Текст книги "Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом"

– Нужно доложить о прибытии, – шепнул новеньким кто-то из офицеров.

Михаил первым подошёл к командиру. Все офицеры тотчас умолкли. В зале повисла гробовая тишина.

– Господин полковник, честь имею явиться по случаю производства в офицеры и зачисления в Кавалергардский Ея Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полк… Корнет Комнин.

После докладов остальных молодых офицеров полковник добродушно улыбнулся:

– Ну, церемонии потом, а сейчас обедать.

Михаила подхватили под руки и поволокли к столу, заставленному холодными закусками, графинами с водкой и настойками с наливками. Поручик Гагарин, старший офицер эскадрона, куда определили командиром взвода корнета Комнина, руководил пиршеством.

– Что предпочитаешь, корнет? Водочки?

Михаил замешкался: ему раньше практически не приходилось употреблять алкоголь.

– Не знаю… – промямлил он. – Может быть, наливку…

– Это что за воспитание!? – весело затараторил поручик. – Водка – первейший друг офицера, всегда выручает! Ладно, так уж и быть: пару-тройку рюмочек пропустишь, а потом на свою наливку перейдёшь.

Офицеры наполнили рюмки, Гагарин поднялся:

– Провозглашаю тост за новое поколение, готовое перенять все наши традиции и блюсти честь полка!

Офицеры встали и выпили: такова традиция – за честь полка пьют только стоя.

Прозрачный напиток с непривычки обжёг Михаилу горло. Он слегка поперхнулся, но мужественно допил до конца. И тут же оглянулся проверить, не заметил ли кто его конфуза. Гагарин, слегка улыбаясь, подмигнул ему в ответ.

– Крепок с непривычки, – попытался оправдаться Михаил.

– Ничего, корнет, вторая легче пойдёт! – похлопал его по плечу поручик. – Нам без этого никак.

Вскоре все уже беседовали, громко перебивая друг друга.

– А вот скажите, господин поручик… – попробовал задать свой вопрос Михаил, но Гагарин перебил его:

– В нашей компании в свободное от службы время называй меня на «ты»! Просто поручик. Или по имени. Дмитрием меня кличут. А тебя, я знаю, Михаилом. Мы теперь одна семья! Вот за это и давай выпьем на брудершафт!

Выпили, облобызались троекратно.

– Так что ты хотел узнать?

– Да насчёт этого еврея-новобранца, что присягу принимал.

– А, Соломон… В твоём взводе служить будет.

– Я считал, что среди кавалергардов евреев не бывает.

– Очень мало, но бывают! Хочешь, историю про одного нашего знаменитого еврея расскажу?

– Конечно! – захмелевший Михаил подпёр рукою подбородок.

Гагарин задумался на минуту, налил коньяка в рюмку, опрокинул в себя, крякнул и начал:

– В прошлом году ушёл в отставку ротмистр Сычёв. Вот он, прослужив много лет в полку, и рассказал мне историю о еврее, нашем доблестном солдате.

Случилось это лет пятнадцать назад. Сычёв как раз дежурил по полку, и тут прибегает унтер-офицер по нестроевой команде и говорит: «Ваше превосходительство, Александр Иванович померли!» Сычёв знал, что Александром Ивановичем величают старого бородатого фельдфебеля, который служил в полку с незапамятных времён. Пошёл Сычёв вместе с унтер-офицером. Тот привёл его в один из жилых домов, построенных ещё при государыне Елизавете. Там в полуподвальном помещении и находилась квартира старого фельдфебеля. Его тело уже лежало посреди комнаты в полковом мундире на составленных вместе столах. Штабс-капитан доложил начальству и, пока ожидал приезда провожающих в последний путь, узнал о том, как этот солдат оказался в Кавалергардском полку.

В середине сороковых годов в полку неимоверно дымили печи, и никто не мог с ними сладить. Тогда из военного округа прислали классного печника, еврейского кантониста Абеля Ашанского. Он что-то в печах подправил, и они стали гореть исправно, а как только ушёл, опять задымили. Командир добился, чтобы печника оставили в полку. Ему выдали мундир, присвоили звание, и он стал служить как все солдаты. Участвовал в военных кампаниях, отличался храбростью. Стал кавалером полного банта всех солдатских наград Российской империи, получил медали и отличия за сверхсрочную честную службу. В полку был всеобщим любимцем.

Так вот, спустя несколько часов к воротам стали подъезжать сани и кареты, в которых сидели дамы в роскошных мехах и солидные господа в цилиндрах. Все они заходили в подвал, где лежал фельдфебель. Оказалось, что Ашанский много лет возглавлял петербургскую еврейскую общину.

На следующий день к полудню в большой полковой манеж съехался весь еврейский Петербург, все офицеры полка и старые кавалергарды вместе с полковыми командирами разных лет. Даже члены Государственного совета! Согласно действующему воинскому уставу на похоронах военнослужащего все, независимо от чина и звания, присутствовали в парадной форме – кавалергарды в красных вицмундирах, лосинах, лентах, орденах и касках с двуглавыми орлами. У гроба собрались офицеры, финансисты, гвардейские солдаты, скромные еврейские ремесленники.

После речи раввина гроб с телом покойного подняли и понесли шесть бывших командиров полка. На улице, отдавая воинские почести, стояли почётный взвод и команда полковых трубачей.

Похоронили старого солдата на Преображенском еврейском кладбище Петербурга. Там и сейчас есть надгробие, на котором на русском и еврейском языках написано: «Здесь покоится фельдфебель Кавалергардского Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны полка Абель Аронович Ашанский. Вступил в службу 11 января 1846 г.». Таким образом, этот славный солдат отдал армии пятьдесят три года жизни вместо положенных даже при Николае Первом двадцати пяти!

Поручик умолк и потянулся к бутылке.

Михаил задумчиво смотрел вдаль. Наконец он прервал затянувшееся молчание:

– Да уж, неисповедимы пути Господни…

– Ну что ж, помянем старого солдата! Даром что еврей. Да и не в том дело, какому богу молишься, – в самом человеке всё! Каждый выбор делает в согласии с душой своею.

Офицеры встали и выпили не чокаясь.

– Соломону надо бы рассказать о единоверце-герое… Пусть примером для него будет, – решил Михаил.

– Вот ты и расскажи, – кивнул поручик. – А теперь давай продолжим, не то достанется мне на орехи, что я традиции не соблюдаю.

Рюмкам был потерян счёт, к ним беспрестанно подходили какие-то люди, пили на брудершафт. Наконец подали жаркое. Вестовые в белых рубахах окружили сидящих за столом. В их руках были большие подносы с бокалами шампанского и бутылки, завёрнутые в белые салфетки. Едва Михаил успевал осушить очередной бокал, стоящий за спиной вестовой наполнял его по новой.

Словно в тумане плыли перед ним лица, закуски на столе, горлышки початых бутылок, слышались звон фужеров и несмолкающий гул голосов… Офицеры тянули бокалы с пенным напитком, пили за переход на «ты» и за успешную службу…

Горло сковало спазмом, ноги налились свинцом, голова загудела. Последним, что запомнил Михаил, были слова Гагарина:

– Молодец! Пьёшь неплохо!

Глава VI
Знакомство с полком

На огромном поле под Красным Селом выстроились по фронту все полки императорской гвардии с развёрнутыми знамёнами и штандартами. Начищенные до блеска каски и кирасы отражали солнечные лучи. Государь объезжал войска. Все застыли в ожидании, нельзя было даже пошевелиться. Каждый полк встречал императора рёвом и музыкой. И эта волна подкатывала к Михаилу всё ближе и ближе.

Вот государь, ехавший шагом, миновал линию гвардейской пехоты и артиллерии и повернул в сторону неподвижно застывшей кавалерии. Вскоре он поравнялся с кавалергардами.

В этот момент штандарт, гордый штандарт кавалергардов, побывавший во многих походах и боях, штандарт, при встрече с которым ломали шапки старые люди, а генералы вытягивались в струнку, штандарт с изображением Бога на полотнище, плавно склонился к копытам государевой лошади. Лик Христа едва не коснулся грязной земли.

Слёзы затуманили глаза Михаила. На какую-то долю секунды он встретился взглядом с царём, и ему показалось, что государь узнал своего бывшего пажа. Вот только паж, почти два года бывший рядом с императором, сейчас с трудом узнавал знакомое лицо. Оно было странно спокойно, отстранённо, сосредоточено на чём-то высоком, невидимом для подданных, оторванном от мирского…

Церемониальным маршем прошла мимо остановившегося государя пехота, конница проследовала аллюром. Звучали любимые марши императора – «Взятие Парижа» и старинный «Егерский марш». Михаил вдруг почувствовал, что воротник колета нестерпимо давит ему горло, невидимый комок мешает дышать… Только сейчас он понял, как сильно любит своего императора.

Побеседовать с Соломоном Михаилу удалось только пятого сентября, в полковой праздник. В этот день отмечали память священника Захария и его супруги Елисаветы – родителей Иоанна Крестителя. Праведная Елисавета, по преданию, была тётей Девы Марии. Вместе с мужем она жила в маленьком поселении под Иерусалимом – Эйн-Карем. Супруги достигли пожилого возраста, но детей не имели. Однажды Захарию явился архангел Гавриил и сообщил о скором рождении сына – Иоанна.

Священник не поверил этой вести и в наказание лишился дара речи. Способность говорить вернулась к нему только в день рождения сына.

Во время избиения младенцев Елисавета с Иоанном укрывались в пустыне. В это время Захария схватили и требовали указать, где находятся его жена и сын, однако священник ничего не сказал и был убит прямо в храме. По одной из легенд, Елисавета умерла спустя сорок дней жизни в пустыне. Иоанн выжил, вскормленный ангелом, и в назначенный день явился народу. Елисавета первая предсказала своей племяннице Марии рождение Спасителя. В честь святых Захария и Елисаветы был выстроен храм, который и стал полковой церковью Кавалергардского полка.

На полковой праздник, как обычно, съехались чуть ли не все старые офицеры, служившие в полку в разное время. Пригласили и почётных гостей – великих князей, гвардейское начальство. С утра весь полк выстроился перед императорским дворцом в полной парадной летней форме; на особом месте стояли почётные гости и полковые дамы. Михаил спросил поручика Гагарина, может ли он пригласить Дашу, но тот ответил, что присутствие невест не рекомендуется, допускаются лишь официальные жёны.

После молебна перед строем появился маленький столик, покрытый бархатной скатертью, на котором стояли графин с водкой и серебряная рюмочка на золотом блюдце. Генерал налил водку в чарку и под крики «ура!» и гром оркестра провозгласил несколько здравиц за царя, царицу, наследника и полк. Прозвучала команда, оркестр заиграл марш, и сотни солдат, красиво вскидывая ноги и припечатывая шаг, прошли перед почётными гостями. После все двинулись на обед.

Михаил впервые присутствовал на этом празднике, и всё ему было в новинку. Он задавал вопросы отзывчивому Гагарину, но тот лишь отмахивался:

– Подожди малость, сейчас всё сам узнаешь!

Офицеры прошли в большой элегантный зал офицерского собрания, куда по полковой традиции никогда не допускались дамы. Длинный стол сверкал от парадного серебра, красовался изобилием великолепных яств и был уставлен разномастными бутылками тонких дорогих заграничных вин, водки, коньяка, ликёров и французского шампанского. При виде этого великолепия кто-то озвучил любимую поговорку молодых офицеров: «Кавалергарды Ея Величества не страшатся вин количества».

После обеда, продолжавшегося часа три, начальники покинули собрание, поскольку высокое положение не позволяло им напиваться сверх меры. Весь полк перебрался в манеж, где в эту пору давали концерт. В передних рядах разместилось офицерство со своими гостями, сзади устроились солдаты.

Когда выступление закончилось, среди солдат начались игры и шутовские состязания за призы. Все ждали вечера, когда раздастся команда идти в эскадронную столовую, где уже были расставлены столы, накрытые чистыми скатертями и ломившиеся от закусок. Отдельно стояли вёдра с водкой и жбаны с пивом. В соседней комнате был накрыт особый стол для господ офицеров.

– Господа! – командир эскадрона ротмистр Коссиковский поднял бокал с шампанским. – Предлагаю тост за наш полк, за его величество государя императора, за российскую армию!

Офицеры выпили стоя.

Вскоре воззвания стали следовать один за другим.

– Пойду освежусь, – склонился Михаил к Гагарину. – Посмотрю, как там нижние чины.

– Посмотри, посмотри, – слегка заплетающимся языком одобрил поручик, – наши солдаты всегда в форме.

В столовой было шумно, дым стоял столбом, две сотни солдат говорили почти одновременно. Вёдра с водкой и пивные бочки заметно опустели. Увидев офицера, сидящие поблизости солдаты поднялись и вытянулись. Поручик Гагарин был прав: приученные к дисциплине и чинопочитанию, солдаты, даже сильно захмелев, не теряли над собой контроля.

Соломона, возвышающегося над прочими рослыми кавалергардами, Михаил заметил сразу и подозвал к себе.

– Гурвиц Соломон, ваше сиятельство! – доложил кавалергард.

– Я бы хотел поговорить с тобой, Соломон.

– Слушаю, ваше сиятельство.

– Пойдём прогуляемся.

Они вышли на улицу. Было тепло, но в воздухе уже ощущалось присутствие осеннего увядания.

В Кавалергардском полку было традиционно принято уважительное отношение офицеров к нижним чинам. Не допускалось не только физическое воздействие, но даже оскорбительные замечания; поощрялись беседы по душам офицеров с солдатами. Полк участвовал в различных дворцовых церемониях, поэтому довольствие и обмундирование всегда были по высшему разряду. Наряду с героической историей подразделения и культивируемой преданностью к императору это делало гвардейскую кавалерию самым боеспособным и надёжным воинским формированием.

– Соломон, расскажи мне, как ты попал к кавалергардам, – попросил его Михаил, глядя на солдата снизу вверх. – А ещё лучше – расскажи о себе, с самого детства.

Соломон, ничуть не удивившись, выложил как на духу:

– Родился я в Гайсине, на Уманыцине. Отец мой, Залман, погиб в Маньчжурии на Японской войне. Осталась мать с тремя детьми. Я старшим был, мне тогда уже девять лет исполнилось, лишь два года успел проучиться в еврейской школе и бросил: надо было кормить семью. Подался в батраки. Роста я с малолетства высокого, меньше пятнадцати мне не давали. Приставлен был к табуну из дюжины лошадей подпаском. За девять лет работы у хозяина-конезаводчика дослужился до конюха. Коней полюбил, понимал в них толк, наездником считался хорошим. Всё мечтал в жокеи выйти, да не взяли, сказали, что по росту не подхожу. А и действительно – я в сажень тогда уже вытянулся!

На несколько секунд Соломон задумался, потом неожиданно признался:

– У меня ведь сегодня день рождения. Я хоть и иудейского вероисповедания, но только с православными общался. У них так говорят: кто на Захария и Елисавету родился, тот силой особой обладает, его ни оборотни, ни лешие не тронут. Поэтому таких, как я, старались нанимать в пастухи, чтобы берегли скотину от нечистой силы и волков. И у меня действительно эта работа хорошо получалась, нравилась она мне.

Михаил с интересом слушал солдата и тоже чувствовал, что на нём действительно как-то по-особому сошлись звёзды.

– Ну а дальше, дальше-то что было?

– А дальше подошло время служить – меня сразу в гвардейские войска определили, в кавалерию. Рост мой был уже шесть футов[8]8
  Фут – мера длины, равная 0,3014 м. Фут – мера длины, равная 0,3014 м.


[Закрыть] и девять дюймов[9]9
  Дюйм – мера длины, равная 2,54 см.


[Закрыть], ну и наездник хороший, как отмечено в сопроводительном письме. Отправили в Царское Село, там собирали тех, кто подходил под требования гвардейских полков. Сам шеф лейб-гвардии великий князь нас в разные полки отбирал. У каждого ставил на груди отметку мелом, в какой полк зачислить новобранцем. Волосы мне светлые от отца достались, а глаза серые – уж и не знаю, от кого. Вот в кавалергарды и определили.

Соломон замолчал, а Михаил почувствовал удивительное расположение к этому еврею-великану ставшему солдатом самого привилегированного подразделения российской гвардейской кавалерии.

– А тебе известно, что в нашем полку уже служил один знаменитый еврей?

– Нет, об этом я ничего не знаю, – покачал головой Соломон.

– Ну тогда слушай… – И Михаил пересказал новобранцу всё то, о чём ранее поведал ему поручик Гагарин.

Соломон внимательно выслушал рассказ офицера и вдруг объявил, выпрямившись и подняв подбородок:

– Этот старый солдат мне как будто через вас напутствие передал: верою и правдой служить государю и Отечеству! Я это напутствие всей душой принимаю и обязуюсь исполнять!

Кавалергардский полк по праву занимал особое место в русской армии. Традиционная субординация здесь, как правило, отходила на второй план. Чаще всего в офицерском собрании обсуждались нравственные вопросы, касающиеся офицерской чести и чести полка. Командир мог высказывать своё мнение, но оно зачастую в расчёт не принималось и носило, скорее, рекомендательный характер. Зато командир вынужден был считаться с решением общего собрания. Оно не только изгоняло из полка проштрафившихся, но и решало личные вопросы. Как раз один из таких касался непосредственно Михаила.

На семейном совете решали, на какой день назначить их свадьбу с Дашей. За большим овальным столом в гостиной собрались жених, невеста, Катя и старый князь.

– Батюшка, вы же знаете, что я, как офицер, ещё не достиг возраста, когда имею право жениться.

– Ну и что? Подай прошение на высочайшее имя с просьбой о разрешении вступить в брак.

– Даже если разрешение будет получено, дело этим не ограничится. В нашем Кавалергардском полку вопрос о браке решается на общем офицерском собрании!

Константин Михайлович задумчиво посмотрел на сына, улыбнулся и протянул насмешливо:

– И что, господа офицеры могут не разрешить тебе жениться?

– Это оскорбительно, чтобы товарищи по службе подбирали тебе невесту! – вмешалась Катя.

– Что ж, раскрою все карты. Гвардейский офицер, женившийся на девушке не дворянского происхождения, не может оставаться в полку.

– Даже если это богатая купчиха? – съязвила Катя.

– Ни на крестьянке, ни на мещанке, – ответил Михаил и повернулся к сестре, – ни на богатой купеческой дочке. И вообще, офицеры наводят справки о репутации невесты и её родословной.

– Даже так? – вымолвила до сих пор хранившая молчание Даша.

Михаил воспринял её слова как упрёк.

– Конечно, Дашенька, мне оскорбительно испрашивать у своих новых товарищей разрешения на брак с девушкой, которую я люблю и считаю самой лучшей. Но пренебречь старой традицией, которую в полку чтут уже больше столетия, тоже не могу, иначе меня с треском вышибут вон. Не волнуйся, поручик Гагарин заверил меня, что у офицеров не возникнет никаких сомнений на твой счёт и вся процедура сведётся к простой формальности.

– Думаю, за осень и зиму мы успеем подготовиться к свадьбе. Следовательно, весною после Пасхи и сыграем её, – подвёл черту под разговором Константин Михайлович. – А пока Мише следует хорошо зарекомендовать себя среди военных и поближе познакомиться с офицерами. Да и Дашенька проявит свои способности на преподавательском поприще в Смольном.

– Столько ждать?.. – Михаил недовольно сдвинул брови.

– Понимаю, что тебе не терпится, однако такое важное дело с наскока не решается. Я, как и ты, хочу, чтобы ваш союз был крепким и оставался таким на всю жизнь, – закончил отец.

Специально назначенная офицерским собранием комиссия рассмотрела историю рода невесты Михаила Комнина и её материальное благосостояние. Представленные данные были таковы: невеста дворянского рода, материальное положение семьи бедственное, отец – герой Порт-Артура, был ранен и почти полностью ослеп.

После того как офицеры высказали единогласное одобрение на брак, к Комнину подошёл поручик Гагарин и обнял за плечи:

– Ты, Михаил, не расстраивайся, что невеста бесприданница. Поверь мне, не в этом счастье!

Михаил воззрился на него с удивлением:

– С чего ты решил, Дмитрий, что я обязательно буду расстраиваться?.. Для меня её приданое ничего не значит. Честь дороже денег!

– Вот это правильно! Вот за это я тебя люблю! Из тебя получится отличный офицер! Рад, что ты служишь в моём эскадроне.

Михаил с удовольствием обучал новобранцев навыкам кавалерийской езды. За правильностью её исполнения для парадных выездов следил вахмистр, а вся кавалерийская практика легла на плечи взводного. Практически все новобранцы прекрасно владели верховой ездой, но постоянные тренировки в полковом манеже были не лишними. Отрабатывались приёмы владения саблей и шашкой, стрельба с ходу и лёжа.

– Ещё раз, Соломон, ещё! – командовал Михаил, ловя себя на том, что любуется гигантом. – Шашку вон, в атаку лавой!

Кавалергард-великан пришпоривал коня, выхватывал из ножен огромный палаш и с силой рубил воздух. Упаси боже, думал взводный, попасть ему под руку. Силища необыкновенная!

Единственное, чему не обучались кавалергарды, так это окапыванию и действию в пешем строю: полк считался придворным и в основном использовался для различных церемоний. В дальнейшем это сослужило кавалергардам плохую службу.

В Петербурге доживали свой век множество престарелых генералов. Когда кто-то из них отходил к праотцам, один из эскадронов всегда участвовал в сводном параде, который сопровождал похороны. Вот и на этот раз уже глубокой осенью почил генерал-адъютант фон Шрёдер. В параде участвовали команды от всех частей гарнизона; от кавалергардов был представлен эскадрон под командованием поручика Гагарина. Всей церемонией заведовал какой-то незнакомый полковник.

Эскадрон выстроился около кладбища, сверкая бело-красными колетами, блестящими кирасами и серебряными касками. Полковник подъехал к Гагарину и потребовал, чтобы солдаты произвели ружейный салют. Видимо, он не знал, что кавалергардам при кирасах винтовок носить не полагалось.

Сверкающий золотом Гагарин, приложив руку в белоснежной краге к каске, спокойно и вежливо, но так, чтобы услышал весь эскадрон, доложил:

– Я весьма сожалею, господин полковник, но сегодня мои люди гороха в пищу не употребляли.

– При чём тут горох?! – возмутился полковник. – Я прошу вас произвести салют!

– Господин полковник, люди, накануне сытно поевшие гороху, могут произвести салют и без винтовок.

До полковника наконец дошёл смысл шутки, и он побагровел, готовясь испепелить наглого офицера:

– Кто такой?! Как ваша фамилия?!

– Поручик князь Гагарин, господин полковник! – с нарочитой любезностью ответил тот и отдал честь старшему по званию.

Эскадрон еле сдерживался, чтобы не взорваться от смеха. Полковник круто развернул коня и в негодовании отъехал прочь.

На следующий день на имя командира Кавалергардского полка поступила жалоба с требованием наказать дерзкого поручика. Полковник вызвал Гагарина к себе и, выяснив все обстоятельства, долго смеялся, а вместо наказания объявил благодарность за находчивость.