Текст книги "Еврейский легион (сборник)"

Внутренняя борьба в сионизме

Тема эта – грустная тема. Те, которых у нас называют «левыми», могли бы быть лучшими из сионистов. Но сионизм теперь подменен, вместо него перед нами то, что в старину звали палестинофильством, а сейчас принято называть «строительством земли»: термин опасный, ибо задача наша ведь не в том, чтобы «выстроить землю», а в том, чтобы земля эта превратилась постепенно в землю с еврейским большинством. Об этом мы забыли, а потому, в период 1920–1923 гг., радость по поводу того побочного факта, что растет Тель-Авив и Эзрелонская долина, заслоняла в глазах наших тот основной факт, что за это время процент еврейского населения ничуть не рос. Эта аберрация у «левых» особенно ярко выражена. Поэтому лучшими из сионистов назвать их нельзя. Но они, бесспорно, лучшие из ховеве-цион последнего призыва.

Говорю это без иронии. Здесь я не вдаюсь в спор о том, можно ли считать кооперативный поселок здоровой и устойчивой формой колонизации. Но одно бесспорно: с 1920 по 1923 г. никакая другая форма сельской колонизации была немыслима. Люди приезжали только с востока, и все без денег; деньги можно было черпать только на западе и только в виде общественных фондов. При наших условиях создавать частных собственников нельзя: и принципиально невозможно, и средств бы не хватило. За это время выстроилось около 30 новых поселков, приблизительно с 1500 рабочего населения; обошлось это Керен-Гайесоду в 415 000 фунтов. Национальному фонду в 200 000 с лишком. Это не дешево, но даже трети этого количества поселений не удалось бы устроить за такие деньги на началах частного хозяйства. Позволяю себе сомневаться, очень ли изменилось это положение и теперь, т. е. легче ли устроить сегодня колонию старого типа, чем «квуцу». Каковы бы ни были органические пороки кооперативного поселка, он, вероятно, еще долго будет преобладать в наших сельскохозяйственных начинаниях просто в силу необходимости, т. е. земледельческая колонизация будет и впредь развиваться главным образом на плечах «левых». До сих пор, считая с конца войны она, как известно, лежала целиком на их плечах.

В остальных отраслях деятельности они до сих пор тоже шли первыми. В 1921–1923 гг. созданное бюро общественных работ выполнило ряд серьезных подрядов: шоссейных, рельсовых и мостовых да на сумму больше 300 000 ф., разных зданий на 640 000. Теперь эта последняя сумма, вероятно, удвоилась. Попутно они образовали больничную сеть ряд просветительных учреждений, банк. К добру или нет, еврейская Палестина сегодня страна рабочих. Когда критики нашей хозяйственной системы уверяют, будто произошло это по недосмотру начальства или в силу «захвата», то критики ошибаются. Произошло это, во-вторых, в силу вещей, а во-первых, – благодаря огромной активности и жертвоспособности. В Палестине это признают все классы общества. Вероятно, нет страны, где имя «рабочий» пользовалось бы таким уважением во всех кругах, вплоть до «салона».

Экономически эта гегемония, говорят, признак правильного роста. Но факт остается фактом: в нашем ховеве-ционском поколении «левые» оказались лучшими из ховеве-цион.

Пишу слово «левые» в кавычках тоже не для иронии, а скорее – с моей точки зрения – сочувственно.

Сионистские рабочие партии усердно пользуются социалистической фразеологией; несомненно, и верят в нее вполне искренно. Но по существу, по всей деятельности, они не социалисты и вообще не левые. Устройство фаланстер, городских или сельских, титуловалось «социализмом» только во дни Фурье. Маркс в свое время жестоко издевался над этим смещением понятий. Социализмом в наше время называется стремление национализировать уже созданное хозяйство; средствами являются борьба, давление, революция. Для создания коммуновидных островков среди буржуазного или просто патриархального моря нужны другие средства, резко непохожие на борьбу, давление и революцию. Главное из этих средств – деньги, которых у рабочих нет и которые поэтому приходится получать от других общественных слоев; причем не путем захвата, каковой в наших условиях немыслим, а путем аргументации, в которой единственным годным доводом является общность национального интереса. Тут нет ни следа классовой борьбы, тут политика национального блока.

Ни на чем этот чисто националистический характер сионистского «левого» движения так ярко не скажется, как на еврейско-арабском конфликте. Главным возбудителем этого конфликта является – опять-таки в силу вещей – не еврейский собственник, а еврейский рабочий. С арабской точки зрения вся опасность в натиске еврейского труда, а не еврейского капитала. Прежде всего потому, что капиталистов мало, а трудящихся много. Даже неграмотному ясно, что иммиграция купцов и промышленников никогда не создаст еврейского большинства: только иммиграция рабочих рук может привести к численному перевесу евреев. Но и с чисто экономической точки зрения, объективным носителем конфликта является только рабочий элемент. Между эффенди, продающим землю, и Ротшильдом, ее покупающим, никакого столкновения быть не может. Даже то, что Икс из Лодзи на свои деньги устраивает ткацкую фабрику в Тель-Авиве, не есть еще пока причина вражды. Конфликт начинается со спора о том, какой будет на фабрике труд – еврейский или арабский. Еще не так давно еврейские рабочие в Палестине даже не пытались маскировать эту истину. Было время, когда официальный лозунг так и гласил: захват трудовых позиций в колониях – захват, означавший в то же время вытеснение с этих позиций нескольких тысяч феллахов. В 1919–1920 гг. был в ходу еще более выразительный лозунг – «авода тегора» т. е. «чистый труд», чистый в смысле национальной однородности: правилом было тогда – не брать работы, если состав рабочих смешанный. Теперь «левые» стали в этом отношении осторожнее, но существо их миссии не изменилось. Еврейские дома строит теперь «бюро общественных работ» – но до войны этот заработок был в руках у арабов. Зелень и яйца поставляют теперь в Тель-Авив и Иерусалим окрестные «квуцот», – а еще в 1920 г. это поставляли исключительно арабы. Никакой декламацией, никакой дипломатией (вроде допущения на «свои» работы того или иного процента арабов) замазать эту суть дела нельзя. В национальном смысле конфликт охватывает, конечно, оба национальных лагеря в целом; но на экономическом фронте это есть прежде всего конфликт между еврейским рабочим и арабским рабочим. И в этой борьбе еврейские рабочие действуют не как «левые» и не как социалисты, а как хорошие ховеве-цион – лучшие из ховеве-цион.

Хотелось бы сказать «из сионистов», но нельзя. Сионизм от палестинофильства и «землестроительства» отличается размахом, постоянным и ревнивым чутьем перспективы. Именно еврейские рабочие по мере того, как накопляется у них то, что Глеб Успенский называл «обстановочкой», легче всех остальных теряют чутье перспективы. В первый раз я столкнулся с этим явлением в 1918 г., во время набора добровольцев для легиона. В Палестине были две рабочие организации – но у одной из них (как раз у той, которая считалась более национальной и менее левой) уже была «обстановочка» в виде нескольких поселков, и потому ее члены почти поголовно отказались идти в армию; у другой еще тогда не было своих фаланстер – и ее члены почти поголовно вошли в солдаты и стойко держались за ружье до последнего момента. Вероятно, была тут и психологическая разница; но в основе различия лежал имущественный ценз, святая, благородная, божественная, какая хотите – но притупляющая привычка к ежедневной заботе. Теперь эта забота стала ежечасной – и я не уверен, не стерла ли она и психологических различий. Крученый мы народ вообще, но ничего более странного, более небывалого, чем это зрелище в Палестине, даже в нашем быту мы еще не видели: та психология ближайшего урожая, то пренебрежение к принципам и перспективам, которые у других народов считаются прерогативой мелкого крестьянства – у нас в Палестине оно стало привилегией «левого» крыла. В нем глубже всего пустил корни культ коровы, трактора и бюджета; на него, главным образом, опираются и ссылаются отрицатели политического действия; и, когда возникает речь об отмене выборного начала, о передаче власти богачам, презирающим и сионизм, и демократию, – «левые» люди социалистической фразеологии, часто люди революционной веры, стыдливо утопляют очи в кирпичи пола…

Не хочется дописывать. Одно спрошу: доколе? Неужели навсегда? Пусть эта потеря перспективы, эта замена понятия «грядущее» понятием «завтрашний день» – пусть это все объяснимо. Но неужели это неизбежно и неизлечимо? Неужели все они, все поголовно, примирились с этой ролью, и авангард еврейского ренессанса даст нам, в конце концов, только новую разновидность общественной психологии феллаха?

Грустная тема…

1925 г.

Ориентация

Это неоспоримый факт: влияние Англии и Англия стали препятствием на пути развития сионизма. Это не значит, что 16 лет работы в компании с Англией были для нас чистым убытком. Наоборот, с течении 15 лет мы много выиграли: сионизм стал как бы международным обязательством, количество еврейских жителей от 65 тысяч возросло почти до 200 тысяч, наша земельная собственность вместо прежних 400000 дунам достигает теперь свыше миллиона, число наших колоний увеличилось и от 40 прежде – дошло до 120, наши промышленные заведения от абсолютного нуля достигли очень и очень значительного «есть» и мы построили Тель-Авив. Это, правда, не очень много и для нас совершенно недостаточно, но это и не мало и никто не отрицает, что этого мы достигли, благодаря совместной с Англией работе. Другими словами не имеем основания сожалеть о компании в прошлом: мы в известной мере ее использовали. Но только в прошлом. В настоящее время компания эта превратилась в препятствие на все 100 %. А на будущее – насколько можно предвидеть – нет никакой надежды, чтобы положение радикально изменилось. Все это знают и все об этом сожалеют. И отсюда вытекает логический вывод, что мы обязаны думать о возможности альтернативы.

Многие думают, что состояние искания альтернативы есть состояние болезненное или состояние, которое долго тянуться не может или, просто, смешно. Многие также думают, что это – вопрос тайной дипломатии, с обыкновенными же людьми нельзя говорить об этом даже по секрету. С полдюжины дипломатов должны вести переговоры с министрами и послами, а когда придут к соглашению с какой-нибудь великой державой – черное не белом, что она готова принять Палестину со всеми обязательствами, касающимися сионизма, и вместе с тем будет согласие Англии, черное на белом, уйти из Палестины – только тогда появится потребность обратиться к широкой еврейской общественности и сообщить ей эту радостную весть. Все это – ошибка: так политика в настоящее время не делается.

Во-первых, в искании альтернативы нет ничего смешного или ненормального. Всякое правительство на моровой арене и каждая партия на государственной арене бывают часто в таком положении, что им необходимо искать новых компаньонов. Так, а не иначе, заключаются международные союзы, так, а не иначе, образуются ежедневно коалиционные правительства во всей Европе. Они существуют известное время, осуществляют все, что могут осуществить, потом распадаются, на их место являются новые союзы, а в промежутки между концом одной комбинации и началом другой обе стороны заняты исканием новых компаньонов. Это раз. Во-вторых, тайные дипломатические переговоры не выполняют здесь никакой главной роли. В настоящее время никакой министр, никакой дипломат не в состоянии осуществить какую-нибудь крупную перемену, пока общественное мнение к этому не подготовлено. Может быть, не требуется тут общественного мнения миллионов населения, но необходимо мнение тех сотен тысяч, что влияют на все слои народа. Тайное согласие дипломатов это уже последний шаг в политической работе, но не первый и не второй. Это положение касается всех политических дел всех народов, но в особенности это касается нас, евреев и такого вопроса, как сионистский.

Не обосновывают новую ориентацию на том, что выбирают себе подходящее государство, обращаются к его правительству с вопросом: «Хотите ли принять Палестину от Англии?» имеется в Европе не одно правительство, а имеется их несколько, которые охотно бы приняли от любого правительства все, что можно брать. Но, на такое предложение всякое правительство ответило бы: «с дураками не имеем дела».

Можем сделать вывод из эпохи Великой войны. Тогда дело было легче, т. к. страны согласия воевали с Турцией. Ясно было, что от Турции возьмут не только Палестину, но и еще кое-что. Но был вопрос: кто возьмет? Желание взять было у трех держав, желание старое, от десятков, а, может быть, от сотен лет. Французский министр иностранных дел Делькассе не постеснялся сказать корреспонденту (случайно я был корреспондентом) «Я не верю, чтобы одна из стран согласия взяла Палестину: другие не дадут». В этих словах он выразил тот факт, что есть много охотников на Палестину. Мы на это должны обратить внимание. Главное это то, что на «товар», о котором идет речь, есть много охотников, которые приобретут его с удовольствием.

Далее когда мы, евреи, увидели, что наилучшая ориентация для того времени была на Англию, мы не пошли тот час же просто к правительству с предложением: декларируйте, что вы хотите взять Палестину. Но сначала стали подготовлять общественное мнение – говоря проще – стали раздражать и разжигать аппетит к Палестине. Аппетит всегда был в тесном кругу, но его не было в широких массах, которые подобными вещами не интересуются в обыкновенное время. Но, если хотели приступить к этому делу, надо было заинтересовать эти самые массы. В противном случае конституционное правительство не в состоянии было бы делать нужные шаги в этом направлении. Для этой цели был создан Англо-Палестинский комитет, который стал издавать еженедельник и вести агитацию в пользу приобретения Палестины для Англии. Были использованы и другие средства, как например движение легиона. И все для того, чтобы возбудить аппетит. Тянулось это три года, пока Англия, наконец, могла выступить официально и открыто с требованием получить Палестину. Еще даже в Бальфурской декларации в ноябре 17 года, когда одна четверть Палестины фактически уже находилась в английских руках, не было ни словом обмолвлено, что Англия хочет получить мандат. Только в 1920 году, с Сен-Ремо, было об этом объявлено официально, в то время, что всем это уже было известно и без того.

Этот пример может нам указать два главных условия, требующихся для приобретения новых союзников. Во-первых, надо найти несколько охотников, имеющих большой аппетит к Палестине. Во-вторых, нам нужно воспитывать и укреплять это желание долгое время у всех охотников, а тогда, наконец, наступит время, особенно укрепить это желание у того, кто окажется для нас выгоднее других. Так создают альтернативу. И тогда выжидают подходящей «конъюнктуры» – одного из тех великих переворотов, которые время от времени происходят на свете и которые в настоящее неспокойное время могут часто повторяться, в особенности же на Востоке и вокруг Востока.

«Кто хочет Палестину?» – спрашивает отчаявшийся еврей. Это – ошибка. Только слепой не видит, что державы хотят колоний. Кто ничего не имеет, хочет получить, что-нибудь. Кто имеет кое-что или даже много, хочет еще. Возможно, что Англия составляет исключение, потому что ее сильно занимают экономические затруднения. Но Англия и слышать не хочет об уступке, например, Кипра, не приносящего никакой пользы – значить, аппетит еще не прошел. У других же великих держав в Европе колониальный империализм остался по-прежнему альфой и омегой политических устремлений.

Среди разных «товаров», могущих появиться на колониальном «рынке», Палестина, составляет один из самых лакомых кусков и главным образом, как страна Израиля, т. е. в связи с евреями и сионизмом. Ни один политик в Европе не поверит, если ему станут рассказывать, что Англия потребовала мандат на Палестину, руководясь идеализмом и альтруизмом. Он рассмеется, ибо убежден, что Англия хотела сделать «гешефт» и действительно его сделала. Поговорите об этом с государственными людьми, депутатами, политическими корреспондентами: все – французы, поляки, американцы, немцы, итальянцы – скажут вам это; здесь не благотворительность, а «бизнес». И такой взгляд сам по себе доказывает, что в глазах политического мира Палестина представляет собою «товар», имеющий высокую политическую ценность. А товар, имеющий значение для одного покупателя, имеет такое же значение и для других, находящихся в подобном положении.

Надо, чтобы человек был слеп от отчаяния и самоуничижения, чтобы мог забыть, что для всякой европейской страны, имеющей колониальные интересы, Палестина представляет собою самый высокий интерес. Она находится возле Суэцкого Канала и, возможно, что в будущем она будет с ним конкурировать. Вопросом, во-сколько обойдется прорытие нового канала между Газой и Аккабой – занимаются в английском адмиралтействе самым серьезным образом. Длина этого канала будет равна Панамскому, а окружающие горы значительно ниже Панамских, так же все остальные условия легче, нежели в Панаме. Потом – Хайфа; работа, которая там производится, это только маленькое начало. Истинное же намерение адмиралтейства – это построить мол от Хайфы до Акко (всего 16 километров), и тогда Аккский залив станет величайшим в Средиземном море портом. О сухопутных сообщениях, делающих Палестину центром Старого мира, а в будущем – центром богатейших стран – говорить не приходится: это всем известно. С точки зрения стратегической и коммерческой – кто будет владеть Палестиной, тот будет владеть Востоком на море и на суше. Но еще более важна в глазах мира Палестина, как Эрец-Исроэл, т. е. в связи с евреями. Во-первых, потому что только через евреев можно будет оторвать Палестину навсегда от арабской среды и присоединить ее к Европе. А во-вторых, и это главное – с точки зрения элементарной коммерческой: где можно найти еще такую колонию, которая бы при самых неблагоприятных условиях притянула бы к себе свыше 20 миллионов фунтов иностранного капитала в течении 12 лет?

Всякий из нас знает, что под управлением лучшего правительства капитал этот мог бы быть, по крайней мере, вдвое больше. В-третьих, то государство, которое будет действительно поддерживать сионизм, будет пользоваться влиянием всемирного еврейства, влиянием, которое другие народы и даже антисемиты оценивают гораздо выше, нежели мы сами и весьма возможно, что они более правы, чем мы…

В 1917 году сказал французский посол в Лондоне, Камбон, с явной завистью: «теперь Англия имеет в Америке 4 миллиона даровых агитаторов». А ведь в то время платили большие деньги за агитацию. И, наконец, колония, развитие которой ничего не будет стоить, потому что евреи все делают за свой счет – это очень стоющий «товар», и трудно найти на колониальном «рынке» более лакомый кусок, который схватили бы охотнее.

Но со времени Великой Войны до недавнего времени, до 1929 года аппетит к Палестине у великих держав был заглушен убеждением, что все уже пропало, что Палестина принадлежит Англии, а согласие на это утверждено и укреплено обаянием идеализма и высокого гуманизма: еврейский национальный дом, древнейшее стремление, Священное Писание, спасение несчастнейшего в мире народа, разрешение самого болезненного в мире вопроса… Как же можно тут думать о каком-нибудь изменении, как можно тут выставить требование, чтобы Англия переступила такую колонию другому хозяину?

Выставить такое требование значит – не только навлечь на себя «цорес» от Англии, но поднять всемирный крик, что мешают святому делу, что из-за грубой страсти к аннексиям разрушают высоконравственное дело. Никакая страна не захочет теперь, чтобы ее обвиняли в таком смертном грехе. Аппетит, поэтому, был только заглушен, но не умер. События 1929 года его воскресили. Эти события и шум, поднятый вокруг их мировой прессой, а потом в Женеве, разъяснили всем, что дело Палестины еще далеко не твердо установлено, что идеалистическое сотрудничество Англии и евреев не представляет собою ту идеальную пару, обе стороны которой довольны. Напротив, эту самую идеалистическую сторону дела можно будет использовать против существующего теперь порядка вещей, когда для этого наступит благоприятный момент.

Наша задача в этой плоскости состоит теперь в том, что мы должны втолковать в головы народов, интересующихся колониями, тот острый и очевидный факт, что компания расстроилась, что идеалистического ореола больше не существует, что Англия находится в Палестине без всякой «святости»… Каждое доказательство недовольства с нашей стороны, если оно будет довольно веское и заставит обратить на себя всеобщее внимание, вызовет раздражение аппетита. Этот аппетит будет постепенно расти, пока не создастся, наконец, то положение, которое было до войны: со всех сторон были протянуты к Палестине руки, готовые захватить ее при первой возможности. Тогда наступит для нас время подумать над вопросами, чьи руки для нас более подходят. И даже возможно, что инициатива для переговоров придет вовсе не с нашей стороны. Дать миру побольше доказательств, что мы недовольны Англией – главная наша теперешняя задача в политической плоскости. Вот причина, почему мы обязаны теперь стремиться к одной цели, из холодного и систематического расчета… Вовсе не важно тут, заработаем ли мы или потеряем на каждой ступени постоянного спора – уступят ли нам касательно количества сертификатов или не уступят. С точки зрения политической – важно тут одно – мир должен знать, что положение в Палестине не нормально, что компания расстроилась «святость» сошла и что «товар» снова находится на мировом «рынке». С точки зрения политической, мы не можем тут ничего потерять. Чем сильнее станет спор, тем лучше станет перспектива на будущее. Попутно настоящее тоже станет лучше: чем тяжелее станет спор, тем больше получим уступок от той же Англии. Не только по той психологической истине, которую сионисты забыли, что английская администрация, как всякая администрация, делает уступки только той стороне, которая не боится спора. Это – старая истина, которую лишь теперь начинают понимать и у нас, и вскоре даже наши умеренные пойдут открыто по пути спора.

Но есть тут еще одна причина, которая может повести к лучшему: по мере того, как аппетит к Палестине усилится у иностранцев, отношение Англии к нам станет более приличным… Одна из причин теперешней ее грубости и циничности с нами это то, что она считает, что находится с нами наедине (тет-а-тет). Несколько лет спора, и Англия переменит свое мнение, а глупцы из лондонской газеты «Нир Ист» начнут кричать, что евреи ткут интриги с иностранными государствами, а англичанин имеет респект перед людьми, интригующими с иностранцами. Но это – второстепенное, хотя и важное! Главное же – это подготовить почву для альтернативы, а потом ждать подходящего момента. Когда я вижу черные тучи, сгущающиеся на Востоке и во всем мире, я боюсь только одного, подходящий момент может чересчур скоро наступить…

1932 г.