Текст книги "Леди GUN"

Наступила новая эра – эпоха расцвета империи Бейсика. Бейсик доминировал в Москве, но борьба продолжалась. Началась война за филиалы.

Скоро настала очередь Крыма. Московские конкуренты распрощались с надеждой заполучить этот райский уголок. Их смущала государственная принадлежность полуострова. Но для Бейсика не существовало границ и таможен. Он всегда следовал сообразно собственной логике. А ему представлялось, что ситуация в Крыму благоприятна для его планов. Бейсик располагал достаточной силой, чтобы влиять на политику. Его усилия были одобрены поддержкой деловых кругов, рвущихся на неосвоенный рынок.

Проведя конфиденциальные беседы с рядом ведущих политиков, банкиров и предпринимателей, он сделал вывод: Крым стоит того, чтобы им заняться. Он начал действовать с дальним прицелом… Сегодня Крым в составе Украины, а завтра, глядишь, и нет. Примерно так обстояли в Крыму дела в начале 90-х…

Бейсик установил контакт с крымскими боссами. В Крыму довольно самостоятельно правили дядюшка Цезарь в Севастополе и симферопольские братья Каблуки. Они не стали пренебрегать предложенной Бейсиком дружбой и сотрудничеством в области финансового капитала и курортного бизнеса. Для крымчан дружба с Москвой была козырем в рукаве при плохой карте.

Цезарь, к примеру, не скрывал своей проблемы от Бейсика. Карта у Цезаря действительно не шла. Нельзя сказать, что все складывалось из рук вон плохо. Обычные внутренние неурядицы. Отчасти он сам был виноват, хотя, дабы втереться в доверие к Бейсику, он заявил, что больше страдает от вмешательства извне.

Цезарь говорил Бейсику то, что Бейсик хотел услышать. Заигрывая с москвичом, он ненавидел его всеми фибрами души, так же, как тех, кто лез в его вотчину из Киева, Донецка и с Кавказа. Хитрость заключалась в том, чтобы стравить львов и наблюдать за ними с безопасной ветки. Однако соперничать в коварстве с Бейсиком изначально было небезопасно.

Разведка Бейсика и на этот раз сработала четко. Источник проблем обнаружился быстро. Знакомство с врагом произошло заочно. В борьбе за сферу влияния столкнулись два гиганта. С одной стороны это был Бейсик, с другой – Елена Родионова. Эта борьба была чем-то вроде локального конфликта, но территориальные споры выходили за рамки государственного менталитета. Сцепились два монстра преступности. Его сопернице пока было невдомек, кто развязал войну. Ее неведение было на руку Бейсику. Он затеял большую игру, которая стоила свеч. Речь шла о территории, по площади превышавшей Сицилию, о курортах Южного берега Крыма, где в свое время выстроили для себя шикарные дачи руководители СССР.

* * *

Два шустрых сорванца лет пяти в цветастых шортиках драли друг другу чубы в песочнице. Малыши не поделили совок. Девочка со сползшим набок бантиком вначале не обращала на мальчиков внимания, Машенька была занята уничтожением муравейника. Сымитировав свистом падение авиабомбы, она топнула напоследок ногой, задавив с десяток муравьев. И тут решила оставить ненадолго свой безжалостный геноцид насекомых. В песочнице разворачивались события куда интереснее. Она подбежала к драчунам. Толька из пятой группы, малыш покрупнее, держал перевес. Бориска сопротивлялся из последних сил. Но по всему было видно, что Толик вот-вот повалит его на землю. Так и случилось. Толька коварно подставил ножку, и его соперник рухнул в песок. Но на этом поединок не закончился. Толька имел намерение положить Бориску на лопатки, чтобы раз и навсегда поставить точку в споре о совке. Предмет разногласия торчал в песке неподалеку от дуэлянтов.

Девочка не видела, из-за чего подрались мальчишки, но симпатии ее были на стороне Борьки. И дело тут было не в жалости к менее сильному. Просто Борька дарил ей иногда жвачку, а у Тольки не выпросишь даже драного клочка изоленты.

Девочка, недолго думая, схватила совок, зачерпнула добрую горсть песка и швырнула песок Толику в лицо. Но слегка переборщила. Не увернулся от попадания и Бориска. Оба мальчугана заорали от жгучей рези в глазах и зарыдали в унисон, забыв о незаконченном разбирательстве.

К детишкам уже бежал их воспитатель, Михаил Иванович. Эх, разве уследишь за двумя десятками сорванцов! Опять напакостили, натворили чего-нибудь и подрались. Михаил Иванович, уже немолодой, слегка сгорбленный дядечка в мятой белой панамке с козырьком, вмиг выяснил, что произошло. Ребятня любила своего доброго воспитателя. Сразу нашлись очевидцы. Несколько малышей наблюдали за дракой с мачты деревянного кораблика, установленного в центре игровой площадки детского садика. Пацанва не оказалась рядом с драчунами лишь потому, что играла в пиратов. Зато все видела.

Их капитан Сильвер, пятилетний Женька, который в воображаемую подзорную трубу первым увидел происходящий инцидент в песочнице, скомандовал:

– Курс на драку! – И мальчишки, пересилив любопытство, подчинились. Игра так игра. Они представляли, что плывут к месту потасовки. Представляли точно так же, как крохотная Надюшка, сидящая на чугунной лошадке, представляла, что скачет к песочнице верхом. Она озвучила конский галоп: «Тык-дык, тык-дык, тык-дык».

Детишки окружили Михаила Ивановича, Женька был рад похвастаться своей осведомленностью о произошедшем между Толиком и Борькой конфликте, не забыв вставить в свой рассказ собственное мнение о том, кто из претендентов имел больше прав на этот совок. Надюшка тоже все видела, но вредные мальчишки не давали сказать ни слова. А ведь ей так хотелось тоже что-нибудь рассказать. Надюшка нашла что добавить:

– А Маша муравьев давила.

Она во всех красках рассказала, как Машенька разрушала муравейник.

Перед воспитателем нарисовалась полная картина того, что случилось в песочнице. Мальчики перестали реветь, резь в глазах прошла. Они стояли понурив головы, ожидая, что последует наказание. И теперь им было все равно, что злополучный совок держит в руках Машенька.

– Разве можно драться из-за такой ерунды? – причитал воспитатель. – Когда вы научитесь уступать друг другу? Вы что, думаете, все споры надо решать с помощью силы? Если бы взрослые поступали так, уже давно была бы война. Опять ты, Толик, ищешь кого послабее. И так знают, что ты мальчик крепкий. Зачем тебе постоянно доказывать свою силу, выставлять напоказ свои мускулы? Уважение так не зарабатывают. А вот если бы ты, Толик, уступил, отдал совок Бориске, представь, как бы все удивились. Вот, сказали бы, какой у нас Толик справедливый. Как он хорошо поступил. Так заслуживают авторитет, а не с помощью кулаков. А ты, Мария? – Он пожурил девочку. – Они хоть пацаны, а ты же девочка, будущая девушка, хочешь врачом стать, как мама, людей хочешь лечить, а сама муравьев убиваешь. Как ты можешь? Ведь они же живые, они же тоже жить хотят. А ты над живыми существами экспериментируешь, поступаешь, как фашисты в концлагере.

– А красные муравьи плохие. Это черные хорошие, – попыталась сквозь слезы оправдаться Машенька.

– Кто тебе сказал такую глупость? Все муравьи пользу приносят. Им природа жизнь дала, а ты эту жизнь отнимаешь. Кто тебе дал право решать, жить этим мурашам или нет? Почему ты такая жестокая? Обрадовалась, что они беспомощные, а если придет какой-нибудь великан и будет тебя давить своей огромной ступней? Как ты этих муравьев. Тебе это понравится? Жестокость порождает жестокость.

Девочка плакала навзрыд.

Михаил Иванович еще долго мог философствовать в этом роде, поучая малышей. Но вдруг он заметил, что возле калитки остановился перламутровый «Порше». Из него вышел высокий, элегантно одетый мужчина в ярко-красном галстуке. Михаил Иванович узнал этого человека. Этот человек приезжал к нему всегда, когда Бейсику требовались его услуги.

«Придется сегодня оформлять отпуск без содержания», – подумал Михаил Иванович.

– Ну все, ребятки, прогулка закончилась, всем мыть руки перед обедом.

Толик и Бориска побежали первыми. Они были рады, что дядя Миша забыл их наказать.

Киев. Украина

Самолет «Ту-154» совершил посадку в бориспольском аэропорту Киева. По трапу спускался немолодой, слегка сгорбленный человек. На нем был щегольской бордовый костюм. Кипенно-белый воротничок его рубашки стягивал модный зеленый галстук, пристегнутый к рубашке вычурной заколкой, пальцы сжимали ручку кожаного кейса с цифровым кодом. В этом человеке трудно было узнать воспитателя детского садика в белой пожеванной панамке. А ведь это был тот самый дядя Миша, наемный убийца Крюк, получивший заказ Бейсика.

Он сел в такси. До Киева тридцать километров. Адрес на Крещатике водиле знать не стоит. Добросит до центра, и ладно. Придется прогуляться пешочком до снятой заблаговременно квартиры. Там все необходимое для исполнения контракта…

Севастополь. Крым

С размаху метнув увесистый шар в выстроившиеся кегли, Цезарь вновь уселся в шезлонг. Шар с грохотом покатился к стройному ряду и, ударив по нему хлестким шлепком, снес все кегли до единой.

– Страйк! Как всегда, твоя взяла, – пробормотал коренастый тип, бритая голова которого была посажена на бычью шею. Не сказав больше ни слова, мордоворот подал Цезарю большое махровое полотенце и устроился в соседнем кресле. Этого человека звали Ваня Хватов, он был известен как рэкетир, работающий на Цезаря.

Глядя со стороны на Хватова, можно было подумать, что его сморщенный лоб и нахмуренные брови – свидетельство работы мысли. Но сейчас на Хватова со стороны смотрел только Цезарь. А уж Цезарь-то знал, что Хватов не думал сейчас ни о чем. Да, Хватов обладал редкой способностью ни о чем не думать в присутствии дядюшки Цезаря, потому что знал: за него думает папа.

Цезарь, отпив глоток апельсинового сока, раскрыл газету, затем оторвался от нее и бросил изучающий взгляд на своего верного пса, имеющего на все случаи жизни одно выражение на плоском лице, которое навечно утрамбовал бокс. Цезарь не собирался отдавать распоряжение, ему хотелось поговорить о том, что его волновало…

Цезарь не боялся делиться с Хватовым самым сокровенным. Он ему доверял. Доверял потому, что Хватов был своеобразным собеседником. У этого крушилы в ушах помещалось сито, сортирующее слова Цезаря на приказы, которые надлежало выполнять, и не обязательную для усвоения информацию, которая вылетала из его головы сразу. В этой сортировке Хватов преуспел за долгие годы работы на папу. Что касалось мыслей, не связанных с работой, то они не пестрели ассоциациями. Нельзя сказать, что мозг Хватова был полностью обделен воображением. Но бесспорным являлось то, что нормальным состоянием мыслительного процесса Хватова в периоды, не занятые делом, был тупик. Цезарь дорожил столь ценным человеком. Скорее Хватов был роботом, чем дегенератом. Свое дело он знал.

От Хватова и не требовалось быть компанейским парнем, умеющим поддерживать разговор. С него требовалось малое – сконструировать хотя бы одно предложение точно в ответ на любой вопрос папы. Папе Хватов отвечал всегда, с каким бы напряжением мысли это ни было связано. То, что он произносил в ответ, имело, как правило, подлежащее и сказуемое. Составление второго и тем более последующих предложений давалось Хватову с трудом. Поэтому он предпочитал отвечать односложно. И по этой же причине практически ни с кем, кроме босса, не общался, отчего прослыл молчуном.

Когда шевельнулся рубец на правой щеке Цезаря, Хватов понял, что папа будет говорить, а значит, он будет слушать.

– Убийство по заказу в Москве стоит от пяти до пятидесяти тысяч, в зависимости от персонификации мишени. – Он отложил газету. – В Киеве наверняка столько же. Что скажешь? – обратился он к Хватову.

– Только скажи – загоню в могилу любого бесплатно, хоть в Киеве, хоть в Москве, – отозвался Хватов.

– Ваня, нам суетиться ни к чему. Пусть все произойдет само собой, так, как должно быть. Даже если будет наоборот. Лишь бы не было войны в Крыму. Пусть Бейсик прикончит сучку в ее собственной берлоге. Или она его. С победителем мы договоримся. А то лезут скопом, спасу от них нет.

– Да уж, слетаются, как мухи на говно, – покачал головой Хватов.

– Да пусть слетаются. Бог с ними. Они нам свою копеечку иметь не мешают, надо просто все по-человечески решать, по-христиански. Я, ты знаешь, Арсена не любил, дурно себя вел, не спрашивал у меня добро. Но шлепнул-то его все же не я, а киевляне. Однако она меня даже в известность не поставила. Выходит, она меня в грош не ставит.

– Может, отрядить Бубу в Киев на гастроли? – насупившись, пробурчал Хватов.

– Ваня, Ваня, ты, я гляжу, лихач, ну, тогда сходи заодно в погребальную контору, закажи катафалк для нас с тобой. Вступить в прения с Родионовой – все равно что объявить войну Украине. Если хочешь, я закажу тебе место в севастопольском эфире для объявления войны.

Казалось, даже складки на лбу Хватова приняли очертания вопросительного знака.

– Тут, брат, политика. Открой свои глаза. Этот Шарун с первого своего шага дул в одну дудку с представителем президента, ему на все зеленый свет. Лицензия на вывоз цветных металлов – пожалуйста, акционировать центральный универмаг – можно, выкупить двести га городских угодий с постройками – а как же. Нет, браток, об этот орешек пусть Бейсик свои зубки ломает. Наше дело – нейтралитет. Мы никому не мешаем, всем улыбаемся, живем потихоньку, занимаемся легальным бизнесом. Ну и так, между делом, собираем дань с лоховистых. Это твое направление, Ваня. Сейчас тебе полегче будет. Молодняк мы прищучим. Кого – мы, а кого – и не мы. Кстати, сходку в Ялте ты откроешь, сынок.

– Я? – поперхнулся Хватов.

– Кому, как не тебе? Ведь ты теперь, Ваня, хозяин в городе. Тебе и спич толкать, – ухмыльнулся Цезарь. – Привыкай.

– А что говорить-то? – запаниковал Хватов.

– Начнешь с того, что предложишь всем встать. Почтить минутой молчания память трагически погибшего Арсена. Ну а дальше что посчитаешь нужным. – Цезарь зевнул, что означало окончание разговора.

Сортировочная в ушах Хватова определила последние слова папы в разряд приказа. До сходки оставалось не так много времени. Ночью перед сходкой Хватов будет сочинять спич. Сочинять не один, он отберет трех человек, самых смышленых из своих громил. Вариантов текста будет предлагаться множество, но нужно будет остановиться лишь на одном. Хватов утвердит текст, состоящий из десяти предложений, и будет долго заучивать его наизусть. Всю ночь он не сможет уснуть, его будет тревожить одна-единственная мысль: понравится ли его спич папе?

* * *

Цезарь долго думал, прежде чем отвел себе незавидную роль Труфальдино, мечущегося меж двух хозяев. Хозяев? Да нет, конечно, нет. Цезарь был сам себе хозяин. И лишь потому, что его поджали внутренние распри в своем хозяйстве, он прикинулся сговорчивым. Цезарь хотел навести порядок, но он с одинаковым настороженным прищуром смотрел и на москвичей, и на киевлян. Для него и те, и другие были чужаками.

В памяти Цезаря были свежи воспоминания о том, как совсем недавно его пытались сковырнуть, пугая Москвой. Был звонок из Белокаменной, шуганули: рот закрой!.. Благо, разобрался с молокососом, наказал щенка, доказал, что настолько прирос к трону, что тщетны любые попытки его подсидеть. Цезарь тогда немало поволновался. Тот звонок навел шухер на душу. Он вычленил из этой истории главный вывод – с Москвой надо дружить. Дружи, но не прислуживай. Так будет спокойнее. Но в разрешающемся конфликте он мог стать заложником обстоятельств. Парни из Киева были такие же серьезные, как и москвичи. А его окоп волею судьбы был вырыт в самом центре предполагаемого поля битвы.

Был способ не превратить окоп в воронку – не высовываться вовсе. Но это равнозначно добровольному отречению от престола. А вступать в конфликт третьей силой влекло за собой одно из двух – либо ссориться с Киевом, либо препираться с Москвой. И то, и другое Цезарь посчитал величайшей глупостью, на которую мог отважиться только дождавшийся роковой минуты член клуба самоубийц. Цезарь хотел пожить. И поэтому пошел другим путем. Меж двух огней он выбрал стратегию ласкового теленка.

* * *

Сейчас, когда в воздухе запахло порохом, Цезарь с особой болезненностью осознавал утрату своего былого могущества, непререкаемого и неоспоримого. Сынки, которые работали раньше на него, оперились, сколотили собственные бригады и заботились теперь лишь о том, как бы не переборщить с почитанием своего бывшего папы.

Цезарь поднял их всех. Все они начинали под его крылом. Но Цезарь никогда не был сторонником диктата. И вот к чему привела его лояльность. Он должен был предвидеть людскую неблагодарность. Молодые завели свои дела. Цезарь воспринял это как должное, как понятное человеческое стремление к обретению самостоятельности и не ставил им палки в колеса. До тех пор, пока не стало очевидным, что сосунки стали забываться.

Молодые выпендривались друг перед другом, состязаясь в своей независимости от папы, они верили в себя и уже сомневались в силе папы, их глаза затуманил собственный гонор, азарт помутил их разум.

Нельзя сказать, что не было проку в их нахрапе. Весь средний бизнес просил «крыши» у молодых. Дельцы считали, что у Цезаря и так дел по горло, да и далеко было до его бунгало. Далеко и страшновато. Об этой вилле на скалистом уступе ходили легенды, на ее фронтоне было выцарапано: «Здесь ломают позвоночники». А эти стриженые бандюги, демонстративно свирепые, все же выглядели по-свойски, воспринимали шутки и не гнушались низов, каная под друзей, а не под покровителей. Они всегда крутились под боком, поближе к массам. И они представляли собой силу, вполне автономную, так как не боялись критиковать самого дядюшку Цезаря. Кто же откажется от «дружбы» с шайкой мордоворотов?

Цезарь из всего мог извлечь выгоду. Его устраивало, что Арсена рубанули киевские гастролеры. Если бы это не сделали киевляне, он бы сам что-нибудь придумал. Арсен посягнул на его власть в городе. А так все складывалось как нельзя лучше. Все достаточно быстро переигралось.

Будучи мобильным в поступках и их морали, Цезарь повел себя неожиданно даже для своего окружения. Он не стал утихомиривать жаждущих мести громил Арсена, смекнув, что Бейсик, возможно, подумает: именно он, Цезарь, не дает киевлянам жизни в Крыму. В то же время Родионова в Киеве будет наверняка знать, что Цезарь тут ни при чем.

Пусть Родионова доконает группировку Арсена. Единственное, что он может сделать для этих ублюдков, так это выразить им свое «искреннее соболезнование по поводу безвременной кончины его друга и партнера», хотя… Быть может, они сгодятся в качестве «солдатов» и для его «гвардии»? Ну уж нет, у него своих ртов хватает. Но неблагодарная работенка для этих бездельников всегда найдется…

Дядюшка Цезарь теперь не претендовал на роль папы. На правах старшего и наиболее опытного он был папой.

Южный берег Крыма. Ялта

«Тарас Шевченко» пришвартовался в морском порту Ялты. Ялтинские участники организованной Цезарем встречи прибыли первыми. Приглашены были только двое самых богатых ялтинских дельцов – Иван Мохов и Савелий Петренко, Мох и Педро, которые держали в своих руках почти все туристические фирмы, в том числе и крупнейшую в Крыму – «Ялта-тур». В последние годы эти двое целиком погрязли в ворохе бумаг, въездных виз, загранпаспортов, таможенных деклараций, сознательно оградив себя от своего прошлого занятия – торговли живым товаром в крупнейших вилайетах Турции.

Из Керчи приехал Аркадий Матвеев по кличке Матвей. В отличие от элегантно одетых и сверкающих матовым загаром ялтинцев, Матвеев был мужиковат. В лице Матвеева дядюшка Цезарь имел надежного союзника, который полностью разделял показную точку зрения Цезаря о недопустимости влезать в крымские дела людям со стороны. Больше всего Матвеев боялся, что может объявиться кто-то проворнее и похитрее его, кто наложит лапу на контрабандный ввоз бензина из Новороссийска.

Следующим подкатил «Вольво-940» цвета «дипломат» Станислава Вольского, малость согнутого, со впалыми щеками, седыми висками и тонкими черными усиками. Это был весьма образованный человек, в свое время окончивший юрфак Московского госуниверситета.

Заслугой Вольского было финансирование разведки нефтяных месторождений в Крыму. Он заключил контракт с американцами на бурение первых скважин. Крымская нефть по своему составу превосходила каспийскую. Но ее было мало, на всех не хватит. Так что Вольский очень опасался, что на полуострове могут появиться нежелательные конкуренты. Вольский был ярым сторонником независимости Крыма. Наверное, еще и потому, что с такой же опаской он смотрел и в сторону России. Нефтяной промысел в Крыму был его детищем, и отдать свое дитя в чужие руки… Нет. Вольский не сделал бы этого, даже если бы ему пообещали золотые горы. Он знал цену подобным обещаниям. Цезарь уважал Вольского, и не только за его образованность, но и за его позицию, а еще потому что уважал слово «нефть».

В качестве свадебного генерала Цезарь задействовал адмирала. Правда, в отставке. Вице-адмирал Рыбкин стал состоятельным человеком еще в допутчевый период. Будучи заместителем командующего Черноморским флотом по тылу, Рыбкин изящно прокрутил миллионную сделку с полудюжиной списанных кораблей, отбуксированных в Индию. Ржавые посудины были проданы индийским «друзьям» как металлолом. Но на флотские счета капнула лишь крохотная дождинка обильного ливня, которым была скреплена сделка. Финансовый дождь и в этот, и в последующие разы орошал другие счета и способствовал процветанию созданной под благовидным предлогом социальной защиты воинов, уволенных в запас, фирмы «Мор-Инвест». Перед Рыбкиным же уже не стояло проблем, чем заняться на гражданке. Цезарь в зародыше разглядел неиспользованный потенциал высокопоставленных расхитителей флотского имущества.

Если бы художник блуждал в поисках образа, олицетворяющего неподдельное счастье, то стоило бы ему взглянуть на сияющее лицо гостя Цезаря из Феодосии, человека в годах, Тараса Ступака, творец, не раздумывая, взметнул бы кисть и запечатлел на полотне портрет счастья с натуры. Ступака переполнял наплыв чувств. Он предвкушал, как отразится на его авторитете в Феодосии тот факт, что именно его, а не кого-то другого, удостоили такой чести – пригласили на столь значимое мероприятие. Подумать только, он здесь вместе с самими братьями Каблуками, его пригласил сам Цезарь! Можно было не сомневаться, что с доброй половиной своих знакомых в Феодосии Ступак после возвращения с этой сходки перестанет здороваться.

Ступака привел на сходку к Цезарю не туго набитый карман, не вес в уголовном мире, его бригада насчитывала лишь девять человек, которым не выдалась возможность проявить себя в серьезном деле. На счету Ступака не значилось ни одной кровавой разборки. Но он был здесь. И привело его сюда… верноподданничество. Он обхаживал Цезаря, когда тот гостил в Феодосии, как угодливый лакей, шустро и с улыбкой, не разгибая спины. Ступаку доставляло искреннее удовольствие встречать и провожать Цезаря. Ступак гордился, что именно он, а не его ненавистный конкурент молодой Кеша Огурцов, с которым Ступак разделил не в свою пользу город, сопровождает папу. Пусть теперь этот щенок где-нибудь обмолвится дурным словом, попробует назвать его прихвостнем.

«Пригласили не его, а меня!» – Приятные думы нежно обдували Ступака, когда он ласково трепал за ухо мраморного дога, вольготно гулявшего по палубе. Это была собака Цезаря. Кто знает, может, именно благодаря этой четвероногой псине Ступаку так подфартило. Как-то раз Цезарь прилетал на вертолете в Феодосию развеяться, прихватив с собой двух догов. Цезарь знал, что Ступак содержит в городе подпольный тотализатор собачьих боев. Папа изъявил желание, чтобы его собаки поучаствовали в спарринге с бультерьерами. Ступаку легче было провалиться сквозь землю, чем допустить, чтобы его свинорылые убийцы, эти бесстрашные гладиаторы, превратили догов Цезаря в мясной фарш. Ступак извелся, наблюдая, как доги ластятся к незнакомцам. С таким характером оказаться в яме с бультерьером означало одно – смерть. И тогда ему в голову пришла спасительная идея: бультерьерам вкололи снотворное, и, только после того как лекарство подействовало, собак стравили. Доги Цезаря вышли победителями из поединка. Дядюшка Цезарь все понял и был доволен. А Ступак был сейчас более чем доволен. Да, он поистине был счастлив.

Отозвались на приглашение Цезаря и братья Каблуки. Каблуки никогда не выезжали втроем. Одного брата всегда оставляли в Симферополе, чтобы в случае чего было кому мстить. Пригласи их Цезарь буквально месяц назад, они бы сослались на неотложные дела. Еще чего! Ему надо – пусть сам и приезжает. Но теперь Цезарь снова был в зените своего могущества. К тому же Каблуки теперь утвердились во мнении, что Цезарь примеряет на себя лавры наместника Бейсика. Бред какой-то. Этим пройдохой не удавалось рулить ни Киеву, ни Донецку. Неужто Бейсик его не раскусил? Или надо подсказать?

Каблукам было плевать, что за игру затеял конкурент. Им важно было одно: куда заведет эта игра их и претендует ли кто на их кость. Все это надо было выяснить. Вот они и решили прогуляться по ялтинской набережной и послушать, что надумал бывший егерь.

Каблуков терзало сомнение. Возможно, и впрямь ими были недовольны за медлительность. Посаженный ими президент Крыма не оправдывал надежд. Его быстро прокатили импичментом. Отделить Крым от Украины нахрапом не удалось. Зато удалось приобрести врагов в лице Беспеки, а этот хитрован Цезарь умудрялся дружить со всеми… Вот почему они были здесь. Пришлось. На время они решили затаиться, не зариться на чересчур большие проекты и стеречь свое лакомство. Так было спокойнее. Каблуки после провала сепаратистской революции и проблем с СБУ тоже перекрасились в радетелей местных устоев и теперь могли осуждать вслух Цезаря, говоря, что именно он продался москвичам.

Взаимоотношения симферопольцев и севастопольцев, извечных соперников, были, конечно, натянуты. Они не доверяли друг другу, даже побаивались. Несомненно, боялись и Каблуки. Они, слишком прямолинейные и кичившиеся собственной независимостью, небезосновательно думали, что Цезарь, этот носитель гибкой дипломатии, может по крайней нужде выписать гастролеров. Причем как из Киева, так и из Москвы. Человек от Бейсика прибыл на сходку не по их приглашению…

* * *

Голопупые девахи на высоченных каблуках разнесли на подносах коктейли. Гости уселись за белые ажурные столики, расставленные вокруг бассейна. Цезарь, Хватов, два брата Каблука и прибывший из Москвы человек Бейсика устроились за одним длинным столом. Они смутно представляли собой нечто похожее на президиум. Открыл сходку Хватов. Он сказал:

– Прошу всех почтить память трагически погибшего Арсена минутой молчания.

Все встали и застыли в скорбной позе. Но теплый морской ветерок вмиг очистил палубу от скорби, смахнув печать уныния за борт. Подмел ветерок и плоское лицо спикера. Распрямленные на мгновения от наигранного сострадания складки на лбу Хватова вновь сомкнулись гармошкой. Казалось, ветром сдуло носовой платок, сквозь который Хватов произнес первые слова. Потому что последующую свою речь он говорил совершенно другим голосом:

– Прошу садиться. Мне выпала честь открыть это собрание и выступить с речью. Я человек не красноречивый. Цицеронов у нас хватает. Но скажу одно… Раньше в Крыму были порядок и процветание, а сейчас из-за того, что у некоторых недоумков на башках повырастали короны, свой нос в наши местные дела суют люди со стороны. Они пользуются разбродом. В любом городе должен быть один папа. Тогда все будет в порядке. Один. А эти недоумки думают задницами. У них в голове вместо мозгов говно. Ну, тогда пусть запишутся ко мне в очередь. Я им просверлю в башках анус. Будет чем пердеть. Я все сказал. – Хватов опустился в кресло, пыхтя от злобы. На самом деле его злоба была всеобъемлющей. Направить ее в конкретную точку умел только дядюшка Цезарь.

Цезарь не случайно поручил именно Хватову открыть сходку. Шутовская речь этого громилы предназначалась больше для человека Бейсика. С местными Цезарь предпочитал общаться с глазу на глаз, а москвич пусть думает, что сходка носит бутафорский характер.

Цезарю понравилось, что Хватов упомянул о людях со стороны. Пусть понимают эти слова как хотят. Однако Цезарь прекрасно знал, что присутствие человека из Москвы на сходке воспримут однозначно. Несомненно, большинство подумает, что, произнося «люди со стороны», Хватов имеет в виду киевлян.

А ведь многие дельцы в Крыму считали москвичей такими же чужаками, как и киевских ребят. Но Цезарь так же хорошо знал, что хулить Москву не рискнет никто.

Цезарь увидел, как оживились гости. Все перевели взгляд на Каблуков. Братья сидели все с тем же безразличным видом. Те, кто посообразительнее, сразу смекнули, что Каблуки держат паузу. Простаки же посчитали, что они заодно с Цезарем. «Видно, Цезарь что-то посулил Каблукам, раз эти уголовники изменили своему непреложному правилу держаться особняком и вступили с ним в союз. Такой альянс несокрушим», – примерно такие мысли вторгались в головы неискушенных присутствующих, и кое-кому из гостей стало неуютно сидеть в удобных шезлонгах.

Цезарь встал, дабы разрядить атмосферу.

– Погорячился Ваня, – ласково произнес папа. – Не рассчитал децибелов. Мы здесь не для матов-перематов собрались, а спокойно пообщаться. По делу потолковать. Я благодарен вам, что откликнулись на мою просьбу приехать, оставили свои дела и семьи. Было бы лучше, если бы мы съехались таким составом просто отдохнуть от суеты, подышать свежим воздухом. Но что греха таить, отдыхать мы привыкли каждый своим узким кругом. И только общие вопросы смогли нас заставить собраться за одним столом, обменяться мнениями, выработать общую стратегию. Сообща ведь всегда легче, чем в одиночку. Еще раз спасибо, что приехали.

Цезарь сел. Он сегодня правил бал. Сходка шла по его сценарию.

– Крым – ухоженный, благодатный край, излюбленное место отдыха туристов, – сказал мафиози, представляющий Судак. – Во что его хотят превратить? В арену политической вражды, яблоко раздора между Россией и Украиной. Неужели вместе украинцы и русские не могут договориться полюбовно, сойтись на компромиссе? Могут… Ведь это же один славянский этнос, мы же православные, а не язычники, точно. Я считаю, богатые люди Крыма должны объединиться в союз, если хотите – в партию.

Выступали многие. Высказался и Вольский. Позиция этого человека была наиболее близка Цезарю. Но Цезарь не ожидал, что Вольский наберется смелости говорить то, что думает, в присутствии москвича.

– Ко мне недавно приезжали друзья из Одессы, – сказал он. – Говорят, у вас в Симферополе и Севастополе обменных пунктов, как семечек в тыкве. Понатыкали через каждые два метра. То, что киевляне наводнили Крым банками, – процесс необратимый. Хотя что, у нас своих банкиров мало? Ну да ладно, чего уж там. Места под солнцем всем хватит, но вы поглядите, что происходит. Эти банки здесь не что иное, как гипертрофированные меняльные конторы и ростовщические лавки. Где серьезное инвестирование, где развитие запущенных неперспективных отраслей? А налоги? Да что вам рассказывать? Киев буквально душит. Я считаю, оздоровление нашей экономики возможно, но при условии экономической самостоятельности. Крыму нужна государственность. Но дальше этого идти не стоит. Государственность – не этап, не запятая, после которой последует присоединение к России. Государственность – это точка.