Текст книги "На переломе эпох. Том 1"

1.5 (87.08.26) Крестик

Ночь. Лишь свет с «вышки». Рядовой Разорёнкин прицелился из снайперской винтовки СВД в мишень «пулемётный расчёт». Дождался автоматной очереди рядом. Нажал курок. Сухой щелчок. Мишень упала. Он скрытно передвигался, под прикрытием ночи, как и положено скрываясь в складках местности, стараясь себя не выдать. Его, хоть и разгильдяя, но отличного стрелка, ротный отправил в поле «для подстраховки». Он шёл со «снайперской винтовкой Драгунова» наперевес правее от каждого слабого, выполняющего «упражнение контрольных стрельб», и валил мишени. Что ж, это был единственный способ для 7-й роты не упасть лицом в грязь, да и потом сдать хоть как-то очередную осеннюю проверку. «Упражнение контрольных стрельб» предполагает перемещение вглубь стрельбища несколько сот метров, стрельбу по различным типам мишеней, в том числе и «бегущих» из различных положений, с том числе и «с ходу». Разорёнкин изрядно устал. И, тяжело дыша, мазал всё чаще. Десятый выстрел и всё. Магазин пуст. Но и так – не плохо.

Наконец, батальон окончил стрельбы. Группы пехоты сидели, курили, ожидая долгожданного построения для убытия в лагерь.

– Ты, чмо[18]18
  «Чмо», в переводе с солдатского лексикона, означает, в широком смысле, опустившегося морально солдата, которого все третируют. Или, другими словами, изгоя. Но более точная расшифровка этому термину, как утверждают некоторые – «Человек Московской Области». Что ж. Не любят в Армии москвичей. Так уж повелось. Не нами придумано. А главное, что никто толком не знает этому истинного мотива. Как и в случае с евреями… Но куда денешься? Нужны обществу изгои. Без них никак! А уж что касается места жительства – это так. На случай, если изгой сам по себе не обозначится. Так тут уж сам бог велел обрушиться на «москалей»! Дескать, зажрались они. Маменькины сынки. Эгоисты. В Москве жизнь – это тебе не в Сибири. Мать твою так! Но жизнь вносит свои коррективы. Вот и теперь. Настоящий «ЧМО» – москвич Разорёнкин, стоит, ржёт во всю глотку с Каримовым. А Иванов – он из Орла. И он на деле главный «чмошник» седьмой роты. Его руки покрыты какими-то нарывами, гнойными коростами. Он вечно самый грязный и рванный. Самый холодный и голодный. Он – вечный раб и объект для бития каждого, кому только не лень. Только вот что примечательно, ни разу не доводилось видеть «ЧМО» из Средней Азии или Кавказа. Или почти ни разу! Земляки не допустят этого! Тронь одного и обрушатся все. И не важно, кто прав, а кто виноват!..


[Закрыть]! – рядовой Каримов отвесил затрещину рядовому Иванову. – Сигарету мне стрельни́. Быстро!

Иванов, потупив взгляд, промычал что-то невразумительное себе под нос.

– Я не понал! – с вызовом выпятив нижнюю губу, повторил Каримов.

– Иванов! Чмо! – Разорёнкин, стоявший поодаль, зло сплюнул.

Иванов исчез. Подошёл к группке солдат «средней иерархии», раздобыл сигаретку и уже спешил в направлении Каримова.

(Некому было за него заступиться. В местной пехоте господствовало «землячество». Здесь солдат-изгой оставался «молодым» все два года. «Правящие» конкурентные группировки здесь – «Узбекская» и «Азербайджанская». Есть ещё поменьше– «Таджикская», «Дагестанская», и другие. «Русская группировка» так же есть, к ней прибиваются все «меньшинства». Она открыта для всех. Но заступаются они за «своих» только «за дело». За какое такое «за дело?» Если здесь никому ни до кого и не до чего дела – то нет! Вообще, славяне везде обычно одиночки. А потому, они здесь всегда в самом незавидном положении.)

– Рядовой Разорёнкин! Заступаете сегодня в наряд, – Майер открыл свой «чёрный блокнот», с внесёнными туда накануне фамилиями.

Разорёнкин поморщился. Поправил винтовку.

– Не советую, товарищ Майер, – Несветайло раздражённо хлопнул лейтенанта по плечу, – нам проверку сдать нужно. Разорёнкин мне будет нужен и завтра. Ставь в наряд Иванова, например, от него толку и так, что с козла молока! Тем более он верующий!

– Товарищ капитан…, – открыл было рот Майер, – …в роте бардак…

– Лей-те-нант! – отрезал капитан.

«Подтачивает моральную основу советского солдата неправильная работа младших командиров и политработников ротного звена, – вспомнил Майер недавнее заявление замполита батальона, взятое им из каких-то современных трудов армейских полит органов, наверное, – что ж, есть, такое дело! Здесь уж словно в воду глядят эти штабные «полит ребята»!» – он рассек ладонью пространство и надул щёки, выпуская воздух, словно вырывающийся наружу пар…

– Иванов! А ты точно верующий, что ли? – подошёл к бойцу Майер.

– Ну да, – смутился тот.

Никольская церковь. Эта старая деревянная церковь, построенная в самом начале двадцатого столетия[19]19
  В 1904 году жители юго-западной части города Верного (Алма-Ата, ныне Алматы), местности, которая в то время называлась Кучугур, приступили к изысканию средств для постройки храма на, так называемой, Зубовской площади. 14 декабря 1908 года новый храм Святителя Николая (Николаевская церковь), созданный по проекту архитектора С. К. Тропаревского, был освящен архиерейским служением.
  В 1911 году мощнейшее землетрясение в 9 баллов разрушило почти весь город. Однако, как чудо, церковь выстояла среди глубоких трещин в земле.
  После революции Никольский храм, сохраняя верность Патриаршей Церкви и Православной традиции, явился оплотом Православия. В конце 1920-х и в 1930-е годы, когда в Алма-Ате был пересыльный пункт ГПУ, в Никольской церкви находили приют сотни сосланных в Казахстан «врагов народа», среди которых было множество духовенства и монашествующих.
  В феврале 1936 года церковь была закрыта. В ее помещении разместили музей атеизма. С начала Великой Отечественной войны в церкви была устроена конюшня, а в подвале разместилась военная штрафная рота.
  5 июля 1945 г. постановлением Священного Синода была образована упраздненная в 1936 г. Алма-Атинская и Казахстанская епархия, управляющим которой назначен освободившийся из ссылки Архиепископ Николай (Могилевский). В 1946 г. Никольская церковь была вновь передана общине верующих.


[Закрыть].

Синие стены с белыми колоннами и оконными сводами, золотыми куполами. Тихо вокруг. Сосульки искрятся на крышах, мокрая снежная квашня под ногами школьников, весело бредущих по городу после внеклассного организованного просмотра нового кинофильма «Вам и не снилось», увлечённо обсуждая сюжет…

– А давайте зайдём в Никольскую церковь, интересно, как там внутри, – предложил Майер своим одноклассникам.

– Да ну!

– Мы же комсомольцы!

– Ещё кто-то увидит! – одноклассники явно не проявили нужного энтузиазма к предложению товарища.

– Да ну вы чё, хватит гнать! Давай зайдём, хотя бы погреемся!

– Вот тебе надо, сам и иди! А мы дальше, догонишь, еже ли чё.

– А я пойду!

– Иди-иди!

– А вот и пойду! – Александр Майер назло товарищам поднялся по ступенькам на высокое крыльцо церкви, обернулся к товарищам. – Если не вернусь, считайте меня комсомольцем!

– Давай!

Одноклассница Маринка, тайно влюблённая в него отделилась от остальных.

– Саша! Постой! Я с тобой!

Девушка уж давно засматривалась на этого рослого парня-одноклассника, однако он не проявлял к ней, как к девушке, должного интереса, хотя и догадывался про Маринкины чувства. А ей так хотелось обратить на себя его внимание, обворожить его, околдовать, хоть даже наложить заклятье.

* * *

 
Как я хочу заклятье наложить,
Чтобы не смог ты без меня прожить.
Другую обнимал бы не любя.
И чувствовал, что предаёшь себя.
Что б я являлась из полночных снов,
Не растворялась в карусели слов,
Слова и поцелуи в душной тьме
Тоскою обрывались бы во мне.
Жестоко это? Что же, может быть.
Прости, дай бог тебя забыть!
Не вспоминать ни имени, ни глаз!
Забудь и ты и будешь прав сто раз.
Ты будешь прав – и всё же я жалею,
О том, что класть заклятья не умею!
 

Автор Е. Нартова

Девушка радостно вбежала по ступенькам, посмотрела проникновенно в глаза юноше.

– Ну, Маринка, хоть ты – настоящий друг, ну что, была ни была!

Молодые люди зашли внутрь. Тихо, робко, неуверенно они прошли к середине. Вокруг горели свечи, чадя особым медовым запахом натурального воска, отражаясь в золоченых иконах, смотрящих сочувственно на вошедших. Святые словно изучали их, укоризненно разглядывая этих любопытствующих атеистов, вторгшихся в их священный мир, чуждый этим богоотступникам.

– Краси-и-во! – Саша кивнул в сторону алтаря.

– Краси-и-во, – согласилась девушка, – только возьми меня за руку, а то мне страшно чуть-чуть.

Прихожан было крайне мало. Несколько бабушек в платках стояли, поглядывая исподлобья на нарушителей священного спокойствия.

Александр держал девушку за пальчики, они медленно шли, любопытно рассматривая всё, куда только не падали их взгляды.

– Это вам не дом свиданий! – вдруг одна из хмурых бабушек вышла на них откуда-то сбоку.

Молодые люди отпрянули недоуменно, но с другой стороны несколько других сморщенных бабушек зло набросились на них.

– Не туда смотрите! Смотрите вон туда! – одна из них ткнула сгорбленным сухим пальцем в сторону стены над входом.

Майер поднял глаза.

– А что там?

– Там Ад! Гореть всем вам, нехристям, в Аду!

– Гореть вам в Аду!

– Бесстыдники!

– Безбожники!

– Покарает вас всех Всевышний, за ваши грехи!

Молодые люди, зашуганные в конец, с молчаливым недоумением от такой неласковой встречи пятились к выходу, взирая на жуткое изображение ада над выходом.

На улице искрился снег, там мило сочетаясь с белым раскрасом колонн и оконных сводов Храма. В сумерках, освещаемые фонарями, мерцали золотом купола.

– Что это было? – Александр смотрел недоуменно на Марину.

– Не сердись на них. Им знаешь, как досталось! Столько гонений пришлось пройти. Какую трудную жизнь прожить, стольких близких потерять! Они уже и сами не в силах отделить добро от зла!

– Да мне после такого в церковь как-то больше совсем не хочется, – усмехнулся Майер, – ну их, дуры!..

– Не злись ты, будь умнее! Моя бабушка говорила, что каждый человек, даже священник, даже святой, в православной вере, лишь грешник!

– Как же это возможно, чтобы священник был грешником?

– А так! Святые – это те, кто свет людям несут. Но нет безгрешных людей на земле. Это у католиков только папа Римский непогрешим.

– Православные, католики, святые! Можно запутаться в этом всём.

– Хм…, ещё говорят, что Бог он многолик, поэтому мы и говорим «Вы», когда обращаемся друг к другу уважительно.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Говорю же, от бабушки своей.

– Она у тебя верующая что ли?

– Ага!

– А ты?

– А я не знаю… Я нет. Я же комсомолка…

– Ну, Маринка, слава богу, а то ты меня уже начала пугать…!

– Я вовсе не хочу тебя пугать.

Майер, отряхнул нахлынувшие воспоминания, посмотрел снова на бойца.

– Хм! А оружие то как, тебе, верующему, держать не противопоказано, а? По вере-то твоей?

– Никак нет. Не противопоказано, солдат грустно пожал плечами, – это баптисты-пацифисты, а я Православный!

– А-а-а! И крестик носишь?

– Ношу.

– А ты комсомолец, вообще?

– Не-а.

– Ладно. Сильным надо быть. Дали по морде, а ты сразу же сдачу! Бац, промеж рогов! Понял?

– Не-е, товарищ лейтенант. Я драться не могу. Меня учили, что драться плохо.

– Тебя всё верно учили. Ты не дерись, но сдачу-то дать нужно уметь! За себя постоять! За близких!

– Православная вера она не воинственная, а жертвенная. Ведь нельзя идти к цели по головам, думая лишь об эволюции тела, как это делает Ницше.

– Нитше? Кто это? С какой роты?

– Это такой немецкий философ прошлого века. У него есть даже такая книга «Антихрист. Проклятие христианству». Это идеология фашистов. А у человека же есть душа. И это важнее, чем тело. Потому что тело смертно, а душа бессмертна. Вот о ней и нужно думать больше. О спасении души.

– Да-а! Уж! Ладно. А мне вот католические костёлы больше нравятся. Там как-то так…

– Мрачно.

– Что-о?

– Мрачно там. Устрашающие всякие вещи, острые углы, грифоны, мало света.

– Н-у-у, а мне нравится.

– А вообще, а вы знаете, в чём главная разница между православием и католичеством?

– Ну, в католических храмах, там культурнее как-то и сидеть можно, а в православных все на ногах.

– Ну, эт внешне, а внутренне, различия более важные. Католики отошли от исконного христианства. Они назначили себе наместника бога на земле в виде Папы Римского, объявили его непогрешимым.

– Ну и в православии, вроде, святые есть.

– Святые, это те, кто Свет истины людям несёт, но все они грешные, ибо нет человека безгрешного, все согрешили.

– Слышал я уже что-то в этом роде. Но ведь и те, и другие христиане.

– Христиане… Да… Только Папа Римский же уничтожил колыбель православного христианства – Византию[20]20
  4-й крестовый поход


[Закрыть] разорил Константинополь, попрал православные ценности, благословил не один Крестовый поход и на православную Русь. Вот вам и христиане!

– Да-а! Уж! Ладно. Ладно… Просветил. Вот поэтому-то мы и боремся с этим «опиумом для народа». Каждый кулик своё болото хвалит, а в результате – одни беды и несчастья!

– Православная вера от того и православная, что правильно славит бога нашего. И не делает ни против кого бы то ни было «крестовых походов». К истинной вере людей приводит через убеждение и примером добродетели, а не мечом. Жаль только, что у нас церкви многие по-прежнему закрыты. Вы хоть были ли там когда-нибудь?

– Я был в Алма-Ате в храме. Работает он.

– А были ли в Киево-Печерских лаврах?

– Это в Киеве? Не был.

– А я был. И грустно стало. От того, что сегодня Киево-Печерские лавры – лишь оплот атеистической пропаганды. Берегут их, как исторический памятник, но не желают оживить. Оккупировавшее Лавры Министерство Культуры Украинской ССР, как хранитель скелета. Я спросил там гида: «…а в этом храме не чувствуется присутствие церкви». А она мне: «вы что, пришли в церковь? Так вы не туда попали! Это музей!»… грустно от такого!

– Грустно-то оно грустно. Но меня как-то так в действующей церкви отбрили, что я бы чувствовал себя комфортнее в музее.

– Бабушки?

– Они!

– Значит, это были обозлённые, не просветлённые люди. Не все священники свет несут. А что тут про бабушек. Вера она должна быть в сердце, а Храм – это лишь место, где человек может зажечь свет своей духовной свечи. А народ, порой, в желании снискать благодать затопчет любого. Это касается не только прихожан, но, к сожалению и тех, кто служит к церкви.

Храм – это лишь возможность, а не панацея. Лишь единицы способны, на самом деле, зажечь этот свет. Недаром говорят, что «узки врата в рай».

– Узки врата в рай…. м-да-а-а! Ну, ладно, товарищ Иванов, ты, солдат, конечно, чешешь языком как сапог по асфальту! Наверное, хочешь часик – другой строевой на плацу позаниматься?! – сменил тему офицер.

– Что ж, могу и строевой.

– Можешь, Иванов! Конечно, можешь! Конечно, можешь про душу то думать, но сегодня учи Устав и готовься к наряду! Ты в Армии, а не в монастыре! Да смотри мне, а то я сам из тебя твою душу выну! Отмойся хотя бы! Сгниёшь так совсем тут! Вот о спасении своём и подумай! Если не души, то хотя бы тела своего бренного! Знаешь, как там говорят? В здоровом теле – здоровый дух! Мыло-то есть? Держи вот, православный христианин! – офицер протянул солдату кусок «земляничного», да, и вот ещё, будет тебя кто обижать, говори мне сразу. Я неуставнухи в своём взводе не потерплю. Понял меня?

– Так точно, товарищ гвардии лейтенант!

– А про Бога твоего мы ещё поговорим, но позже!

«Вот, жертва аборта, ёшкин кот! Умный себе, зараза! Пускай с ним теперь замполит беседует!» – прошептал лейтенант себе под нос.

Молодые люди шли, оглядываясь на эту красивую старую церковь, видевшую ещё начало этого века.

– Саша, а пошли в парк Панфиловцев погуляем? – предложила Марина.

– Да я бы с удовольствием, Марин, но мне к олимпиаде по математике нужно готовиться, знаешь!

– А-а-а! Ясно. Иди, готовься, – Маринка махнула разочарованно рукой.

– Да ты не обижайся, Маринка! Правда, мне некогда, давай, провожу тебя домой.

– Не волнуйся. Я не маленькая. Сама доберусь. А пока я хочу гулять. Ты не можешь, так я сама пойду.

– Точно? Без обид?

– Точно! Какие уж тут обиды! – Маринка помахала варежкой однокласснику, улыбнулась, проглатывая обиду, и пошла по мягкой снежной квашне. Ей было грустно, но эту грусть она старательно прятала за свою неестественную улыбку. Что ж, «мы выбираем, нас выбирают… это так часто не совпадает!..»

* * *

 
…Её сегодня мучает догадка.
Все мысли, все вопросы – к одному.
Мальчишка на неё взглянул украдкой.
И сразу отвернулся. Почему?..
…Домой она приходит. И невольно,
Всё о мальчишке думает. А он
Старательно готовится к контрольной.
В одну лишь математику влюблён…
…Потом приходит ночь, рассыпав звёзды.
А ночью, почему-то не до сна.
Родители всё объясняют просто:
Девятый класс!.. Контрольные!.. Весна!..
 

Автор Е. Нартова

1.6 (87.08.26) Самораспределение

Кабинет секретаря парткома части гвардии подполковника Полунина. На стене – стенды «Лучшие коммунисты полка», «Задачи партийной организации на 1987 год», какие-то схемы, таблички, портреты – Ленина и Язова – только что взошедшего на пост министра обороны старика, вместо ушедшего на пенсию другого старика – Соколова, снятого по вине кажущегося безобидным озорника Руста[21]21
  Мати́ас Руст – немецкий спортсмен-пилот, в возрасте 18 лет совершивший перелёт на лёгком самолете из Гамбурга через Хельсинки в Москву. Советские истребители обнаружили самолёт Руста, но не получили инструкций об уничтожении. Нетронутый советской ПВО, Руст приземлился 28 мая 1987 года на Красной площади. Отец Руста был бизнесменом, продававшим такие самолёты. В СССР Руст был приговорён к четырём годам лишения свободы, однако вскоре был амнистирован. А Горбачёв получил повод для снятия с должностей своих политических противников: министра обороны Сергея Соколова и командующего ПВО Александра Колдунова. Руст вернулся домой мировой знаменитостью. В дальнейшем Руст получил четыре года тюрьмы в Германии за то, что ударил ножом медсестру, но был также досрочно освобождён. Он вёл авантюристичный образ жизни, путешествовал, менял жён, религии. А в настоящее время зарабатывает на жизнь игрой в покер. Скандальный самолёт же выкуплен немецким техническим музеем в 2008-м, почему-то у богатого японского бизнесмена, хранившего реликвию все эти годы.


[Закрыть], посадившего свой спортивный самолёт на Красной площади.

(Но это была лишь мнимая «безобидность»… Вряд ли такая глупая мысль могла бы прийти в голову этому наивному пилоту без чьей-то подсказки. И вряд ли бы на эту авантюру кто-то решился ранее в условиях напряжённой «холодной войны». Другое дело – сейчас, когда уже начали рушиться старые ценности.)

Итак, полированные столы, мягкие стулья, сейф в углу, цветы. Довольно уютный кабинет. Оперевшись локтями о стол, сидел солидного возраста тридцатитрёхлетний шатен. Лицо его сияло, в голубых глазах бегали какие-то чёртики, и за внешней мягкостью чувствовались железная хватка и непреклонный характер. Про таких можно говорить: «Истинный партиец».

– Выпускник Новосибирского Высшего Военного Политического Общевойскового Училища лейтенант Тимофеев прибыл для дальнейшего прохождения службы в должности заместителя командира роты по политической части, – скороговоркой бодро рапортовал Владислав.

– Ну вот, ещё один «герой нашего времени» явился! Садитесь, товарищ лейтенант, – подполковник кивнул на стул, – Новосибирское, говорите, училище заканчивали?

– Так точно! – гордо произнёс лейтенант и подумал: «Ну, точно сейчас скажет: ваши, дескать, выпускники отличаются умом и сообразительностью», – он это много раз уже слышал и в училище их в этом усиленно убеждали. И всё же приятно услышать это ещё раз!

– Есть тут у нас «ваши»! – парторг сделал паузу. – Что не новосибирец-то оболтус… – хмуро улыбался подполковник, – ну, об этом после.

Влад помрачнел от неожиданности: «Вот те раз! Что это только что было!?».

– Служить вам предстоит в части с богатыми традициями, – продолжал улыбаться подполковник. Далее последовало описание этих традиций и наставления Тимофеева на путь истинной службы.

«Конечно же, я буду служить хорошо, напрасно этот подполковник даёт такие тщательные инструкции», – думал лейтенант с помрачневшим выражением на лице.

– Пить, как Вы знаете, нельзя! Но это вам не Союз – здесь полно «реставраций». Знаете, что это такое?

Тимофеев задумался, вспоминая вчерашний вечер, весёлого словака со сливовицей…

– Товарищ лейтенант, не спите!

– Да, я знаю, что это такое, – встрепенувшись, без тени сомнения ответил Владислав.

– Ну, ну! Уже, выходит, успели познакомиться! Так вот, посещать эти заведения тоже нельзя! Кто попадается, получает партийное взыскание, некоторые – отправляются в Союз, прапорщики – увольняются из Армии и опять же отправляются в Союз самым ближайшим поездом! – подполковник продолжал улыбаться. – Есть здесь у нас один ваш выпускник. До сих пор с парт взысканием ходит…

Владислав мысленно почесал затылок.

– Вы холосты? – подполковник снова поднял глаза.

– Да! – не без гордости прозвучал ответ.

Лейтенант немного приободрился, предполагая, что теперь они, наконец-то, оказались в «позитивной» для лейтенанта зоне беседы. Он гордился своим холостым положением, почему-то считая, что такая же гордость за него должна переполнить и подполковника.

– Та-ак! Хочу отдельно предупредить вас насчёт женщин, – подполковник сладко улыбался, – ведь холостяки – это потенциальные залётчики и я предпочитаю женатых, с ними спокойнее. Учтите, со словачками общаться нельзя. Будете замечены, поедете в Союз, получите партвзыскание… ну и вообще, надуют Вас, лейтенант, тогда как зяблика! Ясно?

Тимофеев едва не поперхнулся, вспоминая чёрные глаза Здены и представляя визуально, как его станут «надувать как зяблика»…

Подполковник продолжал ехидно улыбаться:

– Есть здесь пять вольнонаёмных женщин в полку, одна другой «милее», причём чем дольше вы будете здесь служить, тем милее они вам начнут казаться, вот ими и обходитесь, если сможете, конечно. Правда, на них тут и без вас повышенный спрос, как на раков на безрыбье! – Подполковник усмехнулся куда-то в угол своего кабинета. От такого откровения лейтенант покраснел.

– Предупреждаю относительно чужих жён. Есть здесь один ваш выпускник из Новосибирска – старший лейтенант Хашимов, – лицо подполковника нахмурилось, но через минуту улыбка постепенно вернулась на место. – Переведён он к нам на перевоспитание из другой части за то, что крутил роман с женой своего командира роты, – последовала длинная пауза. – Нехороший тип, я бы его хоть сейчас куда-нибудь спихнул, да некуда. В самой залётной роте полка служит и так. Не советую Вам с ним дружить, избегайте его.

(Но кто мог знать тогда, что их койки уже стояли рядом!)

– Дружить вам нужно вот с этими…

(Далее последовало перечисление всех лиц, с которыми Тимофееву следовало бы дружить. Перечисление закончилось одной фотографией на щите «Лучшие коммунисты полка». С фотографии смотрел крепкого телосложения старший лейтенант с жёсткими усами, слегка кавказским выражением лица, принадлежавшего, как выяснилось позже, человеку русскому, любившему, однако, похвастать своими необычными «корнями», как в смысле социальном, так и в национальном, и любившему вспоминать своего героического деда, чей танк, якобы, и по сей день стоит на центральной площади в Праге.)[22]22
  Через два года, в 89-м советский танк, принимавший участие в освобождении Праги от фашистских захватчиков уберут из Праги, а затем перекрасят в розовый цвет. А спустя примерно пятнадцать лет, на этом самом месте будет установлена зелёная статуя коровы, украшенная красной звездой и цифрой 23, как и легендарный танк. Это будет одна из 200 коров международного проекта «Парада коров», посетивших улицы Праги. Однако студенты философского факультета Карлова университета всё же разобьют её, считая, что статуя оскверняет память 144 тысяч погибших воинов Советской армии, за что будут обвинены местными властями в вандализме…


[Закрыть]

– Это командир 9-й роты старший лейтенант Сидоренко, – далее последовало описание славных достижений этой роты, которая «гремела» на всю дивизию как одна из лучших.

Затем последовало перечисление всех подразделений, где отсутствовал замполит роты, в их числе оказалась и та самая знаменитая 9-я рота! «Дай бы бог попасть в неё», – загадал Владислав.

Но теперь ещё предстояло представиться начштаба…

Тимофеев вышел из штаба. Вдохнул воздух, потянулся.

– Чё, Тимофеев, и ты здесь? – услышал он неприятный голос, знакомый ещё с училищных стен. Голос его однокашника двадцатипятилетнего лейтенанта Ивана Кузнецова. (Который, попавшись в училище на краже денег у своего товарища, получил строжайшую оценку ротной партийной организации, состоящей к концу обучения, в основном, из самих курсантов.

Вследствие чего он так и остался комсомольцем. Последнее не позволило ему занимать должность заместителя командира роты по политической части, и распределялся он на должность командира взвода.)

– Уже представился? – Кузнецов смотрел на него из-под козырька, закинув голову.

– Да, представился, а ты что, тоже сюда попал?

– Попал! Попал – не попал! Не в тире! Хэ! Меня сюда распределили! Ладно, давай! – Кузнецов, также при «параде», довольный собой и своим остроумием, проследовал внутрь штаба…