Текст книги "Восемнадцать часов дурдома"

Андрей уверенными движениями (чувствовалась практика) развернул прибор в боевое положение, присел на корточки и выдвинулся к окну, где и зафиксировал его в заранее высверленных пазах на раме.

– Вот ты мне и попалась, цыпочка! – он прильнул к трубе и замер в неподвижности. По больнице ходили упорные слухи, что Машенька время от времени принимает в туалете легкий душ, причем, моется из раковины, щедро поливая пол водой. Вследствие чего у нее постоянно возникают конфликты с уборщицей бабой Клавой.

Машенька выдавила жидкое мыло из дозатора-податчика, открыла кран в раковине и стала тщательно мыть руки. Вдруг она оглянулась и громко ойкнула – даже Андрей услышал. Несколько долгих секунд Машенька с напряженным лицом разглядывала помещение «первички» – убедилась, что там никого нет, и расслабилась. Андрей молча усмехнулся – девушка была перед ним, как на ладони, но сам он при этом оставался человеком-невидимкой, скрытым за подоконником.

– Раздевайся, золотко, раздевайся! – он облизал губы и отстранился от подзорной трубы – немного проморгаться. Все-таки, нелегкая это работа – наблюдать из-за угла: требует сосредоточенности и выдержки! – Я сюда не на твои руки смотреть пришел, а на попу в кружевных трусиках!

Машенька не торопилась. Она тщательно вытерлась бумажными салфетками и принялась разглядывать себя в зеркале. Её лицо изменилось – Андрей успел заметить полную гамму эмоций, обозначающих недовольство. Маша снова открыла кран, наклонилась, извернулась, оказавшись лицом над самым срезом раковины, и принялась одной рукой застирывать что-то на халате.

– Пятно! – Андрей взвыл, приходя в мгновенное возбуждение, – сейчас у нее ничего не получится, и она снимет халатик!

Он инстинктивно дернулся и неожиданно почувствовал, что у него сводит правую ногу. От долгого неудобного сидения на корточках мышцы онемели и сдали в самый неподходящий момент.

– Курва боска! – Андрей выпустил из рук трубу и с глухим стуком упал задницей на пол, в последний момент попытавшись самортизировать руками, чтобы не расшибить себе голову и не повредить спину. И все бы обошлось, если бы не одно но! Согласно тривиальным законам физики, сверху на него немедленно с характерным железным лязгом рухнул хитрый оптический прибор – угодив одним концом точно между ног.

Андрей громко вскрикнул, не в силах сдержаться, ухватился рукой за поврежденную часть тела и покатился по полу, вспоминая в голос всех святых угодников, а заодно и не угодников – и не святых. Пронзительна я боль мгновенно вытеснила все мысли из головы – кроме одной: «Все, каюк тебе, Андрей Изольдович! Вот и остался ты без наследства!»

Через пару минут внизу живота немного отпустило, и Андрей медленно, стоная и боясь прикоснуться к тому самому месту, поднялся на ноги. В поле зрения попалась окаянная подзорная труба, и он с силой пнул по ней, произведя оглушительный грохот – прибор ударился о ножку железного стола, и ножка зазвенела подобно натянутой адской тетиве непосредственно над ямой с углями, перед которой выстроились подготовленные к публичной казни престарелые прелюбодеи.

– Андрей, у тебя все нормально? – из-за двери послышался голос Перельмана и его приближающиеся шаги. Санитар как раз возвращался из спецблока, куда отвел Суржикова – а тут такой грохот!

– Все в порядке! – Андрей не узнал своего голоса. Хриплый, наполненный страданием, он больше подходил каторжнику или замученному гребцу на галерах после изнурительного дневного перехода под бичом надсмотрщика. – Все в порядке! – повторил он еще раз, садясь на стул и прикрывая телом валяющуюся на полу подзорную трубу. Еще не хватало, чтобы Перельман начал интересоваться, что это такое! Не удержится и разболтает всей больнице, что Корявый подсматривает за девушками в женском туалете, да еще и в рабочее время!

***

Дверь открылась, и появился санитар. Он подозрительно оглядел помещение, словно хотел сам удостовериться, что на территорию клиники не высадился спецназ американских морских котиков, замысливших теракт. – И впрямь, всё нормально! – на лице Перельмана проступило разочарование, – а я думал, ты шутишь!

– Знаешь, Гриша! – Андрея разобрала лютая злоба, и он еле сдержался, чтобы не плюнуть в Перельмана, – иногда мне кажется, что ты слишком много общаешься с пациентами – слишком тупой! Но все равно, спасибо! А теперь, пожалуйста, дай мне немного побыть в одиночестве!

– Понимаю! – Перельман одобрительно наморщил лоб, – подумать – оно никогда не вредно! Но если начнешь о девках, позови меня, я тут недалеко – за дверью!

– Ладно, ладно! – Андрей угрюмо кивнул, превозмогая тянущие позывы снизу. – Только это мне сейчас и остается! Думать! А вдруг навсегда? – невыносимая мысль пронзила его насквозь, – а вдруг я теперь инвалид, кастрат Фаринелли? Вдруг страшное падение навсегда закрыло для меня лазейку насладиться женским телом?

Андрей весь покрылся крупными мурашами, желудок свело, в глазах потемнело. Перспектива одинокой жизни разворачивалась нешуточная. Ведь девушке не расскажешь, что ранен на колчаковских фронтах, и поэтому там – высокопрочный протез из легированной стали!

Было отчего зарыдать, и Андрей, недолго думая, пустил слезу. Она выкатилась из правого глаза и застряла где-то в кожаных складках шеи. Андрей закрыл глаза и представил себя в гробу – рядом выстроился весь персонал клиники, и лично главврач читает по бумажке отходную:

– Сегодня от нас ушел исключительной честности человек! Несмотря на свою непрезентабельную фамилию, он любил кошек, ценил женскую красоту и сдавал нормы ГТО строго один раз в два года! И по службе нареканий у него не было, поэтому вся наша больница с грустью восприняла весть о его кончине! А теперь, товарищи, каждый из вас пусть выйдет и скажет что-нибудь хорошее Корявому А.И. напоследок!

– Подождите, я не согласен вот так скоро уйти! – Андрей поднимается из гроба, все с ужасом смотрят на него и с криками: «Зомби, насяльника!» начинают разбегаться врассыпную. А он машет им вслед костлявой рукой и сам себе декламирует пронзительную эпиграмму:

 
Жизнь закончена, увы!
Не видать ни сумы, ни тюрьмы,
Не видать ни ласки, ни детей,
Погиб Андрей, любитель бл…ей!
 
 
Сгубили мужика
Ни скука, ни тоска,
Ни водка, ни пиво,
Ни желание жить красиво,
Сгубил тяжелый перископ!
Хоп!
 
 
Прямо с утра
Поджидала беда:
Падение первое – в автобусе, нервное!
Падение второе – о батарею головою!
Падение третье – наверняка,
Раз, и на белом свете
Нет мужика!
 

Андрей смотрит – все уже далеко. И даже крики испуганных сотрудников почти не слышны, и только громкое повторяющееся эхо помнит еще слова Андрея. И он ложится обратно в гроб и засыпает – уже навечно!

Из состояния клинической смерти Андрея вывел все тот же бодрый рык Перельмана. В коридоре зазвонил дежурный телефон, и, выслушав кого-то, санитар принялся громко и грязно ругаться в трубку, требуя у невидимого собеседника прибавки жалования. Потом отключился и снова вломился в смотровую.

– Андрюха, представляешь! Звонила эта грымза Кирпичная и объявила, что в субботу всем без исключения надлежит явиться к девяти утра! Типа, субботник, нужно рыть канаву под Интернет-кабель! А кто не придет, тому строгача и запись в трудовую! И еще две неделе на подсобных работах у Шимана!

Шиман был владельцем частного фермерского хозяйства в Подмосковье, а заодно и лучшим другом больничного администратора Кирпичной Виктории – по совместительству одной из семи любовниц главврача. Их так и называли – «Неделькой». Кирпичную пользовали по четвергам.

В ее активе имелся шикарный бюст, обтянутые лосинами крепкие ляжки и пронзительный с бесовщиной смешок, которым она пугала персонал во время занятий сексом в комнате отдыха. В такие моменты на информационном табло на двери зажигалась яркая надпись: «Не беспокоить! Идет совещание!» Предполагалось, что никто ни о чем не догадывается, однако никакие запертые двери не могли заглушить звуковой фон, сопровождающий искомое «совещание».

Уж не известно, кто кого больше имел, но после посещения комнаты отдыха, Кирпичная выходила оттуда, пребывая в благости и в приподнятом настроении, и поэтому аж до вторника забывала о подшефных бедолагах– сотрудниках. Зато во вторник она вновь начинала испытывать потребность в дополнительном стимулировании, а поскольку до четверга было еще далеко, срывала свой темперамент на всех подряд, придумывая новые и новые трудовые повинности.

– Это ж надо! Рыть канаву! Всё, решено! – Перельман скакал вокруг Андрея, как сайгак, – буду писать на нее в Главк, пускай шлют комиссию!

– Сядь, не мелькай, Гриша! – очнувшись от кратковременной клинической потери самоидентификации вследствие шокового состояния, Андрей обнаружил, что боль почти ушла (он даже может прикоснуться к ушибленному месту), и так возрадовался возвращению к жизни, что был готов заступиться даже за Кирпичную, чья противная рожа и его бесила до чрезвычайности.

– Тут, главное, не торопиться! Не пыли, до субботы еще далеко, а там видно будет! А вдруг она говорит от имени, и ты просто подставишься? Что тогда?

Простые и незамысловатые доводы Андрея подействовали на Перельмана отрезвляюще – как ушат холодной воды. Он в момент побледнел, прислонился к стене и сполз вниз на корточки.

– Дельный ты мужик, Андрюха, хоть и молод не по годам! Прав ты, наше дело десятое – санитарское, скажут пахать, будем пахать, скажут рыть, будем рыть, а скажут съесть Кирпичную, так и это сможем! С кетчупом! – Перельман плотоядно облизал губы, мгновенно став похожим на вурдалака из старых отечественных фильмов. – Как ты думаешь, она вкусная?

– Не! – уверенно протянул Андрей, – с таким мерзким характером о неё только зубы сточишь! Покуришь?

– А то! – Перельман явно обрадовался и цепко схватил протянутую ему сигарету, – а что это у тебя за труба на полу валяется? Вроде, раньше не было!

– А, не обращай внимания! – Андрей быстро сложил перископ и сунул его обратно в портфель, – это старая отцовская астролябия! Так, таскаю с собой для утяжеления, мышцы тренирую, чтобы зря время не тратить!

11 утра

– Мышцы – это хорошо! – Перельман глубоко затянулся, удержал дым в легких и выпустил его тонкой струйкой через уши. – А так ты умеешь?

– Во дает! – Андрей даже немного обалдел от такого фокуса, – научи! Буду девчонок завлекать!

– Без проблем! Значит так: перво-наперво нужно расширить ушной проход, сделав возможным истекание газов непосредственно из организма через ушную раковину. Например, гвоздем или шурупом. Только осторожно! Я в детстве попробовал, так потом целую неделю кровь из ушей лилась фонтаном! Бабка думала, что всё – амба, так деду и говорила: «Отмучился наш Гриша, пора, пора заказывать ему деревянный макинтош!» Но ничего, выжил – вот с тех пор дым и пускаю! Хочешь, прямо сейчас дырки и пробьем!

– Нет, спасибо! – Андрей кинул бычок на улицу и грустно отметил, что окна женского туалета плотно задраены – впрочем, ничего другого он и не ожидал! – Вот тебе и результат: сисек не видно, зато телескопом по причинным местам как удачно вышло!

– Слушай, Гриша! Давай-ка дуй на пост! У меня всего полчаса осталось, совсем не хочется из-за тебя премии лишиться! Вдруг ефрейтор пойдет по коридору и спросит, где Перельман? А вот он курит в неположенном месте!

***

Ефрейтором в больнице называли ответственного за противопожарное состояние товарища Рукавишникова Симона Семеновича – бывшего подполковника МЧС. Он уволился со службы полтора года назад, немного поскучал на пенсии, да и устроился помощником завхоза – и на него моментально повесили связь с пожарниками. Благо, он их почти всех знал, пил водку, как насос, и спьяну орал матерные частушки не хуже Магомаева в юные годы. Словом, ценный специалист по связям, а такими людьми не разбрасываются!

У ефрейтора была скверная привычка появляться из ниоткуда, подкрадываться исподтишка и немедленно орать на всю Ивановскую – стоило ему только уличить персонал в курении в неположенном месте. А чтобы еще больше усилить эффект, он складывал руки наподобие рупора, подносил их одной стороной ко рту, а другой – к уху возмутителя спокойствия и выстреливал из себя громоподобные междометия:

– Ах, ты ж пыдр, да я щас тя! Да по сосулам! Да сапогом, мать твою! Я, мать твою, четырнадц раз в пожаре горел, мать твою зногу, а ты ж, пыдр, мать твою, курить удумл мля, молокосос, мать твою!

Прозвище «ефрейтор» приклеилось к Рукавишникову моментально, стоило одному из застуканных старых профессоров возмутиться и наклепать жалобу на имя главврача, в которой помощник завхоза сравнивался с Гитлером. А поскольку «бесноватый» было не то, «фюрер» – тоже, «гестаповец» – сильно грубо, «эсесовец» – тяжелопроизносимо, а «гнида» – слишком коротко, то «ефрейтор» был поддержан большинством голосов.

***

Андрей закрыл за Перельманом дверь и вернулся к окну – на сей раз просто подышать свежим воздухом. Были все шансы, что за оставшиеся двадцать пять минут его никто не побеспокоит, и от нечего делать можно помечтать. – Интересно, а какая Анжела в постели? – вдруг подумал Андрей и улыбнулся. – Наверное, ничего! Как-никак, дочка начальника, должна быть с фантазией!

Андрей точно знал, что образованные девушки (да еще если из приличных семей) сильно отличаются от крестьянок, с которыми ему приходилось пересекаться в бытность свою еще студентом. Казалось бы, капитализм, фермерские хозяйства, все механизировано и компьютеризировано, ан нет – немедленно после поступления в медицинский весь первый курс погнали на картошку в какой-то колхоз (или как он тогда назывался?), где студенты беспробудно целый месяц пили самогон и отбивались от местных леди, измученных мужьями-алкоголиками. И даже не самими мужьями, а их невниманием!

Так вот, сразу в первый же день ночью в общагу вломилась целая кавалькада колхозных красавиц – они притащили с собой десятилитровую канистру первача и живого хряка. Хряка перли, ухвативши за четыре копыта, он страшно визжал и порывался боднуть пятачком похитительниц. Предполагалось, что его освежуют прямо на месте и пустят на шашлык – отметить встречу. По счастью, до этого не дошло – хряк вырвался, вскочил на подоконник второго этажа, выдавил стекло и выпрыгнул на улицу – аккурат в глубокую лужу. После чего рванул наутек с такой скоростью, что поймать его не представлялось возможным.

Девушки очень расстроились и немедленно для поднятия настроения накатили по сто пятьдесят, после чего стали отлавливать студентов по одному и настойчиво предлагать им заняться плотской любовью. В первую и самую страшную ночь Андрей спасся – по стечению обстоятельств ему выпало дежурство в местной каптерке, где хранился весь фермерский инвентарь, так что он благополучно проспал до утра, запершись изнутри и не подозревая, что в это самое время происходит с его горемычными товарищами.

Утром перед глазами Андрея предстала ужасная картина – валяющиеся вповалку голые тетки и не менее голые студенты (словом – Содом и Гоморра в реале без всякой библейской ерунды). Место побоища было усыпано бытовым мусором – окурками с истлевшими фильтрами, пластиковыми стаканами и использованными презервативами, не говоря уж про всё остальное. От храпа сотрясались стены. Шумовой эффект был потрясающим – но, как оказалось, это только цветочки, а ягодки не заставили себя ждать.

Вскоре в общагу пожаловал откомандированный вместе со студентами профессор – пришел поднимать вверенный ему личный состав на трудовой подвиг (по двести пятьдесят центнеров с гектара).

Профессора звали Латыш-Грекоримский Борис Абрамович, он защитил докторскую по медицине еще в далеком семьдесят восьмом, и надо же – под самый конец преподавательской и научной карьеры чем-то так сильно расстроил ректора, что тот сослал его на земляные работы. Впрочем, намекнув, что если к студентам не будет претензий, и урожай корнеплодов не подведет, то Грекоримского помилуют и вновь допустят в лабораторию прививать чуму свиней.

Увидев собственными глазами свидетельства ночной оргии, профессор впал в состояние душевного катарсиса, немедленно проявившееся в рукоприкладстве со всеми вытекающими последствиями. Борис Абрамович поуверенней перехватил поношенную клюку, обмотал ее конец любимым носовым платочком с вензелем (подарок Берлинской Академии Наук!) и методично принялся обстукивать студентов по головам, монотонно приговаривая:

– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по гистологии! Это я Вам обещаю!

– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по анатомии! Это я Вам обещаю!

– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по психиатрии и наркологии! Это я Вам обещаю!

Спящих бедолаг, не вовремя попавших под раздачу, была ровно дюжина, и для каждого у профессора нашлось доброе слово. Закончил побудку он предсказанием:

– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по военно-полевой хирургии! Это я Вам обещаю!

Среди прочих не остались обделенными и офтальмология, и оториноларингология, и пропедевтика внутренних болезней, и медицинская реабилитация, и биопсийно-секционный курс, и клиническая аллергология и иммунология, и общественное здоровье и здравоохранение, и даже радиационная медицина.

Зато Андрею профессор пожал руку и обещал замолвить словечко перед деканом насчет него – как доказавшего в боях свою преданность и профессионализм. Стоит ли говорить, что после такого конфуза проштрафившиеся студенты шарахались от колхозниц, как черт от ладана, и те всем скопом насели на Андрея – как на еще неохваченного.

Прямо после ужина в местной колхозной столовой вечером сего же дня девушки взяли Андрея в оборот, выставив ультиматум: либо каждую ночь – новая в порядке жребия, либо работа сутки через трое, но со всеми сразу. Конечно, по молодости лет Андрея бил энтузиазм, но животное чувство самосохранения взяло верх, и он остановился на первом варианте, логично предположив, что только так сможет дотянуть до момента окончания уборочной страды.

Когда в конце месяца студенческий отряд уехал обратно в Москву, Андрея провожали всем селом. В числе его амурных побед числились: Аксинья, Борислава, Василиса, Голуба, Дарья, Евпраксия, Желя, Забава, Исидора, Капитолина, Любомила, Мавра, Нимфодора, Олеонелла, Пульхерия, Руфь, Сбыслава, Таисия, Ульяна, Фотинья, Чеслава, Эдита, Юнона и Ядвига.

Андрей увозил с собой в Москву не только приятные воспоминания, но и общее цветное фото 30 на 45 см. с автографами колхозниц. Немедленно после возвращения в столицу он купил подходящую рамку, и фотография заняла подобающее ей место на рабочем столе Андрея у него в квартире. А интересующимся он всегда отвечал, что на фото – женский истребительный танковый батальон и он – инструктор, подготовивший девушек для проведения подрывных операций в глубоком вражеском тылу.

Целый месяц Андрей пытался избавиться от ледяного страха быть побитым внезапно протрезвевшими мужьями – искомый страх за время колхозного существования пропитал его насквозь. Андрей даже подумывал обратиться за помощью к психологу, но потом стиснул зубы и дал себе слово, что сам справится. А поскольку клин клином вышибают, он решил перевести всё в смех, для чего как-то вечером сел и написал поэму под названием «Колхозные вечера».

 
Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра!
Если б знали вы, как мне дороги
Те колхозные вечера!
 
 
В понедельник – Аксинья,
Почти совсем не синяя,
Почти совсем трезвая,
Умелая и резвая.
 
 
Во вторник – Борислава,
По колхозу о ней идет слава —
Умелица, бывшая сиделица,
Горяча – особенно после строгача!
 
 
В среду – Василиса
С лицом хитрым, как у лиса,
С короткими седыми волосами,
С раскосыми игривыми глазами.
 
 
В четверг – Голуба,
Умела, люба!
Пришла в валенках,
Ушла распаренная.
 
 
В пятницу – Дарья,
Не шути – ударит!
Кулаки, как молот,
А в глазах – холод!
 
 
В субботу – Евпраксия,
Смешливая, не плакса,
Любит так и вот так,
Да только не лезет никак!
 
 
В воскресенье – Желя
С запахом «Шанели».
Сама в шинели
От мужа офицера.
 
 
В понедельник – Забава,
До ласки справна,
До любви охоча,
Домогалась всю ночь!
 
 
Во вторник – Исидора,
Ох и баба вздорна,
Ох и баба с перцем —
Ни души, ни сердца!
 
 
В среду – Капитолина,
Откопалась из нафталина,
А все туда же —
На старости лет поддалась половой блажи!
 
 
В четверг – Любомила,
Страшнее крокодила,
Зато без зубов —
Без коренных и клыков!
 
 
В пятницу – Мавра,
Родственница Ставра —
Кучера колхоза,
Монополиста по навозу.
 
 
В субботу – Нимфадора —
Кувыркается на сене здорово.
Одно плохо —
Иголки колют в жопу!
 
 
В воскресенье – Олеонелла.
За ночь со мной на десять кило похудела
И стала всего сто двадцать,
Отработал – не к чему придраться!
 
 
В понедельник – Пульхерия,
Попыталась разобраться, могу ли я,
Оказалось – могу!
От страсти чуть не удавила меня в стогу!
 
 
Во вторник – Руфь,
Судить не берусь
Строго,
Оказалась почти недотрога!
 
 
В среду – Сбыслава,
Настойчива, упряма,
Выпила все соки,
Едва не помер – не могу больше, увольте!
 
 
В четверг – Таисия,
Скорострельная, быстрая,
С такими скоростями —
Присматривать за малолетними поросями!
 
 
В пятницу – Ульяна,
Настолько была пьяная,
Что всю ночь проспала,
И я рядом – слава Аллах!
 
 
В субботу – Фотинья,
Настоящая скотина,
Заставляла ходить по спине голышом,
Угрожала ножом, в общем, чувствовал себя полным козлом.
 
 
В воскресенье – Чеслава,
Почет ей и слава,
Успокоила после Фотиньи —
Настоящей скотины!
 
 
В понедельник Эдита,
Пришла сердита —
Муж не пускал,
Мужа избила – и ко мне на сеновал!
 
 
Во вторник – Юнона,
Прозрачная, тощая до звона,
Покормил булкой, положил спать,
Уснул рядом, слава Аллах опять!
 
 
В среду Ядвига,
Так ягодицами двигала,
Что истратил все, что имел,
Переступил и вышел за предел —
Памятуя, что завтра четверг,
А значит, прощай колхоз-миллионер!
 

Андрей трудился несколько дней – подходящая рифма все никак не шла в голову, зато когда закончил, остался очень доволен. Страхи покинули его сами собой, и он с непередаваемым чувством облегчения закинул фотографию на антресоли, где ее вскоре съели крысы – да и бог с ней!

***

– Да, интересно, какая же она? А вдруг еще и с гешефтом, в смысле, если папа богатый, вдруг чего-нибудь перепадет? – Андрей вспомнил Крамарова и его: «Куплю пиджак с отливом – и в Ялту!», громко фыркнул и не менее громко чихнул. – И почему всегда так: если девушка прекрасна телом, то нет ничего за душой, а если прекрасна делом, то страшна, что Квазимодо твой?

– А вдруг у нее папа извращенец? Вдруг всем ухажерам своей дочери он предлагает сначала познакомиться с ним? – рассеянные, неконкретные мысли бродили в голове Андрея, фоном оттеняя грандиозную постельную сцену с его – Андрея – участием.

Девушка сидит в отороченной лисьим мехом прозрачной брендованной ночной рубахе на краю итальянской кровати и капризно надувает губки. Весь ее вид говорит о том, что только олигарх достоин разделить с ней ложе. Голос за кадром:

«Она еще не знает, что ждет ее впереди!»

«И что же?» – кричат зрители из зала.

– А вот что! – внезапно рядом с Анжелой материализуется невесомая тень – в ярко-оранжевых в цветочек трусах и в очках Gucci. Тень медленно раскачивается в воздухе, открывает рот, и изо рта вываливается длинный язык, на котором написано: «Добро пожаловать в секс-вселенную Корявого! Секс и еще раз он, и масса незабываемых впечатлений – и даже без папы-начальника!»

Девушка от неожиданности испуганно дергается, резко выбрасывает левую ногу вперед, случайно обнажая нежную розовую плоть, и наступает на жадно тянущийся к ней язык.

«Что это?» – кричат зрители из зала.

«Спокойно! – отвечает им бестелесный голос за кадром, – сейчас возникшее недоразумение будет устранено, и действие продолжится!»

Под давлением ноги язык отваливается и быстро уползает за шкаф, откуда периодически высовывается и показывает Анжеле кончик.

Немая тень увеличивается в размерах, она нависает над девушкой, трусы приобретают пурпурную окраску, а Gucci трансформируется в Prada с треугольными линзами. Одновременно уши тени растут и вскоре начинают напоминать слоновьи – и по форме, и по содержанию. Тень заворачивается в них полностью, подпрыгивает, из отверстия сзади вырывается реактивное пламя, и тень летит к потолку. Взрыв – подобно петарде! Тень превращается в Андрея в строгом черном трико, планирующего на пол на парашюте.

На груди у Андрея большой трафарет: «Welcome except Obama!», он улыбается и показывает Анжеле отличные крупные, как у лошади, зубы. Но не ржет! На плече у Андрея закреплен лазерный бластер – на случай появления Джокера в самый неподходящий момент. И вот – долгожданный миг: Анжела встает и радостно вскидывает руки в приветственном жесте, случайно обнажая нежную розовую плоть, которую немедленно атакует выпрыгнувший из-за шкафа язык.

«Уйди, противный!» – кричат зрители из зала.

«По многочисленным заявкам! – бестелесный голос за кадром немедленно вмешивается, – мы лишаем похотливый язык статуса резидента. Отныне он только смотрит! И поделом»!»

Сбитый на взлете язык меняет цвет, становится совсем бледным и тает в воздухе, оставляя после себя плакат: «Отвергнут за неспособность удержаться!» Плакат сворачивается в трубочку, падает и закатывается под кровать, где и замирает – уже навсегда.

Камера выхватывает напряженное, но радостное лицо Анжелы, в ее глазах читается тургеневское ожидание: «Придет или не придет? А если придет, то что делать?» Зрители в зале хором начинают декламировать: «Я встретил Вас, и все былое…», на что Анжела лишь отмахивается и крутит фигу незримому сомневающемуся собеседнику.

– Конечно, придет! И ляжем в постель! – для себя Анжела уже все решила, поэтому оставляет помощь зала на потом. У нее в запасе еще целых три неиспользованные подсказки, а значит, успех почти гарантирован.

– Если что и можно назвать любовью, то именно это! – Андрей неподражаем! Он приседает на одно колено, берет Анжелу за мягкую ладонь и нежно проводит ею по своей волосатой груди. Он – голый по пояс, разоблачение произошло незаметно, пока зрители были заняты борьбой с надоедливым языком. На груди Андрея вытатуировано тату E=MC*MC

Одинокий возмущенный зрительский выкрик из зала: «Невежда! Так извратить формулу великого Эйнштейна! Ведь даже школьник знает, что энергия равна массе, умноженной на скорость света в квадрате!»

«Спокойно, граждане! Спокойно! Специально для сомневающихся поясняем: энергия Андрея равна мужественности (М), умноженной на массу (М), умноженную на скорость света в квадрате (С*С)

E = MC*MC = M*M*C*C = M*M*(C*C)

Так что с формулой мы не ошиблись, да и ошибиться не могли, а вот что касается нашего любознательного собеседника, то поскольку его никто вилами в бок не колол, за излишний привнесенный драматизм попросим его из зала! Попросим, попросим! Пшел вон, вредитель, забывший о мужественности (М)!

А ну-ка все вместе хором!

 
Пошел из зала,
Пошел вон!
Из зала вон пошел,
Скот!
 

«То-то же! Другим наука!» – бестелесный голос-суфлер удовлетворенно замолкает, а зрители бросаются к сцене, затаив дыхание. Что-то сейчас произойдет, что-то будет!

Андрей громко крякает и решительно передвигает ладонь Анжелы вниз – туда, где из-под трико выпирает нечто настолько огромное, что навевает думы о племенном жеребце – и не только крупными зубами.

– О! Mein Gott! – Анжела щелкает челюстью, закатывает глаза и вцепляется двумя руками в торчащее скрытое за трико нечто, нажимая вниз и пытаясь отыскать точку опоры. «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!» – читается на ее лице – вместе с желанием порвать неподатливую ткань и овладеть Андреем не сходя с места.

Фирменное трико, сошедшее с конвейера в китайской провинции Guangdong (Гуандон), городе Huadong (Хуйдон), не выдерживает напора с двух сторон и рвется с характерным скрежетом разрываемого гидравлическими кусачками металла, оставляя в руках Анжелы голое взбудораженное нечто переливающегося фиолетово-красного цвета с заметным шилдиком «Made only in Russia Chechulina Str. Моscow»

Андрей выгибается всем телом, остатки порванного трико сползают по ногам вниз, не встречая сопротивления. Теперь он не охотник, он жертва – его взяли в оборот, и он только стонет, не в силах совладать с жарким цунами вожделения, которое уже зародилось в бездне и вот-вот вырвется наружу и снесет все к чертям собачьим, не пожалев ни собственности, ни машин, ни детских велосипедов.

Зрители в первом ряду дергают себя за волосы – зависть к главному герою (Андрею Корявому) невозможно контролировать, зрителям остается только наблюдать, а для восприимчивых натур это не так-то просто.

Чтобы хоть как-то разрядить наэлектризованную атмосферу в зале, голос вывешивает покрывало, заслоняющее Андрея и его подругу. На покрывале (подозрительно похожим на прадедушкино барахло из сундука в сарае) изображена сцена купания красного коня с автографом самого автора – впрочем, это неважно.

«Долой! – кричат озлобленные зрители, – убери эту красную тряпку! За что мы тебе платим, чтобы ты отвлекал нас на самом интересном месте?»

А за покрывалом бушует оргия. Согласно сценарию, сейчас Андрей должен поднять Анжелу на руки и отнести ее наверх блаженства – прямо по лестнице со стрелкой: «Это туда!» Девушка удобно примостилась на его восторженном труженике, свесила ножки и теперь легкомысленно строит глазки – в надежде на будущие близкие отношения. «Летят самолеты – ура Кибальчишу!» – время от времени она вспоминает о своем пионерском прошлом и дает волю чувствам – тем более, позиция обязывает.

– Позиция, диспозиция, дислокация, дегенерация! – вторит ее мыслям Андрей, спеша по-быстрому утащить Анжелу подальше от навязчивых зрительских глаз – чтобы насладиться близостью под покровом темноты.

***

… – Ку-ку! – голос Перельмана вырвал Андрея из задумчивости. Андрей вздрогнул всем телом, краешком сознания вяло проследив, как его фантомный двойник с Анжелой, (можно сказать, почти что на руках) исчезает под напором жизненной прозы.

– Ну что тебе? – Андрей уставился на санитара, переминающегося с ноги на ногу рядом с дверью, – ладно, потом еще что-нибудь придумаю! – это уже относилось к только что пережитому эротическому шоу, прерванному так внезапно.

– Привел!

– Кого привел!

– Новичка!

– Ну, тогда заводи! – Андрей взглянул на часы и выругался про себя. До окончания вахты оставалось всего лишь десять минут, а тут такая подстава! Придется разбираться еще с одним экземпляром!

– И дело давай! – он принял от Перельмана толстенную папку, перевязанную вместо шнурка проволокой. – Ого, первый раз такое вижу! Откуда товарищ?

– Из Иркутска привезли! – Перельман плюнул себе в ладонь, потом нахмурился, достал из кармана халата бумажный платок и вытер руку, – вечно про них забываю! Всё память проклятая!