Текст книги "Нештатная ситуация"

Владимир Яценко
Нештатная ситуация

1. Плевок дьявола

Армия – это то, что отделяет своё от чужого.

Армия – категория относительная.

Армия тем лучше, чем быстрее «чужое» становится «своим».

Устав Внеземелья. Истины

Чёрная точка на противоположном, восточном берегу быстро росла и превращалась в человека, несущегося по глади залива в чёрном, развевающемся плаще. Человек левой рукой придерживал шляпу-цилиндр с широкими полями, а правой бодро отмахивал отблёскивающим сталью посохом. Его трость лишь коротко соприкасалась с водой, но и этого мгновения было достаточно, чтобы человек, оттолкнувшись, стремительно скользил вперёд, будто по льду, поднимал посох и спустя два-три десятка метров вновь опускал его в воду. Трость сверкала на солнце подобно спицам велосипеда.

– Ходко, – одобрительно заметил Биток. Леприца проследила за его взглядом и презрительно бросила: – Шут гороховый! Уважающие себя наги уже заняли свои места.

Биток перевёл взгляд на скамьи нагов и убедился, что Леприца права: к этому времени царик Лиаифа уже полностью материализовался в своём кресле. Сошки помельче слетелись ещё несколько минут назад. Так что тот, что «яко-по-суху», и вправду запаздывал…

– Достойный Клиффорт задерживается ввиду слабых сил. По понятным, впрочем, причинам. Он сейчас в заливе, будет с минуты на минуту. – Лиаифа мрачно обвёл взглядом притихший зал. – Что будем делать, наги?

– Пусть уходит, – сказал кто-то из второго ряда. – Он взялся за работу и не сделал. Позор. Теперь пусть выйдет на площадь в базарный день с непокрытой головой и стоит с утра до обеда. Что останется, пусть забирает с собой и уходит.

– Это Корнелиус говорит? – уточнил Лиаифа. – Тот самый Корнелиус, чей удел оплёван дьяволом? А сам достойный предпочитает судить добровольцев, вместо того чтобы самому прекратить безобразие?

Было слышно, как наги неодобрительно скрипят скамьями, оборачиваясь к незадачливому Корнелиусу. А тот, вместо того чтобы заткнуться, что-то недовольно забубнил.

Биток вздохнул. «Везде одно и то же. Если что „наперекосяк“, – ищут крайнего. Свары, ссоры… Тоже мне проблемы!» Он по привычке ощупал языком пустоту на месте переднего зуба и провёл ладонью по своей фиолетовой плеши.

– Дурак этот Корнелиус, – прошептала Леприца в самое ухо Битоку. – Клиффорт приходится Лиаифе…

Биток с удовольствием вдохнул запах её волос, но счастье было недолгим:

– Кто позволяет себе слово, когда наги не смеют дышать? – грозно осведомился Лиаифа.

Биток съёжился.

И было от чего.

Но Леприца не отступила.

– Только почтение в шёпоте моём, – твёрдо сказала она, вставая. – Хочу попросить разрешения у достойных нагов встать на защиту чести Корнелиуса.

– Ты кто такая, смерта? – вскочил с места Корнелиус. – Моя честь не нуждается в таких защитниках.

– А в каких защитниках нуждается твоя честь? – ядовито заметил Лиаифа. – Сядь, Корнелиус. Сядь и замолкни.

Корнелиус сел, но с достоинством. Потерять в этом зале достоинство для нагов значило потерять всё.

Спустя минуту тишины Биток вдруг понял, что и впрямь не дышит.

Пришёл Клиффорт. Злой. Мрачный. Но нисколько не запыхавшийся от стремительного бега. В рулон скатал трость, опустил её в шляпу, а сам цилиндр сложил конвертом и как носовой платок уложил во внутренний карман плаща. Потом плюхнулся на свободное место и замер, уставившись в широкую пройму окна, любуясь водами залива, ярко освещёнными предполуденным солнцем.

– Вопрос достойного Корнелиуса правомерен, – сказал Лиаифа. – Кто ты такая, смерта? И почему так уверена в своих силах, когда мы, наги, бессильны?

– Леприца – моё имя. А уверена в своих силах потому, что знаю дьявола изнутри.

Ответом была тишина.

«Проверяют, – понял Биток. – Но ведь она сказала правду!»

– Ну что ж, – подытожил свои раздумья Лиаифа. – Сбывается реченное в книгах: «Дьявол не убоится солнца, а смерта скажет новое нагу». Глупо ложиться на пути пророчества, потом ведь можно и не подняться. Пусть будет. Но несложно ли уважаемой Леприце сообщить нашему собранию, КАК она собирается исполнить взятые на себя обязательства?

– Несложно, – не убавляя наглости в голосе, заявила Леприца. – Уверена, что достойные наги и сами бы разобрались в ситуации, будь у них…

– Ближе к делу, смерта! – возопил со своего места Корнелиус.

– Нужно всего лишь испугать дьявола, – невозмутимо сказала Леприца. – Показать ему что-то такое, что привело бы его в ужас. Тогда он уйдёт и оставит нас в покое.

Чей-то недовольный голос гнусаво пробубнил:

– Что же мы можем показать дьяволу такого, чтобы он испугался? Скажите смерте, чтоб не тянула.

– Морду её спутника, Раха, – вновь вмешался Корнелиус. – Думаю, раз увидев ТАКОЕ, дьявол и в самом деле уйдёт навсегда.

Он фальшиво засмеялся, но лицо царика оставалось хмурым, и никто не отважился даже на улыбку.

– Боюсь, что лица моего брата Битока будет недостаточно, – вежливо возразила Леприца. – Я думаю, что дьяволу следует показать что-то другое. Для этого я берусь изготовить зеркало, в котором дьявол увидит себя, ужаснётся и уйдёт.

– Зеркало?

– Сержант! – вполголоса окликнула Леприца.

Биток с готовностью склонился к полу и развернул дерюгу. Из узла вывалились почерствевший остаток вчерашней лепёшки и завёрнутый в холст кусок сыра. Биток дёрнулся было к еде, но Леприца заметила это:

– Зеркало, сержант!

Вздохнув, Биток обеими руками взялся за тяжеленный осколок шихты. Высокая температура расплавила песок до стекла и пропекла его на добрый метр в глубину. Сложнее всего было отделить верхний, полированный слой от «пены» – нижней части спёкшегося в губку песка. Биток на эту операцию потратил неделю. Ещё столько же Леприца зеркалила гладкую поверхность…

Биток приподнял зеркало до уровня колен и вдруг почувствовал, как осколок заметно убавил в весе, а через секунду он и вовсе взлетел над головами и поплыл в сторону Лиаифы.

Биток уже собрался вновь склониться к полу, но, оказывается, его вид привлёк внимание царика:

– Кто ты, ужасный человек? – громко спросил Лиаифа.

Если бы у Битока был берет, он бы немедленно его стянул с головы и замер по стойке «смирно». Но берета не было. Так что пришлось просто вскочить и замереть.

Леприца толкнула его локтем.

– Я – Биток, ваше достоинство. Брат уважаемой Леприцы!

Лиаифа с сомнением осмотрел обоих:

– Сходство, конечно, небольшое… Видно, ваша мать была не особенно разборчива с мужчинами.

– Матери у нас тоже разные, о достойный, – вкрадчиво поправила царика Леприца.

– Она издевается над нами! – закричал Корнелиус.

– Рылом, конечно, не вышел, – вновь прогундосил Раха. – А что это у него на голове?

– Татуировка, – охотно пояснила Леприца. – Религиозный обряд. Мы прибыли издалека.

– Из задницы дьявола, надо полагать, – перебил её Лиаифа. – И, судя по лицу твоего «брата», в это легко поверить.

Осколок тем временем подлетел к царику и опустился к нему на стол. Наг склонился над зеркалом, отшатнулся и уже через секунду громко рассмеялся.

– Достойные! Смерта права! Если я дрогнул, то дьявол и вправду может убежать. Надеюсь, я всё-таки симпатичнее. Как ты это сделала, уважаемая Леприца?

Биток перевёл дух, не дожидаясь разрешения, сел на своё место и тут же вернул лепёшку и сыр в узел. «Не знаю, чему там учат в академиях, – подумал он. – А флот еду врагам не оставляет…»

– В моём мире, там, на небе, – Леприца, красиво изогнув левую руку, направила указательный палец кверху, – эта нагия называется химией. Всего лишь взаимодействие веществ и знание основ их превращений.

– На небе? – ахнул кто-то из смертов справа от Битока.

Ахнул и умолк. Будто кляп в глотку с размаху загнали.

Биток глянул на человека и отвёл взгляд: у бедолаги срослись губы. Выпученные в ужасе глаза, налившиеся кровью щёки…

– Веществ? – ласково поинтересовался Лиаифа.

– Да, – подтвердила Леприца. – Ляпис, щёлочь, нашатырь, сахар, винно-каменная кислота и винный спирт.

И вновь воцарилась тишина.

«Прямо как компьютеры, – подумал Биток. – Получают задание и пока не просчитают, отклика – ноль».

Бедолага с навеки закрытым ртом сполз со скамьи и, мыча и раскачиваясь, двинулся на четвереньках в сторону выхода. Путь ему предстоял долгий – главный зал совета нагов, открытый для смертов, был огромен.

Женщина, рядом с которой сидел несчастный, спрятала лицо в ладонях и мелко трясла головой, но не издавала ни звука.

– Ты собираешься к раствору соли серебра добавить восстановитель из сахара и осадить металлическое серебро прямо на плевке дьявола?

Если бы не шарканье уползающего изуродованного человека, Биток бы зааплодировал. Представитель нетехнологической цивилизации рассчитал всё абсолютно точно. И результаты расчёта представил в понятных терминах.

– Именно так, достойный Лиаифа, – склонила голову Леприца.

– Остроумно, – одобрил царик. – И сколько времени займёт эта процедура?

– Восстанавливающий раствор должен отстаиваться несколько дней, само же осаждение зависит от температуры. Ну, и площадь… диаметр порядка трёх десятков метров. Думаю, за неделю управлюсь.

– Нет, – спокойно возразил Лиаифа. – С нашей помощью ты это сделаешь сейчас. До обеда. Достойный Корнелиус, куратор восточного побережья, доставит тебя к месту скверны. Я уже отправил туда нужные тебе вещества и достаточное число помощников.

– Но для приготовления растворов нужно время, – запротестовала Леприца. – Корнелиус располагает им, – «успокоил» её наг. – В неограниченных количествах. Что-нибудь ещё? – Парафин, замша, ёмкости… – Не нужно меня учить жизни, смерта! Кроме озвученных предметов, тебя там ждут мерная стеклянная посуда и наше пристальное внимание, чтобы твоё рвение было замечено всеми смертами, избирающими себе достойных. Если до вечера дьявол и вправду покинет небо, ты станешь одной из нас и придёшь к царь-дому пешком через воды залива. Если же нет… мы сумеем объяснить вам обоим свои представления о том, как именно следует защищать нашу честь. Корнелиус! Переправь смертов к месту работы и проследи, чтоб до вечера ни один волос не упал… В общем, ты понял. И ещё. Кто там у нас сегодня отличился? Раха? Открой болтуну рот. Только так, чтобы он закрывался. Знаю я вас…

2. Леприца

Армия была, есть и будет.

Потому что кроме Армии есть Бог, имя которому – «бесконечное чужое».

Армия может только расти.

Потому что по мере превращения «чужого» в «своё» всё больше «своего» нужно отделять от «чужого».

Устав Внеземелья. Истины

Корнелиус посчитал забавным пронести нас на бешеной скорости в метрах двух от поверхности залива. Допускаю, что скорость была не такой уж и «бешеной», вот только воспринималась она именно так, а не иначе. И скорость эта стала особенно чувствительной, когда при подлёте к береговой линии высота сошла на нет, и мы ударились о воду. Подняв тучу брызг, радугой украсивших небо, мы по инерции продолжили своё движение уже по песку. Кувырком, разумеется…

«Приключение», конечно, не смертельное. Далеко «не». Особенно учитывая нашу подготовку в космодесанте. Но неожиданное. И неприятное. Да ещё стервец этот пасть раздвинул до ушей. Улыбается, значит. Смотрит, как мы к его ногам подкатываемся.

Он-то, зараза, уже тут стоит. Мгновенно перенёсся. Поджидает…

Не удивительно, что Биток взбеленился.

Я как-то не сразу поняла, что в отличие от меня сержант Биток и не тормозит вовсе: напротив, ногами отталкивается, скорость увеличивает, да к Корнелиусу рвётся. Что на песке сделать не просто. Очень!

И узел бедняга свой где-то потерял. Там у него от еды что-то оставалось. Прямо фишка у человека какая-то. Подумаешь, еда… Правда, в его последнем десанте, на Шуне, что-то приключилось. Голодали они.

О! Докатился… так в подкате и двинул Корнелиуса ногой в колено.

Жаль, конечно: ботинки наши флотские через пять минут после высадки на планету в кисель превратились. А потому второй месяц ходим в сандалиях: кожа да материя.

Местный фасон: сносу не будет целый сезон.

А что тут зимой носят, и какие тут вообще зимы, – придёт время, узнаем. Потому как влипли мы. И, похоже, навсегда. Сделали нас, вот что. Вот эти самые наги и сделали. Как? Понятия не имею. Только нагия их превратила все наши полимеры вместе с нефтехимией, – от охлаждающей жидкости до изоляционной оплётки проводов – в студень. Даже ботинок, черти, не оставили. Кто бы мог подумать, сколько синтетики было в одежде! Нагишом из остатков челнока вылезали…

И ни одного работающего прибора. И сигнал бедствия послать не можем. Нечем.

Десантный челнок – на свалку, связь со звездолётом – в утиль, нас – на вечное поселение, что на деле означает те же утиль и свалку, только с возможностью мучений. Большой-большой возможностью… Да и сами мучения предполагаются изрядными.

Кстати, о муках. Кажется, к этому пункту программы мы только что подошли вплотную. Ногу достойному Корнелиусу уважаемый Биток, ясное дело, сломал. Для этого ему ботинки не нужны. Хороший такой удар. Вся масса тела моего сержанта в нём. И масса эта, скажу я вам, не малая. Да и скорость… Масса на скорость… страшная штука!

Крепкий, в общем, у меня Биток. И скорый.

Корнелиус, конечно, тоже на ботаника не похож, но… хрустнула кость, зараза! Уж больно в подходящее место Биток целил: даже если кость уцелеет, всё одно сустав из сумки выскочит. И будет ходить достойный Корнелиус с одной из коленок, вывернутой в сторону, противоположную движению.

Ведь ежели Биток во что-то целит, обязательно попадёт. Есть у моего сержанта такая характерность. Приятная для меня, впрочем.

Противник? Обездвижить и добить!

Ага. Хрустнула косточка нага. А Биток уже на ногах, кулаком Корнелиусу в челюсть метит. Да только всё. Этот фокус, похоже, только один раз и проходит.

Замер Биток. Замёрз. И я вместе с ним.

А Корнелиус стоит себе и косточками своими похрустывает. Сразу видно: большой любитель этого вида музыки. И по роже ничего не понять: то ли насмехается, то ли от боли скулу воротит. О! Ближе подходит. На своих, значит, на ногах. Без всякой посторонней помощи. И взгляд у него нехороший. Злой какой-то.

– Ни один волос… – напоминаю ему.

Ну, вдруг он забыл. Мало ли. Суета… заботы.

– Зачем же «один»? – говорит Корнелиус. Голос у него ласковый, даже нежный. – Пожалуй, я твоему «брату» этих самых волос чуток прибавлю. Чтобы, как вечером обгадитесь со своим зеркалом, предмета нашей душевной беседы надолго хватило.

Повернулся и ушёл. Сам. Ногами. Вот дела!

И сразу «отпустило». В смысле, разрешил нам этот фашист двигаться.

– Какого чёрта? – у Битока спрашиваю.

– Он это нарочно сделал, – хмуро Биток докладывает. – О воду ударил, в песке вывалял. Не гоже командиру…

– Милый! – и хочу ругать его, а на сердце тепло.

Это ведь Биток меня защищать бросился. Лейтенанта своего. Впрочем, как учили. Не мог Биток по-другому поступить, когда при нём офицера вместе с честью и достоинством Армии роняют. В самом, что ни на есть, грубом смысле.

– Милый! – говорю. – Они нас «уронили» в ту секунду, как мы приземлились. Дорога наверх нам закрыта, отныне и навсегда. И никто за нами не придёт. Никогда. А если не научимся сдерживать гонор и прочие армейские привычки, кончим лягушками в каком-нибудь пруду. И ещё повезёт, если вода будет достаточно грязная, чтобы местные аисты не скоро нас в этой вонючей жиже отыскали, на предмет своих гастрономических потребностей.

Совсем я расстроила Битока.

Без разрешения, не дослушав, повернулся сержант и пошёл себе. От песка отряхивается, да на руки поглядывает. Впрочем, в правильном направлении пошёл: к стекольной шихте. К нашему будущему зеркалу.

А там уже суета нашего брата, смертного. И всё как-то правильно у них получается. Сделали невысокий бортик по всему периметру расплавленного до плоскости песка, столы рядом понаставили, чаны, баки. И откуда у них столько стеклянных реакторов?

Прошлась я между столами, и сказать мне, вроде бы как и нечего: всё правильно делают. Из сахара восстановитель варят, рядом щёлочь мешают, чуть дальше раствор азотнокислого серебра… А Корнелиус уже около чана с сахаром колдует. Ну да, на сладкое… Смотрю – и вправду желтеет. Может, и вправду, они со временем так же работают, как наши гончары, скажем, красоту из глины давят?

Кстати, о красоте.

После всей этой акробатики не мешало бы и в порядок себя привести.

Я же не Биток, который фиолетовую макушку ладошкой пригладит и будет считать, что всё в порядке. У меня-то «порядок» другой. А то, что условий нет… так на то и трудности, чтоб было что превозмогать.

Посему возвращаюсь к берегу, вытряхиваю песок из волос, снимаю одежду… на предмет чистки и водных процедур. И на аборигенов мне плевать. Пусть смотрят и завидуют, инопланетяне хреновы. И вообще, может, хоть так урон врагу нанесу. Язвой желудка или фантазиями там какими, нереализованными…

А кругом – красота! Фиолетовое небо, бирюзовый залив, на другом берегу – в километре, не больше, – дворец стоит. Они его царь-домом называют. Тоже ведь занятная штука – ни города, ни каких-то других строений, только дура эта белокаменная в одиночестве: несколько куполов цветом под золото, только поярче, ближе к оранжевому, кругом – тот же песок кварцевый, под солнцем сверкает… Ну, и с десяток галер рядом с дворцом – делегации со всех сторон света прибывают, вопросы, значит, с цариком решать.

А если смертный на страх свой собственный рискнёт поприсутствовать, то милости просим, только вот жизнь и здоровье никто не гарантирует…

Поднимаю голову: в зените, прямо надо мной – продолговатая звезда сверкает. И свет дневной ей не помеха. Это звездолёт наш на стационарной орбите «отдыхает». Межзвёздный катер «Лидор». Сам-то невелик, но котёл работает только в движении, а так, на орбитальной «висячке» – гелиоконцентратор распускаем в целях утилизации энергии ближайшей звезды, площадь – один квадратный километр. Экипаж – четыре человека. Капитан, он же штурман, он же пилот. Двое техников и кок – куда пошлют, всегда на подхвате. Ещё два пассажира. Были. Мы с Битоком. Собственно, главное оружие дальней разведки.

Ведь это мы раздвигаем горизонты человечеству. Мы первыми садимся на планеты. И только по нашему особому разрешению приходит сюда всякий разный штатский люд: кто для торговли, кто на поселение, кто для исследований всяких, поисков приключений-на-свою-задницу…

Вот этот самый энергозаборник инопланетяне «клыком дьявола» и прозвали. Само лицо, значит, не видно, а зуб этот чёртов торчит. Поэты, стало быть, романтики…

Солнце полдень перевалило. Ещё три-четыре часа, и состоится очередная передача. Последняя. До сих пор передавали одно и то же: инструкции, что нам с Битоком нужно делать, чтобы экипажу было удобнее нас тут похоронить. Да. Такие дела. Не радостные, прямо скажем, наши дела. Мои и сержанта моего Битока.

Корабельный комп своего опознает и отличит от мёртвого вот так: на расстоянии ста километров. И пока мы живы и здоровы, он нас не оставит. Вместе с кораблём и с извозчиками, разумеется. Не могут они улететь без нас. В полном соответствии с программой: раненых не бросаем! Ну, разве что раненые сами об этом попросят. А как нам просить-то? Из средств связи можем предложить только булыжник и корпус челнока. Получится, конечно, громко. Только, думается мне, оттуда, с орбиты, им всё равно не разобрать, чего я тут морзянить буду.

Но и забрать нас отсюда они не могут. И тоже в соответствии с программой: в связи с неизвестной заразой, которая от любого изделия один только металл оставляет. До сих пор снится, как при посадке искрить начало, а кожух огнетушителя под руками – в кашу. А пена пламегасителя, что под давлением двенадцать атмосфер, в лицо сержанту…

Едва успела передать о денатурации синтетики. Да они и сами всё видели. Дни здесь ясные, это ночью кондубасит: если не морось, то мелкий дождь. От того и видимость лазерного луча отличная: что сигнального, что рабочего. Издалека его видать, чего там.

Вот и пришли мы издалека…

Да. Пострадал Биток. Хуже не придумаешь. И не лицо теперь у него – морда, вся оспинами изрыта, будто астероид после встречи с мелкой фракцией метеоритного роя.

То, что искусственные волосы по бровям текли, – подумаешь! А вот что синтетические луковицы в кожу на голове въелись, неприятно. Заметны мы теперь с Битоком. А как улыбнётся он по привычке своей старой, так и вообще: хоть стой, хоть падай. Передний зуб у него – верхний левый – тоже из пластмассы оказался. В смысле – был. Уж сколько раз его просила: оскал свой зауживай, уважаемый смерт-Биток, потому как рот твой щербатый, вкупе с плешью фиолетовой и рылом ноздреватым, очень уж вызывающе в этом мире смотрятся.

Впрочем, на Земле в таком прикиде сержант мой тоже в толпе бы не потерялся.

Но я не о маскировке… я о патовой ситуации: вытащить нас не могут, – заразы боятся, и правильно делают, уверена: кто сюда с челноком придёт, тот здесь с челноком и останется. Впрочем, если без челнока спуститься, эффект будет тот же…

…Но и улететь они не могут – мы-то вот они! А главная корабельная программа не знает причин, по которым своих можно бросить на произвол судьбы.

И о паразитах, которые пластиками питаются, ей тоже ничего неизвестно.

Такие вот дела.

Только умные они там, на катере. Пока мы с Битоком эти два месяца ситуацию для себя уясняли, лечились, язык учили да раскладом проникались, кто тут старший и кому в пояс кланяться, сообразили они, как разрулить свою проблему. И хотят они, чтобы мы им зеркало сделали. И будут они это зеркало вручную освещать лазером, вне инфосетей корабельного компьютера. Зеркало – сверкает, комп эти «зайчики» принимает за наши сообщения. А что ему? Легитимная авторизация: имена, пароли. Экипаж от нашего имени сообщает компу о желании десанта остаться на неопределённый срок на поверхности… и улетает. А что? По-моему, классно придумано. Уж я бы точно до такого не додумалась…

– Командир, – о! Моя команда от меня чего-то хочет, – глянь, что у меня с руками, командир.

Мама дорогая!!!

– И на ногах, лейтенант, что делать?!

Только этого не хватало!

Биток, бедолага, и без этого на чёрта был похож, а с такими украшениями…

Так. И где же мне теперь этого хрена искать? Ага. Идёт. Сам. Сюда. Лыбится.

– Уважаемый Корнелиус. – Я слышу, как дрожит мой голос, и ненависть делает язык неповоротливым, деревянным. Драть! Глотку! Зубами! Чёрт! Как некстати огнемёт расколбасило…

– Вы совершили ошибку, достойный. Мой брат и помощник Биток не может такими руками работать. И ногами ходить. А без его помощи…

– Ошибки никакой нет, уважаемая смерта, – елейным голоском подхватывает Корнелиус. – Таким чудесным ногам теперь не нужна обувь. И заметьте: эту услугу я оказал вам совершенно бесплатно. А что касается рук, то я вашему «брату» спас жизнь. Теперь, когда он не сможет сжимать кулаки, благость и разумие…

– Но работа…

– А что с ней такое? – хмурится Корнелиус. Оборачивается. Грозно смотрит на копошащийся люд. – Поверхность кислотой зачистили, водой промыли, серебрящий раствор с восстановителем уже смешали, сейчас зальём и будем трусить…

«Чтоб тебя всю жизнь трусило, зараза, – думаю. – Ну, погоди!»

Вытираю пот со лба и говорю:

– Есть ещё одна просьба, достойный Корнелиус. Не покажется ли вам возможным передать остаток смеси мне? Мы с братом хотели бы заняться отзеркаливанием поверхностей. Это даст нам надежду на пищу и кров…

– Смесь тебе не понадобится, уважаемая, – ну и глаза у него! Ну, точно две гадюки! – Если до вечера дьявол с неба не уйдёт, то пищу и кров вы с братом получите в самом глубоком узилище моей цитадели. Без всякой надежды оттуда когда-нибудь выйти. Жизнь у вас будет долгой, но не скучной, насыщенной самыми разными развлечениями. Потому что при взгляде на твою задницу, смерта, у меня возникают необычные фантазии. А что может быть хуже нереализованной мечты?

Повернулся и ушёл.

«Это он мои мысли читает? – думаю. – Скотина!»

– Скотина! – с чувством говорит Биток и спрашивает. – Как думаешь, с этим можно что-то сделать?

Я смотрю на его ладони, густо поросшие высоким плотным мехом, и вижу, что на ноги его смотреть проще: с высоты роста даже не разобрать, – то ли сапожки, то ли носки такие плотные. Гетры там… Сволочь!

– Может, брить? – говорю и сама понимаю, что порю чушь.

– Как же брить, если я нож теперь в руку взять не могу? – угрюмо бурчит Биток.

Вот ведь скотство какое! Задница ему моя приглянулась! Ладно, будет ему задница. Хоть повеселимся напоследок. Потешимся. Вот только Битоку и в самом деле влетело. По самые помидоры…

– Не бери в голову, солдат, – пытаюсь говорить бодро, а самой выть хочется: ну что же ему так не везёт?

И плевать, что «солдат» этот старше меня на десять лет. И опыт у него не только по десанту, но и по жизни на голову выше моего. Друг он мне. Настоящий и единственный.

– Мы так просто отсюда не уйдём, Биток! – говорю. – Дверью хлопнем так, что они ещё долго чухаться будут. Я тебе обещаю.

Опустил голову мой сержант. Руки рассматривает.

Как бы это потактичней сменить тему?

– Смотри-ка. – Я киваю в сторону будущего зеркала. – Уже чернеет. Скоро плёнка появится.

Они там, на корабле, видать уж очень хотят смотаться отсюда побыстрее. Наверняка сперва с десяток бомб сбросили, бурый песок обогатили. Возможно, нефелина добавили. Потом – главным корабельным орудием… Лазер с диаметром луча под два метра. Не шалам-балам. Да со всей дури. С прямой подкачкой энергозаборника. Представляю, как здесь всё плавилось и пузырилось. Не удивительно, что аборигены за плевки приняли. Ну, и хозяина соответствующего присочинили. Битоку, чтобы отковырнуть кусочек, для эксперимента, несколько часов пришлось ломиком возиться. А потом ещё неделю, шлифовать подложку, чтоб основа хоть немного плоской стала. А Лиаифа, тоже хорош – зеркало так и не вернул. Зажал зеркало. Впрочем, я бы его всё равно бросила, нашли дураков – тяжести таскать…

– Да как же я теперь? – потерянно зудит Биток. – Я, наверное, даже вилку взять не смогу.

– Зато ступать мягко, – отвечаю, и опять о своём: – Смотри, хлопья пошли. Эй, Корнелиус, энергичнее… сильнее качать надо! Если пристанет к поверхности, всё по новой придётся переделывать.

– Как бы они нас не взорвали, – озабоченно говорит Биток. – Жарко.

– Молчи, сержант, – приказываю. – Если взорвут – задача будет выполнена. До третьего поколения пенсия семье, льготы по налогообложению, субсидии наследникам…

– Не будет задача выполнена, – бурчит сержант. – Архипелаг в экваториальной зоне, разлом на континенте, ни черта мы не сделали…

Но мне уже не до него: поверхность стекла начинает всё больше отзеркаливать.

С десяток смертов плавают в воздухе и бросают в жидкость клочки невесомой ткани, чтобы те связывали собой хлопья осадка, не давая ему возможности осесть на зеркало.

Корнелиус хмурится, водит руками – жидкость бурлит, волнуется…

Ещё пяток нагов сверху наблюдает. Вороньё проклятое.

И чего это я на них взъелась? Подумаешь, с месяц назад в куски порвали трёх бедолаг, что дорогу им заступили. А знакомство состоялось, когда они при нас какую-то девку в землю вбили. По уши. Что-то не то она им сказала. Или посмотрела не так. Если бы в кино такое увидела, может, и засмеялась бы: платье наверху, – в землю не вошло, значит, – а голова из этого вороха, словно капуста из ботвы торчит. Только орала она так, что не до смеха… ещё дня два в голове звенело. И помочь никто не решился. Все мимо прошли.

И мы с Битоком.

Были ещё эпизоды. Не то чтобы страшные – неприятные. Из такого, о чём вспоминать не хочется. Вот Битока мочалками на конечностях наградили. Теперь словно пудель. Смешно?

А ведь когда молчат и ничего не делают – нормальные мужики. Таких у нас на флоте – как собак нерезаных. Высокие, плоские, широкие. Гладкие скуластые лица, ямочки на волевых подбородках, глаза сверкают…

А может, и вправду взорвать всё к чертям?!

– Активнее! – кричу Корнелиусу. – Труси сильнее.

– Не, – совершенно спокойно говорит Биток. – Точно взорвёмся. Жара-то какая…

В зеркале всё яснее проявляется небо.

– Всё! Баста! Хорош! Корнелиус, сливай раствор. Теперь воду! Много воды…

– Глянь, командир, сдаётся мне, что наши с плавкой перестарались. Зеркало-то вогнутое!

– В самом деле. Тогда надо бы этим ариэлям [1]1
  Ариэль – в данном случае имеется в виду герой одноименного романа А. Беляева, наделенный способностью летать.


[Закрыть] сказать, чтоб не ловили блеск – в самом ярком положении жарковато станет…

Поздно.

– О! Упал, – спокойно говорит Биток. – Ещё дымится. Во, блин! Икар [2]2
  Икар – мифологический персонаж, сын Дедала. Отец соорудил крылья, способные поднять человека в воздух. Икарвзлетел слишком высоко, солнце расплавило воск, скреплявший крылья, в результате чего Икар погиб.


[Закрыть]хренов. Жаль, что не Корнелиус…

Лжёт Биток.

Нет в его голосе сожаления.