Текст книги "Смута. Письма самозванки"

Мушкетеры Делагарди

Братья Косьма и Трофим Нечаевы нещадно били Новгородский Словенский конец, что примыкал к полуразвалившейся стене Торговой стороны. Били смертным боем. Летели зубы новгородцев в жухлую осеннюю траву и тающий снег. Били кулаками, били березовыми батогами, уключинами от телег, били всем, что попадется под руку.

– Охолони братьев, боярин! – жаловался староста воеводе Скопину-Шуйскому.

– Что, опять шабаш Нечаевы устроили?

Скопин-Шуйский слез с коня. Староста упал в ноги и протянул воеводе расписной черный кошель.

– Помоги, батюшка!

Боярин удовлетворенно хмыкнул и засунул кошель за пояс.

– Жди стрельцов в слободе, как месяц загорит.

Староста, довольно закивав головой и ехидно ухмыляясь, поковылял вдоль улицы.

Едва на небе засверкали первые звезды, со стороны Волхова появились темные тени на гнедых кобылах. Ехали всадники молча, стараясь не будить посадских раньше времени. Но лошади под седоками фыркали косматыми ноздрями, поднимая дворовых псов и заставляя их рваться на цепи, облаивая чужаков.

В избе Нечаевых свет горел только в горнице. Сидя за широким деревянным столом, братья Нечаевы черпали деревянными ложками из чугунка капустные щи, бережно держа эти ложки над широкими ломтями черного хлеба.

Сам хозяин дома Фома Нечаев застрял во Пскове с торговым обозом. Двор и торговые лавки оставил на братьев, полагая, что хоть его отсутствие и нужда управляться с товаром образумит сыновей. Но Косьме и Трофиму отцовские наставления в пользу не шли. Днем ранее они задрали сына одного боярина, что криво посмотрел на них на торге и бросил вдогон обидное для купца слово «холоп».

На Параскеву Пятницу братья побили конкурентов из соседней лавки. Да так побили, что купец Хмуров харкал кровью на свой деревянный прилавок.

Трофим отложил ложку.

– Тихо что-то, брат, сегодня.

Косьма облизал свою ложку, запихнул в рот кусок хлеба и удовлетворенно рявкнул:

– Знают, черти, что братья Нечаевы никому спуску не дадут. То и молчат.

Трофим удовлетворенно хмыкнул, но тут же с сожалением произнес:

– Может, зря мы так Ваську Хмурого отбуцкали. Все ж тоже купец, хоть и подлая душонка.

Косьма злобно зыркнул на брата:

– Пущай в церкву чаще ходит, чтобы подлость свою извести.

Трофим согласно кивнул:

– И то верно, брат. Не зазря отбуцкали. Только что батя скажет, когда возвернется.

Косьма хрипло рассмеялся:

– А чего батя, не привыкать ему к доносам посадским. А кулак у меня еще силу держит. – Косьма засучил рукав рубахи и поднял руку вверх, крепко сжав огромный кулак.

В ворота крепко ударили прикладами пищалей.

– Что это? – испуганно прошептал Трофим.

Его глаза широко раскрылись и уставились на брата. Косьма дернулся к оконцу. У ворот стоял стрелецкий наряд во главе со старшим стрельцом. В руках стрелец вертел свиток. Но раскрывать его не спешил.

– Нечаевы! – истошно заорал стрелец. – Подь, стервецы, во двор! Дело государево.

Косьма испуганно перекрестился.

– Это он чаво это? – заплетающимся языком промямлил Косьма. Его боевитый за столом норов тут же слетел, словно глухариное перо.

– Какое еще дело государево? – испуганно переспросил Трофим.

– Я почем знаю? – огрызнулся Косьма, толкая брата в плечо.

– Приказано сжечь Нечаевский двор, коли не подчинятся!

Косьма тяжело выдохнул и ударился головой о пристенок, к которому прислонился спиной.

– Идти надо, – застонал Трофим. – Батька вернется, шею свернет.

Косьма тихо встал с лавки. В женской половине дома завыли бабы, мать и сестры Нечаевы.

– Пошли, Трофим, – буркнул Косьма. – Видишь, бабы ревут, да и стрельцы ждут.

Трофим как ужаленный подскочил с лавки.

– Говорил я, братец, нечего было Хмурого обижать, – истошно заорал Трофим.

– Точно, Васька Хмурый ябеду сотворил, – согласился Косьма. – Идем, брат.

Косьма ухватился лапищей за ручку двери и вышел из дома. Во дворе нечаевские псы от злости на чужаков обкусали все языки.

– А ну на место, псы!

Косьма дернул рукой в сторону псов. Собаки успокоились и улеглись вдоль забора. Косьма распахнул ворота.

– Ну, здесь мы! – тяжело рявкнул он, уперев руки в бока. – Чего приперлись?

– Погавкай мне еще! – Стрелец ухватил рукоять сабли ладонью.

Косьма отступил вглубь двора.

– Собирайтесь, ироды, с нами поедете.

Стрельцы, образовавшие полукруг у ворот, ехидно ухмылялись, наблюдая, как Нечаевы боязливо завертели головами, пытаясь понять, что происходит.

– Руки давай! – буркнул стрелец. – Веревкой перемкнем, чтобы не дергался.

Глаза Косьмы налились кровью.

– Пошто веревка-то, сами пойдем! – проревел он. – Чай не злодеи какие.

Трофим вышел из-за спины брата и покорно протянул руки.

– Злодеи и есть, – буркнул недовольно стрелецкий старшина. – В подвалах посидите, пока судьбинушку вашу решать будут.

Братьям Нечаевым спеленали руки крепкой веревкой и потащили за лошадьми. В доме завыли мамка и сестры. Трофим обернулся, бросая на дом прощальный взгляд.

– Чего нюни распустил! – буркнул Косьма. – Вернемся еще.

Стрелец на коне, привязавший край веревки к своему седлу, ехидно усмехнулся:

– Вернетесь ли? Молись лучше крепче.

Косьма поднял глаза в небо. Трофим, ковылявший привязанный к другому всаднику, уже истово молился.

Шведский корпус Делагарди месил новгородскую грязь. Пушки медленно перекатывались по ухабистой дороге, скрипя деревянными колесами. Длинная цепь из кривых телег тащила ядерный запас и порох. Возница хлестал уставших кобыл ивовым прутом, при этом нескладно матерясь. Мушкетеры и пикинеры раскачивались в грязи, нарушая строй. Позади войска на лихом черном жеребце следовал сам командующий корпусом Якоб Делагарди. Он морщился и с нескрываемой злостью смотрел, как его войско тонет в грязи, снижая темп наступления.

Авангард воеводы Чулкова уже ушел вперед, расчищая дорогу на Торжок. Воевода Скопин-Шуйский поставил условие в первую очередь взять Москву, опрокинуть самозванца и его боярскую думу. Войско медленно ползло, оставляя позади много городков и селений, которые немецкие наемники с большим удовольствием бы пограбили. Войска тушинского вора и поляки без боя оставляли их, не желая вступать в сражение.

Вдали показался обоз колодочников. Делагарди поднял руку. К нему тут же подъехал один из офицеров.

– Узнай, кто такие.

Офицер, кивнув головой, дернул за поводья и устремился к телегам, остановившимся у кромки леса. Проехав вдоль телег, офицер рванул коня и направился обратно в корпус.

– Колодники осужденные! – звонко доложил он. – Ведут в каторгу на Север.

– Новгородцы? – спросил с акцентом Делагарди.

– Шут их знает кто, – пожал плечами офицер. – Бабы есть, мальцы, мужики есть. Охрана – тьфу, враз перебить можно. Три стрельца на кобылах.

Делагарди махнул рукой:

– Пусть идут.

Он развернул коня и тронулся в сторону корпуса.

– Постойте, граф, – остановил его офицер.

Делагарди остановился и непонимающе посмотрел на своего офицера.

– Что там?

Офицер, прищурившись на холодном солнце, негромко буркнул:

– Там среди осужденных видел двоих мужиков. Не холопы. Одежа хорошая на них, а руки в цепях.

– Мне какая печаль, – безразлично спросил Делагарди.

– А то, что больно мужики эти здоровые. Косая сажень. Пятерых наших мушкетеров сгребут, сомнут да в землю втопчут.

Делагарди недоверчиво посмотрел в сторону обоза.

– Очень здоров русса, – похвалил офицер. – Давай выкупим. Будут ядра таскать. Пушки на позицию выставлять. Пригодятся.

Делагарди задумался. На кой черт ему эти два русских сдались? Однако наемники его немецкие совсем худы здоровьем. Иной московит в рукопашном бою с одного удара в землю вгонит. Все отрепье худое с Европы собрали да оружие вручили.

– А ну, пойдем посмотрим твоих московитов! – предложил командующий. – Может, и вправду стоят того.

Делагарди стоял у обоза. Его конь переминался с ноги на ногу. Косьма и Трофим сидели, повернувшись к нему спиной, и о чем-то тихо разговаривали. К Делагарди подбежал один из стрельцов и, сорвав с головы шапку, услужливо спросил:

– Чего изволите, ваше благородие?

Делагарди ткнул плеткой в сторону братьев:

– Приведи мне, дружок, вон тех двух московитов с телеги.

Стрелец скривился:

– Зачем тебе эти каторжники, воевода? Сам Скопин-Шуйский их арестовал, а бояре новгородские осудили. Сгниют в шахтах соляных.

Делагарди поморщился. Стрелец дерзок. Просьбу его выполнять не спешит.

– Приведи, говорю! – резко повторил командующий. – С воеводой Шуйским я сам договорюсь. Одному царю служим.

Делагарди достал из камзола свиток с печатью Шуйского и новгородского воеводы. Увидев орленый герб на печати, стрелец кивнул и бросился к телеге.

– Поднимайтесь, ироды! – толкал он в спину братьев Нечаевых. – Сам воевода шведский на вас посмотреть хочет.

– Чего ему на нас смотреть? – огрызался Косьма. – Чай не девки красные.

– Воеводе видней! – бурчал недовольно стрелец.

Нечаевы, гремя цепями на руках и ногах, приблизились к Делагарди.

– Ну, что я говорил, – довольно подтвердил офицер. – Рыцари.

– Не рыцари, а холопы! – злобно буркнул стрелец.

– За что их в цепи? – поинтересовался швед.

Стрелец утер сопли рукавом.

– Так били всех братья. Всю слободу били. Никого не жаловали. Ни боярина, ни купца. Вот воевода и охолонил их. – Стрелец замолчал.

– Хорош московит! – поцокнул языком Делагарди. – Сила немалая, – добавил он, глядя на телосложение братьев.

– Фехтовать умеете?

– Это что такое? – переспросил Трофим.

– На саблях биться! – подсказал ему стрелец. – Вот дурья башка, силищи много, а мозгов не заимел. – Стрелец перекрестился.

– На саблях можем. – Косьма сделал шаг вперед.

– И пушку заряжать сможешь? – спросил шведский офицер.

– И пушку смогу, и пищаль, – пояснил Трофим.

– Воевали мы с братом, было дело, – сообщил Косьма.

– Вот видите, ваше благородие, – заулыбался офицер, – какой полезный московит, а их – в цепи.

Делагарди задумался. Такие крепкие мужики не помешают сейчас в войске. Командующий достал из камзола мешок с монетами и высыпал на ладонь.

– Здесь десять талеров! – важно произнес он. – По пять за каждого. Об остальном с воеводой договоримся.

Стрелец кивнул головой и подскочил к Делагарди. Взяв талеры, он ловко упрятал их в кафтан и бросился к телеге.

– Поставь печать, воевода, что забрал каторжан.

Делагарди что-то написал на бумаге и поставил печать с перстня.

– Забирай, воевода! – прокричал стрелец, снимая с Нечаевых цепи.

– Теперь вы будете служить мне! – довольный сделкой, произнес Делагарди. – Войско мое впереди. Догоняйте. Становитесь в пушечный обоз. К бомбардирам в подмогу вас определю. А далее посмотрим. – Делагарди хлестнул коня и устремился вперед.

Гонцы приносили вести, что польские гусары оставили Старую Руссу. Теперь их гетман Кернозицкий собирается устроить засаду на пути к Торжку. Косьма и Трофим сидели в пушечном обозе, искоса рассматривая наемников немцев-пикинеров. Одеты немцы были смешно, словно петухи. Они пришивали к камзолам разноцветные тряпицы, воткнули в черные и серые широкополые шляпы разноцветные павлиньи перья.

В отличие от немецких наемников шведские мушкетеры были одеты куда как скромнее. Шведы носили обычные зеленые камзолы, поверх – железные кирасы, широкие пояса из коричневой бычьей кожи, на которых висели длинные кинжалы.

Немцы шли угрюмо. Закинув на плечо длинную пику, они почти не улыбались своими беззубыми ртами. Наряд наемников веселил братьев Нечаевых.

– Экие модники эта немчура! – ехидно рассмеялся Косьма.

– Срамота, да и только, – сплюнул Трофим.

– Ландскнехты они! – бросил братьям в ответ мужик, правивший телегой.

– Немчура, пехота, – соглашаясь, кивнул Трофим. – Били наши их на Чудском озере.

Мужик весело расхохотался:

– Так то кнехтов да псов-рыцарей били, а эти – другое дело, ландскнехты, и дерутся они аки черти. Со всей Европы командор шведский собрал. Без них царство русское не спасти.

Трофим отвернулся и хрипло возразил:

– А это как Бог управит!

Трофим перекрестился.

– Теперь-то уж точно, – согласился с братом Косьма. – Цепи сняли, теперь и повоевать можно.

– Чего ж раньше не воевали? – вновь встрял в разговор мужик.

– Так тятька не отпуcкал! – смущенно проревел Косьма.

– Тятька не пускал… – Мужик обреченно махнул рукой.

К телеге подъехал офицер, что освободил братьев Нечаевых.

– Ну что, московиты, освоились? – звонко крикнул он, смеясь.

– Чего тут осваиваться, – исподлобья буркнул Косьма, – дело привычное.

Он подхватил одно из ядер и подкинул его в воздух, затем, так же ловко поймав, положил на место. Офицер усмехнулся.

Впереди в черных полях летел всадник. Его темная фигура то скрывалась за холмами, то вновь появлялась. Всадник был один, потому он не жалел коня. Проскакав передовые отряды, он не стал спешиваться, а тут же рванул коня в конец войска, где, по его уразумению, должен был находиться шведский воевода Делагарди.

– Ляхи устроили засаду у леса! – прорычал посыльный. – Справа – река, слева – овраг. Часть конницы поляки поместили в овраг как резерв. Основные силы стоят в лесу, ждут, пока ты зайдешь в ловушку, воевода.

– Кто передал? – поинтересовался Делагарди.

Посыльный спешился и, ухватив лошадь за поводья, повел ее к телегам.

– Стой! – Делагарди поднял руку, подавая знак всем остановится.

– Стой! – пронеслось по всему войску от его начала и до конца.

К Делагарди подъехал воевода Федор Чулков. Лицо его было немного растерянно.

– Чего встали, Якоб? – тревожно спросил он.

Делагарди втянул носом воздух.

– Хорошо пахнет! – произнес он. – Свежо. Но не как у нас в Швеции.

– Это верно, – кивнул Федор. – Всякому своих полей запах милее. Так чего встали?

– Польские гусары заманивают нас в ловушку, чтобы потом единым натиском тяжелой кавалерии сбросить в овраг или реку. Положение серьезное. Мне нужно немного думать. – Делагарди стал произносить слова с акцентом, что выдавало сильное волнение.

– И что делать будем, воевода? – спросил Чулков.

Делагарди спрыгнул коня и, взяв его за поводья, подозвал знаком Федора. Федор усмехнулся, но все же спешился и пошел рядом с Делагарди.

– Будучи в Нижних землях у герцога Морица Оранского, – медленно произнес Делагарди, – я обучился у него тактике, как останавливать тяжелую закованную в латы кавалерию, а затем добивать тех, кто уцелел.

Федор удивился.

– Я разобью польскую кавалерию, – заключил Делагарди, – а ты, воевода Федор Чулков, когда мои войны откроют тебе проходы в своем строю, будешь добивать оставшихся поляков на своих лошадях. Это уже нетрудно, – вновь с акцентом произнес Делагарди. – Справишься?

– Чего не справиться? – улыбнулся Чулков. – Только ты еще знак трубой подай, когда пора будет.

Делагарди кивнул.

– Я подам знак.

– Строиться для атаки! – скомандовал Делагарди.

Его голос вновь обрел уверенность и четкость. Он стал похожим на рыбу, которую достали из сети и бросили обратно в воду.

– Пикинеры – впереди, за ними строиться мушкетерам. Залп по моей команде. Ты, воевода, становись позади нас, и как только мы сомнем первые ряды польских гусар и пойдем в контратаку, жди сигнала.

Чулков кивнул. Он понял, что задумал этот рыжий швед в широкой шляпе с орлиным пером.

Гонцы полетели во все стороны. Пушечный обоз остановился. Братья Нечаевы удивленно переглядывались между собой.

«Строиться!» – разнеслось по войску.

Немецкие пикинеры сразу зашевелились и устремились вперед, в авангард. Мушкетеры, смеясь, сыпали порох в замки и выстраивались за пикинерами.

– Поляки впереди! – буркнул старик.

– Откуда знаешь? – спросил Трофим.

– А вон пикинеры впереди построились, – буркнул старик, – значит, польская кавалерия будет. Боярин мой детишкам своим книжки читал. Так вот точно так же копьями длинными тевтонскую свинью останавливали.

Косьма улыбнулся:

– Умен ты, дед.

Старик, отвернувшись, буркнул:

– Наше дело сейчас сидеть и ждать.

Раздался рев походной трубы. Войско Делагарди застыло в ожидании. Из-за кромки леса показались белые знамена и польские штандарты.

– Вот они, пожаловали лебеди! – усмехнулся Чулков. – Сейчас мы им крылья-то обломаем.

– Не спеши, воевода, – остановил его Делагарди. – Жди команды. Что бы ни случилось, постарайтесь набрать скорость. Кого мои мушкетеры не добьют, сомнет твоя конница.

Польские уланы с белыми крыльями за спиной шли плотным строем, выбрасывая из-под копыт лошадей комья ссохшейся грязи. За ними нестройными рядами бежали тушинцы с мушкетами наперевес. Позади польского войска тянулся небольшой обоз с провиантом и вооружением.

Лица крылатых гусар были озлоблены и полны желания остановить шведов. Польский гетман Кернозицкий поднял коронный штандарт Сигизмунда. Всадники опустили длинные пики и закрыли забрала на железных шлемах. В обозе забили барабаны. Тяжелые лошади перешли на рысь. Теперь уже и польская кавалерия могла видеть ощетинившиеся копьями лица немецких пикинеров. Словно ангельский стон, проревела сигнальная труба, и польские лошади перешли в галоп. Над полем поднялся невыносимый монотонный гул от сотен копыт, бьющих сырую землю.

Польская кавалерия, не нарушая своего строя, приближалась все ближе и ближе. Уланы пригнули длинные пики ниже. Теперь их острия смотрели прямо в строй пикинеров. Пикинеры задергались. Ладони крепче сжали древки копий.

– Стоять! Стоять! Не бояться! – приговаривал голос сержанта за спиной.

– Сомнут же! – с отчаянием выкрикнул один из пикинеров, но его крик утонул в бешеном реве польской атаки.

– Держать строй! – разнесся по строю звонкий крик.

Застонала труба. Немцы сильнее вжали ладони в древки копий. Треск ломающегося дерева и предсмертное ржание лошадей, столкнувшихся с острыми наконечниками копий, огласили мертвое поле, на котором едва затеплилась жизнь. Польские гусары выпадали из седел на черную землю, где их тут же добивали кинжалами. Поляки не сумели пробить первым массивным натиском строй пикинеров. Завыла шведская сигнальная труба. Пикинеры, оглядываясь назад, дружно отступили.

Вперед вышли ряды шведов с мушкетами. Кожаные перчатки мушкетеров до глянца натирали деревянные приклады мушкетов. Их лица были напряжены и непроницаемы для каких-либо эмоций. Они словно бросили вызов самой смерти и, оскалившись, смотрели ей прямо в лицо. Уцелевшие в первом натиске польские гусары отступили. Их кони уносили мертвых поляков. Белые крылья гусар безжизненно болтались на крупах своих лошадей. Пан Кернозицкий хмуро взирал, как две сотни его гусар, словно волны в бушующем море, разбились о массивную стену наемников Делагарди.

Гетман Кернозицкий послал посыльного к гусарам.

– Удар по флангам, товарищи. Сомните фланги. Сомните мне фланги, товарищи!

Посыльный унес новый приказ гетмана. Польские гусары, отступив, перегруппировались. Теперь все их внимание было сосредоточено на флангах шведского войска. Кони летучих гусар сопели и фыркали, ожидая, когда их седоки пришпорят массивные крупы, чтобы вновь устремиться вперед, отдавшись всецело неминуемой воле бега.

Проревела труба, но теперь уже польская. Гусары оскалились и рванули поводья коней. Ударить по флангам. Смять шведских мушкетеров и разойтись вилковым крестом. Затем – новый удар закованных в латы летучих гусар. Белая пена разлеталась с морд ошалевших от рева атаки лошадей. Только вперед, товарищи. Вперед.

Холодное поле взревело топотом копыт польской кавалерии. Шведы вновь всыпали порох в замки. Мушкеты на сошках, словно иглы, нацелились в строй летучих гусар. Массивный залп сотен мушкетов принес свинец в тела поляков, разрывая плоть и обдавая крупы лошадей теплой кровью.

Ряды поляков потеряли боевые порядки. Шведские мушкетеры вновь дали залп. Закрученные со свистом свинцовые пули, словно нож, разрывали строй уцелевшей польской кавалерии. Польская кровь, словно красное зерно, падала в черную пахоту русского поля.

– Пли! – раздались голоса.

Второй залп буквально снес вторые ряды всадников. Строй польских кавалеристов смешался. Лошади испуганно ржали, вставая на дыбы. Мушкетеры, сделавшие выстрел, организованно отступали. Их место заняли новые солдаты с уже заряженными мушкетами. Гусары, находившиеся в засаде в поросшем сухой травой овраге, выскочили на поле, готовясь к атаке.

– Мы уходим! – Гетман Кернозицкий дал всем сигнал к отступлению.

Уцелевшие польские гусары устремились за гетманом, который уводил своих воинов от неминуемого разгрома. Пешие тушинцы, побросав пищали на землю, бегом устремились за поляками. Их тут же настигали сабли всадников воеводы Федора Чулкова. К исходу дня поле было усеяно трупами польских гусар и воинов самозванца.

– Отличная битва, воевода! – Делагарди протянул Чулкову руку. – Эти поляки вновь окропили красной кровью ваши русские поля. – Делагарди рассмеялся.

Черное поле было усыпано белыми крыльями летучих польских гусар.

– И твои мушкетеры, воевода Делагарди, хорошо потрепали этого пана Кернозицкого.

Делагарди усмехнулся:

– Король Казимир будет не рад тому, что его солдаты вступили на эту землю. И еще больше он будет не рад, что поссорился с моим королем, – добавил Якоб Делагарди.

Чулков довольно улыбнулся.

– Теперь и на Торопец идти можно, – бросил Чулков.

– Я знаю, туда сейчас уйдет этот гетман Кернозицкий, – произнес Делагарди.

– Уйдет, – усмехнулся Федор. – Кто там только не стоит, и поляки, и тушинцы. Возьмем Торопец, весь север наш будет, – добавил Чулков.

Делагарди согласился.

– Я слышал, что воевода Никита Вышеславцев вместе с посадскими людишками Ярославль у самозванца отбил… – спросил Якоб.

– Похоже, что так, – довольно буркнул Чулков. – Нам заботы меньше.

– Значит, идем на Торопец, воевода? – спросил швед.

– Значит, идем, – кивнул Чулков.

Русско-шведское войско зашевелилось. Пикинеры вытянулись по грязной дороге длинной вьющейся змеей. По обочинам дороги сгрудились мушкетеры с мушкетами на плечах. Заскрипели деревянные колеса телег пушечного обоза.

– Дозор вышел вперед! – доложил Делагарди шведский офицер.

Делагарди молчаливо кивнул головой и уставился туда, где стоял град Торопец. Что ему принесет этот городишко, затерянный в бесконечных полях русского севера, славу или позор? Этого Якоб Делагарди не знал. Единственное, что вселяло в него хоть какую-то уверенность, так это его мушкетеры, не раз испытанные в боях в европейских королевствах.

Гетман Кернозицкий стоял на крепостной стене Торопца. Лагерь гусар и казаков пан Кернозинский расположил близ самого города у села Каменка.

Стены монастыря были совершенно непригодны для обороны. Они были приземисты и невысоки. К тому же на этих стенах нельзя было разместить громоздкие пушки.

– Совершенно негодное место, – выругался Кернозицкий.

– Согласен с вами!

Слуга гетмана, хромоногий худой поляк Пшислав, словно тень, вынырнул из-за спины хозяина.

– Мы останемся здесь господин? – подобострастно спросил слуга.

Пан Корнозицкий обвел взглядом чернеющие верхушки деревьев и скривился.

– Не хотелось бы! – недовольно буркнул он. – К тому же мой личный обоз еще не пришел.

Кернозицкий начал мерить крепостную стену шагами, нервозно выглядывая наружу. Вдали показалась коляска, крытая черным балахоном.

– Дева Мария, она уже здесь! – пробурчал гетман, воздев глаза к тягучим серым облакам. – Клянусь святым распятьем! – взвыл Кернозицкий. – Я потерял войско, но не потерял золото.

Слуга лукаво ухмыльнулся. Выглянув за стену, он приложил правую руку ко лбу, пытаясь рассмотреть качающуюся по дороге повозку.

– Очевидно, ясновельможный пан, – тихо произнес слуга, – ваше золото побывало в передряге.

Кренозицкий метнулся к краю стены.

– Почему ты так решил? – удивленно поинтересовался он.

Слуга повернулся к своему господину и вполголоса произнес:

– Вы знаете, что ваш багаж и казна всегда были запряжены двумя кобылами. Сейчас же я вижу только одну. Притом пегую.

Кернозицкий помрачнел.

– Очевидно, одна лошадь издохла от тягот пути, – предположил он.

– Это нужно еще проверить, – предложил слуга.

Как только черная повозка оказалась у ворот монастыря, пан Кернозицкий со скоростью самого ретивого жеребца оказался внизу.

– Что случилось? – тревожно поинтересовался он у возницы. – На вас напали? – задавал вопросы пан гетман, копаясь в багаже.

– Нет, ясновельможный пан, кобыла просто издохла! – сухо ответил возница.

– Я сообщал Пшиславу, что одну из кобыл надо менять.

– Что же ответил этот негодяй? – Кернозицкий злобно уставился на возницу.

Пшислав почернел от страха. Гнев гетмана, едва не потерявшего казну из-за проблем с лошадьми, мог дорого ему обойтись. Он еще до того, как они встретили передовые отряды этого проклятого шведа Делагарди, заметил, что одна из кобыл в повозке хромала. Ее следовало заменить немедленно. Но времени на поиски новой лошади уже не было. Да и какой гусар отдаст своего рысака и встанет в пеший строй?

Пшислав осторожно поднял глаза на пана.

– Простите, ясновельможный пан, я не успел сменить кобылу в вашей повозке. Проклятый швед свалился как снег на голову. – Пшислав для пущей убедительности пустил слезу.

Кренозицкий замахнулся, чтобы ударить слугу и тем самым свершить правосудие. Но что-то остановило его, и он опустил руку.

– Тащите все в мои покои! – взревел гетман. – Осторожнее с золотом. Сундук не должен пострадать.

Слуга и возница кинулись к повозке и начали выгружать скарб на монастырский двор. За холмами и редкими березовыми перелесками уже раздавались оружейные выстрелы.

– Что происходит? – насторожился Кернозицкий.

Пшислав, подобострастно склонившись, испуганно прошептал:

– Проклятый швед достиг основного лагеря, ясный пан. Что будем делать?

– Коня мне! – взревел Кернозицкий. – Там еще осталась моя гусария. – Желваки на его челюсти ходили ходуном, глаза сверкали от ярости. – Что я скажу королю, если оставлю в этих сырых полях лучших товарищей?

Ян Кернозицкий во главе небольшого отряда гусар гнал своего коня под град Торопец. Ему обязательно нужно взять командование над оставшимися гусарами на себя и тем самым предотвратить их разгром. Лучше всего увести всех с этого проклятого места.

Его конь фыркал и рвал поводья, словно состязаясь с рвущим небосклон неутомимым ветром. Крылья за спинами гусар трещали, как тысячи взлетевших с поля цикад. Кернозицкий вылетел на холм. Внизу гусары пытались выстроиться в боевой порядок. Казаки забивали зарядами пушки и подтаскивали к орудиям тяжелые ядра. Где-то поблизости проревела шведская сигнальная труба.

Гетман рванул вниз. Но он не успевал. Гусары еще не выстроились, а на них в атаку со злобным ревом бросилась шведская панцирная пехота с мушкетами и аркебузами. Шведы останавливались, давали залп и вновь устремлялись на польское войско. Расстояние стремительно сокращалось. Ряды шведов, вооруженных мушкетами, остались позади, а вперед вырвались пехотинцы, вооруженные крючьями и алебардами. Гусар стаскивали с коней и валили на грязную землю, где добивали кинжалами и шпагами.

Оставшаяся часть гусар, чудом успев построиться, опустила пики, намереваясь мощным тараном проредить ряды шведов. Казаки палили по шведской пехоте из пушек, но тяжелые ядра перелетали строй. Шведская пехота и поляки смешались в рукопашном бою. Казаки, поняв, что сражение проиграно, побросав орудия, пустились наутек. Кернозицкий врубился в ряды шведской пехоты, размахивая саблей карабелой. Но закованная в латы шведская пехота не падала под ноги гусар, словно перезревшее яблоко. Шведы продолжали методично стаскивать гусар с лошадей и добивать холодным оружием.

Кернозицкий ухватил за поводья оказавшегося рядом трубача.

– Труби отступление, чертов сын! – истошно заорал он.

Трубач рванул коня обратно, выбираясь из общей свалки, и, раздувая красные щеки, дал сигнал к отступлению. Гусары разворачивались и отступали.

– За мной, товарищи! – скомандовал Кернозицкий. – Мы уходим.

Гусары поворачивали коней вслед за гетманом. Кони, поддавшись энергии атаки, но затем резко осаженные, вставали в дыбы, истошно ржали и не понимали, что от них требуют седоки. За сумевшими развернуться поляками рванула дворянская конница Чулкова, добивая уходивших гусар в спину. Выстрелы пищали пробивали кирасы летучих гусар, окрашивая позолоту доспехов в красный цвет.

Кернозицкий обернулся: из его сотни остался лишь десяток всадников.

– Проклятые шведы! – проревел гетман.

– Куда теперь, пан? – К Кернозицкому подъехал один из гусар.

Кернозицкий обернулся. Вдали еще гремели раскаты выстрелов и поднимался шлейф черного как уголь дыма. Он слышал, как поют победный клич трубы трубачей воеводы Чулкова и Эверста Горна.

– Сколько мы потеряли товарищей? – спросил Кернозицкий.

– Две сотни, пан! – печально ответил гусар.

– Что я скажу королю? – сокрушался Кернозицкий.

– С двумя сотнями солдат против шведов не выстоял бы даже сам король, – попытался успокоить его всадник.

– Уходим в монастырь! – выкрикнул Кернозицкий.

– Там есть пушки? – осторожно спросил гусар.

– Есть, но не больше пяти! – буркнул ему в ответ Кернозицкий.

– Хоть что-то, – улыбнулся всадник.

Десяток гусар гнали лошадей к стенам монастыря. Едва гусары влетели в ворота монастыря, Кернозицкий приказал крепче запереть ворота и готовить пушки на стенах к бою. Гусары таскали ядра и пороховой заряд на стену.

– Если московиты осадят монастырь, – ворчали гусары, забивая порох в ствол, – то нам долго не удержаться.

– Сколько сможем, продержимся, товарищи! – ободрял их гетман.

– Может, послать гонца к королю или в Тушино? – с надеждой спросил усатый гусар со шрамом на лице.

– Не успеет, пан! – дружно отвечали ему гусары. – Русские и шведы идут по пятам.

Кернозицкий недовольно хмыкнул и спустился со стены по каменной лестнице, примыкавшей к широкой низкой башне.

– Попробуем дать им по зубам! – процедил он. – Может, они не станут тратить на нас время и уйдут прочь.

– Хорошо бы! – мечтательно произнес гусар со шрамом.

Кернозицкий ринулся в одну из ризниц. Там он хранил большой кожаный сидор с золотом, награбленным в северных городках России. Мысль о том, что золото с ним, согревала гетмана даже в самые суровые минуты.

«Верность королю и долг – это благородно, – размышлял он, – но короли меняются, а золото остается».

Кожаный мешок был на том же месте в маленьком помещении, от железной двери которого у пана Кернозицкого имелся кованый ключ. Носил его пан на простой шелковой веревке на шее и никогда, ни при каких обстоятельствах не снимал.

Он жадно запустил руку в мешок. Золотые монеты и подсвечники звонко брякнули. Гетман взвесил на глаз мешок. Вес содержимого не изменился.

– Хвала Деве Марии! – прошептал гетман.

Сейчас самое время извлечь золото из тайника и закрепить на лошади. Оставлять такое богатство в холодной Московии пан Кернозицкий вовсе не собирался. Даже если все оставшиеся товарищи погибнут там, на стенах, он сможет уйти на коне, унося с собой золото.