Текст книги "Не от мира сего. Рассказы о святых"

Не от мира сего. Рассказы о святых
Владимир Зоберн (составитель)

Промысл Божий охраняет всю нашу жизнь. Но иногда бывают особые случаи. Иному они покажутся обыкновенными историями. Но мы считаем их делом Божественного промышления…

Митрополит Вениамин (Федченков)

Исключительное право публикации книги «Не от мира сего» принадлежит ЗАО «ОЛМА Медиа Групп». Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Владимир Зоберн (составление и литературная обработка), 2012

© ЗАО «ОЛМА Медиа Групп» (издание, макет, подбор иллюстраций), 2013

Что важнее?

Дожди лили без перерыва, наступала сырая южная зима. Дороги превратились в топкие болота.

Преподобный Серапион, едва передвигая ноги по липкой грязи, шел из своей пустыни в Александрию. Навстречу ему попался нищий, дрожавший от холода. Напрасно он молил о подаянии, утомленные путники проходили мимо, не обращая на него внимания. Серапион остановился перед нищим, снял свой плащ, закутал в него бедняка и продолжал путь.

Встречные спрашивали инока: куда он дел свою одежду?

– Эта святая книга раздела меня, – отвечал преподобный, указывая на свое единственное имущество: дорогое, в золоченом переплете Евангелие.

У самых ворот Александрии он увидел, как бедняка вели в тюрьму за долг. Не раздумывая, старец поспешил на рынок, продал Евангелие и выкупил несчастного должника.

Преподобный Серапион Синдонит. Древняя фреска

Когда старец вернулся в свою келью, ученик спросил у него:

– Где твоя одежда, отец?

– Я обменял ее на лучшее.

– А где же святое Евангелие?

– Оно беспрестанно говорило мне: «продай имущество и отдай нищим». И ты знаешь, что оно все мое имущество и составляло.

Обман

В Тримифунте, небольшом городке на острове Кипр, был некогда архиепископом преподобный Спиридон. К нему часто обращались за советом, и для всех Спиридон находил слово ласки и утешения, ко всем приходил на помощь.

В том же городе жил купец, который вел обширную торговлю. Случалось, что ему нужны были деньги для больших торговых оборотов, и он брал в долг у Спиридона. Когда же он приносил деньги обратно, Спиридон никогда не пересчитывал их и просил купца лично положить деньги в шкатулку, из которой тот брал. Много раз купец брал взаймы золото у Спиридона и каждый раз добросовестно возвращал ему долг. Дела торговли шли хорошо и купец сильно разбогател.

Но однажды, принеся долг Спиридону, купец не удержался от соблазна и не положил золото обратно, а оставил себе. Вскоре после этого случая у него начались неудачи. Он быстро потерял свое состояние и впал в крайнюю бедность.

В большой нужде купец пришел к Спиридону и снова попросил оказать ему помощь.

Святой Спиридон Тримифунтский на современной русской иконе

– Возьми из шкатулки, – сказал Спиридон. Купец направился в келью, но в шкатулке не оказалось ни одной монеты.

Купец в смущении вернулся к Спиридону и сказал ему, что денег нет.

– Кроме тебя, – спокойно отвечал Спиридон, – никто не открывал шкатулку, и если бы ты тогда положил деньги, теперь они были бы там, и ты мог бы их взять. Роптать не на кого: ты виноват сам.

Голодающий город

Город Александрия уже много дней осаждался римскими войсками. Болезни и голод были страшнее врага под стенами, люди продавали все свое имущество, чтобы добыть корку хлеба. Только в одном месте могли получить они утешение. Каждое утро отец Анатолий звонил в колокол, созывая людей к храму, кормил голодных и утешал несчастных.

Горожане почитали это чудом, ведь в храме лежала частица Ризы Господней, и они верили, что именно благодаря ей посреди голодающего города появляется хлеб. Люди истово молились, просили Господа не оставить их, спасти.

Прошло время, приближалась Пасха, стоявшие под городом римляне были разбиты. Счастливые граждане собрались на пасхальную службу и стали просить Анатолия вынести им священную реликвию, благодаря которой они спаслись.

Но когда он вынес в зал частицу ризы, в воздухе раздался вопль возмущения и гнева. Вместо роскошного ковчега, в котором раньше покоилась святыня, люди увидели грубый деревянный короб.

Святой Анатолий. Алтарная фреска XIV в. Монастырь Грачаница в Косово

Все стали ругать Анатолия, называть святотатцем. Он смиренно выслушал их и ответил, что продавал дорогую церковную утварь, чтобы накормить горожан.

– Никакое золото не стоит жизни человека. У Бога его меньше не стало, зато ваши молитвы были услышаны и вы были спасены. Вы получили то, о чем просили.

Александрийцы поняли, что зря укоряли Анатолия: он был прав.

Путь к человеческим душам

Однажды пришли к авве Ахилле три старца, занимающиеся рыбной ловлей. Двое из них были известны строгостью жизни и подвигов. А один имел дурную славу по причине слабостей своих человеческих. И попросили они авву, чтобы он сплел им неводы.

Когда первый попросил, то Ахилла ответил:

– Недосуг мне.

И второму отказал, мол, нет времени.

Тогда третий, грешный старец, обратился со своей просьбой.

Немного поразмыслив, авва Ахилла сказал:

– А тебе, брат, я невод сделаю.

Тот очень обрадовался, потому что его прежний невод был дырявый, и он не мог ловить рыбу. Он поблагодарил авву и ушел.

Два же других старца стали выспрашивать Ахиллу, почему он отказался исполнить их просьбу, отговариваясь недосугом, а на просьбу грешного брата у него нашлось время для плетения невода.

Святой Макарий Великий. Икона из монастыря святого Макария Великого в Вади-Натрун, Египет

И авва объснил им:

– Сослался я на недосуг – и вы поверили мне, не оскорбились. А если ему отказать, то он подумает, что я, услышав о его грехах, не захотел исполнить просьбу. И тем бы оттолкнул его от себя и ожесточил.

Но братья не поняли такого ответа.

Тогда авва Ахилла в поучение им стал рассказывать о различных путях к человеческим душам и о том, как умел находить эти пути преподобный Макарий Великий.

Вот, что вспомнил он об этом целителе душевных болезней и добром пастыре:

– Преподобный Макарий ведал, что различные пути ведут к человеческим душам и различными путями спасаются люди. Так, однажды он увидел врага, идущего из пустыни, где спасались отшельники. И спросил его властью Бога, много ли тот находит слуг среди рабов Божиих?

Демон же ответил:

– Одного слугу я надеюсь приобрести себе в пустыне. И слуга этот – брат Феопемпт, дух которого смущен и близится к гибели.

Наутро Макарий покинул свою пещеру и стал обходить всех пустынножителей. Но ни у кого не пробыл долго, а дойдя до Феопемпта, сказал ему, что будет у него ночевать. Всю ночь провели они вместе в молитве и в чтении Писания. Макарий пытался привести брата к признанию и покаянию.

Но Феопемпт ни в чем не признавался.

Тогда, увидев, что жало диавола глубоко проникло в душу брата, и что мудрых слов и молитв недостаточно, говорит ему Макарий:

– Брат, мне хочется покаяться перед тобой. Знай, что меня мучает бес уныния.

Вздохнул Феопемпт и сказал:

– И меня тоже, авва.

– И еще, мучает меня бес гордыни.

– И меня тоже, авва.

– И не знаю я, брат Феопемпт, как мне бороться одному с искушениями. А потому – окажи мне милость, – постись вместе со мной и приноси со мной покаяние, пока не поможет нам Господь.

Так постились они вместе и вместе каялись, пока Феопемпт не сказал:

– Воистину, я получил большое облегчение от молитвы и слез. Укрепил меня Господь для борьбы с врагом.

– Меня тоже, брат, – ответил ему Макарий.

И после этого он покинул келью Феопемпта.

В другой раз он узнал, что один из отшельников перестал молиться Богу и поэтому открыл свое сердце демонской силе. Из-за лени не возносил он ни утром, ни вечером свою душу к Господнему престолу, а пребывал в делах мира и в его соблазнах.

Тогда пришел к этому брату авва Макарий и сказал:

– Я пришел, потому что очень нуждаюсь в твоих молитвах.

А брат смутился и ответил:

– Недостоин я о тебе молиться.

Но Макарий вновь и вновь просил его молитв и наконец сказал:

– Не уйду от тебя, пока не обещаешь мне творить хоть краткую молитву за меня каждый вечер.

И брат вынужден был обещать творить эту краткую молитву.

Вечером, помолившись о спасении раба Божьего Макария, брат устыдился, что молится о таком великом угоднике, а о своей грешной душе не хочет помолиться.

И тогда так же кратко помянул и себя перед Господом.

И так молился он каждый вечер.

Макарий же увидел, что начали рассеиваться около брата демонские скопища, но все же многие и оставались.

Вновь пришел он к брату, и этот раз просил молиться за себя не только по вечерам, но и утром, и произносить не одну молитву, а несколько.

И опять, выполняя просьбу аввы, брат стал размышлять – за святого он возносит молитву, а своей грешной душе не дает помощи.

Постепенно он привык к молитве и стал просить у Господа наставления и спасения и для своей грешной души.

Тогда все демоны отступили от него.

Так мудро, взывая лишь к верности слову, вывел Макарий погибающего брата на истинный путь.

Закончив эти воспоминания, авва Ахилла добавил:

– Надо помнить, что различные лекарства бывают против различных болезней. А потому никогда нельзя отталкивать грешников, но искать, какими средствами можно их исцелить.

И стали старцы расспрашивать его, какие еще пути ведут к душе человеческой?

– Разные пути есть, – сказал он. – Вот однажды пришел к нашему архимандриту один отшельник, достигший большой высоты, но не смиривший своей гордыни, а наоборот, питающий гордыню своими подвигами. И спросил: «Как мне достичь совершенства?»

Архимандриту же было видение о том гордом отшельнике. И он ответил ему:

– Возьми бич, иди и паси свиней, ни о чем не размышляя.

Отшельник смирил себя, послушался.

А люди, видевшие его с бичом среди свиного стада, говорили:

– Он имеет беса в себе, а потому оставил подвиг и пасет свиней.

Но так он укротил свою гордыню и достиг совершенства.

Выслушав авву, старцы поняли, как трудно дело спасения человеческих душ и сколь искусным сердцеведом нужно быть, чтобы находить пути к душам людей.

Любовь

Тихо в тереме князя Давида.

Тяжелые занавеси закрывают высокие оконца, солнечный свет едва проникает в покои, здесь царит полумрак.

На высокой дубовой кровати, на мягкой пуховой перине лежит молодой князь – красавец Давид.

Вот скрипнула дверь, больной слегка повернул голову к двери.

Вошла старушка в темном сарафане, мать князя.

Она тихо подошла к постели больного, заботливо поправила сбившуюся подушку.

– Как почивал, княже?

– Спасибо, мама, не знаю… как-то тяжело мне, не то сплю, не то нет…

– Не откушаешь ли чего, соколик?

– Нет…

Старушка садится у изголовья больного.

– А я к тебе, княже, по делу пришла, – говорит старушка Кондратьевна, – надумала я, как тебе, батюшка, в твоей болезни пособить. Велишь, что ль, сказать?

– Говори, мама, – нетерпеливо отвечает молодой князь.

– Есть у меня, соколик, племянница, пчельника дочка, – Евфросинией звать. И впрямь чудная девушка! Смирная, тихая, а знает такие дела, о которых другая и не слышала. Каждую травку умеет назвать, да это еще что! – каждый цветочек, листочек, все, – говорит, – человека исцеляет от недуга; надо только знать, когда какую травку попить или каким соком натереть. Так вот, княже, не дозволишь ли ей тебя полечить?

«Где уж девушке вылечить меня, – думает князь, – все лекари перебывали у меня, все снадобья перепробовал, а облегченья все нет; здоровье, силы уходят. Еще месяц, другой – и смерть придет».

Ужас охватывает князя при этой мысли, он хочет отогнать ее от себя, забыть, да нет, не выходит из головы роковая мысль.

– Так что ж, мой соколик, привести племянницу-то? – спрашивает, наконец, старуха, дотрагиваясь до плеча князя.

Князь оторвался от своей тяжелой думы.

– Веди. Да только это не поможет, скоро умру я.

Старуха мелкими старческими шажками торопливо исчезает из покоев.

Опять все тихо в тереме. Один остался князь Давид, черные думы повисли над ним. Он гонит их, старается не думать о болезни, о смерти. Смутная надежда зарождается в его душе.

– А почему не сможет меня вылечить девушка? Быть может, она знает какую-нибудь траву, неведомую другим.

Вернулась мать, привела девушку.

Покров с изображением Петра и Февронии. 1593 г.

– Подойди, Евфросиния, не стыдись, – сказала она.

Князь Давид словно во сне смотрел на гостью и не мог налюбоваться ее красотой. Он даже приподнялся на постели, но острая боль в боку напомнила о болезни, князь не в силах был удержаться, застонал и упал на подушки.

– Вылечи меня, девица, – с трудом проговорил князь, – избавь меня от злого недуга – и… ты моей женой станешь!..

– Господь с тобой! – испуганно вскрикнула Кондратьевна. – Или ты бредишь? Где ей княгиней быть? Видишь – боса.

– Как я сказал, так и будет. Не бойся, красавица, вылечи меня и будешь княгиней.

* * *

Со следующего дня Евфросиния стала лечить молодого князя. Каждый день она приходила в княжеский терем, поила князя отварами трав, натирала пахучей мазью. И силы стали заметно возвращаться к князю Давиду. Едва прошло две недели, как он встал с постели и ходил по терему, еще через неделю вышел в сад, а там и на коня вскочил.

То ли Евфросиния вылечила князя, а быть может, он и сам выздоровел – но князь исполнил свое обещание: стала она княгиней.

Уже два месяца княжит после смерти брата князь Давид в Муроме. Всем хорош муромский князь, да недовольны бояре молодой княгиней Евфросинией. И рода она не знатного, а княгиня! Муромские боярыни гораздо знатнее ее родом, а должны почитать ее. Молодая княгиня и не похожа совсем на княгиню: тихая, скромная, кроткая, никогда плохого слова никому не скажет.

Думали-думали муромцы и решили, что не должны их знатные жены унижаться перед простолюдинкой; решили они просить князя Давида заключить ее в монастырь, а себе другую жену взять из знатного рода.

Пришли муромские бояре в княжеский терем и сказали князю Давиду:

– Либо отпусти, князь, княгиню Евфросинию в монастырь, либо уходи из Мурома, а мы себе другого князя выберем.

Князь Давид мерно ходит взад и вперед по своему большому терему.

«Уйти или отпустить Евфросинию? – в сотый раз спрашивает себя князь. – Отказаться от Мурома – отказаться от княжения. Кто позовет меня потом княжить? Но и княгиню жаль. Тихая она, ласковая… Как поступить, чтобы потом не раскаиваться? Уйду я из Мурома и буду изгоем… Чем буду жить? Не будет у меня этих хором, не будет челяди, коней, почета – все потеряно… и для чего? Чтобы осталась со мной жена?

А, ведь, правду сказать, какая она княгиня? Каждая боярыня может ее обидеть, а она слова не ответит; уж больно смирна! Пожалуй, лучше отпустить княгиню… скажу ей, что муромцы требуют от меня этого… она тихая, ничего не скажет, а я найду себе княгиню. Евфросиния – голубка, а мне орлицу надо!»

И воображению молодого князя уже начинает рисоваться его будущая жена. И князь, забыв о настоящем, отдается мечтам.

В дверь тихо постучали.

– Кто там? Чего надо? – крикнул он.

– Дозволь, князь-господин, – послышался тихий голос молодой княгини.

– Войди.

Княгиня вошла.

Никто не узнал бы в ней прежнюю Евфросинию. Богатый княжеский наряд весьма шел ей. На княгине был длинный белый атласный сарафан, шитый жемчугом. Высокий кокошник с длинными спускавшимися на белый лоб подвесками подчеркивал красоту княгини. Полуоткрытая широкая кисейная рубашка красивыми складками выбивалась из-под сарафана, богатое ожерелье лежало на точеной белоснежной шее. Легкий румянец волнения покрывал ее щеки.

Князь Давид застыл в изумлении. Ему бросилась в глаза красота жены, будто он впервые увидел ее.

«Какая же она красавица!» – подумал он.

А княгиня, вся светлая, как майский день, тихо подошла к нему и сказала мягко:

– Не гневайся, князь-господин, что помешала тебе.

– Зачем пожаловала?

– Я пришла, чтобы, – голос княгини дрогнул, – чтобы просить тебя, князь, отпустить меня в монастырь.

То, о чем князь недавно мечтал, показалось теперь ужасным.

– Тебя, в монастырь? Зачем? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Так надо. Отпусти.

Ресницы княгини задрожали, и жгучие слезы крупными каплями потекли по ее щекам, а в сердце князя точно вливалось широкой струей чувство жалости и горячей любви к своей чистой, кроткой княгинюшке. Какие-то новые, неведомые струны зазвучали в его душе, и он понял, что так любит свою Евфросинию, что ни за какие сокровища в мире не расстанется с ней. Прошлое показалось князю каким-то чудовищным сном, чувство жгучего раскаяния охватило его, мучительно больно стало при мысли, что лишь несколько минут тому назад он почти решил отправить свою жену в монастырь и взять себе другую.

– Что ты, женушка, тебя в монастырь! – возразил князь – Зачем? Разве тебе нехорошо у меня, разве я мало балую тебя? Сядь, расскажи, моя голубка, не плачь… Посмотри на меня, моя радость.

Князь привлек ее к себе и обнял.

– Дорогая моя, ненаглядная, прости… Я виноват пред тобою, прости меня, из-за меня тебе так тяжело, ты так мучаешься. Знай же теперь, Евфросиния! – вдруг твердо сказал князь и выпрямился. – Теперь мое решение неизменно: если не хотят тебя муромцы, я уйду из Мурома вместе с тобой.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул князь Давид, ударяя в ладоши.

В дверях тотчас показался седой старик – постельничий князя.

– Что, Евсеич, приходили бояре? – спросил его князь

– И посейчас ждут тебя, княже, в большой палате.

– Так вот им мой ответ: Бог сочетал меня неразрывными узами с княгиней Евфросинией, а что Бог сочетал, негоже человеку расторгать. Не хотят бояре видеть княгиню, без нее и я им не князь!

Прошло три месяца.

Верстах в тридцати от Мурома, среди леса, на небольшой полянке стоял невысокий домик в несколько окошек. Крыша низко спускалась над оконцами, небольшое крылечко выходило в маленький садик, окружавший домик. За палисадником виднелись колоды с ульями,

Высокие подсолнечники поднимались под окнами, их яркие головки горели на солнце; несколько гряд, засаженных огурцами и капустой, виднелись вблизи.

На крылечке домика показалась молодая женщина в белом простом летнике, в лаптях, на голове ее была холщовая повязка. Женщина держала в руках большую глиняную миску. Сойдя с крыльца, она направилась в пчельник. Пахнуло ароматным запахом меда. Подойдя к первому улью, женщина умело вынула соты, пчелки спокойно смотрели на ее работу – они роем летали над головой женщины, садились на ее руки, шею, но не жалили ее; видно, не первый раз приходила она сюда. Обойдя все ульи и собрав полную миску меда, молодая пчельница направилась к домику.

Собор Рождества Богородицы в Муроме, где до начала XIX века находилась рака с мощами свв. Петра и Февронии. Разрушен в 1930 году

– Здравствуй, княгинюшка, – послышалось за нею. Она обернулась. В нескольких шагах стояла старушка Кондратьевна.

– Здравствуй, родная, – ответила княгиня, – что, встал князь Давид?

– Спит еще касатик, матушка, это ты, как пташка, с солнышком встаешь.

Они вошли в домик. В углу просторной комнаты с двумя оконцами висела большая божница с иконами, по стенам шли лавки, перед ними стол, покрытый чистой белой скатертью.

Трудно было князю жить здесь, в простой избе, но в своем поступке он не раскаивался.

Войдя в комнату, княгиня поставила на стол миску с медом, молоко и чернику, из поставца достала хлеб, нарезала его большими ломтями.

Дверь из соседней комнаты отворилась, и на пороге показался князь. Он взглянул на жену, и его лицо озарилось улыбкой.

– Добрый день, моя пташечка, – сказал он, целуя княгиню, – опять поднялась чуть свет?

– Здравствуй, князь, как спал-почивал?

– Спал хорошо, слава Богу, – отвечал князь, – а странный под утро сон видел. Вижу я, что в Муроме мы с тобой, в соборе… праздник какой-то, нас князем и княгиней величают. Я говорю, ведь вы нас прогнали, какой же я вам князь, а они говорят: полно, князь, что было, то прошло… Тут я и проснулся.

Княгиня молча слушала мужа. Князь часто видел такие сны, и она знала, как они мучили его.

Князь Давид сел к столу и принялся за еду. Княгиня тоже подсела к столу.

– А славный у тебя мед, Евфросиньюшка, – заметил князь, – нигде я не едал такого, ты мастерица у меня за пчелами смотреть.

В эту минуту вбежал в комнату старик Евсеич. Он сильно запыхался и едва мог говорить.

– Князь, бояре к нам едут, уж близко…

– Бояре? – взволнованно переспросил князь.

– Едут, княже, сам видел…

Вблизи послышался конский топот, и к крыльцу подъехало несколько всадников. Все они были в богатых праздничных кафтанах.

Князь взглянул в окошко и узнал муромских бояр. Они уже слезали с коней и входили на крыльцо.

Рака с мощами свв. Петра и Февронии Муромских в Богородице-Рождественском соборе. XIX в.

Впереди всех шел старый муромский княжий наместник, за ним человек двенадцать знатнейших бояр. Войдя в комнату, они бросились на колени.

– Мы к тебе, княже, – заговорил старик-наместник, – не вели казнить, вели слово молвить.

– Говори, – сказал князь Давид, – я и сам хотел вас спросить, зачем ко мне пожаловали? Или опять я что-нибудь неугодное вам совершил?

Легкая насмешка слышалась в словах князя. Он сразу понял, зачем приехали бояре.

– Смилуйся, княже, – заговорили разом бояре, – вернись в Муром князем, без тебя не можем, все у нас нелады и ссоры.

– Князем? Чтобы через несколько месяцев вы снова прогнали меня?

– Не гневись, князь, – ответил старик-боярин, – ведь мы тобой всегда довольны были, а коли что было, так из-за княгини твоей.

– А раз так, – сказал князь, грозно сверкнув очами, – то ее и просите вернуться к вам. Без нее я к вам не вернусь, а захочет ли она к вам вернуться, не знаю.

Бояре смутились. Многого хотел от них князь… Им, природным боярам, с поклоном к простолюдинке идти? Да делать нечего, без князя того и гляди совсем Муром погибнет, и так сколько пережили они за это время, – не нашли себе князя, а только беды нажили. Подумали, пошептались они и поклонились княгине.

– Не помни обиду, вернись к нам княгиней!

Легкий румянец залил ее щеки, робко взглянула она на князя. Он весело улыбался ей.

– Я всюду пойду за моим князем, – твердо сказала княгиня.

Многие годы княжил князь Давид в Муроме, правление его было мудрым и справедливым, и во всем помогала ему советом кроткая княгиня Евфросиния.

После возвращения князя Давида в Муром полюбили муромцы молодую княгиню. Да и было за что. Со всеми она обходилась ласково и кротко, заботилась о сиротах, навещала больных и убогих, принимала странников.

До глубокой старости дожили князь и княгиня муромские и незадолго перед смертью приняли монашество, князь – с именем Петра, княгиня – с именем Февронии.

Скончались они на Пасхальной неделе и были погребены, как и завещали, в одном гробу.