Текст книги "Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты"

Солдатов передал из тюрьмы следующее письмо: „Это испытание мне ниспослано Богом, и я вверяю свою судьбу в Его руки. Ничто, даже сама смерть, не лишит меня честного имени. В смысле предъявленных мне обвинений по ст. 68 УК ЭССР я совершенно неповинен, ибо не об ущербе или вреде, а о пользе и улучшении жизни, об установлении человеческих отношений между людьми я всегда мечтал. Суд человечества и истории меня, безусловно, оправдает, а передовая общественность на моей стороне. Они это скоро поймут и почувствуют. А сейчас нужна очередная жертва, и я со святым сознанием понесу свой крест. Что владело мной, кроме идеалов любви и истины? А меня изображают преступником заблудшие и ослепленные люди. Они не понимают, что судят не отдельное лицо, а нарождающееся общественное явление, за которым – будущее и которое, наперекор всему, неизбежно. Не успеют истечь 80-е годы“.

В течение нескольких месяцев по их делу шли обыски и допросы в Таллине, Тарту и Риге. Число обысков достигло нескольких десятков. По крайней мере три обыска по „таллинскому делу“ прошли в Москве. Один из них – у филолога Игоря Кочеткова. В марте из Владимирской тюрьмы был перевезен в Таллин Георгий Давыдов (Хр. 29, 34). Подтвердив показания, данные им в качестве обвиняемого на следствии по собственному делу, дальнейшие показания он давать отказался. 27 мая Давыдов прибыл обратно во Владимир. В пермских лагерях был допрошен по „таллинскому делу“ подельник Давыдова Вячеслав Петров (Хр. 29). В мордовских лагерях по тому же делу был допрошен Александр Болонкин (Хр. 29, 30). Допрашивал его заместитель начальника следственного отдела Дубровлага подполковник Никитин, работающий в КГБ со сталинских времен. Из Москвы в Таллин вызывали на допрос подельника Болонкина Валерия Балакирева (Хр. 29, 30)».

Таким образом, мне стала известна подноготная ситуации с эстонскими «социал-демократами» и их русскими подельниками. Диссидентский интернационал действовал, и я ощущал себя его частью. Особенно запомнилось пророчество Солдатова: «Не успеют истечь 80-е годы…» Суд по этому делу состоялся уже осенью. Варато, пошедшему на сделку со следствием, дали условный срок, остальные участники процесса получили от пяти до шести лет.

3. Явление мастера народу
Таллин – Лангерма – Сочи, 1975–1976

3.1. Лангерма

Настоятелем храма во имя Иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость», в котором служил Йокси, был отец Николай – благообразный седовласый старец с белой бородой, внешне чем-то напоминавший известного русского художника и мистика Николая Рериха. Не чуждался мистицизма и сам отец Николай. Вероятно, именно это качество притянуло к нему Йокси, вслепую жадно искавшего руководства в том психоделическом трипе, который он собирался в своей жизни предпринять. Находясь в услужении у святого отца, он выучился читать псалтирь по-церковнославянски нараспев. Будучи от рождения артистом (в театральном кружке он занимался еще школьником, вместе с Пепи), Йокси входил в роль и начинал играть голосовыми модуляциями в духе древних канторов, рецитируя басом: «Господь пасет мя и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоея, та мя утешиста. Уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающым мне, умастил еси елеом главу мою, и чаша Твоя упоявающи мя, яко державна. И милость Твоя поженет мя вся дни живота моего, и еже вселити ми ся в дом Господень, в долготу дний»[39]39
  Псалом 22.


[Закрыть].

Однажды Йокси мне поведал, что отец Николай рассказал ему о некоем философе и йоге, проживающем где-то на хуторе под Пярну. Священник был знаком с философом и предложил Йокси съездить к последнему – если, конечно, есть желание пообщаться, так сказать, со специалистом высокого класса в вопросах потустороннего опыта. Наличием у нас в Эстонии реального йога – по словам отца Николая в Йоксиной передаче – я тут же очень живо заинтересовался и начал расспрашивать детали. Валера ничего конкретно сам не знал и предложил мне для начала вместе сходить в гости к настоятелю на чаек, а там уже выяснить, что к чему.

Отец Николай очень радушно принял нас в своем доме неподалеку от Лысой горы в Нымме. Ознакомившись с моей трансцендентальной ориентацией, он, как могло показаться, несколько скептически поглядел на меня и сказал:

– Молодой человек, знаете, вы мне чем-то напоминаете Бердяева. Вот тот тоже все метался и не мог прийти к общему знаменателю. Ваш друг Валерий, как мне кажется, сделал правильный выбор, возвернувшись в лоно матери-церкви. Все мы как блудные дети. Ну, я думаю, вы все равно не остановитесь, пока не встретите такого мистика, как Рам…

И отец Николай рассказал про человека, приехавшего сюда после войны с Запада и занимающегося с тех пор самой настоящей йогой, усвоенной от оригинальных индийских учителей! Ехать к гуру нужно было на 102-й километр по Пярнускому шоссе, до остановки Лангерма. Оттуда от большого дуба шла сельская дорога к хутору под названием Уйни.

– Возьмите побольше еды, – напутствовал нас отец Николай, – у философа совсем нет денег, и все гости привозят продукты с собой.

На следующий день с утра пораньше мы с Йокси вышли на Пярнуское шоссе ловить попутку на 102-й километр. Прошли от черты города до столба с отметкой «14», но машину так и не поймали. Дорога как вымерла. Редкая «Волга» пронесется в сторону знаменитого курорта, везя очередную семью московских бонз на отдых в оздоровительные санатории маленького эстонского прибрежного городка. Воскресенье – нелетная погода. У Йокси под конец совсем развалилась обувь, и он закопал останки ботинок прямо у четырнадцатикилометровой отметины. Как ни странно, сразу после этого перед нами остановился грузовик с кабиной на троих, и любезный шофер предложил подбросить, как выяснилось, прямо до сто второго.

Мы вышли на автобусной остановке и тут же увидели стоящий у дороги гигантский дуб: прямо-таки двойник толстовского дуба-философа из «Войны и мира». Он был густо покрыт листвой и возносился на фоне голубеющего летнего неба, словно древо мира, ввысь, к сферам чистых идей. По ту сторону к шоссе перпендикулярно примыкала сельская дорога, убегающая широкой дугой через луг с резвящимися белыми конями за опушку надвигающегося леса. Идти надо было, по словам отца Николая, километра два. Мы, очевидно, прошли намного больше, но ничего подобного срубу, описанному батюшкой, на пути так и не попалось. Наконец, подойдя к очередному хутору, я спросил мастерившего во дворе то ли грабли, то ли телегу хозяина:

– Как попасть на хутор Уйни?

Рот мужичка растянулся в дружественной улыбке:

– Так вам нужно к Михкелю[40]40
  Эстонский вариант имени Михаэль.


[Закрыть] Тамму?

– Да, именно к нему!

– Так вот же туда дорога, по которой вы пришли: туда дальше, за поворот, и там еще примерно через километр, по левую сторону дороги увидите большую каменную кладку. Это и будет Уйни-талу.

Мы прошли еще с четверть часа. Как там говорил тележник, «каменная кладка»? Вот вроде и она: стена из огромных гранитных валунов, схваченных цементом. Вероятно, остатки какого-то фундаментального строения типа стойла или мельницы. Вообще в Эстонии в то время, особенно в глубинке, было много брошенных хуторов, в том числе очень богатых прежде, отстроенных все из того же гранита, с черепичным покрытием, громадным комплексом хозяйственных построек и роскошными, хотя и полностью одичавшими, садами. Пустующие поля и пашни вокруг оставленных хозяйств были усеяны ржавыми сельхозмашинами малого калибра – запряжными плугами, сеялками, боронами: остатки кулацкой техники, брошенной, вероятно, в процессе послевоенного советского раскулачивания. Вот и здесь характерная гранитная кладка, разрушенная временем и, возможно, человеком. А чуть дальше – сад и торец приземистой избы с огромной крышей. Неужто Уйни-талу?

Не успеваем подойти к калитке, где висит почтовый ящик с фамилией жильца, как на пороге избы появляется невысокий, плотно сбитый человек с седым хайром до плеч и огромной белой бородой до пояса.

– Andke andeks, kas see on Uini talu?[41]41
  Извините, это хутор Уйне? (эст.)


[Закрыть]

– Jah, jah, õige, Uini talu! Ram Tamm[42]42
  Да-да, правильно, хутор Уйни! Рам Тамм (эст.).


[Закрыть], – представился человек, распахивая калитку и широко улыбаясь.

Мы тоже представились. Отец Николай, йога, философия… Нам все очень интересно. Хозяин, который просил себя звать для краткости просто Рамом, пригласил нас в дом.

Впервые переступив порог рамовского дома, я словно шагнул в иное измерение, причем не во сне или в бреду, а совершенно наяву, в реальности. Прежде всего меня поразила тонкая психическая атмосфера, наполняющая пространство большой квадратной комнаты, куда мы попали через небольшую прихожую. Воздух в доме казался необычайно прозрачным и тонко благоухал. Сначала я подумал, что это ладан или ароматические палочки агарбатти, но потом обнаружил, что главным источником благорастворения воздухов являлся сам Рам, тело которого излучало теплую ауру, близкую по незамутненности к младенческой.

Помимо эфирного эффекта, рамовская комната имела еще и эффект чисто оптический. Она была вся сплошь завешана разного рода изображениями и схемами, заставлена светильниками и статуэтками и оснащена спиралеобразного рода антеннами и другой оккультной аппаратурой. В красном углу размещался портрет Рамакришны, сделанный в виде репродукции с известной фотографии, ретушированной цветными карандашами. Рядом – фотография духовной жены экуменического пророка Cарады-Дэви[43]43
  Сарада-Дэви (1853–1920) – индийская святая, супруга Рамакришны Парамахамсы.


[Закрыть]. Пара была с детства обручена, но в физический брак никогда не вступала, совместно следуя путем аскезы и целибата.

Рам по-русски совершенно не говорил. Общались мы на эстонском, который Йокси понимал очень приблизительно. Я, таким образом, впервые выступил в качестве переводчика при общении мастера с русскоязычной аудиторией.

Рам немного рассказал о себе. Родился он 9 февраля 1911 года под Тарту, в местечке Элиствере, на хуторе Соэ, в эстонской православной семье сапожника Яана Тамма. Одна из его бабушек была русской. В 1933-м Рам окончил Тартускую реальную гимназию. Работал на стройках прорабом. В 1940 году, вскоре после ввода в Эстонию советского «ограниченного контингента», покинул страну, зафрахтовавшись кочегаром на шведское торговое судно. Будучи моряком, посетил Швецию, Норвегию, Великобританию, Ирландию, Францию, Испанию, Португалию. В Португалии прожил почти год, потом, через Испанию, улетел в Берлин… Там он поступил учиться в Технический университет на строительное отделение. Интересовался ядерной физикой. «Мы, иностранные студенты, держались особняком, – рассказывал Рам, – вели богемный образ жизни, шлялись по борделям и казино, играли в карты и пили с дамами коньяк». Ранней весной 1945 года фронт серьезно приблизился к Берлину. Рам не стал дожидаться Жукова и уехал из столицы рейха в баварский городок Фильсбибург.

После окончания войны проживал в лагерях ЮНРРА[44]44
  Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций (англ. United Nations Relief and Rehabilitation Administration), создана в 1943 году для оказания помощи населению в районах, освобожденных от нацистского вторжения.


[Закрыть], работал в Висбадене, Оффенбахе, Гейзлингене, Мюнхене, Штутгарте, Гамбурге, Любеке и самое длительное время – во Франкфурте-на-Майне строительным инженером в американской военной компании. Будучи гражданином уже фактически не существовавшей Эстонской Республики, Рам все время жил в Германии на правах иностранца и после войны получил нансеновский паспорт[45]45
  Международный документ для беженцев без гражданства; разработан в 1922 году комиссаром Лиги Наций по делам беженцев Фритьофом Нансеном.


[Закрыть] апатрида (лица без гражданства).

Усиление мистических переживаний привело его на путь изучения сначала западной, а затем восточной философии, в сочетании с практикой йоги. 21 ноября 1948 года, в день архистратига Михаила, своего небесного патрона, Рам пережил духовное откровение, названное им метаморфозой. С этого дня он оставил свою прежнюю работу и полностью отдал себя реализации «предела человеческих знаний и человеческих способностей». Он присоединился к миссии Рамакришны и получил посвящение в основанный Свами Вивеканандой монашеский орден Рамакришна Матх. Именно там Михаэль Тамм получил свое инициатическое имя Раматаммананда (сокращенно Рам)[46]46
  Рам рассказывал: «Когда Гаятри Дэви дала мне это имя, я ей сказал: „Это слишком длинно звучит, я предлагаю ограничиться просто Рамом“».


[Закрыть] от Шримати Гаятри Дэви[47]47
  Гаятри Дэви (1906–1995) – индийский мистик, была близка к Рабиндранату Тагору и Махатме Ганди. Под влиянием Вивекананды эмигрировала в Америку в возрасте 19 лет и стала первой женщиной в индийской монашеской общине. В знак признания ее глубокой просветленности Свами Парамананда объявил Шримату Гаятри Дэви своей духовной наследницей.


[Закрыть] – племянницы Свами Парамананды[48]48
  Свами Парамананда (Суреш Чандра Гуха Тхакурта; 1884–1940) – индийский поэт, философ, мистик, один из первых учителей адвайты-веданты в США.


[Закрыть], бывшего в свою очередь учеником самого Вивекананды. В начале пятидесятых Рам на собственные средства начал выпускать во Франкфурте-на-Майне религиозно-философский журнал Advaita-Vedanta («Адвайта-веданта»), а затем при финансовой поддержке Корнелиуса Ройтера (Атмананды) стал издателем мультирелигиозного альманаха Friede («Мир»), осуществлявшего редакционную политику в духе заветов Рамакришны: все религии истинны настолько, насколько они ведут к осознанию Абсолютной Истины.

В 1955 году Рам собрался окончательно предаться фундаментальной медитационной практике, но уже в Индии. Списавшись с друзьями, он через некоторое время получил приглашение от Свами Омкара из одного гималайского ашрама. Но по пути в Индию Рам решил посетить Эстонию, уже советскую, чтобы в последний раз повидать родственников. Советский консул в Западном Берлине заверил его, что никаких проблем с визитом не будет и дальше он сможет совершенно беспрепятственно проследовать куда угодно. Однако уже на вокзале в Минске философа остановили добдобы[49]49
  Вооруженные палками охранники во дворце высших иерархов Тибета.


[Закрыть] из НКВД, и в Эстонию он прибыл не как свободный гражданин Эстонской Республики, а в статусе принудительно репатриированного лица без гражданства.

С тех пор Рам оставался в родной Эстонии – с видом на жительство и под неусыпным надзором милиции и спецслужб. Советское гражданство он принимать напрочь отказался, писал письма протеста Косыгину, но, поскольку никакое западное государство, и прежде всего ФРГ, заступиться за него не имело никаких формальных оснований, он продолжал пребывать в невольной ссылке на собственной родине. Здесь ему тоже пришлось поскитаться, сменив несколько пунктов проживания: Таллин, Тарту, Ропка, Мярьямаа, Лангерма… К моменту нашего с Йокси визита ссылка продолжалась уже 22 года, однако Рам вовсе не производил впечатления человека, сломленного судьбой. Совсем напротив, он выглядел очень живо и оптимистично, постоянно сыпал шутками и от всей души по-детски хохотал над каждой мелочью. Более жизнерадостного человека я вообще никогда не встречал.

Мастер поддерживал отношения со многими йогами и мистиками, причем не только в пределах Эстонии или Союза, но даже за рубежом. Он показал увесистую пачку писем, украшенных марками со всех концов планеты, – многолетнюю переписку с известными специалистами в области психотроники и парапсихологии. Помимо родного эстонского, Рам владел немецким и английским языками, а также мог разбирать тексты на древнегреческом и санскрите, которые специально изучал для углубления философских познаний. По-русски он за всю жизнь выучил лишь два ключевых слова: «чай» и «давай», но пользовался ими весьма мастерски.

– Чай давай, – кивнул он Йокси и залился смехом, приглашая жестом на кухню.

Рамовская кухня представляла собой пространное, дочерна закопченное помещение под низкими сводами сруба конца XIX столетия. Посреди «зала» располагался огромный стол, уставленный термосами, чашками и покрытой целлофаном снедью. Мы вывалили сюда же собственные припасы, предусмотрительно захваченные из города по совету отца Николая. Рам подошел к электроплитке, поставил на нее котелок, бросил туда из разных пачек несколько горстей черного чая вперемешку с сухими травами и вставил штепсель в розетку. Через несколько минут пространство кухни наполнилось густым и крайне ароматным запахом.

– Давай чай? – Рам вопросительно посмотрел на нас и снова засмеялся.

За фирменным рамовским чаем, совершенно незабываемым и ныне уже легендарным, мы повели разговор, естественно, прежде всего о йоге и йогинах.

– Все настоящие йоги в мире связаны общими медитациями, проходящими в особые периоды времени, – поведал нам Рам.

– И у нас в Союзе тоже?

– И здесь тоже.

И Рам рассказал, что он поддерживает телепатическую медитационную связь с рядом йогов в Эстонии и за ее пределами. Мы с Йокси, разумеется, тут же начали его расспрашивать о подробностях, в том числе о том, что же представляет собой настоящая йогическая медитация. И Рам предложил нам после чая поэкспериментировать с этой материей, еще покрытой для нас мистическим мраком.

Мы переместились в комнату, и Рам начал с кратких теоретических объяснений:

– Медитация – это интуиция. Что такое интуиция? Интуиция, можно сказать, очень близка к телепатии, то есть ощущению на расстоянии – греческие tele и pathos. Обучить настоящей медитации можно тоже только через телепатию. Давайте попробуем!

Он задернул шторы, зажег несколько свечей и ароматическую палочку. Мы уселись в круг посреди комнаты на специальной площадке, застланной одеялами.

– Йога, – пояснил Рам, – это, как говорит Патанджали[50]50
  Патанджали – индийский философ II в. до н. э., основатель философско-религиозной школы Йоги, считается автором (составителем) знаменитых «Йога-сутр».


[Закрыть] в своих «Йога-сутрах», есть остановка вихря сознания: yoga citta vrtti nirodha. В процессе медитации йогин с помощью автосуггестии телепатирует космическое тождество себя и Абсолюта, Брахмана: aham brahmaasmi, я есмь брахман! Брахман – это ты: tat tvam asi! Во время медитации не надо ни о чем думать. Следует лишь максимально полно раскрыть интуицию, или, если хотите, подсознание. Начинаем на Ом и заканчиваем на Ом!

Мы все глубоко вздохнули и закрыли глаза.

– Yoga citta vrtti nirodha! Aham brahmaasmi! Tat tvam asi! Om! – прозвучал в звенящей тишине низкий голос Рама, словно из самого живота.

Невероятная расслаба наполнила все тело, сознание стало постепенно погружаться в некую полусновидческую созерцательность, когда из глубин психики ненавязчиво выплывают мало связанные одна с другой туманные ассоциации. Я старался, следуя совету мэтра, не цепляться за них сознанием, то есть читтой, и позволял им свободно излучаться вовне. Эти ассоциации становились все более прозрачными и через какое-то время, как казалось, совсем перестали возникать, уступив место ровному течению пустого психического потока. Откуда и куда тек этот поток, конкретно сказать невозможно. Может, это был просто поток чистого времени или чистого бытия…

На какое-то мгновение я совершенно забыл даже о самой медитации и вообще о том, что я и где я, словно в глубоком сне. Разбудил меня донесшийся откуда-то издалека низкий мягкий голос Рама: «Ом-м-м!» Это «мычание» вновь наполнило окружающее пространство живой вибрацией, а мою психику – памятью о «здесь и теперь». Открыв глаза, мы все еще молча минут пять рубились на пламя стоявшей в центре круга свечи, пока Рам наконец не заговорил. По его словам, мы с Йокси неплохо вписались в сессию. Главное, что в наших психиках он не обнаружил каких-либо зловредных блоков, которые могли бы серьезно осложнить процесс медитирования.

Рам сказал, что он чувствует психические вибрации других людей и даже может установить телепатический контакт с чужой психикой в ее целокупности. Техника такого контакта описывалась следующим образом. Рам, подобно эхолоту, давал в психику «пациента» первоначальный импульс, который затем отражался, но уже нес в себе кармическую информацию о соответствующей личности. Рам поглощал этот срикошетивший инфоимпульс своим нуль-полем, как бы позволяя волне раствориться в пустоте собственного подсознания, чтобы потом она вновь проявилась оттуда в качестве готового ответа на «запрос». Позже я убедился, что Рам действительно обладал шестым чувством, по крайней мере на гостей. В самом деле, подчас он неожиданно замирал, как бы прислушиваясь, и говорил: вот, мол, кто-то импульс шлет… Как правило, через некоторое время в дверях показывались очередные гости.

Рам также предложил нам с Йокси непосредственно проэкспериментировать с индивидуальным астральным погружением. По очереди мы прошли через следующую процедуру. Один из нас ложился на спину, вдоль линии север – юг, прямо под рамовскую психотронную антенну, представлявшую собой размещенную на потолке в том же направлении металлическую трубку в метр длиной, наполненную изнутри магнитами и спиралеобразно обвитую по всей длине проволокой. Рам садился у лежавшего в голове, а другой из нас – в ногах. Сидевший в ногах должен был непосредственно концентрироваться на Раме, как бы сообщая ему мысленно свою психическую энергию. Лежавшему, напротив, во время сеанса вообще не полагалось ни о чем думать. Рам пассами вводил лежавшего в трансовое состояние.

Я внимательно смотрел, как Рам делает пассы, стараясь все запомнить как можно лучше. Волны гнались от ног к голове, а затем на уровне лица они как бы поднимались, освобождая интуицию. В свою очередь, лежа под антенной, я ощущал под рамовскими пассами легкий вибрационный поток, мягко размывающий периферийные фиксации сознания и приводящий психику в состояние интуитивной открытости, сравнимое в определенном смысле с состоянием ожидания чуда. В какой-то момент издалека донесся голос Рама:

– Речевые центры открыты, можешь говорить…

Потом он спросил, достаточно ли глубоко погружение или, может быть, еще добавить? Мне, в принципе, хватило, а вот Йокси при каждом подобном вопросе просил добавки. Затем, находясь в трансовом состоянии с открытыми речевыми центрами, мы отвечали Раму на его вопросы касательно наших переживаний.

По завершении сеанса Рам разъяснил кое-какие детали проведенного тестирования. По его словам, главное требование в медитации – способность психики к открытию. Открываясь, психика обретает более тонкие интуиции состояния сна, некое сверхсознание (по-гречески «паранойя»). Чистая паранойя – это, в рамовской терминологии, «состояние глубокого сна без сновидений», откуда берет начало сам процесс мышления. Однако путь самосознания к состоянию чистой паранойи может быть заблокирован неким шизофреническим психополем – продуктом хронически перенапряженного бодрствующего эго личности. Крайняя шизофрения, как ее понимал Рам, – это состояние полного разрыва всяких связей между бодрствующим сознанием и сновидным подсознанием (некий модуль тотальной самоизолированной рационалистичности). Шизофренический блок может иметь различную «плотность» и «глубину» укорененности в психике. Все эти параметры Рам мог интуитивно фиксировать в процессе диагностического сканирования психополя клиента. А насколько сам Рам далеко заходил в медитациях? Как у него обстоят дела с самадхи?

– Да, я бывал в самадхи много раз! Глубокое самадхи близко состоянию клинической смерти, и поэтому его не следует практиковать в негативном социальном окружении.

Рам объяснял, что в советском пространстве достижение глубокого самадхи крайне нежелательно, ибо последствием для раскрывшейся психики будет ее непременное инфицирование на уровне подсознания шизофреническими комплексами окружающей социальной среды, которые Рам собирательно называл «социозом» (то есть социальным психозом). Он очень сожалел, что со времени возвращения в Эстонию не может полноценно медитировать – несмотря на жизнь в сельской местности в отдельном доме с весьма немногочисленными соседями в округе.

Нам с Йокси очень импонировал тот угол зрения, под которым Рам рассматривал реальность. Его разделение всех людей на два основных психических типа – параноиков и шизофреников – представлялось весьма правдоподобным, тем более что оно давало возможность творчески интерпретировать поведение практически любого человека с массой конкретных примеров. Рам дал нам пару контактных адресов и телефонов в Таллине, а еще мы договорились о регулярных совместных медитациях в определенное время суток – для поддержания общего поля всех медитирующих садху планеты.

– Участие в этом процессе – лучший учитель медитации, – сказал Рам.

Свою первую совместную медитацию мы с Йокси провели в придорожной канаве у автобусной остановки, напротив большого дуба, отмечавшего начало дороги к рамовскому хутору. Посидели, половили импульсы… Жутко понравилось. А тут и попутка!