Текст книги "Между двух братьев"

3

В классе Артём сидел возле окна, я же – в среднем ряду и чувствовала на себе его взгляд, он не давал мне сосредоточиться на том материале, который объяснял учитель. Нашу перестрелку глазами замечали учителя. Однажды словесница подняла с места Артёма и просила продолжить то, о чём она рассказывала. И что было удивительно – он почти без запинок повторил…

Артём по своей рефлекторной натуре был неисправимый мечтатель и романтик, поэтому, мне думается, лень чаше всего сопутствует таким людям. Он хотел стать путешественником, недаром его любимым предметом считалась география. Впрочем, не меньше он ценил и литературу, но вовсе не ту, которую навязывали в школе. Хотя знал любую…

Мои отношения с Артёмом длились без малого пять лет – почти до его призыва в армию. Под конец ученья в школе наша дружба перешагнула подростковый рубеж, когда страстные поцелуи могли привести к близости. Но этого я себе не позволяла, у Артёма портилось настроение.

А я так и не смогла разобраться в своих чувствах, и наши отношения продолжались: мы, то ссорились, то мирились. Я томилась в поре ожидания такой с встречи с человеком, который бы вызывал во мне бурю чувств, и я бы была полностью уверена, что тот предполагаемый человек мне только и нужен.

Но я отбросила эти глупые мечтания и стала жить спокойно, в глубине души надеясь, что моё время ещё не пришло. И оно должно прийти по велению судьбы.

Я продолжала встречаться с Артёмом, а в душе укоры совести говорили, что я его обманываю. Хотя я убеждала себя, что влюблёна в Артёма, но с какого-то времени ко мне приходила мысль, увы, я уже не уверена, что мы можем быть вместе. А ведь он по-прежнему был мне симпатичен, несмотря на его безумную ревность, которая, как я понимала, вызывалась моим поведением. И отчасти была его ответом на то, что я запретила и думать о постели…

Он относил это на тот счёт, что меня стали замечать одноклассники, как из нашего класса, так и параллельного. А ведь все знали о нашей с Артёмом дружбе, и всё равно пытались за мной приударять, что меня в душе только тешило, но я не теряла головы. Хотя не раз беседовала, то с одним, то с другим, даже не подозревая, что расширяла свой опыт общения и что в меня кто-то был уже влюблён. Разве могла я сказать Артёму, что любой девушке приятно знать, что, кроме своего парня, она пользуется успехом у посторонних.

Если Артём видел, как я беседовала с одноклассниками, он мог не подходить ко мне всю неделю, а то и больше. Я же, снедаемая гордостью, ничего ему не объясняла, почему так делала, думая, что он сам догадается…

И начинала понимать, что своим поведением обижала Артёма и первая старалась примириться. Он называл меня ветреной и непостоянной, а я, зная, что не такая, просто иногда любила его подразнить и оттого строила собеседнику глазки. Пусть не обзывает меня больше, он же сам возбуждал у меня желание делать всё наперекор. А мне же казалось, что я вела себя без заведомой рисовки и кокетства. Просто была от природы задорная, тогда как он принимал эту черту как мою игру. И в дни наших ссор я жалела, что переигрывала, не всегда оценивала реакцию Артёма, а когда спохватывалась, то просила у него прощения. Он уходил прочь, я его догоняла и кричала, что ко мне он несправедлив.

А бывало, наши отношения рвались из-за того, что находились сплетницы, которые ему передавали подробности якобы моих шалостей, а я отчаянно, чуть не плача, отрицала. А он твердил, будто бы в подъезде в дни наших размолвок, меня видели, что я с кем-то целовалась.

Эти нелепые слухи оседали в его сердце и ещё больше осложняли наши отношения. Я пыталась объяснить ему, что всё это выдумки завистников, чтобы нас вконец рассорить, зная какой он ревнивый. А мне, кроме него, никто был не нужен. И не отдавала себе отчёта, что врала и что осознала позже. Наверное, женское сердце, скрывая правду, оправданиями защищает себя. Вот и я такая же, на время мне удавалось развеять его подозрения, и тогда между нами воцарялся мир…

Но наступила время, и я решила быть искренней, какой мне и теперь кажется, я была всегда. Когда я училась в строительном техникуме, Артём готовился к службе в армии. Свободное время он проводил возле турника, по утрам бегал, в этом для меня ничего не было удивительного. Он любил заниматься спортом. Однажды Артём спросил у меня, буду ли я ждать его из армии?

– Тебя все будут ждать: и друзья, и родители, – ответила я. – А что касается меня, то, как своего парня, не обещаю…

– Да-а? – протянул он. – Ты шутишь, или уверена, что я тебе не нужен? – спросил он в оторопи, и прибавил, видя, что я молчу: – А зачем столько лет мы были вместе?

Я потупила взор, немало волнуясь оттого, что обрывала его надежду. До этого между нами случались похожие разговоры. И все они оканчивались моими сомнениями.

– Может, кому-то ты уже обещала? – спросил он, не дожидаясь моего ответа.– Ты же любишь, чтобы вокруг тебя крутились пацаны?..

– Дурак! – вспылила я в отчаянии.– Я не знаю, что будет через два года.

– Всё понятно, ты меня не любила! Поэтому с другими заигрывала. И могла бы не морочить мне голову и сказать сразу, что нам пора расстаться. Так было бы честней! Думаешь, на меня не цеплялись? Когда любят искренно, всё ясно наперёд, – убедительно произнёс он.

– Это смотря кого любить! – выпалила я и прибавила:– Ты прав, я жалею. Но я думала, что ты изменишься.

– И кого ж ты любишь? – спросил он.– Ты всегда скрывала свои чувства. А если говорила, что любишь, то себе же и врала, усекла?

– Я в себе не уверена, доволен? —ответила я.– По-моему, ты умный парень, тебе служить два года. И может, там встретишь свою принцессу…

– Так, значит, недаром ты интересовалась зрелыми мужчинами. А для меня выдумываешь какие-то варианты… – перебил он.

– И кто тебе такое наплёл?

– Сам догадался, мы с тобой как-то шли, и ты уставилась на одного высокого брюнета…

Да, верно, я смотрела на представительного мужчину, который мне казалось, знал всё, что хотел от жизни. И я подумала: «Вот такого бы мне». Артём перехватил мой взгляд. А я от него отвернулась и заговорила о каком-то пустяке, чтобы отвлечь его от того, о ком он мог подумать. В тот раз я осталась ему благодарна за то, что он не заговорил о том мимолётном взгляде. Но я знала, что тот случай оставил во мне свой след. И как после него я могла быть уверена в Артёме, когда для себя уже решила, кого мне ждать на своём пути. Но ему с ответом медлила, так как боялась за него. И потому сказала, что в нём я уверена, и замолчала, боясь причинить ему боль, хотя уже обидела его своим молчанием.

Сколько он ни просил меня быть до конца откровенной, своей мятежной душой я чувствовала, что не могу ничего ему обещать, и отвечала лишь грустной улыбкой, в которой было столько горести и раскаяния, что я предавала его. А он, принимал её за моё с ним согласие, больше не возобновлял наш тот странный разговор…

Уже прошло больше десяти лет, как я была замужем и с вершины этих лет смотрю на ту девчонку и удивляюсь, почему дружбу с Артёмом она не считала первой любовью, а просто дружбой, которая когда-нибудь заканчивается? Хотя обыкновенно считается: если целовались, значит, друг друга любили. Да, мне было с ним хорошо и нравилось его слушать. Но представить Артёма своим мужем я не могла и это почувствовала в тот день, когда он спросил, буду ли ждать его из армии.

Я оказалась перед выбором: оборвать или продолжать наши отношения? Для меня наступил ответственный момент не только за себя, но и за того человека, который всегда будет рядом. Ещё задолго до этого момента я приходила к выводу, что Артём ещё полон иллюзий и грёз, чем отличался от своих братьев, которые по-деловому смотрели на жизнь, в то время как он был далёк от требований жизни. Его богатое воображение витало в придуманном им мире, он даже точно не знал, чего хотел добиться в жизни, куда двигаться? Он не понимал, что всю жизнь нельзя только путешествовать, надо учиться или работать. Видеть мир таким, каким он есть, ему мешал романтизм, направляя его помыслы на стезю путешествий…

В старших классах он занимался в группе спелеологов, на каникулах неоднократно выезжал на Кавказ, откуда возвращался полный впечатлений о пещерах, сталагмитах и сталактитах, о чём увлечённо рассказывал, и его было интересно слушать. Но разве можно было всю жизнь лазить по пещерам, и оттого я не могла его представить своим мужем. К тому же я считала себя домашней, мой круг знакомств тогда ограничивался школой, техникумом и двором. Я мечтала о таком спутнике жизни, с которым бы в будущем чувствовала себя полностью уверенной. И вот встреча с таким человеком произошла…

4

Акима, старшего брата Артёма, в то время я знала весьма отдалённо; он тогда учился в институте на пятом курсе. Аким пока меня не интересовал, да и как он мог привлекать моё внимание, если я жила ещё полудетской жизнью, в то время как он был взрослым человеком? Когда я приходила к ним с Артёмом, чтобы вместе учить уроки, если Аким был дома, то он неизменно сидел с книгой в кресле или, стоя за кульманом, что-то чертил на ватмане. Ещё он любил что-нибудь вырезать по дереву и мастерить.

Я редко слышала его голос, казалось, он вообще не умел разговаривать. Я даже его несколько побаивалась, хотя он был, как и все Пестовы, со мной всегда приветлив и радушен. И вместе с тем от него веяло какой-то загадочностью, а пото му я считала его для себя недоступным.

После окончания техникума Антон служил в армии. Сестра Анна училась в институте, на третьем курсе она вышла замуж. К тому времени Аким уже окончил институт и ждал повестку в армию. Об этом я знала от Артёма, который прямо-таки не чаял, чтобы брат ушёл служить. Такое жгучее нетерпение объяснялись довольно просто: Аким легонько подтрунивал над младшим братом из-за того, что тот несерьёзно готовился к жизни. После школы, несмотря на то, что он хорошо учился, Артём не думал поступать учиться ни в институт, ни в техникум, чем я была удивлена. Ведь он хорошо учился и вдруг пошёл на курсы монтажников по строительству крупнопанельных домов.

На мой вопрос, почему бы ему не поступить на филфак, ведь у него проявлясь способности к творчеству, он с печалью в голосе ответил:

– Способности – это ещё не талант.

В том, как он убеждённо ответил, я находила причину этому не в лени, а в личной драме. Создавалось впечатление, что он уже всё узнал, всё постиг, и у него больше ни к чему не лежала душа. Я задумалась, не болен ли он каким-либо душевным недугом? Но об этом остерегалась у него спросить, хотя и так было ясно, что с такой глубокой апатией к учёбе трудно что-то достигнуть. Я пыталась его разубедить, что он чрезмерно строг к себе, в нём сокрыто дарование к языку и литературе, но он умышленно не давал ему выхода.

– Артём, ты к себе жесток, любой талант можно развивать…

– В своё время мой отец пытался стать архитектором, но выше прораба не поднялся. В моём возрасте Пушкин сочинял великие стихи. Я же только рифмоплёт…

– Разве обязательно быть поэтом, можно стать учителем или прорабом.

– Да какой из меня учитель? Педагог человек твёрдый, я же, подобно ртути в термометре, не знаю своей постоянной отметки. Ничего, до армии покручусь на стройке, а там будет видно…

Время бежало, я училась в строительном техникуме на предпоследнем курсе. Артём прибежал ко мне домой весь сияющий и возбуждённый:

– Пошли! – выпалил он, и потянул меня за руку. Я растерялась и не могла сообразить, куда он меня тащит.

– Зятёк, отстань от неё? У Жанки скоро экзамен! – прокричала моя мать, выйдя из кухни. Она уже привыкла к Артёму, как к своему будущему зятю.

– Ты объясни, что случилось? – спросила я весело, так как его настроение передалось и мне.

– Сегодня в обед из армии братан прикатил, а меня за тобой послали. Идём же скорей, у нас гости собрались…

Вот тогда я и увидела Акима как бы новым взглядом, я бы добавила – совсем взрослым.

Помню, в дверях мы с ним чуть было не столкнулись, произошла небольшая заминка. Аким, при виде меня, опешил и, давая мне пройти в зал, даже извинился. Его серые глаза под стёклами очков в изумлении замерли на мне:

– Вы?.. Вы такой стали? – он пролепетал сбивчиво, его взгляд проникал в мою душу приятным холодком, но мне как-то вдруг стало жарко. Я растерялась, чувствуя, как от волнения горят мои щёки, напрасны были мои усилия поднять глаза…

Скоро гости уселись за праздничное застолье. Аким был в светло-сером костюме. Его импозантный облик излучал молодое мужское обаяние, которое распространяло душевное тепло. Мне вдруг стало так неизъяснимо хорошо, будто это незримое излучение согревало меня, и было адресовано только мне одной. И одновременно в этом нимбе очарования растворился образ Артёма. Для меня он терял свой прежний интерес, что без сожаления я ощутила это в душе.

Не прошло и часа, как мои предположения насчёт Акима подтвердились, а наши тайные, пока ничем необусловленные переглядывания, для Артёма не остались незамеченными, о чём я узнала от него за месяц до его призыва в армию.

Перед старшим братом школьного товарища я испытывала жгучий стыд, что позволяла ему сближение со мной. Мне ли было не знать, насколько к нашей дружбе с Артёмом привыкли родители обоих домов, и даже считали нас рождёнными друг для друга, что судьба меня связала с ним навсегда. И поневоле мои переглядывания с Акимом говорили о моём легкомыслии, что иначе нельзя было воспринимать. Я жалела, что не могла всем объяснить, почему в духовном развитии Артём отстал от меня и своими ребяческими странностями даже уже тяготил.

За последний год я ощущала себя вполне взрослой женщиной, и понимала, что хотела взять от жизни. Моя мятежная душа стремилась к сердечной определённости, мне был нужен серьёзный толчок к активным действиям. Ведь до этого я почти не сознавала, как нравственно мучилась, как не чаяла дотянуть наши отношения до призыва Артёма в армию. Он стал надоедать незрелыми поступками, чуждыми мне мальчишескими рассуждениями о своём туманном будущем. Я была теперь уверена, что судьба каждого человека расписана по дням ещё задолго до нашего появления на свет.

Это было в середине апреля. В тот год рано зацветали яблони, с вечера и до утра пели соловьи, безумно тревожа душу. За месяц до армии Артём снова спросил у меня, буду ли я ждать его. Хотя ещё год назад он узнал мой ответ, но надеялся, что я переменилась к нему.

Теперь вместо дерзкого взгляда он выглядел потерянным. Его жалкий вид меня трогал до слёз. Но как его увести от этого неудобного для нас обоих разговора я не знала.

– Извини, Артём, я ждать тебя не буду! —наконец выдавила с трудом.

Я понимала, что не устою перед ним, могу разреветься, и вдруг ноги сами помчали меня к своему дому.

Артём настиг меня возле соседнего дома и так сильно прижал к стене, что от нестерпимой боли я вскрикнула и заплакала. Как я к нему, ко мне он не проявил такой же жалости и впился в моё зарёванное лицо страшным взглядом. Перед собой я только видела его напряжённые расширенные ноздри, всё его существо было крайне возбуждено, поэтому моих слёз он не замечал. Да я и не могла допустить, чтобы он раскусил причину моего отказа. Хотя знал ещё год назад, что он не минуем. Но тогда его старший брат был ни при чём.

– Почему? – прорычал он в бешенстве и сильно тряхнул меня так, что я ударилась спиной о стену, волосы резко колыхнулись, и на глаза упала чёлка.

– Не знаю, не знаю, ради бога, прости, Артём! Я же тебе говорила, что не могу обещать, – вырвалось с душевным надрывом.

– Теперь всё ясно! – выкрикнул он. – Ты просто давно любила моего брата. Я видел, как ты на него весь вечер нагло пялилась!

– Я и раньше тебе говорила, что мы с тобой разные люди, разве ты забыл? – напомнила наш давний разговор.

– Не увиливай, так всё и было! Но что ты нашла в этом очкарике? – бросил он запальчиво, как игрок, убедившийся в проигрыше. – Да, теперь я знаю, какая ты стерва, предала нашу дружбу! – выкрикнул он последнее так, будто мне влепил пощёчину; моё лицо тотчас горячо запылало, в страхе я опустила голову.

Когда подняла глаза, я ощутила странное затишье; его уже рядом не было; мне стадо несказанно легко, точно с груди сняли пудовый камень. Я взглянула на яркую, красновато светящуюся над посёлком в небе звезду. И сквозь её лучи явственно проступали черты лица Акима, словно он присутствовал при моём объяснении с его младшим братом. Я даже вздрогнула и снова заплакала, и от слёз это видение расплылось; в глазах стоял жидкий красноватый туман. В голове что-то настойчиво выстукивало, словно молоточком какие-то позывные; и от острой боли мне пришлось слегка сдавить виски. А сердце пронзала мысль, неужели и впрямь Артём, этот милый, всегда романтически настроенный юноша, с которым вечерами напролёт мы обсуждали книги любимых писателей, мне уже совершенно безразличен? Я с трудом в это верила, и вместе с тем факт был налицо, для меня начиналась новая полоса, избранной мной линии жизни…

5

Я должна вернуться к моей первой встрече с Акимом на вечеринке, устроенной по случаю его возвращения из армии. Он тогда дружески со мной заговорил о том, что за годы его службы я повзрослела и превратилась в настоящую красавицу. Много времени спустя, как он мне говорил, тот миг запал в его душу, как светлый праздник. И для меня этого было вполне достаточно, чтобы с Артёмом ускорилась развязка.

Помню, ещё не произошло наше с Акимом объяснение, как он кинулся с кулаками на старшего брата, высказав Акиму, что возмущён его наглым поведением. Хорошо, что при этом их родителей не было.

Старший брат проявил завидное самообладание, он, конечно, понял, из-за чего Артём на него налетел. Ведь до моего объяснения с Артёмом он даже не догадывался, что я положила на него глаз. Именно так ему преподнёс Артём свой разрыв со мной. Аким на это признание младшего только удивился и не стал продолжать неприятный разговор. А ведь старший брат не желал зла младшему, эта стычка произошла независимо от их обоих. Ведь дело обстояло так, что Аким не мог сказать Артёму, что я очень нравлюсь ему. Но это не значило, что он мог рассчитывать на взаимность с невестой брата. Акима сдерживала двенадцатилетняя разница в возрасте. Когда выяснилось, что я не прочь связать с Акимом свою судьбу, он стал переживать, будто меня отбил у своего брата. И вряд ли бы это случилось, если бы я сама не предпочла Акима Артёму.

Говорят, что мужчина выбирает женщину, а я смело отрицаю это утверждение. И считаю, что чаще происходит наоборот, так как последнее слово остаётся за женщиной. Мне стыдно признаться в том, что мой выбор вполне осознанно пал на Акима. Мало того, что я была тщеславна и меркантильна, так я ещё сама подстраивала наши якобы случайные встречи. Стоило мне увидеть, как из подъезда вышел Аким, я тоже спешила из своего в том же, что и он направлении…

Вскоре Артём ушёл служить в армию. На его проводах я присутствовала, но приглашённая не Артёмом, а его отцом, которого встретила в гастрономе:

– Ты сегодня придёшь к нам помочь? – спросил Дмитрий Романович после тёплого приветствия. – Только смотри, не опаздывай!

– Артём меня не позвал, – ответила я, с чувством своей вины.

– Да? А что случилось или поругались? – удивлённо вскинул он брови.

Я неловко промолчала, и тотчас же пожалела о своей обронённой реплике, похожей на упрёк.

– Ничего, ещё помиритесь, – успокоил он, ни о чём, не догадываясь, и продолжал: – Жанночка, сегодня непременно надо прийти, – я неуверенно пообещала.

Впрочем, мне уже самой хотелось пойти к Пестовым. Я надеялась, что Артём меня поймёт и простит, и мы по-прежнему останемся друзьями детства.

Но так думается наедине, а стоило мне его увидеть, как он нахмурился, и я была готова убежать. Если бы Дмитрий Романович не вышел меня встретить, я бы так и сделала.

– Вот хорошо, что пришла! – сказал хозяин. – Тёма, Жанна нам поможет, пора привыкать. – Дмитрий Романович посмотрел на сына, похлопал его по плечу, дескать, в такой день грешно ругаться и ушёл на кухню. Артём холодно посмотрел на меня.

– Благодари батю, – буркнул он. – Позвать Акима?

– Ты не делай мне одолжение; я хочу, чтобы мы остались друзьями. Когда-нибудь ты поймёшь, что мы бы с тобой не ужились. Я это поняла, а ты нет…

– Лучше молчи, и ступай, о чём тебя батя попросил, – сказал Артём. – На твоём месте я бы ни за что не пришёл. Вот значит, как ты его любишь! Ничего, он скоро приедет с работы.

В окружении его родных и близких, друзей и знакомых, я чувствовала себя мерзкой самозванкой и совершенно чужой и всеми покинутой. Правда, исключение составляла Анна, обаятельная, с нежными зеленоватыми глазами, тонким чутьём женщины она поняла, что между мной и Артёмом произошёл разрыв. Однако не настаивала на том, чтобы я всё ей объяснила. Анна вежливо потчевала меня закусками. И я чувствовала себя не столь одинокой, она понимала моё нелёгкое положение. Я же, точно ища защиты, смотрела на Акима, который довольно умело руководил застольем. Иногда наши взгляды встречались, и тут же разбегались.

На Артёма домашний тамада посматривал с сочувствием и долей своей вины. А мне было безмерно жаль обоих, я начинала себя ненавидеть и несколько раз была готова уйти домой, всё ещё надеясь, что Артём найдёт в себе мужество подойти ко мне и простить мою измену нашей полуюношеской дружбе. Но вечер продолжался в обычном весёлом движении с песнями и танцами.

Артём сидел в окружении друзей нарочито раскованным, готовым на всё плохое, пил много белого вина, не желая меня упорно замечать. А когда выходил танцевать, то выделывал такие вызывающе безобразные движения, ломаясь, корчась, изображая конвульсивные содрогания всем телом, отчего мне становилось за него и неловко, и стыдно. Он был не похож на того воспитанного молодого человека, каким бывал со мной. Его развязное поведение все объясняли чрезмерно выпитым спиртным.

Я видела, как его мать и отец в полном недоумении переглядывались, совершенно теряясь в догадках, что же происходит с Артёмом? Я ловила на себе странно блуждающий взор Людмилы Семёновны, которая спрашивала умоляющим взглядом, почему мы с ним врозь, что случилось?

В свой черёд Дмитрий Романович был явно огорчён нашей затянувшейся размолвкой, хотя особого вида мне не подавал. К тому же его постоянно отвлекали гости, и надлежало поддерживать у гостей хорошее настроение.

К Артёму подходила Анна, наклонялась к нему, что-то ему говорила. Он же только отворачивался, не желая слушать сестру. И тогда она, полная недоумения, с огорчением на лице, пожимая плечами, отходила от брата прочь.

Через какое-то время она попросила своего мужа, плотного крепыша, потанцевать со мной, чтобы я не чувствовала себя стеснённой и всеми оставленной. Но мне было невыносимо тяжело принять приглашение её мужа, который, как мне представлялось, с дежурной улыбкой подошёл ко мне и подчёркнуто галантно пригласил на танец. В этот момент я испытывала себя донельзя потерянной, достойной только жалости и снисхождения, которой как нищенке подают милостыню. Мне захотелось прервать танец и убежать с вечера, но пересилила себя, кое-как дотанцевала. Я думала, что все ни на кого не смотрели, а только на меня, и жалели, как падшее существо.

Перед Артёмом я почему-то не ощущала своей вины. Но я не выдержала всей этой мучительной пытки и при первой возможности выскользнула за дверь, как трусливая беглянка.

Домой я мчалась с ощущением потерявшей стыд девы, казалось, я навсегда утратила нечто дорогое, без чего вряд ли теперь проживу. Между тем вечер был удивительным, на улице благоухал май, в небе стояла полная желтоватая луна в окружении серебристых облаков, которые накрывали её своими пушистыми краями. С ума сводил соловей, я бежала, а мне мерещилось, что надо мной все злорадно смеются: и дома, и деревья, и луна, и соловей не поёт, а истерично кричит мне вслед: «Опомнись, опомнись, опомнись!»

Мои дома уже спали, мне открыл дверь брат Саша, заспанный, отрешённый, я стремительно проскочила мимо него, и тотчас закрылась в ванной. Он ошалело, полный изумления, посмотрел и, ничего не говоря, позёвывая, удалился восвояси.

В ванной я впервые, быть может, так горько плакала, утопив в слезах нашу с Артёмом дружбу и жутко страдала оттого, что ко мне ворвалась любовь в образе Акима, как блажь, как наваждение.

Помню, как его образ появлялся перед глазами всюду, где бы я ни была…

Артём уже служил в армии, а я, как призрак, ходила мимо института, в котором работал Аким.

И только спустя время, по воле обстоятельств, мы случайно встретились на автобусной остановке. Это было, когда я шла из кино, а он ехал с работы, такой солидный, импозантный, в новом модном костюме. И мне он казался настоящим мужчиной, о котором можно только мечтать.

– Здравствуй, Жанна, – подошёл он, с интересом рассматривая меня.

– Здравствуй, – ответила я, не заметив, как назвала его на «ты». Впрочем, даже не нашла нужным извиниться, ведь мне так хотелось быть с ним наравных. Он тоже был со мной на «ты», и шаг к сближению был сделан обоими.

– Домой? – спросил он, и я согласно кивнула.

Он пытливо смотрел на меня и молчал; я видела, как Аким хотел заговорить о близком нам обоим Артёме, в частности о нашем разрыве, виной которого он считал себя.

Под лопатками я испытывала неприятный холодок, как перед падением в пропасть, а щёки пылали огнём. И чтобы скрыть своё волнение, я натянуто ему улыбнулась, как мне показалось, даже подобострастно. Это говорило о том, что стоило мне увидеть Акима, как я теряла гордость, чего со мной раньше не случалось.

Это я позже осознала, что у Акима была самая заурядная внешность интеллигента. А тогда я не думала, что придумала его, желая видеть в нём того, кто мне нужен.

Он был некрасив: нос широк, лоб несколько покат, который прикрывал реденький светло-русый чубчик. А тогда он мне виделся даже романтичным.

Так что его и мои внешние данные разительно контрастировали. Но он брал меня за душу своей невероятной практичностью, а также я чувствовала его обаяние, которое меня покоряло.

Мы всё так же стояли на остановке. Аким стал интересоваться моими успехами в учёбе. Я что-то рассеянно отвечала, а сама с душевным трепетом, и даже в смятении, ждала когда он спросит об Артёме. И, не услышав это, я тоскливо разочаровалась. Он молчал, опускал глаза и подымал, было видно, что он волновался. Чтобы отвлечь его от мыслей, я сказал, что скоро уеду на преддипломную практику.

И тут подошёл автобус, я была рада, что наша беседа прервалась. Он пропустил меня в салон вперёд себя, где было ужасно тесно, Аким стоял рядом, я ощущала его дыхание, запах одеколона и чувствовала его тело, и от этого изнемогала, скорее б кончалась эта изнурительная езда в душном, пыльном, переполненном пассажирами автобусе. Платье от пота уже было мокрое и липло к спине.

Наконец-то проехали ГРЭС, которая нещадно дымила четырьмя мощными трубами; от них по бледно-голубому небу протянулись в направлении города густые пепельно-зеленоватые борозды, распыляясь вдали вихрастой пеленой…

Вот мы и приехали. Аким вышел из автобуса первым, подал мне руку. Я спрыгнула на площадку конечной остановки. И, не дожидаясь его, пошла, он быстро шёл следом. Я уходила как от злого преследователя.

Когда не спеша пересекала шоссе и пошагала по асфальтовой дорожке, обсаженной с обеих сторон молодыми клёнами, я услышала позади себя:

– Пишет Артём? – спросил он о том, чего я от него недавно не дождалась.

Я остановилась, обернулась и пытливо взглянула на Акима, так как в его вопросе мне послышалось не то, что он спросил, а именно желание узнать: «Ты пишешь Артёму?»

– Нет, – качнула я головой, с какой-то озорной интонацией в голосе, довольная тем, что я могу его порадовать откровением, полным легкомыслия.

– Извини, Жанна, что спросил… – продолжал он. – Получилась совсем неприятная история. Артём меня возненавидел, как своего заклятого врага. Да, получилось нехорошо, но я иначе не мог…

Мне никогда не было так стыдно, как в тот момент, и я была готова провалиться сквозь землю. Хотя не понимала, зачем он себя несправедливо обвинял? Правда, в этом мне виделось его истинное благородство, и он стал для меня ещё притягательней. Тогда я впервые поняла, что Аким не спешит со мной расставаться.

Я была готова расплакаться только оттого, что вновь испытывала, исходившее от него магическое обаяние, и как наивная дура, теряла голову.

Со мной происходило доселе неизвестное превращение: если с Артёмом я вела себя как девчонка, то с Акимом ощущала, как во мне пробуждалась женщина. И это совсем новое осознание своего женского «я» одновременно было и отрадным, и мучительным. Хотя сознаюсь, это же самое чувство я испытывала в присутствии Акима и раньше. Но тогда всё происходило на подсознательном уровне и не настолько остро, как во мне теперь проснулось женское начало, и от этого мне было и приятно, и стыдно…

Вскоре мы разошлись в разные стороны. Я пришла домой с неотступным его присутствием в душе, я как бы купалась в излучаемом им облаке обаяния. И поклялась, что при новой с ним встрече скажу ему, чтобы перестал казнить себя, так как это я отвергла Артёма, тогда как он, Аким, лишь ускорил наш разрыв, околдовав меня собой.

Однако мне удалось это сказать ему не тогда, когда начали постоянно встречаться, а совсем при других обстоятельствах, он в досаде покачал головой, взял меня за руку и мы пошли в кино, затем сидели в ресторане.

Наверное, через месяц, когда наши отношения установились под воздействием взаимного притяжения, Аким упорно упрашивал меня написать Артёму всё как есть, чтобы он не оставлял на мой счёт никаких надежд после службы в армии.

Я была готова упрекать Акима в трусости, желании обелить себя перед братом, а меня обвинить во всех грехах, что все его переживания вызваны моим поведением. Но почему ему это не сделать самому, как мужчине? Уж признался бы, что отбил меня у брата. Но из опасения как бы он потом не отвернулся от меня из своего ложного благородства и семейного долга перед братом, я ему это не говорила. Возможно, я и сама вела себя как хищная самка, пытаясь завладеть Акимом, точно престижным субъектом…

– Почему ты не хочешь написать? – спросил он.– Выходит, я нагло увёл у родного брата невесту? – его вид был жалким и растерянным.

– Аким, родной, уверяю, что это совсем не так! – Не изводи себя пустыми подозрениями.

– Что же в таком случае, «так»? —допытывался он.

Я уклонялась от прямого ответа, хотя очень хотела сказать ему, что он просто жалкий трус, я не меньше их обоих терзалась мыслью, что поступаю как стерва. Одного брата отвергла, а второго впутала в свои любовные сети. Хотя ничего преступного не совершила, поскольку мной руководило глубокое чувство, в худшем случае – женский расчёт.