Текст книги "Не от мира сего. Рассказы о святых"

Да будет тебе по вере твоей

В просторной горнице с высоким решетчатым окном, на широкой постели с шелковым пологом лежит больной боярин Дмитрий. Вот уж три месяца злой недуг не оставляет его, все старания лекарей напрасны.

Князь Всеволод в печали, ведь боярин Дмитрий это и друг его детства, и первый советник. Лишиться Дмитрия князю кажется невыносимым горем.

Князь употребляет все усилия, чтобы спасти жизнь любимому другу. Недавно в Киев приехал знаменитый врач из Армении, и князь позвал его к больному. Долго продолжался осмотр и наконец врач объявил: боярин должен умереть, ничто не может спасти его.

Уныние охватило князя Всеволода, тяжко было ему расставаться с Дмитрием!

Но больше всех страдала жена боярина Дмитрия, Евпраксия. Дни и ночи проводила она у изголовья больного, никому не доверяла уход за ним.

Целитель Агапит Печерский. Фреска конца XIX в.

В комнате тишина. Лишь слабый свет лампады едва освещает красный угол, остальная часть горницы погружена во мрак.

Больной в забытьи. Вот уже несколько дней он не ест, лишь пьет несколько глотков воды.

На низенькой лавке, у изголовья больного сидит боярыня Евпраксия. Она молода, ее лицо, хотя и исхудавшее за последнее время, по-прежнему прекрасно. Особенно хороши глаза: задумчивые, темные, скрытые под густыми ресницами.

Боярыня тихо встает и подходит к оконцу:

«Неужели он не придет? А завтра может быть уже поздно!»

Боярыня вглядывается в темноту, но никого не видно. Она тихо опускается на лавку у постели мужа. Больной затих, лишь изредка во сне слышится его несвязная речь.

Боярыня склоняется на подушку рядом с больным, и дремота начинает овладевать ею.

Дверь скрипнула. Евпраксия быстро встала.

– Кто тут? – шепотом спросила она.

– Матушка-боярыня, – послышался в ответ голос няни, – посланный из обители возвратился.

– Один? – быстро перебила ее боярыня.

– Нет, с ним старец.

– Веди его, веди скорее, няня, – заторопила Евпраксия.

Старушка ушла. Боярыня подошла к постели больного: бред снова усилился.

Дверь снова отворилась, и в горницу вошел высокий старец с длинной седой бородой. Это был отец Агапит, инок КиевоПечерской Лавры.

Евпраксия бросилась к нему.

– Наконец-то, отче! Я жду тебя целый день.

– Не мог раньше, – отвечал старец, – много больных было в обители.

– Отче, помоги Дмитрию, – умоляла боярыня, – сегодня врач объявил, что спасения нет… Я была в отчаянии и вдруг вспомнила о тебе. Ты можешь его спасти!

– Веришь ли тому, что говоришь? – строго спросил старец.

– Да, – твердо ответила боярыня, – я верю, что ты можешь это сделать именем Господа Иисуса Христа!

– Хорошо, – сказал старец, – да будет тебе по вере твоей! Молись и проси у Господа исцеления супругу!

Боярыня опустилась на колени, и горячая молитва полилась из ее наболевшей души.

Старец подошел к больному и тоже начал молиться.

По мере того как старец читал святые слова молитвы, больной стал затихать.

Вдруг больной глубоко вздохнул и открыл глаза.

Агапит перекрестил его и подошел к Евпраксии.

– Встань, – ласково обратился он к ней, – Господь услышал твою молитву!

Старец тихо подвел боярыню к больному.

Евпраксия наклонилась над Дмитрием и застыла в изумлении: боярин лежал с широко раскрытыми глазами и ласково смотрел на нее. Лицо его было спокойно, от него не веяло горячим жаром, легкий румянец окрасил щеки. Евпраксия вскрикнула и бросилась на грудь больному. Слезы радости брызнули из ее глаз, и она в восторге стала целовать мужа.

– Довольно, – послышался кроткий голос Агапита, – он еще слаб, не утомляй его шумной радостью. Благодари Господа за милость.

– И Господа, и тебя, отче, благодарю за твою чудную молитву, – промолвила Евпраксия, склоняясь перед старцем.

– Господь помогает верующим в Него! – отвечал Агапит, благословляя Дмитрия и Евпраксию.

Веруй и молись

Недалеко от города Твери находится Савватиева пустынь. Многими подвижниками прославилась она. Из числа их особенно выделялся старец Евфросин.

В соборном храме только что отошла ранняя обедня. Иноки разошлись по своим кельям, везде началась обычная работа. Монастырский двор опустел. Лишь изредка торопливо пройдет монах, прохрустит песок под его ногами, и опять полная тишина.

Вдруг на монастырском дворе у ворот послышался шум. Несколько княжеских служителей в темных одеждах несли на роскошных носилках прекрасную молодую девушку, дочь князя Тверского. Княжна, казалось, была в глубоком обмороке. Закрытые глаза и крепко сдвинутые брови придавали ее красивому лицу выражение скорби и страдания.

Множество нянюшек и мамушек с громкими причитаниями окружали носилки. За ними следовал сам князь Тверской Борис Александрович.

Князь был еще не стар, но его мужественное прекрасное лицо носило следы тяжелого горя. Вот шествие остановилось перед игуменом.

Савватий Тверской в молении кресту. XVI в.

Старец благословил князя и княжну и осведомился о причине посещения пустыни.

– Моя дочь занемогла, – отвечал князь Борис, – слышал я, что в вашей пустыни спасается богоугодный старец Евфросин. Вот я пришел молить его походатайствовать перед Господом за нас, грешных. Нельзя ли позвать старца?

Тотчас послали за Евфросином. Вскоре показался старец, его строгий облик был величествен, даже несколько суров. Игумен сообщил ему о причине прихода князя.

– Помолись, отче, за мою дочь, – сказал князь, – она обручена, князю Московскому невеста. Посмотри, как она прекрасна и молода! Неужели ей надлежит покинуть этот мир!

– Не нам судить о делах Господних, – отвечал старец, – на все Его святая воля!

– Но, отец, не откажи, помолись, – горячо заговорил князь, – может быть, Бог не хочет ее смерти, а послал ее болезнь мне в испытание. Я готов принести какую хочешь жертву, вытерпеть строжайшее наказание, лишь бы спасти дочь!

И несчастный отец в порыве отчаяния бросился к ногам Евфросина. Старец поднял князя с земли и сказал:

– Будем вместе молиться! Пойдем в храм, несите девицу к иконе Богоматери.

Подняли носилки: князь со старцем, игумен, вся братия медленно, в торжественном молчании направились в церковь, осторожно внесли больную в храм, опустили носилки перед иконой Пресвятой Богородицы.

Старец на коленях перед чудотворной иконой читал молитву.

Не успел он окончить, еще оставалась воздетой его рука, благословлявшая княжну, как девушка глубоко вздохнула и открыла глаза.

В порыве радости отец бросился к дочери.

Взгляд старца был устремлен на икону и слезы текли по его щекам.

– Помни, князь, – сказал он, – Господь простил тебя и явил Свою милость. Не забывай Его. Прибегать к Нему надо и в радости, и в печали. Иди с миром. Господь с тобой и дочерью твоей!

Дивный иконописец

В только что отстроенном большом соборе Киево-Печерской Лавры кипит работа. Вызванные из Византии игуменом Никоном иноки-греки пишут иконы и расписывают священными изображениями стены великолепного храма. Он еще весь застроен лесами, пахнет сыростью, известкой и краской. Огромный купол, весь расписанный херувимами и ангелами, высоко поднимается над храмом. Несмотря на то, что стоит душный июльский день, в храме прохладно.

В одном из углов, на лестнице, в ветхом подряснике, поверх которого наброшен забрызганный краской фартук, сидит старик-грек и умело пишет образ апостола Павла. Образ на диво хорош: сколько жизни, любви, вдохновения в каждой черте лика апостола!

Возле лестницы, на полу, склонился мальчик лет тринадцати, он растирает на камне краску. Время от времени старик обращается к мальчику за той или другой кистью, краской.

Алипий Печерский, иконописец. Середина XIX в. Икона над ракой в Киево-Печерской Лавре

– Смотри, – говорит старик мальчику, указывая на апостола, – видишь старца? Это апостол, служитель Христа. Его звали Павел. Он был сын богатых родителей, не ведал Христа. Он первый уговаривал евреев гнать христиан. Но Господь призвал его, открыл ему всю истину Своего Божественного учения, и прежний жестокий гонитель хри стиан оставил родителей и богатство и стал смиренным учеником Спасителя. От него многие узнали и приняли веру Христову, всю свою жизнь провел он в трудах и молениях, далеких странствиях. И у нас, на моей далекой родине, в Греции, он проповедовал Евангельское учение. До конца оставаясь верным, любящим, смиреннейшим учеником своего дивного Учителя, он принял смерть за Его святое имя.

Рассказ старика производит впечатление на мальчика. Он с благоговением смотрит на образ апостола, и ему кажется, что и апостол с любовью глядит на него. Солнце близится к закату.

В соборе, и без того несколько сумрачном, становится темно, работать больше нельзя. Художники-иноки расходятся по своим кельям. Старик с мальчиком направляются по знакомой тропинке в убогую келью старого монаха.

На пороге кельи сидел молодой крестьянин. Его красивое лицо поражало своей бледностью и худобой. При виде монаха крестьянин быстро встал и низко поклонился:

– А я к тебе, отец Григорий, пришел, пособи… сил больше нет! Время рабочее, руки нужны, сила, а я…

Слезы градом полились из его глаз.

– Не отчаивайся, пройдет твоя болезнь. Зайди, я тебе дам травы. Попей ее, увидишь, вернет тебе Бог силы и здоровье.

Монах с мальчиком вошли в келью, вошел и крестьянин. Старик достал пучок сушеной травы, перекрестил и подал ему.

– Иди с миром! Бог милостив! – сказал он. Крестьянин поцеловал морщинистую старческую руку, поклонился в пояс и вышел.

– Какую траву ты дал ему, отче? – с любопытством спросил мальчик. – Сколько больных приходит к тебе, и всем ты даешь или травку, или зерна, или еще что-нибудь. Что ты даешь этим болящим?

Мальчик поднял на старика свои не по-детски глубокие, вдумчивые светлые глаза.

«Чудный ребенок, – подумал монах, – видно, ему велит Господь передать то искусство, которое постиг я по Его святой воле».

– Многие годы посвятил я, дитя, на изучение дивной науки врачевания. Неустанно трудился, изучая природу, и Бог благословил увенчать мою работу счастливым концом. Уж давно лечу больных и немощных и даже многих спас от смерти. Некоторые растения могут облегчать страдания больных, и я, пробуя то те, то другие и читая книги, узнал их свойства.

– Отче, – попросил мальчик, – научи и меня этой дивной науке!

Прошло несколько лет. Алексей из мальчика превратился в юношу. Находясь беспрестанно в обществе отца Григория, ревностного монаха, видя его строгий образ жизни, Алексей мало-помалу и сам полюбил эту жизнь. Читая книги Священного Писания, слушая рассказы старого монаха о подвигах святых, мальчик все больше и больше проникался пламенной верой и любовью к Христу и, наконец, решил и сам принять монашество.

* * *

Роспись собора была окончена, и иноки-греки собрались в обратный путь.

Тяжело было Алексею расставаться со старцем-учителем, который столько лет, как отец, заботился о нем.

– Помни, Алексей, – говорил инок Григорий, прощаясь с юношей, – все, чему я научил тебя и что ты знаешь, – всем ты обязан трудолюбию. Все, что ты делаешь, делай, как следует. Не пренебрегай учением и не бросай своего дела на полпути. Старайся следовать рассудку, а не страстям. Проверяй и обдумывай свои знания, чтобы не впасть в суеверия. И помни о Боге.

Вскоре Алексей постригся в монашество с именем Алипий.

С первых же дней своего монашества он ревностно принялся служить Богу и помогать ближним. Слава о его необыкновенном даре иконописца быстро росла. С радостью брался Алипий за кисть: он любил свое дело и сам просил говорить ему, если где икона приходила в ветхость. За свою работу Алипий никогда не брал денег.

Занимаясь иконописью, Алипий не забывал и другого дела, которому научил его отец Григорий, – врачевания. Множество больных приходили к нему, и многих несчастных он исцелял своим искусством и горячей молитвой.

* * *

Был холодный осенний день. С утра шел мелкий дождик, сильный порывистый ветер тоскливо завывал в трубах.

Алипий усердно работал в своей тесной келье, он спешил до вечера дописать заказанную большую икону.

Вдруг кто-то тихо, нерешительно постучал в дверь. Алипий оставил работу и направился к двери.

«Кто бы это мог быть? – думал он. – Неужели больного решились привести ко мне в такую погоду?»

Но едва он открыл дверь, как невольно отступил: перед его дверью, на коленях, стоял человек, больной проказой. Гнойные струпья, словно корой, покрывали лицо несчастного, из зияющих ран сочилась темная кровь.

– Не уходи, не уходи! – в ужасе закричал больной, цепляясь за полы рясы Алипия. – Ты один можешь спасти меня… если и ты откажешься… я убью себя, я не могу больше так жить. Я был у всех врачей, всех знахарей, какие есть у нас в Киеве, но ни одно лекарство их не принесло мне облегчения. Я видел во сне, что ты исцелил меня, и вот, кое-как пробрался к тебе, когда никто не мог меня видеть. Отче, я великий грешник, Бог справедливо наказал меня, но если бы ты знал, как я всей душой каюсь в моих прежних грехах, как молю прощения за них, как возблагодарил бы Господа, если бы Он простил меня?! Знаю, что я не достоин прощения, но, отче, помолись за меня.

Рыдания прервали слова страдальца.

С любовью обнял несчастного Алипий.

– Дерзай, сын мой, – тихо сказал он, – Бог бесконечно милостив к несчастным. Но скажи мне, веришь ли ты, что Господь мо жет мгновенно исцелить тебя, искренно ли ты раскаиваешься?

– О, – вскричал больной, – всей душой верю теперь в силу Божию, всем сердцем приношу Господу раскаяние, никогда не забуду страшной кары, которую справедливо ниспослал мне Бог. Одного жажду: прощения.

– Верь и надейся, – сказал Алипий.

Он подошел к оконцу, где лежали его кисти и краски, взял кисть, обмакнул ее в краску и с молитвой стал водить ею по лицу больного. Когда краска скрыла все струпья на лице прокаженного, Алипий сказал ему:

– Теперь умойся святой водой.

И когда прокаженный сделалл, что велел ему Алипий, струпья спали с лица, и болезнь оставила его.

Весть о чудесном исцелении прокаженного быстро разнеслась по Киеву. Многие тысячи людей стали стекаться к Алипию, все изумлялись его чудному дару.

Икона Божией Матери Печерская-Свенская. Предположительно написана Алипием Печерским

– Что изумляетесь? – смиренно говорил Алипий. – Сначала этот человек поработил себя греху и забыл Бога, посему и не мог исцелиться. Теперь же он пришел к Господу, раскаялся в своих прежних грехах, и Бог простил его!

* * *

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! – послышалось за дверью кельи Алипия.

– Аминь! – ответил монах.

Дверь отворилась, и в келью вошел молодой послушник. Смиренно скрестив руки, он в пояс поклонился Алипию и сказал:

– Отец-игумен просит тебя, отче, к себе.

Алипий взял посох и, перекрестясь, вышел.

В келье игумена Никона был еще один незнакомый Алипию человек.

– Ты звал меня, отче, – обратился Алипий к игумену, – что велишь?

– Этот человек, – начал игумен, – пришел с жалобой на тебя. Он говорит, что дал тебе много денег, не пожалел ничего, чтобы получить написанные тобой иконы! Ты обещал к сроку исполнить заказ. Срок давно миновал, а доски для икон до сих пор лежат чистыми у дверей твоей кельи. Не ожидал я от тебя этого, Алипий, и теперь не могу верить, что ты действительно совершил такой нехороший поступок!

С удивлением слушал Алипий жестокие слова игумена: все заказы он исполнил к сроку, и в ту пору как раз не было у него спешной работы. Неужели он забыл бы порученное ему? Да и денег он никогда не брал за свой труд, а тут говорят, что он взял их, да еще вперед!

– Не слышал я, отче, об этом заказе: ни денег, ни досок не брал и не видел, – ответил он, – и человека этого вижу в первый раз!

– Это правда, – сказал незнакомец, – ты не сам ко мне приходил, а присылал двух послушников: им я давал и доски, и деньги.

– Пусть придут эти иноки, – сказал игумен, – и принесут доски. Может быть, они нам разъяснят дело.

Через несколько минут в келью вошли два молодых монаха и принесли чистые доски. При виде Алипия и заказчика иноки смутились и в волнении стали клясться и божиться, что они ни в чем не виноваты, что Алипий не хочет писать иконы.

Алипий взглянул на принесенные доски и вскрикнул: на досках были изображены дивные иконы!

Когда незнакомец, игумен и иноки обернулись на крик Алипия, все в изумлении увидели чудо. Иноки со слезами бросились на колени,

– Виноваты мы, отче, – твердили они, – виноваты. Мы утаили деньги и не сказали ничего Алипию про заказ, опасаясь, что он узнает о деньгах и уличит нас! Доски же мы нарочно подбросили к дверям его кельи.

Богоматерь Великая Панагия (Ярославская Оранта). Предположительно написана Алипием Печерским

Всем стало ясно, что Алипий невиновен.

– Прости меня, отче, что я мог усомниться в тебе, – со слезами сказал ему игумен. – Вижу, что Господь избрал тебя.

Алипий, охваченный светлой радостью, смотрел на ясное голубое небо и всей душой благодарил Бога.

* * *

В соборе окончилась вечерня. Монахи расходились по кельям.

– Отче! – вдруг услышал Алипий, проходя мимо одного старика. Он остановился.

– Отче! Не откажи!

– Кто ты? В чем имеешь нужду? – спросил Алипий.

– Я пришел молить тебя, отче: напиши мне икону Успения Богоматери! Я построил храм во имя этого праздника, так завещала мне моя незабвенная дочь. Одна была она у меня, одна радость и утешение… – слезы появились на глазах старика, – но, видно, прогневил я Бога: лютая болезнь унесла ее в могилу. Горько плакал я у постели моей умирающей дочери. И вдруг, словно угадав мою мысль, моя голубка, мой ангел, поднялась на постели и тихим голосом прошептала: «Не плачь, отец, не гневи Бога, а прославь имя Его! Построй храм, дай людям помянуть тебя добрым словом». Это было последнее, что она сказала.

– С великой радостью помогу я тебе, старче, довершить начатое тобою благое дело.

– Я хочу освятить храм в день праздника Успения, – сказал старик, – не сделаешь ли ты, отче, икону к тому времени?

– Хорошо, – ответил, подумав, Алипий, – к празднику будет икона.

Через несколько дней после встречи со стариком, заказавшим ему икону Успения, Алипий занемог и вскоре почувствовал приближение смерти. Болезнь все усиливалась. Он не мог подняться с постели, не мог больше работать. Наступил канун праздника Успения.

Алипий лежал на своей жесткой постели. В дверь кельи кто-то вошел. Это был старик, заказавший икону Успения. При виде доски, на которой едва была начата икона, старика охватило отчаяние.

– Отче, за что, за что ты наказал меня? Вижу, ты болен, не в силах сам писать… Но почему не предупредил меня? Я мог заказать икону другому иконописцу. Весь праздник теперь для меня пропал! Отче, как это жестоко!

С грустью смотрел на старика Алипий.

– Не печалься, – чуть слышно проговорил он. – Господь милостив.

Старик вышел из кельи, и Алипий остался один, с молитвой на устах.

Было тихо-тихо. Сумерки спускались на землю.

Алипий впал в легкую дремоту. И вдруг ему показалось, что дверь кельи неслышно отворилась, и вся комната наполнилась ярким светом. И видит Алипий сквозь сон, что в келью вошел юноша в ослепительно белой одежде. Его дивное лицо светилось лучезарным светом, на устах играла улыбка, а глубокие задумчивые глаза с любовью, ласково смотрели на Алипия.

Неслышными шагами подошел чудный гость к доске с начатой Алипием иконой, взял кисть и быстро стал писать лики святых.

«Кто это, – думает Алипий, – верно, старик прислал своего иконописца закончить мою работу. Как он прекрасен! Но откуда же такой свет, такое сияние его лица? Что за необыкновенная быстрота и совершенство его дивной работы!»

И вдруг ему стало ясно, что это не простой человек, а небесный посланник. С изумлением и восторгом наблюдал Алипий за работой неземного иконописца.

Еще один последний мазок и икона окончена! Чистая, непорочная Богоматерь с невыразимой небесной благостью и любовью глядит с иконы на болящего старца: окруженная сонмом ангелов, поднимается Она на небеса и точно благословляет Алипия. Лучезарный свет все сильнее и сильнее озаряет келью. Через силу поднялся Алипий с постели и с просветленной ликующей душой припал к подножию иконы.

Свет померк. Ангела не стало, не стало и иконы, лишь оставшаяся пустая подставка, на которой стояла икона да свежие, разведенные краски свидетельствовали Алипию, что не во сне, а наяву все произошло.

Блаженный Алипий, иконописец печерский. 1848 г. Худ. Василий Раев

* * *

С грустью возвратился старик домой: икона, о которой он так мечтал, в честь которой была построена церковь, икона праздника Успения Богоматери не была окончена, не была на месте.

Всю ночь старик провел без сна, в размышлениях, как бы помочь горю, и не видел выхода из своего печального положения. Наутро пошел в церковь, чтобы сделать последние приготовления к освящению храма, отложить которое было невозможно.

Старик вошел в церковь и старался не смотреть на пустое место, приготовленное для иконы… Но вдруг он нечаянно взглянул туда, и невольный трепет охватил его: на приготовленном месте стояла дивно написанная икона. С горячей благодарственной молитвой обратился бесконечно счастливый старик к Богу.

«Но как, когда, кто принес сюда эту икону? – думал старик. – Еще вчера вечером заходил сюда, иконы не было».

Он позвал сторожа, рабочих, расспрашивал их, но оказалось, что никто не видел, кто и когда принес и поставил икону. Окончив хлопоты, старик через день направился в Лавру, чтобы поблагодарить Алипия за написание чудной иконы. По пути он зашел к игумену, но не застал его дома. Послушник объяснил, что брат Алипий при смерти и игумен у него.

Старик поспешил в келью Алипия.

Дверь в келью была отворена. Несколько монахов стояло у входа. Августовское солнце своими не палящими, а кроткими, мягкими лучами озаряло келью.

В углу, на жесткой постели, с закрытыми глазами лежал Алипий. Его бледное осунувшееся лицо, тонкие, словно восковые, беспомощно лежавшие руки, порывистое, несколько хриплое дыхание свидетельствовали о близости смерти.

У изголовья постели, перед киотом, стоял старец-схимник и слабым, прерывающимся голосом, читал трогательные и величественные молитвы на исход души. В ногах постели Алипия стоял игумен. Слезы светились на его глазах. Монахи с благоговением и грустью смотрели на умирающего и молились.

Старик бросился к постели умирающего. С плачем, целуя худую бессильную руку Алипия, он молча благодарил больного.

– Не меня благодари, сын мой, – вдруг послышался тихий голос умирающего, – Господь наш послал Ангела Своего закончить мою работу.

Лицо Алипия просветлело. Он вдруг привстал и, протягивая руки к кому-то, ему одному видимому, сказал:

– Вот он, мой небесный гость! Он пришел за мной.

С этими словами иконописец бессильно опустился на постель, спокойное выражение тихой радости озарило его лицо, и он скончался.