Текст книги "Восемнадцать часов дурдома"

– Про кого, про них? – Андрей уже раскрыл папку с историей болезни и отвечал рассеянно, не сильно вдаваясь в суть разговора.

– Про платки, конечно! – санитар удивленно посмотрел на друга и покачал головой, – Андрюша, ты бы поменьше работал, перегрузка не доведет тебя до добра! Так заводить?

– Конечно! Чего тянешь? Кстати, что за ним?

– Как обычно, три побега, три попытки, три пересылки – и вот хлопчик у нас!

Перельман имел в виду три попытки суицида, три спец. изолятора и три удачно совершенных пациентом прорыва на волю, откуда его снова и снова возвращали к местам постоянного проживания. Но видно, после очередного происшествия терпение надзорных служб лопнуло, и нарушителя спокойствия решили перевести в заведение понадежней.

– Упакован? – вопрос был непраздный, принимая во внимание, что именно такие персонажи часто устраивают буйные сцены с медицинским персоналом – почему-то докторов они считали личными врагами и всячески старались им подгадить.

– По высшему разряду! – Перельман сладко улыбнулся, – парашютом!

Гриша имел в виду способ нейтрализации особо буйных пациентов – в смирительную рубашку из первоклассного парашютного шелка, прочную, мягкую, нежную и совершенно нервущуюся. Рубашка являлась новейшей разработкой «НИИ Разума» на Авиамоторной – патент был оформлен совсем недавно, но новшество уже зарекомендовало себя исключительно с лучшей стороны.

Рубашка шла с капюшоном и продуманными тесемочками – для фиксации нижней челюсти буйнопомешанного – так, что он терял способность кусаться даже в случае неожиданного припадка. Капюшон изнутри выкладывался толстым слоем эластичного нано-пенопласта, предохранявшего пациента от повреждения головы, если тот вдруг надумает разбить ее о стену.

– Отлично! – Андрей улыбнулся, – хоть Перельман и подпортил ему настроение под самый конец, но дело, судя по всему, не займет много времени. Андрей быстро оформит вводную и сопроводительную, проведет наружный осмотр и распрощается с пациентом, а того отведут в палату номер 6 – специально для таких, как он.

***

Кто-то может решить, что название блока, где отсиживали срок особо буйные пациенты, пошло от знаменитой Чеховской «Палаты номер шесть», и ошибется. Хотя, конечно, с черным юмором у врачей всегда было всё в порядке, но в данном конкретном случае шестерка просто завершала череду цифр, ей подобных – начиная с единицы. Хотя, положа руку на сердце, она все-таки стояла особняком – отдельно.

И если, вдруг, читатель увидит логическую неувязку между фразой: «шестерка просто завершала череду цифр, ей подобных – начиная с единицы», и: «хотя, положа руку на сердце, она все-таки стояла особняком – отдельно», то пусть не переживает и не пытается найти в этом какой-то глубинный смысл, а просто плывет дальше по течению – ему все разжуют.

Дело в том, что под больницей (о чем местные жители совершенно не догадывались) располагалось еще пять подземных этажей. Андрей (да и весь медперсонал) называл их казематами. В свое время здесь была секретная пересыльная тюрьма, потом – филиал городской марксистско-ленинской библиотеки, потом – казармы роты СМЕРШ и, наконец, хранилище противогриппозных сывороток – стратегического запаса страны.

Само собой, под каждый отдельный вид деятельности подземные помещения переоборудовали, что, впрочем, никак не влияло на атмосферу, царившую в казематах. Любой, спускавшийся в подвал, испытывал неподражаемые чувства страха и безысходности (даже во времена недолгого хранения безобидных уколов).

Страна советов успешно развивалась, население росло, и вскоре пространства для содержания пациентов в клинике наверху стало не хватать. Времена, когда обходились только одним корпусом (обозначавшимся в документах кодовой шифровкой СЛОН – Специализированный Личностный Оперативный Надзор), канули в лету, так что срочно пришлось решать проблему с расселением больных.

В итоге постоянной нервотрепки, нескончаемых заявок на расширение площади в министерство и докладов на самом высшем уровне лет через пять-таки наверху приняли постановление расконсервировать подвалы и оборудовать в них комфортабельные номера для проживания больных.

Не стоит и говорить, что после заполнения подвалов психами, к страху и безысходности добавились безумие, душевная нищета, нерациональное мышление и боевой гопак, которым особенно страдали ненормальные хохлы.

И еще ощутимое давление болезни и абсурда от всего происходящего, которые поселились здесь навсегда.

Итак, подвал! Почти как: «Итак, она звалась Татьяной!»

Подвал был разделен на поэтажные зоны. Всего их было пять. Самый ближний этаж к поверхности назывался «Зоной слабого рассудка» (ЗСР). Его обитателей звали «засранцами»;

Второй этаж – «Зона угрюмого безудержного горя», населяли его «зубры»;

Третий – «Зона психов» – «зипуны»;

Четвертый – «Зона вечерних сумерек» – «завсегдатаи»;

Пятый этаж был разделен на две половины – «Шлюзовая камера» – «школьники», и собственно палата номер шесть или по-другому – «Зона беспробудной тьмы» – «шестерки» или «заботливые».

«Школьниками» называли пациентов, находящихся в переходном состоянии – которых можно лечить, можно не лечить, все равно, их судьба зависит только от них самих. Ну а с «шестеркой» понятно и так – здесь вообще ничто ни от чего не зависело.

Нетрудно догадаться, какой контингент сидел на пятом этаже – ведь даже самые бесшабашные санитары и фельдшеры спускались туда с содроганием и каждый раз истово крестились, если целыми и невредимыми возвращались на свет божий.

На пятый этаж вел отдельный лифт с двумя бронированными дверями в палец толщиной и единственной огромной красной кнопкой на панели управления, которая при нажатии уносила лифт в преисподнюю. В центре лифта была оборудована отдельная клеть – в случае чрезвычайной опасности можно было в ней забаррикодироваться и выдержать напор кромешников в течение минут пятнадцати. Этого времени обычно хватало, чтобы подоспела помощь, а если нет – уж не обессудьте, никто не застрахован от несчастных случаев на производстве!

На двери лифта висел огромный железный щит, но котором был изображен барельеф оскаленной безумной морды и надпись: «Два раза подумай, прежде чем туда лезть, где тебя могут съесть!»

Морда была очень страшная – неизвестный художник воспроизвел ее с такой точностью и с таким чувством, что каждый раз подходя к лифту, Андрей вздрагивал и непроизвольно закрывал глаза – смотреть на своё потенциальное будущее совсем не хотелось.

А как раз сегодня ему предстоял осмотр – ровно в три часа. Так сказать, на закуску! С первого по пятый этаж.

***

– Вот он, зверюга! – Перельман втолкнул в дверь высокого, как палка, и такого же худого пациента, с лица которого смело можно было писать портрет Малюты Скуратова-сотоварищи. Его челюсть была перехвачена тесьмой, а лоб плотно прикрывал капюшон – что в совокупности оставляло доступным для обзора только половину лица. Но и этого хватало – Андрей сразу понял, что перед ним – маньяк, и возможно – кровавый маньяк, сбежавший на грешную землю прямиком из ада.

Дело Сивгородичевского Иммануиллла Саммуиловича (именно такое было у больного ФИО – запоминающееся, приходится признать) Андрей отложил в сторону, про себя отметив, что после знакомства с СИС ему нужно пересмотреть отношение к собственным фамилии, имени и отчеству и перестать считать их чем-то из ряда вон.

Особенно имя – Иммануиллл (с двумя буквами «М» и тремя «Л» в конце). Таким именем мальчика могли наградить только родители не в своем уме, ведь это – первый признак ненормальности. Немудрено, что Иммануиллл в итоге-таки двинулся, да еще и до состояния буйнопомешанного – аж до «шестерки».

– Что мы имеем? – с фотографии на титульном листе на Андрея смотрела физиономия Сивгородичевского без тесемок и капюшона (или «без намордника» – как это называлось на профессиональном сленге). – А имеем мы то, что и должны иметь в подобных случаях: фрустрацию личности, кроваво-маниакальный синдром и эффект Кашпировского во взгляде!

– Ну-с, расскажешь анекдот? – Андрей криво усмехнулся, достал из портфеля чистый лист бумаги и принялся заполнять форму. Дело нехитрое – тягомотины минут на пятнадцать – и гулять.

– Да, батенька! Эк тебя жизнь-то перекосила! Знаешь, а ведь ты молодец! С таким ФИО – и не одного доказанного убийства, одни только мутные эпизоды с поджогами! Но поскольку все спаслись, то и обвинять тебя особенно не в чем, а можно смело утверждать, что ты для общества не опасен и вполне подходишь для палаты номер шесть! В противном случае тебя бы отправили в Козельск, а там знаешь, как несладко! Почти как в аду, из которого ты убежал! Впрочем, чего я тебе рассказываю? Ты ведь все равно живешь в своем измерении! Ты, кстати, на русском-то то умеешь говорить или только по-своему – на демоно-диалоге?

СИС молчал. У него были пустые глаза, смотреть в которые не хотелось. Андрею вдруг стало его жалко. Он отложил ручку и бумагу в сторону:

– Ладно, братан! Извини меня – что-то настроение испортилось, вот я и сорвался! А хочешь, я тебе песенку спою, меня бабушка научила! Она очень хотела, чтобы я стал врачом, и вот – я здесь перед тобой, а ты передо мной!

 
Баю-баюшки-баю!
Не ложися на краю!
Придет злобненький бабай
И утащит за Можай!
 
 
А потом придет Яга!
Отобьет тебе рога!
А потом продаст за рупь!
Спи мой мальчик, не балуй!
 
 
А потом придет Кащей,
Наведет с собой бл…ей,
Будет с ними водку пить,
Спи мой мальчик, не шуми!
 
 
Баю-баюшки-баю!
Не ложися на краю!
Придет серенький волчок,
В прошлом красный стукачок.
 
 
Спи мой мальчик, засыпай,
Баю-баю-баю-бай!
Солнышко давно зашло,
В Норильлаге хорошо!
 

– Понравилось? – ответом Андрею было молчание, – зря ты так, я ведь к тебе всей душой, я же по-человечески хотел, а ты? Впрочем, как знаешь! – Андрей вновь взял дело и принялся старательно вписывать на последнюю страницу сопроводительную.

– Итак, поступил, бла-бла-бла, такой-то-такой-то, признаков жизни, кроме прямохождения, не подает, молчит, глазными яблоками не вращает, на раздражительные звуки, интонации и крики внимания не обращает! Не поет, не подпевает, не зевает, ответа на вопросы не дает! Золото, а не пациент, просто гриб-боровик в кадке!

– Всё! – Андрей победно откинулся на стуле, обратив внимание, что Сивгородичевский стоит, прижавшись лбом к стене.

– Изучаешь! Ну-ну! – Андрей позвонил в колокольчик, и в дверях возник Перельман.

***

От Гриши разило дешевым тройным одеколоном – каждые два часа санитар тщательно обрызгивал себя, утверждая, что только так можно отогнать злых духов, которые, как известно, сидят на плечах психов – на правом и левом – и так и норовят переметнуться на сладенькое – т. е. на нормальных людей.

– Опять на себя полведра вылил? – Андрей сморщил нос и отошел к окну, – лучше бы ты его пил, не так бы воняло!

– ЫК! – Перельман невольно икнул, – нельзя нам, Изольдыч, могут с работы попереть, да еще и с записью! Вот то ли дело было при прежнем режиме – заложил за воротник полтинничек, и никакие психи не страшны! А сейчас – так одно расстройство! Да к тому же и нормального тройного днем с огнем не сыскать! Вот раньше чего только не было! Любой парфюм – отечественный, высший сорт! А если парфюма нет, то люди помогут! Правда, встречались и такие, что морду воротили от пролетариата!

– Вот был у меня сосед! – Перельман заговорил быстро-быстро, словно опасаясь, что его могут прервать, и он не успеет поделиться наболевшим. Андрей миролюбиво кивнул и закурил сигарету. Всё! Его смена в «первичке» на сегодня подошла к концу, можно никуда не торопиться – до трех часов дня он совершенно свободен.

– Так вот, был, значит, сосед! Фамилия у него была интересная – Нежопа. А звали Олесь Михайлович. Мерзкий был мужичонка, я его не любил. Слишком жадный. Бывало, придешь домой после работы, шланги горят, и на душе ересь огненная, что хочется немедленно залить. Придешь и чувствуешь – Нежопа гонит самогон.

Он тогда на плодоовощной базе работал, так по ночам вывозил домой гнилые фрукты и из них гнал. Ну, поначалу, понятно, брагу – бутыли у него прямо в ванной стояли, а потом уже первач – на даче. А летом – так прямо дома на плите. Поставит аппарат на огонь, трубу в окно выкинет и начинает коптить. А ментам, что приходили по его душу, пару червонцев сунет и штоф, они и уйдут! Времена-то, помнишь, какие были, жидкая валюта тогда ох как ценилась – не то что сейчас!

Так вот, пришел я как-то летом домой с работы. Злой, как черт, и шланги горят огнем. А все потому, что отпахал две смены – да не просто, а на приеме! Союз разваливался, у народа крышу совсем сорвало, так мы месячный план по пациентам в декаду делали!

Дурки все были переполнены – то экстрасенса привезут, то почитателя речей Горбачева, а то и самого министра иностранных дел Российской империи. В общем, конвейер – горбатили почти задарма, зарплату не платили, зато стимулировали розовой водой. Она хоть и не тройной, но если ее через песок пару раз пропустить, а после прокипятить и осадить в эмалированной кастрюле – то ничего, пить можно!

Так вот, пришел, значит! Руки трясутся, а от самого розовой водой на всю ивановскую разит. А мне вчерась жинка (а мы с ней были только год как женаты) говорит: «Гриша, еще раз я от тебя бабский аромат учую, так три месяца давать не буду, чтобы ты, кобель, знал, как чужих сучек брюхатить – в то время как своя дома неласканная прозябает!»

Ну, думаю – что делать? Хотел мыла немного съесть, чтобы запах, значит, розовой воды отбить изо рта, так мыло, как назло, кончилось! Потом еще «Поморин» помогал, но в то время и его не стало. В общем, выход один – ломиться к Нежопе за стаканом. У его первача такой мерзкий запах был, что напрочь перебивал весь парфюм. Ну и что, что пьяный, главное, родной кровинушке не изменил, верность сохранил и пришел домой с деньгами – хоть с какими-то!

Да, Андрюша! – ты не думай, что я алкаш какой-нибудь, уж ты-то меня знаешь! Просто времена были – ну, словно опричнина, куда податься бедному санитару? Вот и страдал, пытаясь заглушить внутреннюю боль розовым за неимением тройного! А тогда знаешь, как трудно было! Мужики вон – санитары постарше – те вообще «Дихлофос» дубасили. Чистый! Или прыснут в пиво пару пшиков и балдеют. Коктейль назывался «Трави таракана» А что, прикольно! Башка тупая-тупая, и все вокруг похожи на жуков – так и хочется убить! Но я им не злоупотреблял – мне ведь еще сына родить нужно было и дочь! А как я наследников делать буду, если сам на таракана похож? Я – человек с понятиями, не смотри, никакой не шалапутный! А с розовенькой-то что? Да ничего, и, вообще, для девушек она больше!

– Ну, так вот, звоню Нежопе, открывает. Я ему, типа: «Олесь, привет! Спасай, жена ругается, боюсь, утюгом по голове получу, если немедленно розовую первачом не осажу!»

Насупился! А ведь я ему рупь сую! Не даром ведь брать собрался!

«Нет! – говорит, – ты мне своим рублем в нос не тычь, поскольку, во-первых, стакан стоит треху, а во-вторых, ко мне сейчас должны прийти уважаемые люди! Они заберут всю партию оптом!»

Вот так, представляешь! Уважаемым, значит, всё, а мне – от ворот поворот! Значит, я совсем не уважаемый!

Перельман вытянул шею, встал на цыпочки и воззрился в потолок, словно пытаясь глазами просверлить в нем дыру. Бесполезно! Какой бы мощностью не обладал взгляд санитара, потолки в клинике были высокие, и исходящий от Перельмана оптический пучок рассеивался, не достигая цели – не в силах вызвать хоть какие-то повреждения. К тому же у Гриши были обычные глаза, а не боевые лазеры.

Андрей достал новую сигарету. Ему было лень – лень двигаться, лень думать, лень что-либо делать. Поэтому пусть Перельман рассказывает – он подождет. Сменщик на прием должен явиться минут через двадцать, так что время пока есть.

В шее санитара что-то отчетливо хрустнуло, и он схватился рукой за основание черепа:

– Вот так, вспомнишь эту скотину, тут же инвалидом становишься! А все потому, что человек плохой был, жадный! Отказал он мне в стаканчике, и тут меня такая злость разобрала – ну, думаю, сейчас я тебе устрою – мало не покажется! И устроил – будь спок! Это мы могем!

Домой, конечно, заходить не стал – жена у меня была будь здоров и слов на ветер не бросала! Спустился на этаж к знакомому (отличный мужик – звали Швов Изя – хоть и жид, но душа-человек, правда, мамаша у него была зверь), позвонил в клинику и говорю, мол, приезжайте, братцы, выручайте – тут один баклан разбушевался, беленькая у него, самогон гонит, вот до чертей и допился!

Пришлось, конечно, подождать! Пришлось! Но зато, когда скорая приехала, вот был цирк! Пошли мы, значит, к Нежопе со смирительной рубашкой, прозвонили в звоночек – он дверь открыл, а мы на него всем скопом и набросились, Быстренько упаковали – и в дурку, сразу пару укольчиков – стал, как миленький! Наш пациент! Супротив тогдашней медицины даже слон устоять не мог, что там говорить про какого-то Нежопу! Ну, а квартира, само собой, открытая осталось, так я оттуда весь самогон в больничку-то и отвез. А Нежопу мы потом выпустили, дали ему справку по месту работы, что он две недели провел в дурдоме по случаю белой горячки, и дубликат отправили заказным письмом – чтоб не смел, подлец, государство обманывать. И поперли его с базы, мигом попрели!

Перельман затушил чадящую беломорину о ноготь большого пальца и удовлетворенно причмокнул губами. Непонятно было, воспоминания о чем доставляют ему большее удовольствие – о самогоне и жене, что не выгнала его из дома, но отнеслась с пониманием, или о Нежопе, карьера которого с тех пор так и не восстановилась.

***

Время шло. Андрей вручил папку санитару и велел отвести Сивгородичевского с сопроводительными документами прямо по месту назначения – в «шестерку», а сам поднялся к себе в кабинет. Он уже привык к историям от Перельмана, и почти всегда они заканчивались одним и тем же – помещением обидчиков Гриши в дурдом и справкой по месту работы.

– Вот так бывает! – настроение у него гуляло, как девушка на выданье в поисках мужа-олигарха. Он представил себя на месте Нежопы и решил, что на его месте он никогда не окажется – во-первых, фамилии несравнимы, а во-вторых – чего-чего, а на Перельмана он управу имеет. Главное, чтобы так и оставалось в дальнейшем!

– Ах, Перельман, ах, Перельман! – Андрей сквозь зубы процедил мотивчик «Ах, вернисажа» Лаймы Вайкуле, потом расхохотался и дополнил уже во весь голос:

 
Ах, Перельман, ах, Перельман!
Какой подлец, какой обман!
Укольчик раз – и ты баран,
Укольчик два – и ты дрова!
 
 
И помни, гнида,
Перельман не шутит!
Якорь тебе в печенку!
 

– В печенку якорь! – Андрей сел на кушетку и уставился на книжную полку, где у него хранились книги по психиатрии и психологии. – А вот что по поводу такого метода лечения сказали бы наши светила?

Андрей давно подумывал написать диссертацию. И не просто подумывал, но уже, можно сказать, начал ею заниматься. Перво-наперво, конечно, нужно было собрать материал. Но с этим проблем возникнуть не должно – обширная практика Андрея давала ему прекрасный шанс для самореализации. Плюс еще книги, коих у него скопилась прорва, и из которых можно многое почерпнуть.

Андрей быстро поднялся и достал из шкафа антикварное издание Крепелина и Сербского 1898 года по психиатрии в двух томах. Подарок богатых друзей (бывших сокурсников), которые немедленно после выпуска укатили в Израиль, прошли переаттестацию, получили лицензию по врачебной специальности и работали в одном из тель-авивских профильных учреждений. Прошлым летом они были в Москве на экскурсии – Андрей встречался с ними в ресторане неподалеку от Красной площади.

Из их разговора Андрей понял, что зарабатывают сокурсники (каждый, а всего их трое) ровно в десять раз больше, чем он. Так что скинуться на книжки им было довольно просто. В качестве алаверды он два дня (у себя на квартире после ресторана) поил их коньяком московского разлива, который, конечно, лучше одесского, но все же не французский – зато гораздо дешевле. В общем, Андрей остался в выгоде.

– Когда-нибудь и мое имя будет красоваться на корешке очень толстой книги! – он осторожно погладил обложку, потом поцеловал, представив, что перед ним красавица-фотомодель, и поставил двухтомник обратно в шкаф.

– Но чтобы мечта стала явью, нужно сделать еще очень много! Ведь кандидатские, а тем более докторские на дороге не валяются, а уж по моему профилю так тем более! Впрочем, это все лирика, а физика будет такова: в тридцать лет Андрей Изольдович Корявый – кандидат медицинских наук, в сорок – доктор, в сорок пять – член-корреспондент, ну, а в пятьдесят уже и академик. А в пятьдесят пять буду лечить самого президента, а он будет вызывать меня перед сном и просить дать ему чего-нибудь успокоительного на ночь:

– Андрюша, Андрюша!

– Чего изволите-с, Виктор Павлович?

– Дай мне антибиотиков, голова болит, и в кишках запор!

– Как изволите-с, Виктор Павлович! Вам с чаем-с или сразу с водочкой?

– Да какой там чай! От него у меня подагра и остеохондроз! Пятьдесят, таблеточку и огурчик!

– Немедленно-с, мигом-с, сию минуту-с! Вот-с, Ваша любимая-с – из байкальской воды, зерна класса экстра и осажденная серебром! Ну, на здоровье-с!

– Вот житуха будет! Красота! Знай только, подавай – и полный шоколад! Почет, уважение, и евреи не будут насмехаться над моей нищенской зарплатой!

***

Андрей на секунду сильно зажмурился, отгоняя от себя картины дольче виты, которая, конечно, вся еще впереди. Он частенько пользовался этим приемом – давление на глаза (до появления в зрачках темных пятен) позволяло ему быстро переключиться с одной темы на другую.

Видение президента со шкаликом подмышкой ушло, а на его месте встал сам седобородый Андрей Изольдович в перламутровой мантии, увешанный наградами, что твой Брежнев, с кафедры главного зала Нью-Йоркской психиатрической академии читающий лекцию маститым иностранным профессорам и докторам:

Медицина – это совсем не лженаука, что сейчас расплодились, как амебы под лучами яркого полуденного солнца! Медицина почти не терпит шарлатанов, по крайней мере, в открытую, и чтоб здесь преуспеть нужно упорно трудиться и быть настоящим подвижником.

Конечно, у каждого свой залог успеха, но сбор материала – это основа основ. Делать выводы, разрабатывать методики лечения, анализировать и строить пиктограммы и графики с характерными пиками и впадинами, похожими на женскую грудь, это всё потом, но сначала – материал, материал и еще раз материал!

Запишите актуальный слоган: «Все на сбор метаданных!»

***

Еще несколько лет назад, учась в медицинском институте, Андрей взял за правило ежедневно посвящать полчаса времени поиску и копированию открытых материалов из Интернета по своей специализации. Тридцати минут оказалось даже много, работ в общем доступе, считай, не было совсем, а те, что публиковались в толстых научных журналах, редко когда попадали в сеть в первозданном неурезанном виде. Если вообще попадали.

По хорошему, Андрея спасла бы иностранная подписка на актуальные научные издания, он бы получал необходимую литературу в срок и целенаправленно – но жутко не хватало денег, и, кроме того, с английским у него было не очень, а учиться языку в последнее время совсем не хотелось.

– Итак, что у нас сегодня? – Андрей включил компьютер и минут пять ждал, пока тот загрузится. Противный железный ящик булькал, рычал, издавал непристойные звуки, помаргивал лампочками, пыхтел, как квашня, ухал и специально пытался довести хозяина до белого каления. Ничего не поделаешь, вся техника в больнице – родом из палеолита, так что приходится терпеть. Зато можно придаться спонтанной медитации, глядя, как компьютер превозмогает сам себя.

Наконец система подгрузилась, антивирус выдал информацию, что отныне всё под контролем, и на экране появилась смешная рожица в сиреневых очках – шарж с Леди Гаги с надписью через все лицо: «Вас приветствует ведущий отечественный дурдом! Если хочешь войти – введи пароль и входи!»

Заставка была особой гордостью Андрея – он долго думал, как бы ему разнообразить больничную сеть, а когда придумал, действовал решительно. С помощью знакомого хакера он переделал приветствие – чтоб было веселее. Но, понятно, только у себя на компьютере. Узнай о его самоуправстве главврач, выговором Андрей не отделается – как бы с работы не вылететь!

Андрей щелкнул мышкой по крестику, закрывающему Леди Гагу. Больничная сетка ему сейчас не нужна, тем более Боливар не вытянет двоих – либо Интернет, либо работа!

– Ну-с, милейший, а ну-ка поднимите рубашонку, давайте посмотрим на Ваш тугой живот! – смотреть пришлось долго, искомый специализированный сайт подвисал и глючил, но все же какую-то информацию с него получить удалось.

«Профессор Суходольский опубликовал ряд статей о целенаправленной импровизации со стороны подопытных пациентов в условиях перманентного стресса, вызванного удивительным положением вещей и невозможностью немедленно на них реагировать. Всего испытуемых было шестнадцать, каждому из них предложили ряд экспериментов, направленных на выявление и сокрытие, с чем испытуемые справились на отлично, явив беспримерную альтернативную логику и отказ от общепринятых штампов».

«Доктор медицинских наук, заслуженный врач Российской Федерации профессор Уринов вернулся из путешествия в Сьерра-Леоне, где вел исследования в области практической психиатрии, а именно – в области применения ударных доз сильнодействующих гомогенных псевдокалифимов и их влияния на сознание больных с последующим изучением измененного восприятия с квалифицированным патогенным бредом шестой категории сложности».

«Вчера состоялась защита кандидатских диссертаций в Медицинском центре Академии наук по темам:

«Борьба за сознание, или высоковольтные электрические разряды, как генератор помехозащищенности высшей деятельности мозговых контуров»;

«Влияние аквариумных рыбок на чувствительные рецепторы псевдочеловека относительно разумности его поведения»;

«Среднекаталитический психоневроз растений, передающийся половым путем. Методы воздействия, профилактики и предотвращения»;

«Социальные сети в разрезе всеобщей психопатии и соматического переходного состояния Homo Erectus к Homo Sapiens и обратно».

– Что мне здесь интересно? – Андрей тщательно просмотрел свежие новости и пришел к выводу, что аквариумные рыбки достойны внимания. Они сами по себе служили отличным успокаивающим средством – у него даже дома стоял огромный прозрачный стеклянный бак, в котором плавало несколько карасей. Они были пойманы в ближайшем пруду за городом, быстро приспособились к хлорированной воде (кто бы мог подумать!) и питались объедками с барского стола (остатками ужина Андрея).

С момента пленения карасей прошло месяцев пять, они значительно набрали в весе, и еще немного, и можно их зажарить или сварить из них рыбный суп – только жалко! Уж больно интересно за ними наблюдать, и, кроме того, реально успокаивают и повышают настроение.

Самого крупного карася Андрей прозвал Калигулой – с такими глазами навыкате кроме как Калигулой и быть-то некем. А плавники – на зависть соперникам и серьезный бонус в борьбе за жизнь и потомство!

Далее за Калигулой шла Мессалина – симпатичная карасиная самка, все время строившая глазки Андрею, потом Нерон – противнейшая рыба, постоянно жаждущая корма, следом – Гай (мелкий юркий карасик, который все никак не хотел вырастать), а в самом конце – Цирцея, раз в месяц метавшая икру увесистыми пригоршнями. Икру Андрей тщательно вылавливал из бака и пускал на бутерброды, предварительно остудив в холодильнике.

***

Андрей задумчиво щелкал мышкой, соображая, можно ли на рыбках сделать диссертацию. Например, введя их в обиход обитателей подвала от первого до четвертого уровней. Главное, чтоб рыбок не съели сырыми в первый же день! Тогда весь эксперимент псу под хвост, и только зря время потратишь!

Подумав немного, Андрей все-таки решил не рисковать (кто знает, чем всё это закончится!), зато ему в голову пришла замечательная идея. Прямо в выходные он изучит рынок медицинского оборудования и попытается найти б/ушный энцефалограф в хорошем состоянии. Если повезет, обойдется недорого!

А дальше – всё просто! С его помощью Андрей каждый вечер будет снимать с самого себя энцефалограмму в момент наблюдения за рыбками – непосредственно перед этим и после. Годовая линейка энцефалограмм послужит отличным наглядным материалом – введением в разрабатываемый Андреем передовой метод лечения депрессивных и возбужденных электоральных состояний.

Особенно Андрею нравилось определение: «Возбужденные электоральные состояния», он считал себя его автором, очень гордился и на полном серьезе обдумывал подачу заявки об авторских правах. Единственно, что его смущало, так это отсутствие полной уверенности, что он первый в этом щекотливом вопросе, а вторым – и далее по списку – быть не хотелось.

Обычно скачкообразному усилению психической активности общества предшествовала избирательная кампания. Несколько партий – на букву К, на букву Л, на букву С и на букву Е – всегда претендовали на представительство в законодательном собрании и своими претензиями настолько раззадоривали электорат, что тот положительно сходил с ума – постепенно, шаг за шагом – однако неотвратимо.

Особо чувствительные лишались сна и покоя и бредили рейтингами и потенциальным количеством мест, которые займут фавориты и аутсайдеры. Те же, у кого психика была устойчивей, генерировали ярко выраженный скептицизм, понимая, что выберут К или Е, или вообще Ж – разницы никакой, и всё в стране останется, как было. И чему можно дать однозначное определение: «Бардак»

Андрея выборы всегда интересовали только с точки зрения профессионала-психиатра. Особенное удовольствие доставляло видеть, как кандидаты (партийные боссы, их доверенных лица или же любимые любовницы) размазывают друг друга по асфальту, окунают соперников в навоз и всячески стараются унизить конкурентов по политическому цеху прилюдно – с голубых телевизионных экранов и со страниц многотиражных печатных изданий.

Несколько лет назад – в период наивысшей психической активности электората (примерное за две недели до даты общероссийского голосования) – Андрей спокойно возвращался с работы домой, и тут ему навстречу попался прайд агитаторов, состоящий из двух молоденьких девушек, одной дамы постарше и надзирающей – сухонькой старушки (которая не только раздавала буклеты кандидатов, но и следила, чтобы девицы усиленно размахивали партийными флагами, а не только мечтали о сексе с молодыми привлекательными людьми).

Судя по всему, получалось у старушки не очень хорошо – девицы, как только завидели Андрея, немедленно отставили флаги в сторону, одновременно обе подскочили к нему и с томлением во взоре стали умолять забрать их с собой. Минуты две Андрей не мог понять, что от него требуют, причем здесь именно он, и неужели он такой авторитетный с виду и такой благородный, что к нему можно обращаться с подобными просьбами.