Текст книги "Юлия"

Глава одиннадцатая

Для Юли наступила последняя детдомовская весна, переполненная разными заботами и тревогами. А так хотелось лишний разок погулять и сходить в кино. Но Юля хорошо понимала, да и Маша тоже, что о них, конечно, позаботятся. Ведь им предстояло уехать поступать учиться. На дорогу выпускницам непременно выдадут деньги. Но для самостоятельной жизни выпускного пособия будет мало. Лучше самим подзаработать. А как это сделать? Девочки решили посоветоваться с Валентиной. Она подскажет, куда им попробовать обратиться, где их могут взять на неурочную работу. Однако Валентина выразила недоумение: ведь они несовершеннолетние, кто их возьмёт? И тут же её осенило: на почту берут разносить телеграммы даже школьников! Радостные, счастливые девочки побежали в детдом просить у Тамары Игнатьевны разрешение на работу. Директор предварительно созвонилась со служащими почтовой связи, и девочки были временно трудоустроены.

После школы бегали по городу, разносили телеграммы. Сначала было интересно и увлекательно звонить в чужие квартиры и под роспись вручать телеграммы и заказные письма. А потом стали утомляться, ведь нелегко учиться, готовить уроки и работать. Но всё равно продолжали. Как-то раз Юле посчастливилось встретить одинокую старушку. О ней она постеснялась рассказать Маше и втайне от подруги бегала помогать по дому престарелой женщине. А случилось это так. В один из дворов по соседству с детдомом Юля принесла телеграмму. Пока хозяйка расписывалась, она увидела в коляске старушку, у которой из рук выпал носовой платок за поручень коляски. И она, перегнувшись через него, пыталась достать упавший платочек, при этом у неё дрожала рука. А тут, ко всему прочему, с носа соскользнули очки и кокнулись о камушек. Юля, недолго думая, быстро подскочила, подняла платочек и очки, в которых одно стекло высыпалось мелкими кусочками. Когда бедная старушка со слов Юли узнала об этом, она чуть было не заплакала.

– Бабушка, вы не беспокойтесь, – принялась ласково успокаивать девушка, – я схожу в оптику и вставлю. Вы мне можете доверить?

– Ой, спасибо, тебе, сударушка, сделай милость! – ответила та.

Старушка не на шутку впала в горькое отчаяние. Юля убедительно втолковала, что сейчас же побежит вставлять стекло. Бабушка дала ей денег, и Юля справилась с этим довольно скоро, через два часа она уже была у старушки, вернула ей сдачу. От денежной благодарности Юля, конечно, отказалась. Тогда старушка пригласила девушку к себе в квартиру. За чаем, приготовленным помощницей, старая женщина поведала, что живёт в совершенном одиночестве вот уже более двадцати лет. А до этого бытовала с матерью, детей у неё не было, замужем была так давно, что уже не помнит когда, впрочем, муж погиб ещё в гражданскую. После смерти матери, она состарилась в одиночестве, теперь вот очень больна и стара, что за ней почти некому было присматривать, если не считать некоторых доброхотных соседок, вывозивших её на коляске на двор и ходивших по её просьбе за продуктами в магазин. Правда, иногда от школы приходили дети, помогали прибраться в квартире, сбегать в магазин, в аптеку за лекарством. И теперь она знала, что практически уже никому не нужна, только мешает жить другим. Ей осталось считать последние свои деньки.

Старушку хотели определить в дом для одиноких престарелых, но она наотрез отказалась: зачем на переезд тратить только время: доживёт уж здесь. К своей квартире она привыкла и о другой слышать не хотела. Затем старушка расспросила всё о Юле, которая тоже кратко поведала о себе. Словом, проникшись участием к старой женщине, Юля стала навещать её в свободное от учёбы и работы время. Из-за этого иной раз пропускала в школе уроки физкультуры и труда. Она убирала в квартире, где уже всё давно не мылось и не стиралось. По старой, очень старой обстановке, Юля поняла, что некогда Анна Алексеевна Званцева (так звали хозяйку) жила в приличном достатке. Квартира была двухкомнатная и вся заставлена тяжёлой массивной мебелью; на стенах в дорогих рамах висели картины; на этажерке стояли потёртые на переплётах, покрытые слоем пыли, книги. Их уже давно не снимали с полок. В комнатах также было много дорогих антикварных вещиц. Невольно Юля поймала себя на том, что голос её в общении со старушкой приобрёл некоторую солидность её баска. В разговоре проскальзывали даже её нотки. Ведь Анна Алексеевна говорила с хорошо поставленной дикцией, как только говорили в старые времена воспитанные дворяне, о чём Юля могла судить по фильмам о том веке. И та эпоха ей очень нравилась, казалась иногда даже сказочной.

– Анна Алексеевна, а почему бы вам в приют для одиноких не поступить? – спросила однажды Юля то, что уже не раз слышала от других, а этот вопрос всегда у неё вызывал раздражение. Но Юля этого не знала, впрочем, ей хотелось сказать той что-то приятное.

– Чего, чего говоришь, сударушка? – переспросила тугая на ухо старушка, и Юле пришлось повторить свой вопрос.

– И ты туда же, сударушка? И чего это меня все хотят лишить моей квартиры? —недовольно, почти сердито проговорила Анна Алексеевна, чмокая губами, делая через каждое слово паузу скрипящим, как протез, голосом. – Своё родовое гнездо, учтите: пока жива – я не отдам! – отрезала она, не глядя на Юлю, крепко вцепившись в подлокотник старого кресла, и, подумав, прибавила: – Только смерть возьмёт всё – ей отдам!

На время Юля представила её старой графиней из повести Пушкина «Пиковая дама», а себя – её воспитанницей. Юля заулыбалась своей игривой фантазии и принялась за уборку комнат… Анна Алексеевна питалась в основном молочными продуктами или какой-нибудь кашей, причем хлеб почти не употребляла. Юля бегала в магазин за сдобными булками, молоком, творогом, кефиром, варила манную кашу; иногда по наитию она всерьёз представляла себя внучкой этой старушки. И поэтому приходила ей помогать. Однако от Маши её исчезновения не укрылись, и она спросила несколько лукавым тоном, многозначительно глядя на Юлю:

– Куда ты бегаешь, не на свидания случайно? От меня начинаешь делать тайны, если ты не признаёшься, я тоже ничего не стану тебе рассказывать!

Маша была ростом чуть пониже Юли, довольно симпатичная светло-русая девушка и уже вовсю заглядывалась на парней и любила с ними разговаривать, тогда как Юля ещё их стеснялась, держалась от них подальше.

– Нет, представь себе, Машуня, – подобострастно ответила она. – Я никуда не бегаю, с чего ты это взяла? Ну, хожу к Вале…

– Раньше ты каждый день что-то к ней не бегала.

– А сейчас решила! Ведь скоро экзамены. Тогда будет некогда.

Этим и оправдалась перед подругой, но в душе Маша ей не поверила и однажды выследила Юлю. Хотя понимала, как нехорошо шпионить. Но стоило ей признаться Юле, что она знает причину отлучек подруги из детдома или школы, как Юля могла бы обидеться и больше не стала бы с ней дружить. Поэтому делала вид, что ей ничего неизвестно. Хотя было обидно, что Юля втайне от неё зарабатывает деньги. Между тем пожилые соседки и старушки смотрели на молоденькую опекуншу с некоторым подозрением, даже с долей враждебности и зависти, отчего встречали и провожали Юлю холодно. Когда она катала в коляске Анну Алексеевну по двору, обыкновенно женщины демонстративно усаживались на лавочке под весенним солнышком и посматривали на них.

– Слышь, моя сударушка, чего скажу, – обратилась Анна Алексеевна, слегка саркастически посмеиваясь. – Как ты стала бегать ко мне, мои добрые соседки меня более не признают!

– Почему, бабушка?

– Зови меня по имени и отчеству! Сколько я тебе не напоминаю, а ты за своё? – строго напомнила Анна Алексеевна.

– Ой, извините, я забыла! Почему, Анна Алексеевна? – резкий крик старушки Юлю всегда неприятно коробил, однако на неё она не обижалась, снося терпеливо её капризы.

– Ты, чего, сударушка, о своей бабушке мечтаешь? Ну, извини, я уже забываю всё! Так вот, они все ждут моей смерти, чтоб потом мою квартиру захватить. Но только как делить будут? А все они живут в моём доме… Но тебе, сударушка, это нельзя знать – рано! – старушка замолчала и задумчиво смежила веки, что-то пережёвывая бескровными губами, словно о чём-то усиленно вспоминала. И, должно быть, мысленно была в своей давно канувшей в Лету жизни…

Наступали дни, когда Юля уже не могла выносить такую колоссальную нагрузку: учиться в школе, готовиться к экзаменам и разносить телеграммы. Да ещё и участвовать на репетициях художественной самодеятельности. И ухаживать за Анной Алексеевной. Однако на свою нелёгкую жизнь она ни словом никому не пожаловалась – даже сестре. Правда, единственно ей Юля рассказала о старушке, и Валентина пыталась её отговорить от добровольного милосердия. Ведь сейчас люди бесплатно даже родным ничего не сделают. Но у Юли на этот счёт были свои соображения; она мечтала стать врачом, которому присуща, как она искренне верила, человечность, жалость и бескорыстие…

Через неделю Анна Алексеевна попросила Юлю опять подробно поведать ей свою биографию, при этом она строго предупредила, чем немало удивила Юлю:

– И чтоб у меня без вранья! – нет, злых ноток в её голосе она не уловила, а повелительный тон старушки уже Юлю не возмущал, и даже импонировал, чем-то внушал к себе уважение. В душе Юля, конечно, изумилась: зачем ей нужна её биография? Но спросить об этом постеснялась и снова пересказала, что зимой узнала от сестры о своих родителях и как попала в детдом.

– У твоей тётки не было сердца! – заметила старушка.

– Она не тётка моя, а сестра, – уточнила Юля.

– Нет разницы! Люди должны быть всегда людьми, – она подумала. – Ты когда, говорила, школу-то кончаешь?

– В этом году, – напомнила Юля.

– Где останешься? – громко спросила Анна Алексеевна.

– Я, наверно, поеду учиться! – но тут Анна Алексеевна словно впала в забытьё, склонив к груди голову или о чём-то думала. Затем медленно подняла голову, которая мелко подрагивала и теперь держала её уверенно и прямо. Юля продолжала катить коляску по выщербленному асфальту тротуара, свернула во двор, мощённый булыжником. Уже начинало темнеть. Анна Алексеевна подняла вверх руку, и Юля, зная её команду, остановила коляску, переводя дыхание, вытерев со лба пот.

– Устала? Зайди на мою сторону, стань ко мне лицом, – чрезвычайно решительно приказала старушка. Юля послушно строго встала перед ней, как она просила. А в это время женщины, чинно сидевшие на лавочке, с интересом смотрели на них, как на театральное зрелище. – Не смотри, голубка, на них! – Анна Алексеевна подняла повыше голову, чтобы хорошо видеть лицо девушки. У старушки был острый прямой нос, белый покатый лоб, гладко зачёсанные седые волосы прикрывала белая с полями панама.

– Ну, сударушка, хочу знать: какую награду от меня ждёшь? – почти властно и требовательно спросила Анна Алексеевна.

– С чего вы это взяли? От вас, ей-богу, я ничего не приму! – подражая ей, Юля ответила с удивлением и некоторым испугом на лице, который не ускользнул от старушки. – Я не жду награды!

– Хорошо! Вижу – не врёшь! – изрекла строго она. – Тимуровцев я не люблю, они чересчур настойчивы… повидала разных.., – она помолчала и вдруг резко прибавила: – В нынешнее время, не хочу соврать, сие движение пришло в упадок!

– Неправда, Анна Алексеевна! – пыталась возразить Юля.

– Я знаю, что говорю! Тебя в расчёт не беру, а знавала всяких, которые нагло клянчили копеечки на конфетки. Давала. Но я не затем спрашивала твою биографию. Вот что, деточка: я решила… как окончишь школу – живи у меня. Я отпишу свою квартиру, имущество тебе. Ты это честно заслужила! Я долго думала, кому достанется после моей смерти моё наследство, сначала хотела в реквизит театра отписать, а теперь раздумала. Всё, сударушка, тебе передам!

Юлю откровение старушки так сильно ошеломило, так взволновало, что она даже растерялась. К горлу подступил комок, долго не могла справиться с волнением. Однако Анна Алексеевна просила дать ей срочный ответ. А Юля от такого неожиданно свалившегося на неё щедрого подарочка чуть ли не натурально онемела: всю квартиру, всю мебель в её пользование?! Она даже испугалась. Ничего подобного ей никто никогда не предлагал, хотя о собственном доме всегда мечтала. Тем не менее, принять наследство старушки Юля не могла, и вовсе не потому, что боялась, как бы она не заподозрила, будто только с этой целью и ходила помогать ей, и потому вздумала проверить её, хотя понимала, что Анне Алексеевне было совсем не до этого. Да и старушка по характеру была прямая, хитрить не умела. И сейчас у Юли возникало такое чувство, будто своим отказом обидит Анну Алексеевну.

– Извините, пожалуйста, Анна Алексеевна, меня учиться направляют. Я правда не могу… огромное вам спасибо, вы так добры…

– Отказываешься, сударушка, от моего богатства? – в оторопи протянула старушка. – Вот если бы такие были все! Ты честная девушка! Дай Бог тебе во всём удачи. Как мне жалко, что ты не уважишь меня, а я о такой наследнице мечтала.., – она задумчиво покачала головой, на её глазах показались слёзы. Анна Алексеевна платочком вытерла их и махнула рукой, чтобы она вкатила её в квартиру и ступала бы домой.

Хождение к старушке продолжалось. В середине мая, когда началась усиленная подготовка к экзаменам, Юля пришла попрощаться с Анной Алексеевной, которая отпустила её с миром, со скупым благословением, троекратно перекрестив. Затем попросила подойти ближе и дрожащей, слабеющей рукой подала девушке конверт. Юля с полным изумлением, не понимая, что значит это, приняла его, растерянно, немо взирая на Анну Алексеевну, объяснит ли она свой поступок.

– И вернуть не вздумай! – сердитым тоном предупредила. – А теперь, с Богом… ступай, ступай, не задерживайся! – И указала слегка приподнятой рукой девушке на дверь…

Глава двенадцатая

Отзвенел последний звонок, пробежали дни экзаменов, в школе прошёл выпускной вечер. А в детдоме он намечался чуть позже. За несколько дней до прощального вечера после обеда подруги Юля и Маша уединились в спальне, сидя каждая на своей кровати.

– Юля, тебе жалко расставаться со всеми нашими? – спросила Маша.

– Конечно, жалко, – ответила Юля. – А вообще хочется пожить одной вдали от детдома. А тебе?

– Я хочу найти мать, помнишь, как в детстве мы собрались удрать? – Маша весело засмеялась. – Давай поедем, как поступим в училище?

– Тогда мы были глупые! – заметила Юля. – Зачем тебе такая мамаша, которая тобой даже не интересуется?

– В глаза посмотреть, чтобы стыдно стало! Я думаю, в Магнитогорске есть медучилище, зачем нам переться в Омск? – сказала Маша, вспомнив, как они недавно, словно в лотерею, разыграли города, в один из которых им предстояло уехать учиться. Жребий выпал на Омск. А ведь в их городе есть медучилище, и директор детдома уже договорилась, что направит туда своих лучших учениц. Но Юля вдруг загрезила: ей непременно надо уехать. Маша согласилась, ведь вместе мечтали о профессии медика.

– А ты боишься далеко ехать? – спросила Юля. – А я считаю: если выпал туда жребий, уже нельзя менять своё решение, – убеждённо изрекла она.

– Чего мне бояться, по пути завернём в Магнитогорск. Может это, правда, наша судьба! А Тамара Игнатьевна напишет в Омск письмо, чтобы там нас встретили.

– Это я знаю, а вот Валя, конечно, будет против. Но я давно ей говорила, что хочу исчезнуть с глаз ее долой. Семён в своё время звал её на Север, а она из-за меня не уехала. Может, там попытаю своё счастье.

С самой зимы и всю весну Юля приходила к сестре не чаще, чем навещала её до рокового дня на рыбалке. Хотя отношения между ними (не считая Семёна) намного улучшились, они стали ближе после того, как Валентина рассказала ей о родителях. Тогда ей казалось: если бы Семёна не было, она бы ушла к сестре из детдома. Точно так же думала и Валентина. Избегая разговоров с сестрой о Семёне, Юля подсчитывала дни, в какие он по графику дежурил на заводе. И тогда, без опасения столкнуться с ним, прибегала к сестре. И в один из таких дней Юля призналась Валентине, что с Машей они уедут в Омск. Сестра всплеснула руками, схватилась за голову.

– Да вы с ума сошли! – оторопев, воскликнула она. – Куда смотрит Тамара Игнатьевна? Она отпустит вас?

– Уже решено, селяви, как говорят французы! – весело бросила Юля. – Да, Тамара Игнатьевна уже в курсе…

– У меня нет слов! – возмущение Валентины было велико оттого, что Юля поступает своенравно, почти легкомысленно, решив уехать так далеко.

– За меня не волнуйся, деньжат мы заработали. И ты подкинешь – скажу спасибо! – Юля проговорила это раскованно, весело, что было на неё совсем не похоже.

– Тебе бабка отдавала с обстановкой квартиру! Другие об этом только мечтают, а ты отказалась, – напомнила сестра, как Юля недели две назад похвасталась о старушке Званцевой, надумавшей отписать ей квартиру. То же самое она услышала и от Маши, назвавшей её ненормальной, не принявшей наследство старушки.

Валентина побывала у Тамары Игнатьевны, чтобы у неё самой выяснить, почему девочек отпускают одних в далёкий путь. Выслушав сестру своей воспитанницы, директор позвала Юлю. Не успев даже увидеть Валентину, Юля недовольно нахмурилась. Зачем она вмешивается в её жизнь, у неё на это нет прав. Она стала при директоре упрашивать её поступать в здешнее медучилище. Тамара Игнатьевна в свой черёд поддержала Валентину, напомнив Юле, что гарантирует ей зачисление в училище. Однако Юля упорно стояла на своём, что она давно уже мечтала пожить в чужом городе, а тут она всегда успеет устроиться. Потом Юлю отпустили. Тамара Игнатьевна решила успокоить Валентину:

– Не волнуйтесь, Валентина Петровна. Мы не оставим девочек без нашего внимания. Что же делать, коли ей так далеко захотелось поймать жар-птицу? Она никогда не выбирала для себя лёгкого пути. В лотерею разыграли города, сейчас это у них модно.

Выпускной вечер, как и все такие вечера, был одновременно торжественен и грустен. Воспитателям, привыкшим к своим питомцам, было жалко расставаться с ними. Конечно, порой они очень огорчали своими шалостями, доставляли много хлопот, но без этого в детдоме редко когда обходилось. Сами подростки были довольны тем, что их старались ограждать от серьёзных наказаний, если кому-либо причиняли серьёзный материальный ущерб за стенами детдома. За них боролись, о них заботились, так как были ранимы и уязвимы перед жизненными трудностями. Перед выходом в самостоятельную жизнь им хотелось выглядеть стойкими и мужественными, порой им нелегко было справляться со своими слабостями. Ребятам становилось грустно и немного тревожно оттого, что ожидало их впереди. Это же испытывали и Юля с Машей. Хотя они знали, что и там, где они станут учиться или работать, для них найдётся жильё. У них будут новые наставники, и они ни за что не пропадут. А воспитатели понимали, что в такой день не может быть разделения на любимцев и нелюбимцев. Хотя такого разделения заведомо никто не делал; ко всем старались относиться доброжелательно и тепло. Никто не был обделён вниманием, все находили душевную поддержку в сложных ситуациях. Больше всех доставляли волнений «трудные подростки» и при выпуске на них смотрели с долей тревоги: как дальше сложится их судьба, как сами они поведут себя в жизни?

Валентина в числе приглашённых присутствовала на торжественном собрании: воспитанники благодарили своих воспитателей, педагогов, шефов детдома, а те в свой черёд напутствовали в жизнь на добрые дела. Потом был праздничный ужин, танцы, естественно, не обошлось и без слёз: плакали и детдомовцы, и воспитатели. Только немногие показывали, что им совсем нежалко прощаться с детдомом. Однако тем воспитанникам, которым ещё предстояло здесь жить, было тяжело расставаться со старшими ребятами, к которым привыкли, как к сёстрам и братьям. Хотя уже знали, что эти разъедутся, а на их место приедут ещё совсем маленькие дети, к которым надо привыкать, чтобы принять в большую свою семью.

Но для воспитателей это был естественный процесс, сопряжённый, однако, со своими трудностями изучения и привыкания. Тамара Игнатьевна на прощальных вечерах всегда хотела исключительно одного: чтобы эти воспитанники разъехались, устроились в жизни, а новеньких им бы не присылали, чтобы детдом не пополнялся детьми-сиротами, и с каждым годом их бы становилось всё меньше и меньше. И под конец совсем бы не стало. Однако она знала, что в жизни существуют причины, порождающие бытовые и социальные трагедии, после которых остаются дети сиротами. К сожалению, вряд ли когда устранят эти самые фатальные, роковые причины, ведь так устроена сама жизнь…

…С присущей ей энергией Валентина взялась помогать девушкам собраться в дорогу. Тамара Игнатьевна сделала им последние наказы, как надо вести себя в пути, просила, чтобы по прибытии обо всём написали. Девушки покидали детдом одни из первых, многие собрались проводить их на поезд. Все обещали друг другу хотя бы иногда встречаться и верили, что никто никого не забудет. Жизнь отныне разводила по разным дорогам бывших детдомовцев и, быть может, навсегда разлучала недавно живших дружной единой семьёй.

К перрону вокзала города Новостроевска подошёл поезд «Сочи—Москва», на котором скоро уедут Юля и Маша. С ними стали прощаться провожающие: тут были и Валентина, и Света, и Тамара Игнатьевна, и друзья. Быстрые объятия, поцелуи, слёзы. А Юля и Маша улыбались сквозь слёзы, проводница торопила девушек занять свои места в вагоне. И скоро поезд плавно тронулся, и перрон с провожающими пошёл назад, а потом мелькнул за поворотом и пропал. Девушки уезжали в новую жизнь в середине жаркого июля. Они пребывали в приподнятом настроении, несмотря на то, что впереди их ждала дальняя дорога, полная неизвестности, и она манила их с неменьшей силой, чем в детстве…