Текст книги "Факультет. Курс четвертый"

Глава третья. От кризиса никуда не деться. И выборы не за горами

– Вы что такие грустные? – Кирилл подсел к Селивану и Урману и вынул из рюкзака бутылку «Пепси». – На вас посмотришь, сразу плакать хочется.

– Да вот, – Селиван кинул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой, – жизнь пошла тяжелая, Кирюха. Бабла нет, работы нет, перспектив нет, короче – всё плохо.

– Ты это чего? – опешил от такого ответа Кирилл. – Дай-ка я твой лоб пощупаю! Ты случайно не перегрелся на солнышке?

– Шутишь? – Селиван скривился. – А нам, между прочим, не до шуток. Вот – моему отцу уже четыре месяца зарплату не платят, у Урмана мать уволили, а ты шутишь. Вам, москвичам, конечно, на всё наплевать – у родичей-то за пазухой. Ты-то небось о деньгах вообще не задумываешься?

– Ну почему же? Задумываюсь. Я что, на другой планете живу? Не знаю, что в стране творится?

– Ну да, ну да! – Урман по примеру Селивана тоже закурил и тоже решил поучаствовать в дискуссии. – Телевизор, наверное, каждый день смотришь. И что же ты там видишь, в телевизоре?

– В смысле? – Кирилл уставился на Урмана. – Говори яснее, а то у тебя от водки выпитой, похоже, сознание уплывает.

– Чтоб ты понимал! Водка наоборот – сознание прочищает, а по нашей жизни без водки никак нельзя. А имел я в виду следующее: даже из телевизора доносятся массовые вопли о кризисе, а уж если телевизор об этом голосит, у простого народа – вообще задница. Как тебе тезис?

– На уровне. – Кирилл уже пару минут пытался понять: Селиван с Урманом над ним прикалываются, или они и в самом деле впали в прострацию. Что-то раньше за ними такой депрессии не замечалось – видно, денег даже на опохмелку нет. – Тезис на уровне, сегодня ты, кстати, отличаешься красноречием. Как никогда.

– Будешь тут отличаться! – мрачно буркнул Урман. – Вчера пошли в магазин пожрать купить, а там бабки бойню устроили из-за распродажи. Вынесли, типа, колбасу, у которой срок хранения заканчивается на следующий день, по цене в тридцать процентов, так в магазине такой замес начался – мы оттуда еле живыми ушли. Я такого еще не видел – бабки реально друг у друга колбасу из рук рвали, палками охаживали по спинам, а охранники пытались их разнять. А вскоре приехали менты (минут через пять всего) и начали всех шмонать на предмет документов. А у нас их не было – так в обезьяннике три часа просидели.

– Правда что ли? – Кирилл засмеялся. – Вот вам не поперло! Хорошо еще, что по зубам дубьем не получили.

– Ага, повезло. – Селиван, медленно и громко кряхтя, поднялся. – Пойдем что ли на занятия? Коли уж всё равно здесь тусуемся. А ты, Кирюха, денег нам не подкинешь? До стипендии? Хотя бы пару тысяч – чтобы с голоду не сдохнуть? Ты же знаешь, мы отдадим.

– Ну, да! – Кирилл со вздохом полез за бумажником. – Как только после пивасика просохнете, так сразу. Но предупреждаю – верю только один раз. Береги честь смолоду, да Селиван?..

* * *

Об экономическом кризисе, бушующем в стране, Кирилл как-то не задумывался (да и что задумываться, если у него все хорошо?). Но он не мог не замечать приметы – они были повсюду. В том числе и в Университете.

Люди стали мрачными. На самом деле мрачными – и это сказывалось не только на их настроении, но и на их одежде, привычках и желаниях. В метро зачастую во всем вагоне невозможно было увидеть яркое пятно (футболку, куртку, сумку) – преобладали тусклые цвета и невыразительные фасоны. Кирилл – хоть и не считал себя специалистом в casual – видел: уровень шмоток резко снизился и стал больше напоминать рыночный, откуда-нибудь с севера Китая. И это в столице, которая всегда жила намного лучше других городов.

Новости, транслируемые по телевизору и размноженные в Интернете, были как сводки с фронтов. В новостях было на 99 % плохо, на 1 % нейтрально, а положительных новостей, кажется, не было вообще. И Кирилл часто спрашивал себя: зачем муссировать негатив и без того в сильно раздраженной стране?

Негатив проник даже за стены Факультета – хотя, казалось бы, там был мир, никак не связанный с обычной жизнью. Но по факту – зарплаты-то и стипендии платились именно из «обычного мира», и если бюджет не справлялся с нагрузкой, собираемость налогов стремительно падала, денег становилось недостаточно, это волей-неволей сказывалось на существовании профессоров-«магов» и студентов-«магов»…

Через пару недель после начала занятий Кирилл, Наталья и Сирена сидели вечером в «кофейне» и вяло обсуждали учебную программу. Начиная с первого сентября, преподаватели погнали студентов в галоп – нагружали так, что невозможно было голову поднять. Всё как всегда – и никакой расслабухи.

– Кстати, у меня новость! – Наталья отставила в сторону пустую кружку и понизила голос. – Сорока на хвосте принесла. А новость такая – наша Варя и Вадим перенесли дату свадьбы.

– Решили быстрее? – хмыкнул Кирилл, настраиваясь на свои чувства. Новость почти не вызвала в нем отклика – пересмотр делал свое дело, постепенно эмоции смазывались, и вскоре (Кирилл не сомневался) ему будет вообще всё равно, с кем Варя и как. И с Варей Вадим – или тоже как.

– Наоборот, решили пока подождать.

– Интересно, – Кирилл вмиг подобрался. – И с чем это связано? Любовь прошла, завяли помидоры?

– Насчет любви не знаю, зато есть информация, что у Вариной семьи – очень большие проблемы с деньгами. И с бизнесом, соответственно. Вы ведь знаете, они раньше были очень состоятельными. А сейчас – наоборот. Ходят слухи, что отец Вари даже сбежал за границу и там засел – чтобы кредиторы не сильно доставали. И у самой Вари – в связи с этим огромные проблемы.

– А Варя-то здесь причем? – Сирена оторвалась от модного глянцевого журнала, который перелистывала. – У нас, слава богу, не тридцать седьмой год, и дети за родителей не отвечают.

– Ну да, не отвечают! – возразил ей Кирилл. Он уже понял (увидел), что происходит. – Ты не забывай, на каком факультете Варя учится, и если папа попал в разряд неблагонадежных, начальство немедленно задастся вопросом: «А можно ли доверять дочке?». «Не убежит ли дочка вслед за папой и не выдаст все секреты родины потенциально-кинетическому врагу?»

– А… Ну тогда понятно. – Сирена выдула пузырь (из жвачки) и громко им щелкнула. – Жалко, если Варю попрут. Думаю, для нее это будет трагедией всей жизни. Вот так иметь папу-барыгу! А вот у меня в семье никогда особо денег не водилось, так что мне такой расклад не страшен. А ты что, Ната, по этому поводу думаешь?

– Трудно сказать. – У Натальи было скорбное выражение лица. – Всё зависит от решения, которое примут. Насколько я вижу, пока что факультетское руководство не настроено на радикальные меры, но ведь не всё зависит от Факультета. Придет распоряжение от сами знаете кого, и возьмут под козырек. Как миленькие возьмут. И прощай наша Варя – с волчьим билетом и с меткой неблагонадежной на долгие годы! Страсть, как неприятно.

– Может быть, нам написать всеобщую петицию? Типа, от студентов? – Сирена задумчиво накручивала длинный локон на палец. – Где охарактеризовать Варю исключительно с положительно стороны. Ведь можно же составить петицию? Наш же голос должен быть учтен?

– Наверное, – Кирилл пожал плечами. – Вот только лично мне кажется, что для принятия решения по Варе никакая петиция не нужна. Факультетское руководство и так всё прекрасно знает и разберется без нас.

– А ты, похоже, равнодушен? – Наталья укоризненно взглянула на Кирилла. – Я понимаю: ты до сих пор многие вещи не можешь простить, что с моей точки зрения не есть хорошо. Но сейчас дело не в личном, а в справедливости. Если по справедливости, Варя не должна ни за что отвечать.

– Ага! – Кирилл усмехнулся. – По справедливости она должна пользоваться всеми благами и хорошего не помнить. А чуть-что, бежать за помощью – на голубом глазу, как ни в чем не бывало.

– Ну, во-первых, она никуда не бежит и ни к кому не обращается! – гневно всплеснула руками Наталья. – Во-вторых, здесь ты неправ. И странно от тебя слышать такие суждения. Беда может случиться с каждым из нас, ты что, для каждого отдельный счет приготовил?

– Совсем не для каждого, – Кирилл поднялся и направился к выходу. – Только для Вари и для Вадима. Пусть сами разбираются со своими проблемами. Я уже много раз вмешивался, и что толку? Нет уж, в данном конкретном случае я лучше постою в сторонке.

– Жаль, очень жаль! – всхлипнула ему в спину Наталья. – А я думала, я у тебя хватит характера простить и понять…

* * *

Кирилл сидел на кухне и в очередной раз пытался разобраться – что да как. Состояние души характеризовалось, как мрачное. Разговор с подружками о Варе получился тягостным, и, наверное, Кирилл проявил себя не с лучшей стороны.

– Ну, а что мне следовало ответить? – Кирилл громко хлопнул по столу ладонью. – Типа, я всё понимаю, и пофиг, что два года меня старательно не замечали и брезгливо обходили стороной? Пофиг, что человек, которого я, в принципе, считал своим другом, увел девушку, которую я считал своей? Увёл в тот самый момент, когда я ради нее даже заручился поддержкой могущественного мага – хотя мог бы этого и не делать? Типа, коли уж такое произошло, я, конечно, плюну на все обиды и с радостью протяну руку ни в чем не повинной девушке? Чтобы у нее всё наладилось, и она радостно вышла замуж за того самого подлого человека?

Кирилл представил, возможно ли такое, и возмущенно фыркнул. Нужно совсем его не знать, чтобы думать, что он способен такое простить. Пересмотреть он в состоянии – да. И уже почти пересмотрел. Осталось процентов, наверное, пять от прежнего чувства. Но простить? Чтобы всё стало как прежде? Нет, это невозможно!

– Плохо одно, – он поставил чайник на плиту и принялся шарить в холодильнике. – Плохо то, что вечно эта тема вылезает, и вечно в самый неподходящий момент. И портит мне взаимоотношения с Натальей. И хоть Сирене плевать – и то хлеб. А то бы все на меня ополчились: «Ты должен то, ты должен это!». Да никому я ничего не должен и никогда не буду должен!

Кирилл просветлел лицом:

– Говорила мне мама: «Всегда подбирай правильные формулировки. И переводи их в ощущения – и тогда Сила тебя поддержит». Собственно, мама мне этого не говорила, но я сплошь и рядом этим занимаюсь.

Зазвонил телефон. Как всегда, это оказался Щербень. Кирилл неприязненно посмотрел на трубку и отметил про себя, что Павел Иванович, похоже, становится для него ближе, чем мама с папой. Не говоря уж об остальных.

– Привет, ты куда пропал? – буркнул в трубку Щербень. – Позволяешь себе отдыхать, в то время как страна нуждается в тебе?

– Никак нет! Я же отпросился у Вас на две недели – войти в учебный процесс…

– Правильно, отпросился. Но служба наша опасна и трудна, и она не ждет. Так что властью, данной мне правительством и народом, я отзываю свое согласие на твою увольнительную, и изволь явиться завтра вечером – под мои светлые очи. Усек?

– Усек! – Кирилл обреченно громыхнул кружкой с чаем. – Но только не раньше десяти вечера – у меня ведь учеба…

– Ну, ладно, – секунд с десять почмокав губами, согласился Павел Иванович, – но только как штык. И имей в виду – опоздание воспринимается как оставление позиций в условиях военного времени.

Щербень отключился, а Кирилл побрел в комнату, на ходу прикидывая, что бы это могло значить:

– Оставление позиций в условиях военного времени! – его вдруг разобрал смех. – Это что-то новенькое. И вроде бы, войны в ближайшее время не планируется, зачем использовать такие формулировки?

Кирилл остановился рядом с книжными полками – его вдруг разобрало дикое желание что-нибудь почитать. Полегче. Лучше всего, какой-нибудь детектив или вот: про Джеймса Бонда. «Из России с любовью».

– Сделаю себе одолжение! – Кирилл достал книгу и плюхнулся на кровать. – Двадцать минут читаю, а потом – за учебу.

– Собирайтесь быстрее, – сказал коренастый охранник, стоящий рядом.

– Вы не знаете, какое задание мне предстоит на этот раз? – Грант говорил по-русски отлично, хотя и с заметным акцентом, по которому его можно было принять за жителя Прибалтики. Голос его был высоким и невыразительным, как будто он не говорил, а читал по невидимой книге что-то скучное.

– Нет. Передали только одно – вам нужно срочно прибыть в Москву. Самолет уже вылетел. Через час он будет здесь. Полчаса на заправку – и затем еще три или четыре часа полета. К полуночи будете в Москве. Собирайтесь. Я вызову машину.

Грант встал.

– Да-да, вы правы. Но разве они не сказали, что предстоит операция? Я хотел бы знать об этом заранее. Это прямая линия, гарантированная от прослушивания. Обычно меня предупреждают…

– На этот раз не предупредили.

Грант повернулся и медленно вышел в сад. Если он и заметил девушку, сидящую на дальнем краю бассейна, то не подал вида. Он наклонился, поднял книгу, золотые трофеи своей профессии, вернулся в особняк и по узкой лестнице поднялся к себе в спальню.

Унылая комната была обставлена по-спартански: железная кровать, с которой свисали мятые простыни, плетеное кресло, некрашеный платяной шкаф, металлический умывальник. Американские и английские журналы были разбросаны по полу. На подоконнике лежали стопки дешевых детективных романов в ярких кричащих обложках.

Грант наклонился и вытащил из-под кровати потрепанный фибровый чемодан, сделанный в Италии. Раскрыл его, уложил стопку хорошо выстиранного дешевого белья, пару потрепанных, но все еще респектабельных костюмов, которые он достал из шкафа и уложил в чемодан вместе с вешалками, и защелкнул крышку. Затем он поспешно умылся холодной водой из-под крана и тщательно вытер тело одной из простыней, которую сдернул с кровати.

Снаружи донесся шум автомобиля. Грант натянул трусы и майку, надел такой же неприметный костюм, как и те, которые лежали в чемодане, застегнул ремешок часов, разложил по карманам остальные вещи, взял чемодан и спустился вниз.

Массивная дубовая дверь и калитка в стене были открыты. Охранники стояли у черного «ЗИСа» и разговаривали с шофером.

«Идиоты, – подумал Грант (он еще не отвык думать на английском языке). – Не иначе предупреждают шофера, чтобы не спускал с меня глаз, пока я не поднимусь по трапу самолета. Наверно, никак не могут поверить, что иностранец может и готов жить в их проклятой стране»…

* * *

Кирилл ехал на встречу к Щербеню и дремал на сиденье. В вагоне было тепло, уютно постукивали колеса, а Кирилл так устал за прошедшие дни, что глаза сами собой закрывались. И надо же – он еще умудрился увидеть сон! Краткий, но очень яркий и показательный.

Он шел по длинной пустой улице, и вокруг него высились многоэтажные дома, окна в которых горели тусклым, навевающим тоску светом. Смотреть на них не хотелось, ноги сами собой несли Кирилла вперед, а в конце улицы его поджидал невысокий сутулый человек с изборожденным морщинами лицом.

– Здравствуйте! – Кирилл остановился рядом. – Не подскажете – где это я нахожусь?

– Известно где, – буркнул собеседник, – в мире, где время свернуто в дугу. Сюда бы я лично никому не советовал являться. Ну, а ты, коли уж пришел, так спрашивай!

– А что спрашивать-то? – опешил Кирилл. – У меня, вроде, не припасено никаких особых вопросов.

– Зря, очень зря. – Собеседник насупился пуще прежнего. – Ты, судя по виду, совсем молодой человек, а молодые люди должны быть любознательными. У меня в твоем возрасте вопросы рождались сами собой, а желание чего-то достичь в жизни било ключом. И я, без ложной скромности, достиг!

– И чего же Вы достигли? – Кирилл почувствовал нарастающее раздражение, вызванное нравоучительным тоном собеседника. – А если достигли, почему здесь оказались? В этом неприветливом мире?

– Ну, это для тебе он неприветливый, а для меня – так в самый раз. Примерное таковым я и представлял загробную жизнь, и, кроме того, в таких домах агенты любят встречаться с информаторами.

– Какие агенты? – Кирилл усмехнулся. – Ноль-ноль-семь что ли?

– Именно! – вскинулся собеседник. – А также прочие другие. И вот встречный вопрос – ты меня не узнаешь?

– Нет. А почему я должен Вас узнавать?

– Странно, странно, – задумчиво прикусил губу собеседник. – Про ноль-ноль-семь знаешь, а про меня нет. Необычно и странно!

– Что Вы имеете в виду? – Кириллу уже стал надоедать весь этот разговор, и он решил двинуться дальше. Но прежде задал последний вопрос.

– А то, что именно я – создатель агента 007. Я его придумал, я его написал, я – Ян Флеминг.

– Вы? – удивленно присвистнул Кирилл. – Вот это встреча! Радо познакомиться. И знаете, я давно хотел Вас спросить…

Вагон, подъезжая к станции, резко затормозил, и Кирилл вывалился из сна. И выругался про себя – ему хотелось продолжения беседы с мрачным Флемингом. Но увы, вернуться в один и тот же сон невозможно.

На станции назначения Кирилл вышел из вагона и стал свидетелем страшной драки прямо на платформе. Друг друга били человек десять – и все пьяные. К дебоширам со всех сторон бежали полицейские, женщины вокруг громко кричали – Содом и Гоморра, одним словом. В финале драки всех повязали и потащили на разборки в отделение, а Кирилл, понаблюдав за этим безобразием пару минут, пошел своей дорогой – на ходу прикидывая: к чему это такой знак?

Через четверть часа Кирилл постучался в дверь кабинета Щербеня – там было заперто. Никто не отвечал.

– Странно! – Кирилл прислонился к стене, пытаясь разобраться в своих ощущениях: звонить Павлу Ивановичу или нет. – За все два с половиной года нашего знакомства такого еще, вроде бы, не случалось – чтобы Щербеня не было на месте при условии назначенной встречи. Знал бы, что такое случится, взял бы с собой что-нибудь почитать. Вот – хотя бы ТОЭС.

При воспоминании о ТОЭС (теории оптико-электронных систем) Кирилла передернуло. Вот уж действительно предмет, от которого мозги расплавляются, как в доменной печи! А лектор – это отдельная история!

ТОЭС читал профессор Немчинов – антилегенда кафедры РЛ-2. С точки зрения студентов, этот человек был настоящим чудовищем, о котором либо ничего, либо плохо. В университетской «интернет-барахолке» (сайте, на котором составляли рейтинги преподавателей) о Немчинове отзывались исключительно в мрачных тонах, и подобный отзыв:

«Крайне неприятный человек. Увы, материал очень нужный, но он туда столько ереси и отсебятины впихивает! Да еще и с извращенным чувством юмора – короче, каждая встреча как пытка. И постоянно заставляет заучивать его умные изречения наизусть. По специальности не работает, потому и ошибаться может, и много пустого несет»

звучал, как похвала. Ну, а манеру изложения материала профессором Нечиновым прекрасно характеризовали его статьи:

«Моделирование, или метод моделей, – это один из основных способов изучения различных систем, процессов и явлений с помощью модели, который лежит в основе любого рода исследований технических объектов. В рамках СТ ОиЛзЭлнС формирование метода моделей начинается с построения обобщённой трактовки модели системы, процесса и явления как заместителя, или некоторого в широком смысле гомоморфного образа (реального или воображаемого).

Этот гомоморфный образ, часто называемый модельным представлением, используется в качестве заместителя (образа, слепка и т. п.) для имитирующего моделирования изучаемой системы, первичной по отношению к модели. Такая трактовка модели применяется для моделирования ППС. От рассматриваемой трактовки следует отличать применение термина «модель» как прообраза некоторой системы, её «представителя». В этом понимании модели проявляется принцип реального воплощения эталона, и здесь первичным понятием является сама модель, выступающая в качестве стандарта, образца, шаблона и т. д.

На практике использование того или иного представления модели фактически обусловлено целью моделирования. Если целью является выяснение свойств какого-либо объекта, процесса, явления с помощью другого объекта, процесса, явления (его модели), то говорят о модели-образе. При воспроизведении свойств эталона модель понимается как прообраз…»

И слова, вроде, все знакомые, и формул нет – и всё равно, ничего не понятно. Ну, а когда начинаются формулы, тут уж становится совсем тоскливо. И даже у Кирилла (который учился отлично) при взгляде на даваемый Немчиновым материал, опускались руки.

– И обязательно найдется кто-нибудь, кто с удовольствием испортит тебе жизнь, – пробормотал Кирилл. – Но где же Щербень? В Кремль его, что ли, срочно вызвали? В любом случае…

Кирилл не успел договорить. Прозвучал гонг прибытия лифта, двери открылись – и на этаже материализовался Павел Иванович. Смурной до невозможности и весь какой-то дерганный.

– Привет! – на ходу бросил он, открывая ключами дверь. Кирилл обратил внимание, что пальцы у Щербеня трясутся – словно с перепоя. Но Щербень не увлекался, это точно.

– Приходится констатировать, что живем мы в очень непростое время, – Щербень по-птичьи резанно дернул головой. – Не успеешь разобраться с одной напастью, немедленно следует вторая, а за ней и третья. И так далее. Вот хорошо быть студентом, вроде тебя! Ни забот, ни хлопот.

– Да уж! – Кирилл саркастически хмыкнул, но добавлять ничего не стал. Только смиренно поинтересовался – что за спешка?

– Проблемы у нас, – Щербень наконец-то справился с замком, вошел в кабинет и с грохотом швырнул ключи на стол. – Весьма серьезные, и в первую очередь с предстоящими в марте выборами. Как бы американцы не создали нам проблем. Ты за новостями следишь?

– Да так. – Кирилл пожал плечами. – От случая к случаю. Признаться честно, мне новости противны. Если их каждый день смотреть, очень скоро превратишься в зомби. Да и некогда мне.

– Счастливый. Завидую тебе. – Щербень мечтательно улыбнулся. – Вольная птица: хочешь – смотришь, хочешь – нет. А вот я такого счастья лишен. Мне приходится хлебать это новостное дерьмо и днем и ночью – и полной, причем, ложкой. И иногда кажется, что крыша съедет от информационного напора. Но ладно. Это всё лирика с беллетристикой, а от нас требуется конкретика.

– А чаю можно попить? – выждав, когда Щербень сделает паузу, вклинился Кирилл. – У вас ромашковый есть?

– Не знаю. Посмотри. И мне заодно налей. Ромашковый или мятный какой-нибудь. Успокоительный. Короче, получен приказ с самого верха предоставить подробную информацию, чего ожидать перед выборами и после выборов. Приказ получен всеми ведомствами и службами, и поверь мне, масса народа уже этим занимается. И мы занимаемся – в том числе. И ФСБ, само собой.

Щербень замолчал и принялся интенсивно тереть переносицу пальцами. А Кирилл поставил чайник и отыскал в запасах Павла Ивановича заветную ромашку.

– Как ты понимаешь, – Щербень саркастически ухмыльнулся, – в результатах выборов никто не сомневается. Выберут кого надо – и подавляющим большинством голосов. Но, конечно, демократические процедуры должны быть максимально соблюдены – точно так же, как и обеспечена безопасность.

Кирилл подал ему чай.

– О, спасибо! А теперь слушай, что требуется от тебя, – Щербень понизил голос. – Ты должен посмотреть, увидеть, распознать (не знаю, как у тебя это получается) – кто из ближайшего окружения президента способен на предательство. В случае обострения ситуации. Ну, знаешь – скрытый враг. Враг, завербованный американцами. Враг, внедрившийся в структуры. Враг, спящий до поры до времени. Справишься?

«Так я вроде бы, уже это делал!», – чуть было не сболтнул лишнего Кирилл, но сдержался. Щербеню не нужно знать, что ровно такое же задание Кирилл получил, находясь в подземном бункере примерное год назад. Только тогда речь шла о войне, а сейчас о выборах.

– Попробую! – Кирилл кивнул. – Но только мне нужны хотя бы фотографии и хотя бы должности. И времени вагон – всё зависит от количества персоналий. Из расчета пять фото на день. Чтобы без спешки и чтобы максимально точно.

Кирилл намеренно сразу обозначил сроки – он, конечно, может всё сделать и быстрее, но не имеет никакого желания. И он не желает зависать в «пещере Алладина» – нужно учиться.

– Хорошо! – Щербень просветлел. – Вот здесь данные, – он протянул Кириллу конверт. – Специально подготовили. Всего, как ты говоришь, персоналий – сто двадцать шесть. Делим на пять. Получаем двадцать пять дней с хвостиком. Через двадцать пять дней жду тебя с подробной информацией. Упакованной и опечатанной. И не вздумай задержаться. Выпорю батогами! И мне, пожалуйста, ни слова, кто там и что там. Этот конверт дозволено вскрыть только тебе…