Текст книги "Свита Мертвого бога"

Междуглавье,
которое торопливый читатель может пропустить без всякого вреда для себя

 
Il est beau comme le soleil,
Est-ce un prince, un fils de roi…[1]1
  «Тот, кто прекрасен, как рассвет, должно быть, принц или сын короля…»


[Закрыть]
 

«Notre-Dame de Paris»

…у зеркальной колонны в глубине зала стояла девушка лет шестнадцати, за год с небольшим пребывания в Замке так и не назвавшая никому своего имени. Ее взгляд представлялся ей раскаленной вибрирующей струной, протянутой над всем огромным залом к возвышению, где в легком кресле, закинув ногу на ногу, сидел Он, хозяин этого места. Черный старинный камзол с аппликациями из серебряной парчи, кружевной шарф в вырезе, сколотый эмалевым цветком каллы, и неподвижная серебряная маска в обрамлении лавины черных, как сама ночь, волос… И пара девиц подле него – одна, блондинка в светло-алом платье, устроилась у ног господина, другая, брюнетка в короткой юбке из лиловой блескучей ткани, с вызывающим видом присела на подлокотник кресла, закинув на колени Повелителю Снов стройную ножку в просвечивающем черном чулке.

Впервые в жизни девушка, которой до сих пор хватало самого праздника, жгуче, до злых слез завидовала этим двоим, допущенным под руку повелителя. Полчаса назад он, покинув красотку в короткой юбке, сошел в зал, и толпа почтительно расступалась перед ним, а он легкими уверенными шагами двигался… прямо к ней, как показалось в тот миг девушке, и она уже замерла, понимая, что не найдет в себе сил отказать Ему, с его немыслимой грацией демона… Он встретился с нею взглядом, опалил ее темным огнем из прорезей маски – и положил руку на плечо стоявшей рядом блондинки в алом.

Ярость, чистейшая, ничем не замутненная, как вода горной реки, и столь же неистово клокочущая, затопила ее всю, от макушки до каблуков. К тому же каким-то немыслимым изгибом сознания она понимала, что именно такой вспышки и ждал от нее Повелитель Снов, – и от того досада была еще сильнее. Сволочь!!! Если бы девушка могла, она убила бы Элори одним своим взглядом. Но увы, это было не в ее власти, и ей оставалось лишь стоять, неприкаянно теребя конец пояса…

Неожиданно музыка замерла, оборвавшись чуть ли не на полутакте, и вместе с ней, как всегда в таких случаях, замерли пары. Пауза длилась целых десять невыносимо долгих ударов сердца. А затем к потолку взлетел одинокий голос скрипки, словно вибрация взгляда-струны наконец-то стала слышна простому уху – и тогда, плохо понимая, что делает, словно по зову невидимого партнера, девушка ступила в толпу, раздвигая ее уверенными движениями.

Вступление к «Демайну и Целлере». Мелодия, услышанная пару лет назад на площади в Дане, где давал представление уличный театр, и сразу же ставшая любимой – до дрожи, до холодка в спине! Покорная ее ходу, она протянула руку вперед, повела ею, словно распахивая незримую штору. Вот, сейчас… Взвыли рожки, ударил бубен, и она понеслась по залу в неистовой пляске, выплескивая в отчаянных движениях все, что скопилось на душе.

Мимо скользнула гибкая фигура, затянутая в золото с красным, – сквозь круговерть танца девушка смутно припомнила, что сегодня вроде бы уже видела в толпе этого парня, шныряющего туда-сюда с таинственным видом. Снова плохо отдавая отчет в своих действиях, влекомая лишь сиюминутным порывом, она ухватилась за роскошный вьющийся хвост, доходивший почти до лопаток, и властно рванула к себе его обладателя. Уж ты-то не посмеешь отказать мне!!!

Он повернул к ней лицо – и на какой-то миг не стало музыки, зала, толпы, даже самого Элори… Она видела лишь необыкновенное свечение цвета кожуры лимона, затопившее и радужку, и белки, в контуре пронзительно-черных ресниц. На тонких бледно-золотых губах расцвела совершенно непередаваемая улыбка – лукавая, даже чуть насмешливая, и в то же время бесконечно изумленная…

Впервые за год, проведенный в Замке, ее глазам предстал человек, который не прятался, как в скорлупе, под маской, призванной скрывать не только облик, но и чувства. Она привыкла, танцуя, видеть перед собой звериные морды или пугающе неподвижные лики странных цветов… А здесь, по большому счету, и маски-то не было – лоб закрыт широкой золотой лентой, пропущенной под волосами, и от нее отходят, обрамляя глаза, две петли с подвесками в виде мелких золотых капель. Оттенок кожи, изысканно именуемый «матовым», то есть смуглый и бледный одновременно… говорят, по ту сторону моря он широко распространен, на ее же родине его дает лишь смесь алмьярской и старой меналийской крови, встречающаяся весьма нечасто. И, разумеется, краска на лице, куда же без нее в Замке, но самая малость – темная растушевка вокруг глаз на алмьярский лад да золото на губах, ничего общего с вызывающей разрисовкой «черных цветов». Она сама поразилась, как успела разглядеть все это за какую-то секунду…

В следующее мгновение сильные руки, словно пушинку, подняли девушку в воздух, вознося над толпой. Всплеснув рукавами, как крыльями, ибо это и в самом деле походило на полет, она рассмеялась, почти оскалилась прямо в неподвижную маску Элори, ощущая, как ее неистовство, ничуть не уменьшив своего накала, переплавляется из ярости – в радость, из досады – в торжество.

Затем она соскользнула вниз, каждый миг чувствуя своим телом тело партнера – и мир закружился вокруг них двоих ослепительным калейдоскопом, не успевая за темпом их танца. Прежде она никогда не считала себя способной на такое – но искусство этого человека было столь велико, что рядом с ним умения самой девушки уже ничего не значили. Он вел ее уверенно и ловко, ей оставалось лишь покориться и полностью отдаться стихии движения.

Однако рано или поздно всему приходит конец. Растаяла в воздухе последняя скрипичная нота, и юноша в ало-золотом отступил на шаг, отвесил небрежный поклон и поспешил затеряться в толпе, а девушка так и осталась обессиленно сидеть на полу, глотая воздух и счастливо смеясь.

Следующие два танца она пропустила без всякого сожаления – это были вайлэзские придворные «балеты» с поклонами и плавным вышагиванием, которые тот, кто рожден в Меналии, и танцами-то не считает. В ожидании новой достойной музыки девушка решила обойти зал по кругу, желая поразглядывать толпу. Но не успела она проделать и трети пути, как снова увидела перед собой хвост роскошных темных волос, слева от которых горел огненно-красный шелк, а справа загадочно мерцал золотой.

Припомнив свои детские проделки, она пристроилась за спиной странного партнера, неслышно ступая за ним шаг в шаг. В конце концов он, словно почувствовав ее присутствие лопатками, обернулся – и снова на девушку глянули два озера ярко-лимонного огня. Умом она понимала, что такие пронзительно светящиеся глаза должны пугать, но глаза юноши ничуть не пугали – наоборот, притягивали странной теплотой и обещанием радости.

– Снова ты? – только и произнес он; это были первые слова, слетевшие с его губ. Интонация, выражение лица – все отчетливо говорило, до какой степени он потрясен ее настойчивостью.

– А ты надеялся остаться для меня лишь мимолетной тенью? – отозвалась она с торжествующей усмешкой.

Теперь она могла рассмотреть его подробнее. На первый взгляд он казался не старше ее самой, однако девушка хорошо знала, сколь обманчива может быть внешность обитателя Замка. Его вьющиеся темные волосы, едва ли не более великолепные, чем у самого Элори, на свету явственно отливали медью, и этот такой человеческий, безыскусный оттенок казался еще теплее рядом с немыслимой гладкостью кожи. Двухцветный камзол оказался таканским не только по «гербовому» делению, но и по покрою – узкий, длиной до середины бедра, с пышными рукавами, да и черные штаны, обтягивающие, как вторая кожа, тоже пришли из таканской моды. Мягкие сапожки повторяли цвета камзола – левый алый, правый золотой. И ни перстней, ни даже усыпанного каменьями пояса, который так и просился к его наряду; единственное украшение – звезда о восьми лучах из дымчатого топаза, подвешенная на цепь с «алмазной гранью» звеньев…

Первый раз девушка поймала себя на желании узнать, кто таков ее партнер в дневной жизни. Вроде бы ничто в нем не выходило за обычные человеческие рамки, однако эта открытость сама по себе выглядела необычно, чтобы не сказать – невозможно для Замка. Кто же он такой, если не боится?!

– Ты в выборе уверена ль своем? – неожиданно спросил он, снова озаряясь своей неподражаемой лукавой улыбкой. Услышав из его уст эту реплику, достойную героя классической пьесы – да хоть тех же «Демайна и Целлеры»! – девушка растерялась, не зная, что ответить, и осознавая, что и ее собственная реплика рядом с этим дерзким ответом превратилась в слова из пьесы… Как хорошо, что под полумаской с вуалью не видно жаркого румянца, залившего ее лицо от сильнейшего смущения!

– Уверена, – бросила она, стараясь не обращать внимания на то, как дрожит ее голос. – Идем же в круг, – она потянула его за руку и прибавила: – И впредь не смей дразниться!

Да что же это такое – снова попадание в проклятый классический размер, и снова совершенно случайно! Что это с ней сегодня происходит? Она и смотрела-то эти пьесы всего два или три раза в жизни, отлучаясь из монастыря в город!

– Спаси и сохрани – дразнить тебя! – Он уже откровенно смеялся, но смех этот был не обидным, а немыслимо радостным, словно искрящимся в уголках губ. Одной рукой чуть приобняв девушку за плечи, другой он обвел зал с парами, выстроившимися друг за другом для «ручейка». – Вот их дразнить намного интересней!

– О да! Они назвали танцем то, что у нас зовется строевою подготовкой! – втянувшись в игру, эту фразу она уже сознательно попыталась затолкать в размер. Вышло не идеально, но, в общем, приемлемо – особенно для человека, никогда не писавшего стихов и даже на сон грядущий вместо сборника трогательных баллад листающего трактаты по алхимии.

По его лицу снова пробежала тень изумления. Теперь, казалось, настала его очередь гадать, кто такая эта девушка в черных кружевах, сквозь которые призывно мерцает обнаженное тело. Многие ли в этом зале способны так достойно ответить на его откровенную попытку сбить с толку собеседника?

– Что ж, в круг! – теперь уже он потянул ее за руку. – И помешаем их параду!

Впоследствии ей понадобилось несколько дней, чтобы наедине с собой, чистя ягоды шиповника от жестких волосков или снимая с куста спелые орехи, разложить в голове по полочкам все, что случилось в эти несколько сверкающих часов. Держась за руки, словно двое проказливых детей, они носились по залу и издевались над гостями Элори, как хотели. Вот они встают в общий «ручеек»… и вдруг резко присаживаются на пути у пары, пробегающей под сводом рук, так что той приходится перешагивать через внезапно образовавшуюся преграду. Вот он поднимает ее над головой на вытянутых руках – откуда столько силы в этом гибком, изящном, почти мальчишеском теле, ни на миг не способном остаться в покое? Или это она сама ничего не весит, ибо готова летать от счастья? Вот она почти в ужасе хватается за платье на груди, откуда бесследно исчезла шнуровка, и кружева распахнулись, почти обнажив левую грудь. «Этот?» – спрашивает он и, смеясь одними глазами, извлекает шнурок из рукава. Подобрал или сам выдернул в пылу танца? А впрочем, какое это имеет значение?!

Вот его губы осторожно, словно не смея, касаются ее шеи; вот его руки скользят вдоль ее тела, невесомо оглаживая талию и бедра; вот он замирает перед ней на коленях, приобняв за ноги и прижимаясь лицом к черным кружевам…

Как бы ни пытался он притворяться обычным человеком, его выдавала пластика – такой изумительной отшлифованности в каждом жесте, такого неподдельного изящества не бывает у простых смертных, разве что после долгих лет упорных тренировок… И было еще что-то, чего она поначалу не понимала, но когда поняла – восхитилась. А именно – ни одно из его откровенно чувственных движений не было призвано до срока возбудить в ней желание, поскорее увлечь ее прочь из зала в одну из комнат для двоих. Ей и раньше доводилось танцевать в столь тесном контакте с партнером, когда тела расходятся буквально на миг и снова льнут друг к другу, и она прекрасно знала, как быстро мужчина заводится от такого танца и как старательно начинает заводить женщину. Здесь же… чувственность была разлита в воздухе вокруг нее, словно облако дорогих духов, но ни одна капелька не смела проникнуть под кожу и зажечь в ней пламя. Пока не смела…

Глаза в глаза – он был лишь самую малость выше девушки, и ни ей, ни ему не хотелось отводить взгляда. Невидимая нить натянулась между этими двоими, и хотя за время танцев оба почти не говорили, лишь изредка обмениваясь такими же наигранными репликами, уложенными в размер, – за них беседовали глаза. Наверное, ни разу в жизни девушка не ощущала себя пьяной от счастья в самом прямом смысле слова. Сквозь ее вуаль он не мог видеть, как счастливо она смеется, но, похоже, угадывал это и отвечал ей таким же беззвучным смехом.

В конце концов она заявила, что хочет пить, и он повел ее на смотровую галерею над залом, где во время бала обычно подавали прохладительные напитки. Но стоило им оказаться наедине на лестнице, как она торопливо обвила руками шею юноши в ало-золотом и, откинув вуаль, поцеловала его в точеные губы. Он невольно отпрянул, однако тут же ответил на поцелуй, да так, что у девушки закружилась голова.

– Спасибо тебе, – негромко произнес он, когда их губы наконец разъединились. – Ты прекрасна, я вижу это даже сквозь твою маску. И великолепно танцуешь, наверное, лучше любой в этом зале… Быть избранным тобой – большая честь для кого бы то ни было.

– Ты можешь звать меня Тай, – отозвалась она, склоняя голову ему на плечо. Именно так было принято представляться в Замке. Обычно девушка, как и прочие, называлась первым звукосочетанием, которое приходило ей в голову, но сейчас кусок дневного имени сам слетел с ее губ. – А как мне звать тебя?

Он снова улыбнулся.

– «Любое имя дай рассвету…» Я в твоей власти, как хочешь, так и зови. Неужели здесь есть какая-то разница?

– Тогда… – Она ненадолго задумалась. – Можно – Тиндалл? – «Тинд» на ее родном языке означало «лимон», так что все имя должно было переводиться приблизительно как «лимонноокий».

– Что ж, пусть будет так, – легко согласился он и кончиками пальцев провел по ее волосам. – Тай…

Имя девушки прозвучало из его уст с каким-то странным придыханием – получилось нечто вроде «Тай-ах».

Потом было еще несколько танцев, таких же безумных и безудержных. А потом… они оказались в коридоре, и Тиндалл снял шнурок с хвоста, освобождая волосы из плена – и Тай вдруг, словно лишь с этой секунды стало дозволено, поняла, до какой же степени красив ее партнер и как сильно она его желает. Постель, смятое покрывало, одежда, раскиданная по всей комнате, сброшенная маска с вуалью – «позволь мне видеть твое лицо в этот миг»… И близость, неистовая, как перед тем танцы, когда не помнишь, где руки, где губы и сколько раз уже сходились и распадались, не в силах насытиться друг другом.

Наконец, утомившись, она заснула, точнее, потеряла сознание прямо поперек ложа, овеянная теплым дыханием Тиндалла – и пришла в себя уже в своей келье, на грубой льняной простыне, а за окном вовсю звонил монастырский колокол, призывающий монахинь и послушниц к вседневным трудам…

Днем, за приготовлением лекарств или сбором розовых лепестков воскрешая в памяти случившееся, Тай с грустью думала, что сам Элори не сумел бы доставить ей большего удовольствия. И вряд ли оно когда-нибудь повторится: любые знакомства в Замке – на одну ночь и только ради нее.

Так зарождается любовь… в дневном мире. А Замок – слишком бедная почва, чтобы на ней могло укорениться столь прихотливое растение.

Тай лихорадочно пыталась вспомнить, видела ли она прежде в толпе танцующих эту стройную и гибкую фигуру в эффектном наряде. Видела, бесспорно… но ведь и многие приближенные Элори таковы, если не глядеть им в глаза. Да и сам Повелитель Снов – Тай уже знала это – далеко не всегда является хозяином на свои балы, имея обыкновение прикидываться одним из гостей и в таком виде искать себе новую жертву.

Вот такой бесстрашной и искренней улыбки, как у Тиндалла, она точно ни разу не встречала. Но улыбку могла скрывать маска, а глаза в прорезях поди рассмотри издалека!

Однако в одном Тай была уверена – теперь, если что, она легко узнает это странное создание именно по его неповторимой пластике.

Правда, она сильно сомневалась, захочет ли узнать ее сам Тиндалл. Ведь поначалу он попытался уклониться от продолжения знакомства, да и вообще, как ни крути, а любое узнавание было не в традициях Замка… На всякий случай, чтобы облегчить ему задачу, на следующем балу она появилась в похожем наряде – черная полумаска с кружевной вуалью и зеленое газовое платье, сквозь которое просвечивало тело. Однако ее усилия оказались напрасными – Тиндалл не показался. Не пожелал или и в самом деле не было его в зале – этого Тай узнать не могла.

Впрочем, поразмыслив, она решила, что рано впадать в панику: скорее всего, ее избранник просто не из тех, кто, как она, посещает Замок почти каждую ночь. Мало ли по какой причине человек не может позволить себе восьмичасовой беспробудный сон – работа, путешествие, война… Надо всего лишь подождать – вдруг он появится через месяц?

Правда, это тут же создало новую проблему: наряд, знакомый Тиндаллу, можно было использовать пару раз, в крайнем случае, пять-шесть дней, но уж никак не целый месяц подряд – Замок, прихотливо изменчивый, мог попросту отказаться раз за разом воспроизводить одно и то же. Но после некоторых раздумий Тай решила и эту задачу, постановив изменять лишь цвет платья и волос – сегодня фиолетовый, завтра белый, послезавтра красный, а через некоторое время снова фиолетовый или зеленый… Этот изыск силы Замка не смогут не оценить!..

Глава пятая,
в которой Джарвис сам не понимает, какой подарок он сделал Тай

 
А я купил бы детям флейту и гобой,
Чтоб росли, засранцы, с чистою душой…
 

Тимур Шаов

Тягучим медово-золотым вечером они прибыли в Дану Меналийскую. Почти сразу же выяснилось, что «Старая корона», любимый постоялый двор Джарвиса, находится в трех кварталах от лавки знакомого аптекаря Тайбэллин, а потому во время своих визитов за снадобьями девушка тоже останавливалась именно на нем.

– Аптекарь-то не выдаст, он человек надежный, а вот в «Короне» меня даже крысы в углах прекрасно знают, – скептически заметила монахиня-алхимик. – Поэтому не хочу я туда соваться без рясы, да еще в компании с тобой. Не нужны мне лишние приключения ни на какую часть тела. А вот до аптекаря дойти придется так или иначе – у меня с собой есть кое-что на продажу, хочу загнать это ему и купить нормальную одежду.

– Лучше давай так, – предложил Джарвис. – Завтра я дам тебе немного денег, ты купишь все, что пожелаешь, а я тем временем присмотрю тебе правильную лошадь. Потом ты пойдешь к аптекарю, продашь свое кое-что, вернешь мне долг – а заодно отведешь к нему монастырскую клячу и попросишь, прежде чем возвращать монастырю, подержать ее у себя хотя бы месяц. Ибо есть у меня подозрение, что как только эта зверюга вернется в родную конюшню без тебя, добрая мать Файял сразу же объявит твой розыск. А тебе это надо?

– Совершенно не надо, – кивнула Тай. – Спасибо за удачную идею.

Попетляв по улицам, путники соблазнились вывеской небольшой гостиницы под названием «Тихий дворик». И не пожалели – постояльцев там почти не оказалось, зато комнатки были небольшими и уютными, цены – не выше, чем в «Старой короне», а кухня – великолепной даже на взыскательный вкус Тай. Уничтожив изрядный кусок свиной вырезки с грибами в сметане, ломоть рыбы с яйцом и большой кубик сливочного желе – Джарвис только диву давался, как в нее влезает! – девушка ослабила пояс на штанах, пробормотала себе под нос: «Отяжелела я, нельзя так…» – и удалилась в свою комнату, вместо вина прихватив с собой кувшин абрикосового сока с мякотью. «Не иначе торопится в Замок с отчетом», – неожиданно мелькнуло в голове у принца.

Сам же Джарвис еще долго сидел у гаснущего очага в маленьком зале, потягивая знаменитый новоменалийский грушевый сидр, раз за разом прокручивая в голове исповедь Тай и пытаясь разобраться в своих ощущениях. Он испытывал неожиданное огорчение и желал понять, откуда оно взялось.

Неужели из-за осознания, что к близости Тай относится так же, как и к еде – лишь бы вкусно было, а как это вмещается в рамки неписаных людских установлений, плевать она хотела с высокой башни? Тогда, три месяца назад, принц решил, что зеленоволосая красавица прониклась к нему некой особой симпатией, душевным расположением – теперь же оказалось, что он всего-навсего был возведен в почетный статус вырезки с грибами из-за внешнего сходства с ее мистическим любовником.

Вот только после того, как Тай с придыханием выговорила «от него словно исходило странное искрящееся тепло», Джарвис уже никак не мог поверить в ее сугубую прагматичность. Как бы ни пыталась эта женщина уверить его в том, что от жизни ей надо лишь полезно поработать, вкусно поесть, удобно отдохнуть, красиво нарядиться и сладко сойтись с кем-нибудь из Замка… Нечто таилось в самой глубине ее души, надежно прячась за невозмутимостью и иронией, и Тай скорее умерла бы, чем выпустила на свободу это нечто.

Внезапно Джарвис осознал, что это такое. Тоска – ледяная, тяжелейшая, разъедающая тоска, которой нет утоления. Наверное, знай Тай достоверно, что ее любовник мертв, эта тоска не была бы столь сильной, но все эти три года она не переставала надеяться… По сравнению с этой надеждой и этой тоской все остальное не имело ни малейшего значения – в том числе и то, с кем спать, если тело просит своего. Потеряв главное, она сочла, что потеряла все, и ничем более не дорожила – разве что двумя друзьями да своей работой.

Джарвису вдруг безумно захотелось сделать для Тай что-нибудь приятное, как-то ее порадовать. Но он понятия не имел, чему может обрадоваться это столь гордое и столь ранимое существо…

Наутро Тай вышла к завтраку как ни в чем не бывало, с блеском в глазах и энергией, бьющей изо всех пор. Похоже, ночные бдения в Замке никак не сказывались на качестве отдыха, получаемого ее спящим телом. Джарвис невольно позавидовал девушке – таким образом у нее не пропадал зря ни единый час за целые сутки.

Расстались они сразу же за порогом «Тихого дворика» – Тай, снабженная деньгами, направилась в сторону лавок, торгующих готовым платьем, а принц двинулся на окраину города, где все лето действовала конская ярмарка.

Протолкавшись там часа три и сорвав голос, торгуясь – салнирские коневоды почему-то были искренне уверены, что долгоживущие берут деньги прямо из воздуха, а потому способны заплатить любую несусветную цену, – принц выбрал для Тай мышастую кобылу с черной гривой, не красавицу, зато легкую на ногу, выносливую и очень спокойную. Расплатившись и намотав на руку поводья, Джарвис подумал, что лошадь и ее будущая всадница чем-то неуловимо похожи, и улыбнулся этому сравнению.

Ему по-прежнему хотелось порадовать Тай какой-нибудь мелочью, скажем, купить что-нибудь в подарок. Но за два предыдущих дня он убедился, что, во-первых, его спутница разбирается как в красоте, так и в добротности вещей куда лучше него самого, а во-вторых, достаточно равнодушна к украшениям и прочим безделушкам – «здесь не Замок». Может, костяной гребешок, чтобы расчесывать отросшие волосы? Да нет, она наверняка купит его сама, вместе с одеждой. Может, какой-нибудь редкий фрукт, из тех, что не растут в Новой Меналии? Увы, здесь не портовый Менаэ-Соланн, с этим сложнее…

До сих пор Джарвису приходилось делать подарки только на Драконьих островах – своей родне или кому-то из аристократов. В таком случае он, нимало не раздумывая, просто шел к ювелиру и заказывал ему очередную брошь в виде птицы с сапфировыми крыльями или ириса, покрытого росой из алмазов. Эти подарки были пустой формальностью и для него, и для тех, кто их получал. Сейчас же принц с немалым ошеломлением понял, что просто не умеет что-то подарить человеку, к которому расположен, – и ему стало ужасно стыдно.

– …Поосторожнее, благородный господин! Вы мне чуть лоток не своротили своей лошадью!

Задумавшись, Джарвис сам не заметил, как вместо нужного переулка свернул на набережную Скодера, по традиции уставленную лотками с изделиями городских ремесленников. Деревянная и глиняная посуда, сбруя и пояса из тисненой кожи, платки, вручную расписанные пестрыми цветами, пряжки и пуговицы, выточенные из раковин, блестящие лаком дудочки…

Дудочки? Стоп! Тай же вчера упоминала, что любила играть на флейте своему Тиндаллу! Вот и сыскался подарок!

Обрадованный сверх всякой меры, Джарвис склонился над лотком с инструментами.

– Что-то приглянулось, господин? – тут же проявил к нему интерес старик-торговец.

– Да вот, ищу подарок, совершенно не разбираясь, – усмехнулся Джарвис. – Может, подскажете, почтенный? Вот эта у вас какая-то странная…

Среди деревянных трубочек разной длины и формы, крытых коричневым, вишневым и золотистым лаком, она единственная была ярко-зеленой, с едва уловимым тепло-травяным отливом, а когда Джарвис осторожно взял ее в руки, оказалась еще и совершенно невесомой.

– Если господин взаправду не разбирается, то у него удивительное чутье. – Старик, обрадованный обращением на «вы», да еще и с прибавлением «почтенного», засиял, как блин в масле. – Это тростниковая флейта, такая, какие делали в прежней Меналии. Вот только чистокровные меналийцы уже не селятся по берегам Скодера, а в горах тростник не растет, так что секрет почти утерян, – он развел руками. – Сам-то я салнир, господин, но сделал жалкую попытку возродить утраченное по обрывкам и слухам. Увы, сколько я ни бился, сколько тростника ни перепортил, удалась мне лишь эта – причем я даже не понял, как это случилось, и не могу повторить. Зато какая красавица вышла! Вы только полюбуйтесь!

Старик легко поднес флейту к губам. Узловатые пальцы с пожелтевшими ногтями забегали по дырочкам, и воздух наполнился удивительно чистым и чуточку печальным звуком. Джарвис узнал напев – старик играл «Полет орла», известный и на Драконьих островах.

– Слышали, как она поет, господин? – горделиво произнес старик, отнимая от губ зеленую глянцевую палочку. – Прямо жаворонок! Так что берите, лучшего подарка вам не найти, для кого бы он ни предназначался.

Джарвис, не торгуясь, отсчитал монеты. И уже засунув подарок за пазуху и двинувшись прочь, услышал за спиной шепоток какой-то из соседних торговок:

– Совсем стыд потерял, старый! Сколько тут стою – всегда у него на лотке лежит одна зеленая, и всегда он покупателям втирает, что она у него случайно получилась. Уж десятка два, поди, так продал и не боится, что добрые люди побьют…

Демоны его знают, почему, но это уточнение совсем не расстроило Джарвиса. Он все равно считал, что приобрел для Тай вещь, за которую никаких денег не жалко.

– Ты, Джарвис? Входи, – раздался голос Тай, когда принц постучал в дверь ее комнаты. Джарвис вошел – и замер в изумлении.

Из прежней одежды на девушке оставались лишь сапоги, в которых она выехала из монастыря. Но сейчас в них были заправлены узкие штаны из шерсти песочного цвета, а из-под такой же куртки белела шнурованная рубашка из очень хорошего льна. Однако Джарвиса потрясло отнюдь не это, а то, что по кровати было разложено еще две или три такие рубашки и в придачу две кремовые из дешевого неокрашенного шелка, камзол из тончайшей кожи шоколадного цвета, с рукавами, не доходящими до локтя, серовато-зеленое, как листья ивы, верхнее платье, плетеный пояс и еще что-то трудноразличимое под тем, что лежало сверху…

– Откуда ЭТО? – наконец удалось выговорить изумленному принцу. – Я тебе столько денег не давал!

– Ты их считать не умеешь, – усмехнулась Тай. – Прежде всего, ни за одну вещь я не платила больше, чем она стоит. Что касается камзола, то он с изъяном – видишь, вот здесь, сбоку, небольшая дырочка? А то, что я могу такое повреждение намертво заклеить, лавочнику знать незачем. Кроме того, я решила обойтись своим старым плащом – он теплый, удобный, а голубизна давно отстиралась до серого, так что никому и в голову не придет, что это вещь неролики… Вот и уложилась. Даже еще пара монет осталась на пообедать.

– Преклоняюсь, – Джарвис и в самом деле склонил голову. – Я так не умею.

– Нисколько не сомневаюсь, – снова усмехнулась Тай.

– Можно глянуть поближе? – Принц осторожно приподнял край зеленоватого платья, из-под которого тут же с шуршанием стекла на пол черная нижняя юбка. – Ух ты, да тут узор проткан в гобеленовой технике – черный и серебристый, а вместе выходит серый… Тай, у тебя потрясающий вкус!

– А также цвет и запах, – отозвалась девушка мрачно. – Напомнил мне, что я жрать хочу, как двадцать семь крокодилов. Пошли, что ли, в здешнюю едальню? Да поскорее, а то я боюсь не успеть к аптекарю до темноты.

– Погоди. Я тоже кое-что тебе купил. – Джарвис сунул руку за вырез камзола и достал свой подарок. – Вот, держи. Ты вчера обмолвилась, что умеешь играть на флейте, вот я и решил… – Он осекся, поняв, что происходит что-то странное. Глаза Тай расширились до размеров вайлэзского золотого старой чеканки.

– Где ты это взял?! – не выговорила, выдохнула она, осторожно, словно боясь обжечься, принимая флейту кончиками пальцев.

– На лотке у одного деда, на набережной. Он сказал, что это попытка воссоздать то, что когда-то делал твой народ. А в чем дело?

Вместо ответа Тай приложила флейту к губам и заиграла – сначала все тот же «Полет орла», потом перешла на «Пастушку в горах», потом еще на что-то, прежде Джарвисом не слыханное, снова на «Орла»… и вдруг не опустила, а почти уронила руку с инструментом и во все глаза уставилась на Джарвиса.

– Я ни разу в жизни не играла на флейте днем, – выговорила она тихо, но от того не менее отчетливо.

– Что-о? – не понял Джарвис.

– До сих пор я играла на флейте только в Замке, – произнесла Тай так же отчетливо, но чуть громче. – На флейте Тиндалла. На точно такой же зеленой флейте!

Джарвис, потрясенный до глубины души, привалился к дверному косяку.

– Он же меня и научил, – продолжила Тай, как во сне. – А я… а я раньше не верила, что навык, освоенный в Замке, можно использовать и днем! Понимаешь или нет?!