Текст книги "Голубятня на желтой поляне"

Чита поразительно ловко, не помяв отглаженных брюк, забрался по бугристому стволу до первого сука, торчавшего, как одинокая лапа. Сел на него.

– Здесь дупло…

Он, перегнувшись, сунул руку в глубь ствола. И как-то странно замер.

Казалось бы, долгое ли дело положить записки? Но Чита сидел целую минуту, словно что-то нащупывал в дупле. Потом прыгнул с трёхметровой высоты.

– Вот странная штука, – сказал он с напряжённой улыбкой. – Там в дупле внизу мох и труха всякая, и мне всегда казалось, что под ней что-то круглое, только было лень раскапывать. А теперь раскопал. Смотри…

Он протянул на ладони синий мячик с тремя белыми полосками.

– Вот куда залетел…

"Неужели тот самый?" – подумал Яр.

Мячики так похожи друг на друга. И прошло столько лет.

Яр всё же улыбнулся. Даже сказал:

– Вот здорово…

Чита поднял из травы книгу и надел очки.

– Пошли к Данке, Яр.

Он зашагал впереди, читая и в то же время играя мячиком: стукнет им о натоптанную тропинку и поймает… Яр опять подумал: как много дел может делать Чита, не отрываясь от книги. Да и читает ли он? Может, просто прячет за книжкой то, что думает и чувствует?

– Вон Данка идёт навстречу, – сказал Чита. И Яр увидел на краю пустыря Данку.

Она была подросшая, похудевшая, в каком-то сером печальном платьице. Яр такой и ожидал её увидеть.

Данка заулыбалась навстречу:

– Ой, Яр… Здравствуй, Яр! Наконец-то… Яр, ты один?

– С Алькой. Он к маме побежал… Яр говорит, что Игнатик погиб, – сразу сказал Чита. Ну и правильно, что сразу.

У Данки погасли глаза.

– Я будто чувствовала…

Она медленно повернулась и пошла по тропинке. Яр и Чита – по сторонам от неё, по шелестящей траве. Так они дошли до переулка с кривыми домиками. Некоторые домики были обугленные, без крыш. Данка молчала.

– Я вот… смотри, – осторожно проговорил Чита. – Мячик наш в дупле нашёл.

Данка посмотрела без интереса.

Чита сник. Даже книгу опустил.

Данка сказала:

– Тут автобусная остановка недалеко. Поехали ко мне, что ли… Я вас покормлю чем-нибудь… Яр, а у меня мама умерла.

– Я знаю, Данка.

"Ну вот и всё", – подумал Яр. Оттого, что всю ночь не спал, голова у него была тяжёлой. Но ещё тяжелее было на душе. Вот он пришёл. И что дальше? Зачем он этим ребятам? Зачем он здесь вообще? Воевать с неведомой силой? Один воевать не может. Дело не в том, что нужны союзники. Дело в том, что вообще нельзя одному, надо, чтобы тебя кто-то любил. Было хорошо, когда позвали ребята. Но они играли. Теперь игра кончилась, её разбило настоящее, не игрушечное горе. Игнатика не вернуть. Данку не утешить. Алька, не оглянувшись, убежал к маме. Наверно, ему хватило страшных приключений. Чита… Его не поймёшь: чего он хочет, чего ждёт?

Они подошли к остановке – к бетонной площадке с кривым столбиком и ржавой табличкой. Стало пасмурно, ветер гонял по бетону сухую пыль.

"Зачем я здесь? – думал Яр. – Для ребят я только обуза…"

Подошёл обшарпанный валкий автобус. Почти пустой.

– Садись, Яр, иди вперёд, – сказала Данка. – Поедем.

"А куда? Что будет потом?.. Видимо, Тот был прав: надо было тогда, ещё на вокзале, уйти…"

На миг острое сожаление, что он здесь, а не на крейсере, обожгло Яра. Сзади нетерпеливо дышал Чита. Яр машинально шагнул в автобусную дверь. Навалилась давящая темнота. Яр отчаянно мотнул головой. Стало светло. Он оглянулся на захлопнувшуюся дверь автобуса: а ребята?

Автобусной двери не было. Была стальная дверь гермошлюза.

3

Капитан Виктор Сайский сидел в кресле прямо и смотрел мимо Яра. В стёклышках старомодного пенсне Сайского блестели крошечные отражения плафонов. Длинные веснушчатые пальцы Сайский держал на подлокотниках. Когда он говорил, указательный палец правой руки слегка поднимался и опускался – будто отмеряя слова.

– Ярослав Игоревич… При всём уважении и доверии к вам, я вынужден сказать, что вы поставили нас в крайне трудное положение…

– Именно? – спросил Яр. Он всё больше хотел спать.

Капитан беспокойно шевельнулся. Его худое лицо с блестящими залысинами и рыжеватой щёточкой волос на миг потеряло уверенность. И всё же он сказал твёрдо:

– При всей боязни оскорбить вас, должен прямо заявить, что вашу историю мы не можем принять всерьёз.

– Говорите только за себя, капитан! – звонко и дерзко вмешался второй штурман и разведчик Дима Кротов. Он сидел рядом с Сайским, но сейчас дёрнулся, словно хотел придвинуться к Яру.

Старший астронавигатор Олег Борисович Кошка, рыхловатый и нерешительный, возился в кресле, виновато уставившись в пол. Иногда шумно вздыхал.

– Я говорю от себя и от имени вверенного мне экипажа, – сказал Сайский. – Мы на суперкрейсере дальней разведки, а не в студенческом клубе, Кротов. Мы несём службу поиска и должны принимать за истину только доказанные вещи и явления.

– Где же я, по-вашему, был? – отгоняя сонливость и начиная злиться, спросил Яр.

– Я как раз и хотел бы услышать это от вас. Где вы были, когда отсутствовали на борту крейсера в течение сорока трёх минут?

– Это смешно, в конце концов… На кой чёрт мне развлекать вас сказками?

– Понятия не имею, – сухо, но искренне произнёс Сайский. – Очевидно, есть причины, о которых мы не догадываемся… Я, как капитан, настаиваю чтобы вы их изложили… или привели доказательства, что ваш рассказ – правда.

– Я привёл. Вот фотография…

Олег Борисович Кошка нерешительно поднял голову.

– Яр, голубчик, это же несерьёзно… Обыкновенные дети… Милые такие, весёлые, живые. Абсолютно земные ребятишки…

"И одного из них нет", – подумал Яр. И сказал:

– Они и есть земные.

– Вот видите, – отозвался Сайский.

– Я не в том смысле… Просто они такие же.

– Все это противоречит современным космологическим концепциям, – сказал Сайский.

– А мне плевать, что противоречит, – безнадёжно сказал Яр.

Сайский взял со стола снимок, долго разглядывал. Потом спросил:

– Почему же не сработал сигнал тревоги? Он реагирует на малейшее изменение нормальной обстановки. Вы говорите – пришёл мальчик. Сигнал должен был отозваться на появление постороннего лица.

– Игнатик не хотел шума, – сказал Яр не Сайскому, а себе.

Сайский помолчал. Яр взял со столика и снова бросил на него четырёхкопеечную монетку.

– Это – тоже обычная вещь? Таких никогда не было на Земле.

Веснушчатый палец Сайского забарабанил по твёрдому подлокотнику невпопад словам.

– Ярослав Игоревич… Я скорее готов предположить, что и монеты, и ваш костюм, и снимок, и даже пистолет системы "викинг" изготовлены специально… для такой вот инсценировки… чем поверить в существование вашей Планеты.

– Да зачем нужна Яру инсценировка?! – подскочил в кресле Дима Кротов. – Подумайте, капитан! З а ч е м?

Сайский снисходительно сказал:

– Не знаю. Может быть, для розыгрыша. Может быть, для сенсации. Или для создания какой-то своей научной версии. Может быть… В конце концов, я не могу прочитать мысли Ярослава Игоревича. Но мне легче заподозрить любого человека в любом умысле, чем поверить столь фантастическим объяснениям.

– Значит, – медленно проговорил Яр, – все эти вещи я приготовил заранее, а потом прятался в укромном уголке, чтобы создать "эффект отсутствия"?

– Это всё же правдоподобнее, чем…

– А сигнал?! – крикнул Дима. – Если бы Яр не ушёл с корабля, а просто спрятался, аварийный сигнал не включился бы!

– Вот и странно, – пробормотал Олег Борисович. – Пришёл мальчик – сигнал не включился. Исчез Яр – сигнал сработал.

– Значит, я перестроил и схему сигнала, – усмехнулся Яр. – В запломбированном отсеке… Да-да, это всё же правдоподобнее, ч е м… Знаете, Сайский, вы зря стали капитаном. По двум причинам: во-первых, ваша логика не в состоянии перешагнуть установленные рамки. Во-вторых, вы не верите людям.

– Как можно не верить честному слову скадермена? – воскликнул Дима.

Сайский не взглянул на иму. Он стиснул подлокотники и тихо сказал Яру:

– Могу ответить вам тем же: вы плохой скадермен… Если верить вам, вы ушли с корабля вслед за незнакомым мальчиком. Таким образом, вы без разрешения оставили корабль во время вахты. Покинули экипаж в рейсе, не обеспечив замены, и тем самым…

– Вы не учитываете обстоятельств! – вспыхнул Яр.

– И вахты не было, был автоматический режим, – вмешался Дима.

– Я учитываю обстоятельства, – жёстко проговорил Сайский. – Увидев, что мальчик действительно уводит вас с корабля, вы обязаны были остаться в отсеке, не переступать порог… И теперь требуете, чтобы я верил вам.

– Мне, собственно, всё равно, – устало сказал Яр. – Можете не верить.

– Странно, что вам всё равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и подвергнуть аресту за дезертирство.

– Меня? – сказал Яр и встал. "Надо же, – подумал он. – Я и не знал, что ещё могу так злиться. А ну, спокойнее".

– Вы не сделаете этого по трём причинам, капитан Сайский, – очень-очень вежливо проговорил он. – Арестовать может лишь равный по званию или тот, чьё звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моём парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертирство во время рейса – хотя бы потому, что оно не представляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипажа. – Он мельком взглянул на Диму.

Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.

– Меня остановило бы, пожалуй, только второе соображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?

– Валяйте, – нервно сказал Яр и сел.

– Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили своё дело?

– Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне делать т а м, важнее того, что здесь. Я охранял детей, которые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.

– И всё же… – Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки, но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными.) – И всё же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.

– Какое?

– Открывать новые планеты.

– Я открыл свою планету, – сказал Яр. – Жаль, что не судьба…

– Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля…

– Землю иногда тоже надо открывать заново… Когда-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про неё… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?

– Смелое утверждение…

– Печальное утверждение.

– Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?

– "Скадермены", – усмехнулся Яр. – Элита человечества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли.

– За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.

– Планета – не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?

– Это неправда, Яр! – воскликнул Кротов.

Яр улыбнулся:

– Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга…

– Если люди счастливы, зачем боль-то? – нерешительно сказал Олег Борисович. – Яр, голубчик, ты что-то не то…

– Да, пожалуй, – согласился Яр. – Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернёмся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…

Сайский встал.

– Олег Борисович, прошу вас, ещё раз проверьте систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.

– Но ведь до выхода ещё семнадцать часов! – строптиво сказал Дима.

– Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.

– Что чрезвычайного вы усмотрели? – утомлённо спросил Яр. – Почему нельзя продолжать экспедицию?

– Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?

– Затруднит, – сумрачно сказал Яр. – Я не могу… сейчас.

– Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.

– Вам угодно иронизировать?

– Отнюдь…

– У меня не возникнет такого намерения, – с трудом сказал Яр. – Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придёт. Я вам говорил… – У Яра перехватило горло. – И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к чёрту…

Сайский опустил глаза.

– Извините, Ярослав Игоревич…

– Простите нас, Яр, – сказал Дима Кротов и ушёл из кают-компании в рубку.

– Яр, ты… правда, отдохнул бы, – пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрёл к выходу. Сайский опять сел.

Яр отошёл к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая берёзовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в тёплое стекло.

– Яр! – громко и странно позвал его Дима. – Ярослав Игоревич!

Яр оглянулся.. Дима – бледный, с какой-то неловкой улыбкой – стоял в дверном проёме рубки.

– Яр, там… к вам…

Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.

В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.

Глава седьмая
БУРАН

1

Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковёр цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и ещё какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-жёлтым. Одуванчики качались под тёплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.

По одну сторону тени стоял Яр. По другую Алька. Друг на друга они не смотрели. Яр поправлял под курткой ремень блика. Алька расковыривал дырку на своей трикотажной фуфайке. Потом он быстро глянул из-под ресниц и жалобно попросил:

– Яр… ну, прости, а?

Яр сопел, дёргая пряжку – её заело.

– Ну, Яр…

– Ага, теперь "прости", – пропыхтел Яр. – Надо было думать…

– Я больше не буду, – по-настоящему виновато сказал Алька. Почти по-настоящему.

– Ага, "не буду"… За твои слова знаешь что? Драть надо как следует…

Алька опять стрельнул глазами из-под пшеничных ресниц, совсем понурился и вздохнул:

– Ну… ладно. А потом простишь?

– Видно будет. Иди сюда, – деревянным голосом сказал Яр.

Алька, загребая башмаками одуванчики, побрел через тень голубятни. Остановился перед Яром. Полная покорность и раскаяние.

Яр хмыкнул, взял в пятерню отросшие Алькины волосы, качнул туда-сюда покаянную голову, подхватил Альку, взметнул над собой.

– Вот заброшу балбеса на голубятню…

Алька радостно заверещал, задрыгал ногами, роняя, как всегда, башмаки. Сказал с высоты:

– Не-а! Не забросишь.

– Это почему?

– Потому что ты уже не злишься.

– Злюсь! – рявкнул Яр.

– Не!..

– Откуда ты это взял?

– Ну… потому что ты же понимаешь… что сам виноват… – И Алька испуганно заморгал.

Яр опустил его в одуванчики.

– Ах, значит, я виноват?

– То есть я… Но ты тоже… немножко.

– Тьфу на тебя… Тоже мне психоаналитик, – проворчал Яр.

Алька смотрел преданно, весело и бесстрашно. Яр ничего не мог ему возразить. Потому что он и в самом деле был виноват. По крайней мере, с точки зрения Альки. Недаром Алька так заорал. Тогда, в крейсере…

Ой-ёй-ёй! Яр никогда не думал, что весёлый и ласковый Алька может так яростно и беспощадно орать.

Когда прошла первая радость, когда Яр выпустил Алькины плечи и с усмешкой оглянулся на обалдевших членов экипажа, Алька сказал коротко:

– Почему ты сбежал? Пойдём.

Яр понял, что надо решать. Немедленно и навсегда. И… начал глупо и жалобно говорить, что он там, наверно, лишний и лучше будет, если…

Вот тут Алька и взорвался.

– Ты что! – закричал он, исходя яростью и слезами. – Сперва наобещал, а теперь… Какое ты имеешь право?! Врал, что никогда не уйдёшь, а сам!.. Пошли сейчас же!!

– Но, Алька…

– Не пойдёшь?! – бешено крикнул Алька. – Тогда… Тогда ты самый паршивый дезертир, вот кто!!

Стало тихо. Лишь в Альке клокотало гневное, смешанное со слезами дыхание. И в этой тишине случилось неожиданное. Капитан Сайский начал ржать. Интеллигентный, безукоризненный Сайский уронил золочёное пенсне, бухнулся в кресло и стал не смеяться, а непотребно ржать: как загулявший рыбак в баре у Чёрного Якова, услышавший какой-нибудь пудовый анекдот.

Сквозь сумятицу мыслей, сквозь обиду, растерянность и досаду на себя, сквозь щемящую нежность к негодующему Альке и радость оттого, что он пришёл, сквозь злость на идиота Сайского до Яра смутно дошёл комизм положения.

Сайский, всхлипывая, сказал:

– Клянусь субпространством, такого не было в космосе за всю историю полётов… Ярослав Игоревич, вдумайтесь: вы в любом случае оказываетесь дезертиром. Так что уж идите с мальчиком. На Земле вас, по крайней мере, хоть как-то оправдают.

"Бред какой-то, честное слово", – беспомощно подумал Яр. Но отозвался сухо:

– Позволено мне будет взять кое-что из личного имущества?

"Боже мой, что это я говорю? И что опять делается?"

– Почему же нет? – отозвался Сайский. – Даже и не из личного… Возьмите блик. Судя по всему, он не будет для вас лишним.

– Но… – Яр иронически взглянул на капитана. – Не выглядит ли это как "вооружённое вторжение на планету с неизвестной цивилизацией"?

– Откуда я знаю? – серьёзно сказал Сайский. – Здесь явно непредусмотренная ситуация. Будем решать на свой страх и риск… Только давайте, Ярослав Игоревич, составим подробную запись в вахтенном журнале. Своего рода акт о вашем уходе. – Сайский оставался Сайским.

– И ещё вот что… – добавил он. – Пусть Кротов сделает фотоснимок всех нас вместе с… нашим гостем. Это лучше, чем четырёхкопеечная монета. Я говорю о доказательстве случившегося, на тот случай, если…

– На тот случай, если я не вернусь, – усмехнулся Яр. Он был уверен, что не вернётся.

И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:

– Ушёл – и крышка. А как мы без тебя, подумал?

– Неужели ты, балда, решил, что я ушёл нарочно? – огрызнулся Яр.

– А откуда мы знали?.. Чита даже читать перестал, ходит, как варёная макарона. Данка ревёт целыми днями…

– Как… целыми днями? Сколько же времени прошло?

– Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.

Яр присвистнул. "Побеседовали в кают-компании… Хотя, конечно, так и должно быть…"

– То-то, я смотрю, ты подрос…

Алька в самом деле стал повыше. Старенький трикотажный костюм сделался короток: штаны до щиколоток, из-под фуфайки смешно выглядывает голый живот – загорелый и расцарапанный, видно, Алька лазил на дерево.

Яр посмотрел на ствол высохшего тополя. Его могучие сучья были опилены на одном уровне. На них-то, как на растопыренных пальцах, и стояла теперь голубятня.

– Как она здесь оказалась? – спросил Яр.

– Это другая. Та сгорела. Мы набрали досок и построили новую, почти такую же… Здесь лучше, спокойнее. Людей меньше.

Яр присел на чемоданчик. Поставил Альку перед собой. Посмотрел снизу вверх в его потемневшие распахнутые глаза – неспокойные и требовательные.

– Алька… А как ты сумел до меня добраться?

Он смущённо и чуточку гордо улыбнулся:

– Я старался… Я очень хотел… И ребята просили…

– Раньше это мог только Игнатик…

Алька серьёзно сказал:

– Я теперь многое умею то, что раньше Игнатик… Только свечку зажечь не могу.

– Ну, Игнатик тоже не мог, если не было пятерых.

Алька досадливо мотнул головой.

– Не в этом дело… Я н и к о г д а не смогу. И никто не сможет. Это один Игнатик мог, это его… Яр, смотри, Данка идёт и Чита!

Они подошли спокойно, будто заранее договорились о встрече. Данка вертела в пальцах ветку цветущей сирени. Чита был без книги. С мячиком в руках.

– Ага, появился, – сказал Чита радостно и всё же с тенью упрёка.

– Здравствуй, Яр, – улыбнулась Данка.

– Вы подросли, – сказал Яр.

– За лето всегда подрастают, – согласилась Данка.

– А я не успел даже выспаться, – виновато проговорил Яр. – У нас всего два часа прошло.

Данка не удивилась.

– Здесь уже осень, – сказала она. – В этом году такая замечательная осень. Обычно в это время уже снег идёт, а сейчас будто вторая весна. Одуванчики… И сирень снова зацвела… Смотрите, ребята, сколько в ней цветков с пятью лепестками. Прямо сплошь…

– У нас это считалось, что к счастью, – вспомнил Яр.

– А у нас говорят, что к беде, – сердито усмехнулся Чита.

– Но это неправда, – вмешался Алька.

– Конечно, неправда, – мягко сказала Данка. – На самом деле хорошо, если пять… Будто Игнатик знак подаёт…

Тоска по Игнатику опять резанула Яра. Он отвернулся, чтобы скрыть от ребят лицо. У них-то минуло три месяца, а для него и двух суток не прошло с той ночи на кладбище…

Но и ребята запечалились. И чтобы встряхнуть их и встряхнуться самому. Яр громко спросил:

– Ну, похитители скадерменов, что будем делать дальше?

– Как что? Жить, – сказала Данка.

– Просто жить?

– Не просто, – тихо и удивительно жёстко сказал Чита. – Будем учиться. Будем спокойно и подробно всё узнавать про этих гадов. Кто они и зачем они. И какое против них есть оружие.

"Вы же дети", – чуть не возразил Яр. И не возразил, потому что не было смысла – они решили.

– Наверно, это придётся делать долго, – сказал Яр.

– Ничего. Зато потом… – сказал Алька и незнакомо сузил глаза.

"А как быть с пятым? Нужен нам кто-нибудь?" – чуть не спросил Яр. И не решился. Он спросил о другом:

– А всё-таки… что делать мне? Ни крыши, ни работы… Я здесь никто.

– Крыша есть, – отозвался Чита, – а работы в городе сколько хочешь. Например, можешь стать учителем. Хочешь?

– Каким же учителем? Я не знаю ни истории здешней, ни географии…

– Можешь быть учителем физкультуры, – предложил Алька. – У тебя вон какие мускулы.

Яр вздохнул.

– Мускулы… А меня возьмут?

Данка серьёзно сказала:

– Сразу. Сейчас в школах так не хватает мужчин…

– Я смотрю, вы всё обдумали.

– Ага, – сказал Алька.

Неожиданно потемнело. Солнце укрылось в сером облачке с косматыми краями. Следом за этим облачком тянулись ещё, а ближе к горизонту вырастала хмурая туча. Сразу стало зябко.

– Снежные тучки-то, – озабоченно проговорила Данка. – Пошли, а?

Яр подхватил чемоданчик.

Над пустырём прошёлся резкий ветер и принёс издалека, от тучи, первые снежинки. Алька съёжился и взял себя за плечи. Он один был одет по-летнему, остальные в куртках.

– Давайте к автобусу, – скомандовал Чита.

Они торопливо зашагали через пустырь. Цветы оставались яркими, солнечными, хотя стало совсем пасмурно и снег летел всё гуще.

Ветер принёс льдистый холодок. Алька запрыгал, как козлёнок.

– Вадид, возьми чемодан, – сказал Яр. Подхватил Альку на руки, прикрыл его широкой полой куртки. ускорил шаги.

– Ну чего, я сам… – для порядка буркнул Алька.

– Не дёргайся… Давайте, ребята, скорее… Вадик!

Но Чита стоял в непонятной позе: замер, согнувшись и подняв к самым глазам чемоданчик Яра.

– Смотрите…

Яр и Данка встревоженно подошли.

– Снежинки, – сказал Чита. – Как цветки на сирени…

У снежинок был чёткий узорчатый рисунок. Сказочные шестиконечные звёздочки, как на новогодних открытках. Но… не только шестиконечные. Яр увидел, как на чёрную искусственную кожу села звёздочка с пятью концами. Потом ещё, ещё…

– Видите! – с непонятным торжеством сказал Чита. Что-то пошептал над снежинками, сдул их, махнул чемоданом и торопливо зашагал впереди всех. Потом весело обернулся.

– Данка, ты держи Яра перед автобусом! Чтобы он опять не пропал…

2

Шмели пронеслись над городом полосами. Они обуглили землю, деревья и здания. Деревянные дома стояли обгорелые, а каменные были словно изъедены кислотой или миллионами червей. Их стены превратились в сизый ноздреватый шлак. Но многие кварталы оказались не задеты нашествием, жизнь в них шла самая обычная.

От старой голубятни остались только обугленные столбы. Забор вокруг большого двора тоже сгорел. Кирпичное здание переплётных мастерских чернело пустыми окнами. Но двухэтажный деревянный дом уцелел. И, как в июне, двор пестрел одуванчиками. Только сейчас на них сыпался снег.

Данка жила на первом этаже. В маленькой двухкомнатной квартире, похожей на ту, в которой жил когда-то Валерка Дымов. Яр даже увидел на стене коврик с оленями – такой же, какой висел над кроватью Валеркиной мамы…

Яр бухнул Альку на кровать, накрыл курткой и сказал Данке:

– Грей чай. Надо оттаивать этого обормота.

– Вадик, поставь чайник, – распорядилась Данка. И когда Чита ушёл, она сказала Яру: – Вот в этой комнате ты будешь жить.

– Я? В этой?

– Да… Раньше это мамина комната была. Теперь будет твоя… Ой, а если тебе не нравится, можешь в той…

– Мне нравится, – неловко проговорил Яр. – Но… это ничего, что я… у тебя?..

– Конечно, ничего! Ой, Яр, да мне всё равно кого-нибудь подселили бы. Сколько домов сгорело, а я одна в двух комнатах.

Яр вздохнул и сказал прямо:

– Данка, я не об этом. Ты вон какая… уже почти взрослая. Скажут: поселился у девушки, в женихи метит старый хрыч.

Данка улыбнулась, поправила платьице, чуть порозовела. Но ответила спокойно:

– Никто не скажет. Я уже всем объяснила, что ко мне дядя приезжает, мамин брат.

– Ну и ладно, – решительно сказал Яр. – Тем более что деваться мне всё равно больше некуда.

Он повесил на спинку стула блик. Стул скрипнул, тяжёлый аппарат закачался у пола на длинном ремне. Вошёл Чита. Сразу спросил:

– Это что? Электродрель?

– Сам ты дрель, – сказал с кровати закутанный Алька. Он был немного в курсе. – Не трогай эту штуку. С ходу разнесёшь полгорода в пыль…

Очки у Читы блеснули.

– Правда?

– Неправда, – сказал Яр. – Полгорода не разнесёшь. У этой штуки направленный удар. Старая система: боевой линейный излучатель Кузнецова.

Чита заложил руки за спину и присел перед бликом на корточки.

Яр достал из кармана помятую фотографию, поставил на стол. Прислонил к вазочке с веткой сирени. Чита поднялся. Все смотрели на снимок. Алька сказал:

– Тётка Игнатика куда-то уехала из города, навсегда. Если бы он… был… он бы, наверно, остался жить с нами. Вот здесь…

Они помолчали. Чита сходил на кухню и вернулся с чайником. Данка достала чашки.

– Садитесь…

Они долго сидели и разговаривали. Сначала у стола, потом на кровати, где опять устроили закутанного в куртку Альку (он всё ещё зябко вздрагивал). Сначала рассказывал Яр – про всё, что с ним было после обвала. Потом ребята – как жили без Яра. Потом опять Яр. Потому что Чита попросил:

– Расскажи ещё раз про этого… который Т о т.

Когда Яр снова, с подробностями, поведал о встрече на вокзале (про кладбище повторять не стал), Чита сказал хмуро и пренебрежительно:

– Глиняные болваны.

– Не болваны, – вздохнул Яр. – И далеко не глиняные.

– Всё равно глиняные болваны, – упрямо повторил Чита. – У них логика глиняная… И хотят, идиоты, чтобы получилась мыслящая галактика с глиняными мозгами.

– Откуда они всё-таки взялись?.. – вздохнула Данка.

– А я знаю, – сказал Алька. – То есть… Ну, мне так представилось… Вот стоит город, живут в нём люди, всё нормально, и вдруг взрыв! Тот большой взрыв, бомба, которая расколола планету…

– Знаешь, Алька, если планета раскололась, то гораздо раньше этого взрыва, – перебил Яр. – Ещё в очень давние времена…

– Ну, может быть. Я не про то… Вот взрыв! И люди все погибли, а вот эти… они были просто манекены в магазинах… они ожили от атомных лучей. И решили, что теперь наступила их пора хозяйничать. Наверно, подумали: раз люди такие бестолковые, что сами себя сжигают…

– Как же эти манекены сделались такие сильные и ничего не боятся? – возразила Данка.

– Они боятся, – сказал Чита. – Цифры пять почему-то боятся. Яра боятся, Игнатика… боялись… И ещё многого, только мы не знаем.

– Боятся заходить в Город, – вспомнил Яр.

– Говорят, после большой войны была ещё одна: между левым и правым берегом, – сказала Данка. – Вот с той поры люди и не любят переходить реку, хотя давно никаких войн…

– А при чём здесь Город? – не понял Яр.

– Город тогда очень долго сопротивлялся осаде. Все люди в нём погибли, но взять его чужие солдаты так и не смогли. Не знаю почему… Но опустел он не тогда, а позже.

– Не совсем опустел, – сказал Яр. – Всё-таки он живой.

– А не уйти ли нам всем туда? – спросила Данка вполне серьёзно.

– А мама? – сказал Алька. Покраснел и испуганно посмотрел на Данку. Она слабо улыбнулась.

– Про Город есть сказка, – заговорил Чита. – Будто в него ушли барабанщики. Мальчишки вроде нас. Когда лицей горел и повстанцы отступали, барабанщики остались их прикрывать…

– Кто же оставил их, самых маленьких? – спросил Яр.

– А кого они спрашивали?.. Они стояли шеренгой и барабанили все марши, которые знали. И враг этих маршей боялся и не мог подойти…

– Какой враг?

– Не знаю… Но он боялся. А когда марши у ребят кончились, налетел сильный ветер, просто ураган, и всё окутал пылью. И барабанщики исчезли в этом вихре. Говорят, они сами превратились в ветерки и живут теперь в Городе… Яр, ты их не встречал?

– Встречал, пожалуй, – сказал Яр.

Алька вздохнул, закутался в куртку по уши и тихо проговорил:

– А может, Игнатик тоже стал ветерком? Улетел от т е х и стал…

– Ну и что хорошего? – печально спросила Данка.

А Чита сказал:

– Ветерки, они хорошие. Только что они могут?

– Многое могут, – как бы заступаясь за Игнатика, сказал Яр. – Корабли гонять, пожар раздуть. А если вместе, они – ураган.

– Раздуть пожар могут, – тихо проговорил Чита. – А маленькую свечку зажечь не смогут. Это может только живой Игнатик… Яр, ты уверен, что Тик умер?

Яр вздохнул. Он знал, что ребята не верят. Точнее, не совсем верят. Но надо было отвечать честно.

Яр сказал:

– Я был на его могиле.

И снова тоской сдавило сердце: "Игнатик Яр…" За окнами темнело и шелестел ветер. Снег не кончался.

Данка поднялась и сказала, что надо думать об ужине. Как народ отнесётся к макаронам с консервами?

Народ отнесся положительно.

– Вот и отлично. Потому что всё равно больше ничего нет. Даже хлеба… Вадик, ты сходишь в булочную?

– Мы сходим с Яром, – сказал Чита.

– И я! – подскочил Алька.

– А ты разденешься и залезешь под одеяло. И никуда не сунешься до завтра. Смотри, всё ещё трясёшься…

– А мама что скажет?

– Я зайду, предупрежу её, – пообещал Чита.

– Сговорились… – пробурчал Алька. Но послушно отдал Яру куртку.

Чита сказал Данке:

– В ближней булочной хлеба наверняка нет. Мы пойдём на Тополиный спуск, но там, конечно, очередь. Не волнуйтесь, если мы задержимся.

– Лучше идите на Южную. Это дальше, зато там народу меньше.

– Пожалуй, – согласился Чита и глазами показал Яру на блик.

Яр понял. Приладил тяжёлый излучатель под курткой.

– Зачем это? – забеспокоилась Данка.

– На всякий случай, – беспечно разъяснил Чита. – И для того, чтобы здесь к этой штуке никто не лез и ничего не нажимал.

– Я что, ненормальный? – обиделся Алька.