отдохнуть, потому что славно потрудились Карл и Бьерн для Харальда.

Ярислейв-конунг говорит:

– Голова кругом идет, столько у обоих заслуг. Может, ты, дочь, сама решишь, кто достойнейший?

Тогда Эллисив поднимает глаза и говорит:

– Решать твоя воля, отец, а я, если позволишь, скажу присказку.

– Что ж, скажи, коль к месту присказка, – отвечает Ярислейв.

Эллисив говорит:

– Спорили медведь с быком, кто умнее. Бык говорит: я одним рогом ворота сношу. А медведь говорит: я одним махом дуб валю.

– Мало смысла в речах женщины, – презрительно говорит соседу Готфрид. – При чем здесь ум?

Эллисив услыхала и говорит:

– И верно – при чем?.. Спорили павлин с петухом, кто сильнее. Павлин говорит: моя сила в том, что хвост шире всех распускаю. Петух говорит: а моя – в том, что кукаречу громче всех.

За столом засмеялись, тогда купцы и Готфрид разом вскакивают и кричат:

– А ответ? Кто достойнейший?

Эллисив говорит:

– Умны медведь с быком, да все же не в силе ум; сильны петух с павлином, да мало в их силе проку; хвастливы Харальд с Вильгельмом, да хвастовство не по мне.

Купцы ничего не сказали на это, а Готфрид гордо выпятил грудь и говорит:

– Так и передать господину моему?

Эллисив говорит:

– А это моему господину решать, я только присказку сказала.

Ярислейв-конунг говорит:

– Хороша присказка, значит, быть посему.

Рагнар, стоящий за конунгом, громко объявляет:

– Таково решение великого князя, что княжне оставаться в Киеве.

Готфрид говорит:

– Не видано нигде, чтобы дочь вертела отцом. Мое посольство с возмущением покидает Русь. – И он уходит.

Вслед за ним поднимается Ингигерд и, гневно посмотрев на мужа, уходит тоже и уводит с собой Эллисив. И все за столом шумно обсуждают произошедшее и хвалят ум дочери конунга.

Ярислейв-конунг после пира спускается с купцами в свои кладовые и видит привезенные от Харальда богатства. И с великим пониманием разглядывает каждую вещь и взвешивает в руке.

Потом Ярислейв говорит:

– Добычлив Харальд! Только не дело золоту зря лежать – снесите-ка его снова на ладью.

Карл и Бьерн говорят:

– Помилуй, светлый конунг! Мы рады, что наконец от него избавились, что нам в нем проку, кроме страха?

Конунг говорит:

– Будет прок. Мне известно, что есть много людей в Норвегии, которые не хотят конунгом Свейна. Ярлы Кальв и Эйнар сидят с Магнусом в Тронхейме. Да одно имя Магнуса недорого стоит, нужнее здесь деньги Харальда. А вы люди честные и счет им знаете.

Купцы совсем опечалились, и Бьерн говорит:

– Не знатны мы для такого важного дела.

– Зато умны, сумеете убедить знатных, – говорит им конунг. – Или вам люб безродный язычник Свейн?

Карл говорит:

– Ни Свейн нам не люб, ни Магнус, но один Харальд.

– Вот и послужите Харальду, а он вам воздаст, придя к престолу, – говорит Ярислейв и ласково на них смотрит. – И я замолвлю слово.

Купцы переглянулись и говорят:

– Позволь, конунг, посоветоваться.

– Ваше дело купеческое, – говорит конунг.

Вот купцы пошептались недолго в сторонке и возвращаются к Ярислейву. Карл говорит:

– Стоит того затея.

– Значит, по рукам, – говорит Ярислейв. – А в охрану до границы я вам дам Рагнара с отроками.

– Разное говорят о Рагнаре, – сказал Бьерн.

– Кто говорит, не знаю, а мне он служит верно, – отвечает Ярислейв-конунг. – Что же до сватовства, не печальтесь, время придет – все приложится. Было бы к чему приложиться.

Наступает ночь, и во дворце конунга гаснут огни. Все стихает, одни часовые перекликаются в темноте. И вот появляется Чудин. Он крадется по двору и остается никем не замеченным, потому что, по старой службе, все здесь Чудину хорошо знакомо.

Вот Чудин подходит к задней стене дворца, снимает с пояса веревку с крюком и ловко, как это делают варяги, забрасывает крюк на крышу. И, проверив, крепко ли он держит, лезет по веревке наверх, где открыто одно окно. Достигнув окна, Чудин отталкивается ногами от стены и с размаху прыгает внутрь.

И попадает в светлицу Эллисив, которая, услышав шум, просыпается и глядит в страхе на Чудина.

Чудин говорит:

– Не бойся, Ярославна. Это я, Чудин.

Эллисив при свете масляной плошки увидела, что это и правда Чудин, успокоилась и надменно спрашивает:

– Как ты осмелился, холоп? Ведь это смерть твоя.

Чудин отвечает:

– Не было мне другого пути. Казни, но выслушай.

Эллисив молчит. Чудин говорит:

– Ярославна, я от Харальда.

Эллисив говорит с усмешкой, вскинув голову:

– Мало было моего ответа купцам, так они тебя подослали?

– Купцы про Харальда еще ничего не ведают, – говорит Чудин.

– Что же ты ведаешь? – спрашивает Эллисив.

Чудин говорит:

– В темнице он, в Царьграде. Может, его уже и в живых нет.

Эллисив как услышала эти слова, так сразу поглядела на Чудина испуганно, а потом помолчала и говорит:

– А почему ты думаешь, Чудин, что мне до этого есть дело?

Чудин говорит:

– Эх, Ярославна, Ярославна. Видно, и вправду говорят, что вместо сердца у тебя мертвый камень. Прощай.

Он берется за веревку и встает на окно, но тут вдруг Эллисив вскакивает с постели и, как была, в рубахе и босая, бросается за Чудином и кричит:

– Чудин, миленький, постой, не уходи! Куда же ты?..

– Этот гемилохит, а по-нашему сотник, – говорит Чудин Ярислейву-конунгу, призвавшему его утром к себе в палату, – один остался в живых на корабле. Мы были тогда в Иерусалиме. Он пришел с отрядом греков и сказал: вот кто убил Андроника. И Харальда, скованного, увезли в Царьград.

Ярислейв покачал головой, потом говорит:

– Неизбежна кара Господня.

Чудин говорит:

– Раскаялся Харальд, княже, и очистился от грехов в святой речке Иордане. Там они и нашли его, вершившего молитву. Прискакал я, да поздно: одни меч и красный плащ были на берегу.

Ингигерд ходит по палате с хмурым лицом. Она говорит:

– Нельзя, князь, медлить! Надо собирать войско и идти на Царьград выручать Харальда.

Ярислейв с досадой говорит:

– Э, покуда войско соберем да корабли снарядим – Харальду уже, может, седьмые сороковины будет справлять пора.

Задумались все, и тут Эллисив вдруг говорит:

– Отец! Я знаю, в чем спасение Харальду.

Она снимает с шеи платок, на котором вышит родовой знак Рюриковичей, и говорит:

– Пошли мой платок в Царьград с надежным человеком. Поймет Харальд, что жду его, и сил в нем прибудет, он сам сквозь любые каменные стены пройдет. Знаешь ведь, каков Харальд человек, если на что решится!

– Да ведь обман это, – искоса смотрит на Эллисив конунг, – немил ведь он тебе, сама сказала.

Эллисив потупилась и отвечает тихо:

– Сказала до беды, а в беде и недруг станет мил… Не пытай меня, отец, вели лучше Чудину спешить.

Обнял тогда Ярислейв дочь и говорит:

– Чадо ты мое, чадо возлюбленное.

Потом спрашивает Чудина:

– Не забыл еще дороги в Царьград?

Чудин все понял и отвечает:

– Когда отправляться, княже?

– Вчера бы хорошо, да вчера прошло. – И дает Чудину платок Эллисив. – Скачи, вот тебе и вины искупление, а обратный путь, говорят, короче.

Чудин берет платок, целует конунгу руку и идет из палаты. И в дверях сталкивается с Рагнаром, они смотрят друг на друга, ничего не говорят и проходят мимо.

Тем же днем Чудин собрался в дорогу. Вот он выехал из города, перекрестился последний раз на собор Святой Софии и пришпоривает серого коня. Скачет он быстро и поэтому скоро догоняет идущих впереди людей. И среди русских воинов видит купцов Карла и Бьерна.

Карл обрадовался и говорит:

– Чудин! Не по пути ли нам снова? Мы – на север.

Чудин отвечает:

– Спасибо, только мне теперь на юг.

– Куда же? – спрашивает Карл.

– Обратно, в теплые края.

Тут же был Рагнар, которому конунг повелел сопровождать купцов до границы. И он слушает разговор, но Чудин не глядит в его сторону, будто Рагнара здесь и нету.

– Жаль, – говорит Бьерн. – Недолго же ты дома погостил.

Они прощаются, и Чудин скачет по одной дороге, что поднимается на холм, а купцы с воинами идут по другой, которая спускается к Днепру.

Вдруг Рагнар говорит:

– Что-то мой конь захромал, видно, расковался. Заеду к кузнецу, здесь недалеко. Я вас догоню.

И он поворачивает коня и скачет обратно в город, но потом, едва скрылись купцы, сворачивает на ту дорогу, по которой поехал Чудин.

Он догоняет его на холме возле сухого дерева и, заехав вперед, говорит:

– Неласков ты со мной, Чудин. Похоже, не забыл обиды.

Чудин отвечает:

– Бог тебе судья, а мне дай проехать.

Рагнар пропустил его, едет рядом и говорит:

– Не верю я, чтобы не хотелось тебе поквитаться со мной за старое.

Чудин говорит:

– Много о себе полагаешь – я про тебя давно и помнить забыл.

– А мне сдается, – говорит Рагнар, – что ты слишком дорожишь своей жизнью.

Чудин говорит:

– Это правда, жизнь мне сейчас дорога, но не потому, почему ты думаешь.

– А я все же думаю, что ты просто боишься меня, – говорит Рагнар.

– Страшен волк, а от лисицы одна вонь, – говорит Чудин.

– За это ты поплатишься жизнью, – говорит Рагнар и обнажает меч.

Тогда Чудин тоже обнажает меч, и они сходят с коней. И Рагнар первым нападает на Чудина, но Чудин отражает удар. И они долго бьются, и Чудин начинает теснить Рагнара. Рагнар замахивается еще раз, но Чудин ставит меч поперек удара, и меч Рагнара ломается у него в руке, а сам Рагнар, не удержавшись, падает на землю.

– Твоя взяла, – говорит он с земли. – Добей.

Чудин говорит:

– Довольно с меня, что расскажу Харальду, каков боец его бывший товарищ, а ты – живи, коли жить не совестно.

И он идет к коню. И тут Рагнар вскакивает на ноги и вонзает обломок меча Чудину в спину.

Чудин медленно оборачивается, а Рагнар говорит со смехом:

– Долго же будет ждать тебя Харальд! Кости его сгниют в темнице, а он все будет ждать весточку от Эллисив. – И с этими словами Рагнар выхватывает у Чудина из-за пазухи окровавленный платок. – Не видать твоему Харальду ни Эллисив, ни престола! Передай ему на том свете, что конунгом в Норвегии – Рагнар, и жена его – Эллисив, и Ярислейв благословил их!

Услышав это, Чудин бросился на Рагнара, но упал; Рагнар же, забрав его меч, ускакал.

Конь Чудина стоял недалеко, возле сухого дерева. Чудин собрал последние силы и пополз к нему. Вот он касается рукой стремени, но не может удержаться и снова падает. И тогда, приподняв голову, он кричит с холма в ту сторону, куда течет Днепр:

– Харальд, крепись! Елизавета ждет тебя!

Так кажется Чудину, что он громко кричит, на самом же деле его голос тише шелеста травы.

После этого уронил Чудин голову и умер.

7. Как Харальд услышал вису и что передал варягам

Жил человек, имени у которого не было. Никто не знал его имя, потому что он всегда молчал. Он был из племени тех синих людей, что живут в Африке и имеют широкий нос и курчавые волосы. Этот человек был сторожем в темнице под Священным дворцом в Миклагарде и приставлен был к Харальду, который там находился.

Он приносил еду и уходил. Харальд же снова оставался один. И так было много дней, и терпение стало часто покидать Харальда, он стучал кулаками в дверь, бился в нее головою и кричал:

– О Господи, всемогущий Боже Иисус Христос, перед которым я очистился от грехов в святой реке Иордане! Пошли мне лучше смерть, ибо силы оставляют меня.

И вот раз, сидя в горести, Харальд сказал вису:

 
– Видел я сон: властитель
Пламени влаги сечи
Палицей ратной рубашки
Тяжко меня изранил.
Шлема основу рассек
Меч по самые плечи,
Скальд обречен расстаться
С другом и с девою милой.
 

И тут он слышит женский голос, который отвечает ему:

 
– Найдет из бедствий мимо ни единое,
Но тысячи страданий, зол и горестей
Повсюду стерегут людей. И надо ли
Нам духом падать, коль они настигли нас?
 

Тогда Харальд поднимает голову и видит в маленьком окне за решеткой женщину с волосами цвета пылающего огня. Он спрашивает:

– Кто ты?

Женщина отвечает:

– Я часто слушаю под этим окном голос, который не находит ответа.

Харальд говорит:

– Я подумал, что это отвечает небесный ангел, так мне понравилась твоя виса. Кто тебя научил ей?

Женщина говорит:

– Я прочла ее в книге.

Харальд спрашивает:

– Ты, женщина, умеешь читать?

На это женщина ничего не ответила, только улыбнулась. И говорит:

– Мы еще встретимся, а теперь мне пора.

И она исчезает, а Харальд подходит к окну, выходящему в сады Священного дворца, и видит, как женщина садится в богато убранные носилки, которые несут четверо рабов. И Харальд немало тому удивляется.

В какой-то из дней в Миклагард приплывает корабль, и его встречают, как должно встречать корабли знатных особ, трубами и почетным караулом. И во главе встречающих – Георгий Маниак, стратиг. А с корабля на красный ковер сходит Готфрид, рыцарь, посол Лотарингского герцога.

И, увидев друг друга, оба обрадовались, потому что были знакомы прежде. Они садятся на коней и едут по городу, сопровождаемые варяжской стражей, среди которой теперь люди Харальда и Ульв одноглазый.

Готфрид говорит:

– Не думал встретить тебя на дворцовой службе, Маниак! Более тебе приличествует возглавлять легионы победоносных войск.

Маниак отвечает хмуро:

– На одного победителя всегда найдутся сто завистников и доносчиков. Но час близок, они еще узнают, с кем имеют дело.

Готфрид говорит:

– По правде сказать, и мне не повезло: герцог надумал жениться, и я езжу по всему свету, подобный свахе, но не воину. Нет ли невесты при дворе императора, достойной моего господина?

– Мало что есть достойного при этом дворе, – хмуро отвечает Маниак, – если прозвище василевса – Калафат, что значит «конопатящий корабли».

– Да уж вряд ли что найдется хуже дочери короля руссов Елизаветы, – говорит Готфрид. – Она так дика и невоспитанна, что я с гневом покинул Русь. Одно утешение, что и сватам норвежца Харальда дали от ворот поворот.

Ульв, едущий рядом, вдруг говорит:

– Врешь!

Готфрид удивленно оглянулся, потом смотрит на Маниака:

– Мне кажется, кто-то что-то сказал.

Маниак посмотрел на Ульва и сурово говорит:

– Это ты раскрыл рот, скиф, коему надлежит сопровождать меня молча, неся секиру на плече?

Ульв отвечает:

– Нет. Тебе послышалось, господин.

Как обычно, в полдень в темницу Харальда молча входит синий человек и приносит еду. И когда уходит, оглядывается на Харальда и оставляет дверь открытой.

И Харальд думает, что бы это значило; потом встает, выходит в дверь и видит синего человека, который снова оглядывается, как бы приглашая следовать за собой. И Харальд, подумав, что любая пытка будет лучше неволи, идет за ним.

Они проходят по множеству темных подземелий и поднимаются узкой лестницей. И Харальд оказывается в богатых покоях с курящимися благовониями и видит золотоволосую женщину, приходившую к нему. Она знаком отсылает синего человека, и тот уходит.

Женщина говорит:

– Я сказала, Харальд, что мы еще увидимся.

Харальд отвечает:

– Ты смелая женщина.

Женщина говорит:

– Здесь мне бояться некого: никто не смеет войти на женскую половину дворца, кроме василевса. Но он давно сюда не заходит.

И тут Харальд видит, что на ногах у женщины пурпурные туфли, которые в Грикланде носят только коронованные особы. Он поднимает глаза и спрашивает:

– Ты – царица Зоя?

Женщина грустно улыбнулась и отвечает:

– Так еще именуют меня, объявляя царские указы. На деле мы равны с тобою, мой дом – та же темница.

Харальд говорит:

– Это мне странно. Ты усыновила незнатного Михаила Калафата и возвела в сан царя. Разве он не должен быть благодарным тебе?

Зоя говорит:

– Увы, вот его благодарность. Пять поколений мой род владел престолом. Сам великий Василий завернул меня, только родившуюся, в пурпурные пеленки, говоря: «Властвовать тебе долгие годы, дитя, рода нашего побег и царской власти прекрасный образ». И вот перед тобой – не багрянородная царица, а всего лишь одинокая женщина, удаленная от престола и запертая в гинекее.

Харальд выслушал ее и говорит:

– Выходит, мы одинаково должны благодарить Михаила.

– Не одних нас с тобой унизил Калафат, – говорит Зоя. – И как мне ни горько, не минует его кара небес.

Она возвела глаза к небу и прошептала молитву, потом глядит на Харальда и говорит:

– А ты еще более красив при свете дня. Сядь сюда, пей вино и ешь, – указывает она на стол, уставленный яствами, а сама продолжает рассматривать Харальда. – Холод и сырость подземелья сделали бледным твое лицо, но от этого оно стало только прекраснее.

Зоя садится рядом с Харальдом, и Харальд чувствует, как жарко ее дыхание.

– Хочешь быть свободным? – вдруг спрашивает она.

Харальд допил вино и говорит, помолчав:

– Смотря что попросишь за это, царица.

Зоя печально отвечает:

– Если бы я могла просить то, чего хочу. Но я знаю, сердце твое принадлежит той, чей лик на твоем парусе.

И она встает и отходит к окну.

– Зато враг у нас один, не так ли? – говорит Зоя. – На службе у Калафата много твоих соплеменников, последовавших за тобой из Иерусалима. И когда свершится неминуемое, не будет ли справедливее, если варяги обратят мечи против тирана? Они послушают тебя, если ты прикажешь.

Харальд говорит, обрадованный:

– Ты поможешь мне увидеть моих друзей?

Зоя отвечает:

– Еще кое-что я могу в этой стране.

Харальд говорит:

– Ты добра ко мне, царица, и я отплачу тебе добром.

Зоя говорит:

– Тогда и пробьет час нашей свободы. А теперь иди.

Она хлопает в ладоши, и из двери появляется синий человек.

– Стой, – говорит Зоя и подходит к Харальду и снова, не отрываясь, глядит в его лицо: – Ты похож на Ахиллеса, у того тоже были голубые глаза и волосы цвета льна.

И она дотрагивается рукой до волос Харальда и медленно проводит по ним рукой.

– Ступай, – говорит Зоя, и Харальд уходит.

Теперь надо сказать о Феодоре-живописце. Он жил в Миклагарде, в предместье святого Мамы, где жило много тех, кого греки именуют варварами, и жилище его было убого.

В варяжскую стражу Феодора не взяли по его тщедушию. Не был Феодор ни кузнецом, ни горшечником и иных не знал ремесел, на которые здесь был спрос; паче же не был купцом, кои здесь были чтимы так, что дома и съестные припасы получали от конунга бесплатно, как и право мыться в термах.

До темноты Феодор бродил по Миклагарду, любуясь его храмами и руинами языческих капищ, откуда приносил к себе кусочки белого мрамора, оставшегося от колонн, некогда украшавших эти капища.

В остальное время Феодор слушал в корчмах россказни мореходов о людях дальних стран, которые имели тело людское, а лицо львиное, о трехглазых киклопах ростом в сорок локтей – и посмеивался, потому что и сам немало плавал по морям.

Своим же ремеслом Феодор кормиться не мог, ибо множество было в Миклагарде живописцев и мозаичников, хоть и не лучше Феодора, но имеющих мастеровое клеймо, которое стоило немалых денег.

Но вот чем кормился Феодор: из принесенных кусочков мрамора он резал небольшие подобия нагой женщины, именем Венус, которую иногда находят в земле греки, и тайно продавал на базаре распутникам, охочим до таких вещей.

И вот он однажды складывает свой товар в мешок, чтобы идти на базар, и тут к нему входят два греческих воина, и один спрашивает:

– Твое имя – Феодор?

Феодор говорит:

– Имя мое. А товар не мой, первый раз вижу.

Но воины не хотят дальше слушать и тащат Феодора с собой, а Феодор вырывается и кричит:

– Каюсь, мой товар! Но все от бедности моей и нищеты, сжальтесь над убогим, люди добрые!

И все оборачиваются на них, тогда воин затыкает рот Феодору перчаткой, и Феодор только громко мычит, а его ведут дальше.

Его приводят в некое подземелье, и здесь вынимают перчатку изо рта, и толкают за тяжелую дверь, и дверь закрывается. Феодор бросается к двери и вопит:

– Грешен, непристойное вершил! Вот крест – утоплю идолов в море, а за грех любое покаяние приму.

И тут он слышит:

– Успеешь еще покаяться, Феодор.

Феодор оглядывается и видит Харальда.

И они радостно обнимаются, и Феодор говорит:

– Да гори оно теперь огнем – покаяние, с тобой и к чертям не страшно. Вот уж честь так честь – с самим Харальдом сесть! Теперь – хоть в ад. Одно жаль: ваять я только что наловчился! Вот ремесло, что там живопись!

И он достает из мешка свою Венус, но видит, что Харальду мало до нее дела, и стихает.

Харальд спрашивает:

– Феодор, не было корабля из Гардарики?

Феодор отвернулся и отвечает:

– Нет, давно с Руси ничего не слыхать.

Но Харальд видит, что Феодор лукавит, берет его за подбородок и поднимает лицо:

– Правду говори!

Феодор сник и говорит:

– Был корабль, Харальд. – И молчит.

– Говори! – трясет его Харальд.

Феодор отвечает:

– Чего говорить – отказала Елизавета купцам, а что с твоим золотом – не ведаю.

– Сам слышал? – говорит Харальд.

– Ульв слышал одноглазый, – отвечает Феодор, – и нам рассказал.

Харальд отпустил Феодора, и отошел, и затих.

Феодор говорит:

– Да ты не печалься. Главное, что мы снова вместе в Царьграде. Я тебе вот что скажу: неспокойно в городе, народ мутится против Михаила. Глядишь, все скоро переменится, выпустят нас, погуляем еще по свету!

Харальд как бы очнулся и говорит:

– Выпустят тебя сейчас.

Феодор молчит, удивленный, а Харальд дает ему тонкий свиток.

– Ульву передашь приказ, – говорит он. – Прочтешь ему сам, никому не доверяя. А на словах удостоверишь, что письмо от меня.

Феодор кладет свиток за пазуху и кивает:

– Все исполню, что велишь.

Здесь снова появляются воины и без лишних слов уводят Феодора с его мешком. А Харальд остается один и садится на скамью.

И долго он сидел так в печали, а потом сказал вису:

 
– В распрях костров кольчуги
Раны мои обмывая,
Дева на белом коне
Скакала со скальдом рядом.
Липа льна умерла…
Надежду губитель стали
Отнял у скальда навеки,
Смерть положив уделом.
 

Тогда женский голос отвечает ему:

 
– Как овцы мы проводим жизнь, неведая,
Какой конец нам Зевс готовит каждому,
Ждет радости, а кто – в сей миг и час.
 

И Зоя подходит к Харальду и опускается перед скамьей на колени, как низкая родом.

– Ахиллес вершил свои подвиги, – говорит она, – ради той, кому они не любы, мне же люб Ахиллес, но не его подвиги.

Она берет руки Харальда в свои и целует. И Харальд сидит, словно каменный, потом трогает волосы Зои, проводит по ним рукой и говорит:

– А они и вправду у тебя подобны огню…

(Далее следуют три листа рассуждений переписчика об общем упадке нравов, которые опускаем. – В.В.)