Текст книги "Лужайки, где пляшут скворечники"

7.

Они сидели на бетонном ограждении квадратного бассейна с тремя каменными дельфинами посредине. Фонтан не работал. Он и раньше не работал – в те дни, когда Артем и Нитка назначали здесь друг другу свидания. Впрочем, это было чаще всего зимой, а тогда какие фонтаны! Дельфины сидели, нахохлившись, в снежных шапках. А сейчас на сухом дне – лепестки отцветающих яблонь и пивные пробки.

Нитка, в пестро-синем сарафанчике, с синей лентой на черных волосах, прижалась к нему голым поцарапанным плечом (совсем, как прежняя Нитка, еще там в, «Приозерном»). Глядя перед собой, сказала требовательно:

– Давай без охов и ахов. По порядку, каждый про себя, что с нами было. Сперва ты.

– Нет, сперва ты…

– Нет, ты…

Он рассказал. Про то, предармейское лето – подробно. Про армию – коротко.

– А теперь вот опять… нищий студент. А ты? Небось, замужем?

– Дурень…

– Ты же так пропала тогда. Нежданно-негаданно…

Плечо у нее дернулось, затвердело.

– Тем… не было выхода. Я была такая… вся не в себе… Кея схватила – и на вокзал. В Ново-Картинск, к бабушке. Куда деваться-то…

– А что случилось?

– Ну… он же совсем с ума сошел. Сперва не сильно приставал, будто играючи, а в ту ночь полез по-настоящему…

– Кто?

– Ну, кто… Отец.

– Как полез?

– Тем… ну, ты совсем дитя, да?

– Гад какой… – выдохнул Артем.

– Ну да… Тем, я тебе писала потом. Два письма. Ты, значит, не получил… А после уж не до писем стало, когда случился этот ужас…

«В этом ужасе ты и нужна была мне», – хотел сказать Артем, вспомнив безысходность похоронных дней. Только вдруг, как у мальчишки, намокли глаза.

– А теперь ты… значит, опять здесь?

– Отец завербовался куда-то на Север. Он развелся с той… ну, которая тогда была у него. И она отсудила у него квартиру.

– А где же ты теперь?

– В общежитии, на фабрике. У нас комната на двоих.

– С Кеем?

Нитка отодвинулась.

– Господи… Тем…

– Что? – сразу ахнуло в нем темное эхо беды.

– Ты же… ну да. Откуда ты мог про тот ужас знать…

– Нитка, что?!

Она заплакала сразу, взахлеб, с крупной дрожью. Прижалась опять.

– Нету Кея…

Вот так…

 
Здравствуй, месяц и луна,
Здравствуй, странная страна…
 
 
Там избушки бабов Яг
С топом пляшут краковяк…
 

Наверно, не случайно сегодня вспомнились эти стихи. Там, на Пустырях.

Кей… Задумчивый малыш в полинялой матроске. Потом – независимый пацан с нестриженными пепельными волосами. Щуплый, невысокий – даже и не скажешь, что двенадцатый год… Последний раз Артем видел его позапрошлой весной, теплым майским днем. Случайно встретились на улице. Тем спешил в институт, Кей топал навстречу – в тесной выгоревшей футболке с цифрой «7» на груди, в стареньких пыльных джинсах.

– Тем, привет! Ты куда?

– Сдавать английский, будь он проклят…

– Ни пуха, ни пера!

– К черту! Скажи Нитке. что я скоро забегу к вам.

– Ага! – И зашагал вдоль усыпанного желтыми одуванчиками газона – легонький, беззаботный, и проскакивала в походке чуть заметная привычная хромота…

Оказалось, что в Ново-Картинске житье – тоже не радость. Никто не ждал там Нитку, да еще с братом! Бабка сама обитала в старом двухэтажном бараке, которому было уже полсотни лет, в тесной комнате. Конечно, приняла внуков, но, прямо скажем, без восторга. Нитка поняла, что везде надо пробиваться самостоятельно.

Хорошо, что нашлась в этом городе старая мамина знакомая, тетя Роза. Обещала устроить Нитку на местный швейный комбинат, где, вроде бы, всегда вовремя давали зарплату. Сказала. что поможет снять недорогую комнатку на окраине. На свои деньги купила какую-то льготную путевку для Кея – чтобы тот четыре недели прожил в летнем лагере и не путался у сестры под ногами, пока она будет хлопотать о жилье и работе.

Кей не хотел в лагерь. Ужасно не хотел! Потому что знал: будет скучать без Нитки. Он еще никогда не расставался с сестрой надолго.

– Тем, он даже заплакал, когда надо было садиться в автобус, – всхлипнула Нитка. – Будто чувствовал…

Автобус был маленький, на двадцать человек. Почти никто не уцелел, когда под ним взорвался могучий заряд тротила. Это случилось уже в конце рейса, недалеко от лагеря «Три богатыря». Говорили, что мафия свела счеты с каким-то бизнесменом, чьи дети ехали в этот лагерь… Чушь какая! Дети бизнесменов не ездят в такие места отдыха. Они ездят в Анталию и на Канары…

– Ты разве ничего не слышал про это?

– Слышал, конечно… Только разве я мог подумать, что там – Кей?

Он и правда слышал про взрыв автобуса, в котором погибли школьники. И, конечно, ужаснулся. Но ужаснулся привычно, на короткое время, потому что каждый день где-то кто-то взрывался, падали вертолеты и самолеты, летели с путей поезда, горели поселки, а на южных границах шла стрельба, от которой тоже гибли вместе со взрослыми ребятишки. Артем заслонился от событий взбесившегося мира своими заботами, потому что все равно ничем никому помочь он не мог. Так он говорил себе… И уж не потому ли вскоре с ним случилось… то, что случилось?

Так подумал он теперь. И через минуту спросил:

– Нитка, а где его похоронили?

– В Ново-Картинске… В общей могиле… Тем, многих ведь… было и не узнать. Да не то, что не узнать, а… Я Кея нашла только по браслету на левой руке. По плетеной «феньке» из черных и оранжевых проводков, я сама ему сплела незадолго до того… Тем, я тогда при этом при всем… при опознании… как-то окаменела. А потом уже, после похорон… меня почти месяц не могли привести в себя. Все чудились эти цинковые столы и… то, что на них. Тем, ты не представляешь…

Он сказал осторожно:

– Я представляю. Я видел…

– Что?.. А, да, конечно… – И Нитка взяла его холодными пальцами за локоть.

Все с той же осторожностью Артем спросил:

– Значит, сейчас ты совсем одна?

– Значит… – шепнула она. От волос ее пахло чем-то хорошим, знакомым.

– И я… Нитка…

– Что, Тем?

– Ты одна и я один. Мы… будто давно шли друг к другу. Может, судьба?

Он был уверен сейчас, что все говорит и делает абсолютно правильно. Потому что и правда – судьба. А что же еще? Тем более, что была в душе и щемящая жалость, и ласковость и резкая нежность от касания этого тонкого поцарапанного плеча.

Артем решительно прижал ее к себе.

– Нитка…

Она – умница. Не стала бормотать: «Я не знаю… Как же так сразу… Давай подумаем…» Прошептала только:

– Тем, а жить-то где?

– Я найду, где. Я знаю. Может, это даже лучше, чем… Ну, ты мне поверь. Идем!

– Ой, Тем! Я не могу! Мне сейчас опять на работу. Во вторую смену.

– Какая вторая смена в наши дни! Когда фабрики неделями стоят без работы!

– А у нас особый заказ, срочный, я же говорила! Мы шьем костюмы для концертных бригад, которые будут выступать на летнем городском празднике. На него приедут иностранцы…

– Опять пир во время чумы!

– Зато обещали заплатить сразу же! А если не приду, уволят…

Артем проводил Нитку до фабричной проходной. Поцеловал решительно, на глазах у всех. Сказал, что завтра в восемь утра придет за ней в общежитие.

– А сейчас я пошел выбирать замок для принцессы.

– Тем… мы там повесим фотографию Кея, ладно? У меня есть большая. Пусть он будет с нами…

– Да, – сказал Артем.

Вот уж не думал он, что так скоро придется вспомнить о предложении старика в панамке. Милейшего Александра Георгиевича. О свободном домике на Пустырях. Но пришлось. И хорошо! Все к лучшему… Только вот куда денешься от этой печали:

 
Елки-палки, лес густой.
Путь по лесу непростой…
Но за лесом тем, я знаю,
Сто волшебнистых лужаек…
 

Эта печаль будет с ними всегда, с Артемом и Ниткой. Так же, как печаль о маме, о прежних годах. О всем хорошем, что было…

Прежней дорогой Артем вернулся на Пустыри. Был восьмой час, но солнце светило еще вовсю – начало июня. Только тени стали длиннее. И круглая луна стала ярче, отчетливей. А месяц спрятался за крышами пустых цехов.

Среди эстакад и кирпичных будок, под изгибами ржавых трубопроводов, между упавших башенных кранов и опрокинутых вагонеток мирно, нетревожно звенела предвечерняя тишина.

Потом в тишину вплелись ребячьи голоса.

Несколько пацанов – уже не в индейских костюмах, а в обычных штанах и майках – кого-то выслеживали в чащах иван-чая и белоцвета. «Может, гоняют местных зайцев вроде Евсейки», – мелькнуло у Артема.

Ребячьи головы мелькали среди высоких стеблей, листьев и лиловых цветов-свечек. Один из мальчишек звонко скомандовал:

– Вы бегите к ручью, а я покараулю здесь! – и спиной вперед выбрался из зарослей на лужайку с желтым мелкоцветьем. Остановился, не оглянувшись на Артема.

И Артем остановился. Не вздрогнул. Просто подумал с печалью: «Это называется «отражение памяти». В самом деле, бывает так: о ком-то сильно думаешь и вдруг будто встречаешь его. А потом видишь – просто похожий.

Очень похожий. Знакомые пепельные волосы, знакомо растопыренные локти и узкие плечи… Господи, даже футболка та самая, с цифрой «7» на спине. Вдруг он обернется, и…

Артем скомкал в душе нелепую надежду. Сердито сказал себе: «Идиот. Прошло два года».

Если бы даже чудо (вернее, какое-то «сверхчудо»!), то все равно – он был бы уже не такой. Он превратился бы теперь в тощего длинного «тинейджера».

«Уходи», – с тоской попросил его Артем. Мысленно, конечно. Мальчишка попятился, приближаясь к Артему, но не оглядываясь. Остановился. Повел плечами. Постоял и пошел снова в заросли. Он чуть заметно припадал на левую ногу. Артем не выдержал. Не мальчишке, а себе сдавленно сказал:

– Кей…

Тот оглянулся. Обрадовался. И удивился, но не очень:

– Ой, Тем! Как ты сюда попал?

III. Странная страна Сомбро

1.

Нитка отмывала Кея в глубоком жестяном корыте, которое одолжили соседи. Их, соседей-то, здесь, на Пустырях, оказалось не так уж мало. Нитка с усердием, с частым дыханием мылила густоволосую голову, драила тощую, с острыми кочками позвонков спину. Пузырчатая летучая пена светилась в затененной комнате, как снегопад. Кей повизгивал.

– Ты меня протрешь навылет!

– А как я иначе отскребу двухлетнюю грязь?

– Всего трехнедельную!

– Ты опять? Поговори у меня!

– Ай! Пена в рот…

– Вот и не открывай!

– А будешь спорить – получишь «о-пле-уху», – хмыкнул Артем. Вспомнил первый день знакомства в «Приозерном»

– Вот именно! – И Нитка вылила на брата полведра чистой воды. – Ну-ка, вставай!

Кей опасливо глянул на завешенное окно – нет ли щели между косяком и шторой? Сестры и Артема он, как и раньше, не стеснялся, но знал: рядом с домом крутится любопытная Лёлька, его шестилетняя подружка. Вообще-то он и Лельки не очень стеснялся, но все же не хотел предстать перед ней в таком вот недостойном обличии. Это могло повредить его авторитету, а он привык держать малявку в строгости. Дружба дружбой, а все же он в два раза старше.

Щели не было. Всю ширину окна плотно закрывала пестрая ситцевая скатерть Александра Георгиевича – его подарок к новоселью. Желтые и красные зигзаги светились от сквозных лучей. Когда Кей встал, по его скользкой спине и ногам потекли размытые цветные отсветы. А самое незагорелое место засветилось не хуже оседающей пены. Нитка вылила на него оставшиеся полведра. Суровым вафельным полотенцем (тоже от старика; а где еще взять-то?) принялась вытирать взъерошенную голову и плечи.

– Господи, костлявый-то какой! Оно и понятно: два года впроголодь!

– Три недели… Ай! – послышался мокрый шлепок.

– Видишь! Я предупреждал, – напомнил Артем.

– Подумаешь. Это не оплеуха. А оплежопа, – строптиво уточнил Кей. И заработал еще одну.

– Беспризорник! Нахватался всяких словечек! – Нитка выставила брата из корыта. Потом набросила на него клетчатую рубашку Артема. Больше надеть было нечего: выстиранная одежда Кея болталась снаружи на веревке.

– Теперь сиди и не пикай, пока не просохнешь.

Кей уселся на корточках в углу, натянул на

колени клетчатый подол. Тряхнул головой. Потемневшие от влаги волосы торчали частыми рожками. Кей подергал их двумя руками.

– Смотри! После того, как ты сгоняла меня в парикмахерскую перед Пасхой, я ни разу не стригся. А за два года они отросли бы до пупа!

– Кого-то сейчас выдерут всерьез, – пообещала Нитка.

– Значит, «кто-то» пострадает за правду, – не сдался Кей. Он был уверен, что прожил на пустырях всего три недели.

…Когда автобус выехал из Ново-Картинска и повез ребят в лагерь «Три богатыря», Кей затосковал еще сильнее. Высунул голову в окошко, чтобы встречный воздух сдувал слезинки и сушил щеки. Сидевший рядом пацан, ровесник Кея, оказался не насмешливым и понимающим:

– Неохота в лагерь, да?

Кей кивнул головой в окошке.

– Мне тоже, – вздохнул мальчишка.

Кей проглотил слезы и стал разговаривать с соседом. Минут через двадцать они сделались как приятели – общая печаль сближает людей. Даже обменялись феньками. Мальчик Валька дал Кею синюю с белым и коричневым, а тот ему свою – черно-оранжевую (правда. царапнула совесть: Ниткин подарок; но чего не сделаешь ради новой дружбы).

Однако тоска все же победила дружбу. Дорога пролегала через город, где еще недавно жили Кей и Нитка, по знакомым, просто родным улицам. И от грустной памяти душа Кея сжалась опять. Как он будет в лагере один, среди незнакомых людей? Такого еще не бывало!

Конечно, Валька хороший человек, но все-таки не свой. Тоже почти незнакомый.

– Валька, ты не обижайся… я сбегу. Вот как остановимся опять, я тут же… А потом обратно, домой…

– Влетит. И снова в лагерь…

– Я не сразу домой. Я побуду здесь несколько дней, у меня тут куча знакомых… Ты только не выдай меня.

Жаль было Вальке расставаться с неожиданным другом, но выдавать Кея он, конечно, не стал.

Автобус остановился почти сразу за городом – для известного дела: «Девочки – направо, мальчики – налево»… Кей с разбега ушел в густой орешник и остановился лишь через десять минут, у окраинной автозаправки. Видимо, его не хватились или хватились не сразу. Впрочем, он ничего не знал. И о том, что стало с автобусом, не слыхал.

Кей решил, что к отцу и очередной мачехе не пойдет ни за что на свете. Поживет несколько дней у одноклассника Данилки Котова, а потом как-нибудь вернется в Ново-Картинск. Нитка отругает, конечно, но не станет же отсылать в лагерь после срока.

Данилка был не очень близкий приятель, но человек славный. И мама его тоже. Не прогонят, небось.

Но все получилось не так. Котовых не оказалось дома, соседи сказали, что Данилка с мамой уехал куда-то отдыхать. И что теперь? Побрел Кей один-одинешенек по улицам.

В киоске у Арбузного рынка он купил две плюшки – ели хватило собранной по карманам мелочи. Стал шагать по заросшим окраинным переулкам. Потом сел в лопухи, прислонился к бетонному забору. Подошел откуда-то, встал перед Кееем клочкастый серый пес, ростом с козу. Вопросительно глянул желтыми глазами.

– Тебе, что ли, тоже некуда деться? – спросил Кей. И отдал псу одну плюшку.

Пес деликатно сжевал угощение. Но, видимо, ему было куда деться: он махнул хвостом и пошел прочь.

– Эх ты… – сказал Кей. Впрочем, без упрека, просто так.

Пес оглянулся. Подошел опять, обнюхал у Кея джинсы, вновь двинулся от него, но медленно. Шагов через десять он остановился, вернулся. И все повторилось: медленный уход с оглядкой.

– Ты зовешь меня с собой? – вдруг догадался Кей. Пес часто замахал репьистым хвостом. Кей пошел следом, и захотелось ему заплакать – от непонятной надежды и благодарности. Пес привел мальчишку на заросшие заводские пустыри. Кей, хотя и давно жил в этом городе, раньше здесь не бывал. Его странно успокоила солнечная, полная бабочек тишина. А потом встретились мальчишки. Такие же незлобивые и понимающие, как Валька. Узнали грустную историю Кея и сказали: «Живи пока с нами».

И он стал жить. То у Андрюшки-мастера и его старого дядюшки, то у тети Агнессы, в ее шумном, обтрепанном и многодетном семействе, то у вечно пьяненькой бабы Кати, приходившейся не то бабушкой, не то теткой Лельке – лохматому существу, которое с первого дня стало смотреть на Кея преданными очами.

Сперва-то он думал: поживет здесь дня три-четыре и рванет к сестре в Ново-Картинск. Тем более, что здешние добрые жители обещали собрать денег на билет. Но в том-то и дело, что с ними, с добрыми – и пацанами, и взрослыми – расставаться не хотелось. Да и время, отмеряемое звоном колоколов и рельсов, текло как-то странно: то еле двигалось, то казалось непонятно быстрым, то… чудилось, что длинный день как бы возвращается к собственному утру. Да и некогда было особенно раздумывать. Жизнь сделалась похожей на хороший сон. Было на пустырях столько замечательного, столько загадочного. И столько мест для всяких игр…

Кей решил, что поживет здесь положенные по путевке четыре недели. Пусть Нитка думает, что он в лагере, и спокойно решает свои проблемы. О судьбе автобуса он по-прежнему ничего не знал. А то, что в лагере должны были сразу обнаружить исчезновение Иннокентия Назарова и поднять тарарам, ему как-то в голову не пришло. Наверно, потому, что пустыри навевали безмятежность: никаких страхов, никаких забот…

По прикидке Кея, он пробыл здесь около двадцати дней, когда на вечерней лужайке его окликнул Тем…

– Кей, это ты?! Это в самом деле ты? Живой?!

Он удивился. Даже испугался, будто очнувшись:

– Тем, а что случилось?.. Ой… меня ищут, да?

После короткого и бестолкового разговора Артем понял: Кей не врет про свои три недели. Видно, старик Егорыч был прав: странностей в этом мире хватает:

 
Здравствуй, месяц и луна,
Здравствуй странная страна…
 

Было сейчас не до изумления, не до ужаса перед загадками пространства и времени. Было другое, главное: Кей – вот он! Настоящий, родной, как братишка!..

И две тревоги, две заботы стремительно одолели Артема. Во-первых, ни в коем случае не отпускать от себя Кея: чтобы не исчез вновь, не растворился, не сделался опять просто памятью и болью. Во-вторых: как подготовить Нитку? Ведь такая стремительная радость бьет иногда по нервам и сердцу с той же силой, что беда.

Впрочем, Кей тоже не хотел расставаться с Темом.

Вдвоем они явились к Александру Георгиевичу. Артем в сторонке шепотом коротко рассказал старику про Кея и Нитку. Тот почти не удивился, обрадованно покивал:

– Ну что же, я и говорю – не случайно все это. Значит, судьба…

– Но время… два года там, три недели здесь… Как такое могло быть?

Старик покивал опять:

– Могло. Здесь всякое бывает. Поживешь – привыкнешь.

– Это что же? Выходит, здесь, на Пустырях, за два года ни разу не было зимы?

– Для кого как… Возможно, и в самом деле не было. А зачем она?.. Да и двух лет не было тоже… Видно, кто-то берег мальчонку для нынешнего дня… Ты, Артем, не бери пока в голову. Со временем в ней, в голове, все уложится…

«С каким временем?» – мелькнула беспомощная мысль. Но старик продолжал:

– А теперь, как я вижу, вам самый момент посмотреть тот домик, о котором я говорил…

Кей возликовал, узнав, что отныне они будут жить вместе: он, сестра и Тем.

– Давно бы так! А то с малолетства ходите друг возле друга, как боязливые кошки у чужих сливок…

Артем слегка хлопнул его по пушистому затылку. Кей прошелся колесом по клеверу и ромашкам прямо к дверям будущего жилища.

Домик им понравился. Три комнатки, кухня… Правда, ни ванны, ни всего остального, ну да ладно, зато своя крыша над головой. Надо только выкинуть хлам, да сделать кое-какой ремонт.

– Только не вздумай пристраивать к дому курьи ноги, – предупредил Тем. Кей радостно захихикал.

Решили, что новосельем займутся завтра. А сейчас… Артем подавил отчаянное желание немедленно мчаться на швейную фабрику, разыскать через диспетчера Нитку… Нет, нельзя так. Надо привести в порядок «состояние души», тщательно обдумать будущий разговор с Ниткой.

Но ничего не обдумывалось. Солнце вдруг стремительно съехало за дальние цеха, глаза у Артема начали слипаться. Кей тоже обмяк и почти висел на Теме, вцепившись в его локоть.

Старик забрал их к себе, заставил выпить чаю с медом, уложил на куче какого-то старья, покрытого ветхим одеялом. Укрыл еще одним одеялом. Артем уснул, ощутив напоследок, что Кей крепко держится за его руку.

2.

Утром Кей спал как убитый. («Тьфу ты, какое дурацкое сравнение! Лучше так: без задних ног!»). Ну и ладно, это, наверно, и хорошо.

– Егорыч! – Артем у же так называл старика, а тот говорил ему «ты». – Только ради Бога никуда не отпускайте его от себя, пока мы не придем! А то вдруг опять исчезнет, что тогда? В крайнем случае, заприте!

– Да не бойся ты, Тёмушка, никуда не денется! Здесь с ним ничего не случится… Хлебни чайку-то на дорогу.

Было семь часов. Около часа Артем добирался до фабричного общежития. Только шагнул к неуютному бетонному крыльцу – Нитка навстречу. Смеется, придерживает летучие волосы. На плече – замшевая сумка с белой бахромой, синие капельки-сережки в ушах.

Она с разбега храбро чмокнула Артема в щеку. И сразу насторожилась:

– Темчик, ты чего?

– Чего?

– Не такой какой-то…

– Нет, я «такой». Все в порядке. Даже лучше, чем в порядке. Только…

– Что «только»? – Синие глаза потемнели до черноты. – Говори сразу.

– Сразу… это трудно. Нитка… Понимаешь, сперва получается снова о печальном. Об автобусе… Слушай, а ты точно уверена, что Кей был в нем во время взрыва? – Это он как в холодную воду прыгнул.

– Тем… ну ты прямо совсем наивный мальчик, да?

«Не заплакала бы…»

– Видишь ли, я подумал… Бывает, что мальчишки иногда сбегают по пути в лагерь… если им туда неохота… Ты не говорила с ребятами, которые уцелели?

– Как с ними говорить? Они все были такие… кто в шоке, кто еле жив… Да и зачем? Ведь фенька-то…

– Ребята, бывает, меняются феньками…

Нитка чуть отодвинулась. Будто захолодела.

– Тем, зачем ты это… бередишь? Мне иногда и так снится, что он живой… бежит навстречу…

– Извини… Пойдем… – И они пошли по пыльному асфальту – рядом, но будто каждый сам по себе. – Нитка… ты пойми. Разве я стал бы говорить это… если бы совсем никакой надежды…

– Тем… какой надежды?

– Ну… надежда всегда есть, – сказал он глупо. Шел и смотрел на асфальт, под ноги. Боялся взглянуть на Ниткино лицо.

– Тем, ну, если бы он спасся… потом-то куда девался?

– Видишь ли… я знал там, на войне, такие случаи. Люди после взрывов, ранений, иногда теряют память, их долго никто не может найти. А время для них как бы замирает…

– Сказочник, – вздохнула она уже без обиды, ласково даже. Щекой погладила его плечо. Волосы со знакомым запахом щекотнули ухо. – Ты, кажется, сам начинаешь верить… Зачем?

– Затем… Нитка, разве бы я стал резать по живому? Если бы не знал…

Она обогнала его, встала на пути.

– Тем… Ты… видел его?

– Да… – И снова сказал: – Да! – Потому что по белым Ниткиным щекам побежали крупные капли.

– Тем, он… сильно вырос, да?

– Ничуть. Я же говорю: время замерло для него… Ну, ты только не реви, слышишь! Не смей!..

Все же случилось то, чего он боялся. Увидев Кея, Нитка на минуту потеряла сознание. Кей громко заревел – решил, что сестра умерла. Потом они ревели вдвоем, вцепившись друг в друга, но это было уже не страшно.

К удивлению Артема, Нитка пришла в себя довольно быстро. Уже через час она деловито осматривала «свой» дом и попутно негодовала по поводу «совершенно запущенного вида» своего вновь обретенного братца. Ну и в итоге – корыто, стирка, отмывание и педагогическая беседа.

– Ты, сокровище мое, тут совсем отбился от рук. Придется начинать воспитание заново.

– Не-е! Я и так воспитанный! Я очень ин-тел-ли-гентный! – веселился Кей, кутаясь в рубаху Артема.

– Станешь еще интеллигентнее, когда я возьмусь за тебя вплотную… Тем, надо купить ему приличную одежду. Сходишь в «Детский мир»?

– Конечно!

– Хотя… нет, Тем, не надо.

– Почему?

– Я… боюсь. – Нитка растерянно обмякла. – Вдруг уйдешь и… с тобой что-нибудь…

– Господи, до чего глупая девочка.

– Ага… Но давай лучше вместе.

– Давай! Конечно!

– Ой. Нет… Уйдем, а Кей вдруг… куда-нибудь…

– Да куда этот партизан денется, без штанов-то! Я даже рубашку у него заберу, а он будет сидеть… в этом бурнусе. – Тем дернул с окна пеструю скатерть-занавеску. Сразу стало солнечно и весело.

– Ладно… Нет. Пусть он вместе с нами.

– Но его рубище совсем еще сырое!

Нитка вновь обрела уверенность.

– В рубище идти в город все равно немыслимо. Стопроцентный беспризорник. – Она толкнула наружу оконные створки. – Лелька! Скажи, здесь у кого-нибудь есть швейная машина?

– У нас есть! – раздался полный радостной готовности детский голосок. – Только мне ее сюда не дотащить!

– Мы дотащим! А баба Катя разрешит?

– А ей уже все равно!

Артем пошел с кучерявой и чумазой, одетой тоже в «рубище» Лелькой. Она жила с бабой Катей в однокомнатной, осевшей среди репейников развалюхе со старинной голландской печью. Баба Катя мирно почивала на узкой железной кровати. У кроватной ножки была аккуратно поставлена четвертинка.

Машина оказалась могучим, столетней давности «Зингером». Артем понес ее Нитке с большим сомнением. Желтая сурепка и лебеда шуршали по штанинам. В солнечной, привычной уже тишине прокатились колокольные удары (середина дня уже, что ли?). Поперек тропинки проскочили два зайца – рыжий Евсей и незнакомый, с кошачьим черно-белым окрасом. Несколько мальчишек окликнули издалека:

– Кей сегодня выйдет?

– Кей сегодня занят, – отозвалась Лелька с важностью человека, причастного к серьезным делам.

Вопреки опасениям Артема, Нитка обрадовалась «Зингеру»:

– Это самая надежная модель, не то что нынешняя электроника!

Она взяла с подоконника цветастый бурнус, растянула на руках, глянула поверх него на брата глазом опытного закройщика.

Кей сразу понял. Взвыл:

– Это чтобы я ходил в такой девчоночьей пестрятине?! Не буду!

– Дурень, – сказала Нитка. – Сразу видно, сколько времени ты тут проторчал. Сейчас у мальчиков это самая мода. Считается, чем разноцветнее, тем…

– Прикольнее, – подсказал Артем. А Кею украдкой показал кулак.

Он понимал: в Нитке еще крепко сидят нервные страхи, а привычная работа хотя бы немного успокоит ее.

В замшевой сумке Нитки нашлось все, что нужно (сразу видно: профессионал). Всякие пуговицы, белая и черная катушки, зловещего вида ножницы, рулетка с клеенчатой мерной лентой.

– Все равно я не буду обмеряться, – надулся Кей.

– И не надо. Я тебя и так знаю до последнего сантиметрика. За два года ты не увеличился…

– За три недели!

– Тем более. Иди сюда, будешь вертеть ручку.

Кей подчинился. Вертел. Но смотрел набыченно, в сторону, и, кажется, не видел, как елозит под стрекочущей иглой желто-черно-красная материя, как из ее кусков возникает легонький ребячий костюм. Да, Нитка была мастер! Часа не прошло – и готово! Нитка безжалостно отодрала от сумки белую бахрому, украсила ею боковые швы на коротеньких штанинах и нагрудный карман.

– Хватит губы-то дуть! Это индейский стиль, называется «Миннесота». Я же не зря в цехе детской одежды спину гну… Надевай.

Кей, сопя, бубня и оглядываясь на окно, натянул обновку прямо на голое тело. А что ему оставалось делать?

– Во! – показал палец Артем. Кей стрельнул глазами: «Это ты к ней подлизываешься».

Заглянула в окно Лелька, обомлела от восторга:

– Кей! Ты как салют по цветному телевизору!

Но Кей продолжал дуться. Даже когда выбрались с Пустырей и ждали у Арбузного рынка автобус, он поглядывал вокруг с опаской. Однако в центре города он скоро убедился в Ниткиной правоте насчет разноцветной мальчишечьей моды. Его настроение переключилось на веселую волну. Щелчком! Он заскакал вокруг сестры и Артема. Как выпущенный на волю козленок (правда, с легкой виноватостью в глазах).

Он удивлялся, сколько вокруг незнакомого. Пестрые, похожие на теремки магазинчики и ларьки, бело-синие, длиннющие автобусы новой марки, шумный фонтан в сквере к Театра кукол; узорчатая часовенка с позолоченными луковками, выросшая напротив музея… Потом вдруг опять притих. Потому что увидел электронный календарь на фасаде Центральной почты. Число, месяц и… год. Совсем не тот год, в котором он, Кей, поехал в лагерь «Три богатыря».

Он потерянно оглянулся на Нитку.

– Это… что? Это, значит, правда, да?

– Наконец-то до тебя дошло, – сказала она. Не сердито, а даже ласково.

Кей с минуту шел с опущенной головой. Потом спросил полушепотом:

– Значит, Вальки в самом деле больше нету на свете?

Нитка вздохнула, положила ему на плечо ладонь. Артем тоже, со своей стороны. Кей мягко выскользнул из-под ладоней, остановился. Повернулся на месте. И вдруг, ни на кого не обращая внимания, медленно перекрестился на золоченый крест часовенки, который блестел в конце квартала. Артем и Нитка переглянулись. Кей же, обернувшись к ним, глянул с легким вызовом.

– Ну, пойдем. Нам же в «Детский мир», – осторожно напомнила Нитка.

И пошли.

– Тем… а ты, значит, в самом деле был на войне? – Кей взглянул на него быстро и насупленно.

– Да. Я же говорил…

– А у тебя… тоже погибали товарищи?

– Тоже. Там многие погибают. И товарищи, и враги…

Дернуло же мальчишку спросить про это! День помрачнел, а в толпе будто мелькнули перекошенные плечи и широкий затылок Птички. И на душе сразу тоскливая зябкость… Но тут, сверкнув уличными отражениями, распахнул перед ними стеклянные ворота главный детский универмаг.

Нитка самозабвенно кинулась к прилавкам и полкам. Чтобы «одеть обносившегося беспризорника с ног до головы». Все ей казалось нужным: рубашки и футболки, джинсы и шорты, курточки и свитера.

Кей наконец рассудительно «затормозил» сестрицу:

– Ты кто? Миллионерша? Да и куда мне столько? На лето мне хватит этого, – он дернул на бедре бахрому. – А к осени я из всего, что купишь, вырасту.

«Вырастешь ли?» – кольнула Артема опасливая мысль. Но, к счастью, не сильно – много было вокруг веселой суеты.

Нитка, конечно, купила кое-что для брата, но в пять раз меньше, чем собиралась.

– А еще надо платье, – заявил Кей. – Да не мне, Лельке! А то она совсем в лохмотьях…

Справедливость этого требования никто не оспорил. Нитка выбрала красное с белыми лошадками платьице. Потом сунула свертки в пластиковый пакет, велела нести Кею. Здесь же пришлось приобрести две дешевые но просторные сумки – для других товаров. Покупок-то надо было сделать ого-го сколько!

В спортивном отделе купили три походных надувных матраса – надо же на чем-то спать, пока нет настоящих кроватей. А еще нужны были простыни, посуда. Лампочки, крючки для вешалки и… в общем, все и не вспомнишь.

Вернулись на Пустыри с раздутыми сумками и комплектом разборной садовой мебели (стол и табуретки), который Артем, как индийский кули, тащил на голове.