Текст книги "Лужайки, где пляшут скворечники"

3.

С покупкой мебели можно было и не спешить. Полка ходили по магазинам, кто-то позаботился о новоселах. В самой маленькой комнате стояла раскладушка – видимо, для Кея. В той, что побольше – старомодная широченная кровать с медными шишками на железных спинках и панцирной сеткой – немного ржавой, но вполне целой. Здесь же вздыбился под потолок платяной шкаф – перекошенный, обшарпанный, зато с зеркалом в дверце. А в «главной» комнате поселился раскоряченный дощатый стол в окружении разномастных табуретов.

На столе блестели две эмалированные кастрюли и несколько щербатых тарелок.

Пока Артем, Нитка и Кей оглядывались, появилась Лелька. Пыхтя и выгибаясь назад, она притащила куст герани – он рос в жестяной прямоугольной банке из-под испанских маслин.

– Вот. Баба Катя сказала, что это вам для красоты.

Герань с благодарностью водрузили на подоконник. Лельку одарили платьем. Она обомлела от счастья. Размахивая платьем, как знаменем, помчалась к своей хибарке:

– Баба Катя, смотри!

Потом она явилась опять, в обновке, и принялась помогать. Вместе мыли полы, застилали постели, делали из старых газет временные занавески, передвигали мебель.

– Лелечка, кто же это столько добра нам подарил? – радовалась Нитка.

– Ну, кто-кто! Люди! – Лелька, пользуясь передышкой, крутилась перед зеркалом шкафа.

«Люди Безлюдных пространств», – мелькнуло у Артема. И почему-то стало чуточку грустно. Кей разъяснил:

– Здесь в старых домах можно много всякого добра отыскать. И на свалках…

Нитка сказала, что хорошо бы все-таки обойтись без свалок. Кей встал перед зеркалом позади Лельки.

– Ну, вся извертелась. Красивая, красивая… – Ниткиным гребнем он решительно расчесал Лелькину кудлатую голову. – Вот так еще лучше. Только отмыть бы тебя как следует…

– Как тебя? – простодушно спросила Лелька. Вот пролаза! Все-таки подглядела! Кей с досады снова взлохматил ей голову. Лелька не обиделась. Ее отражение смотрело на Кея бесхитростно и преданно. Потом она обернулась, облапила своего строгого друга поперек груди. Кей смущенно оглянулся на Нитку и Артема: что возьмешь с малявки…

Ужин сварили на камельке. Кей с приятелями сложил его из кирпичей недалеко от крыльца. Кстати, среди приятелей оказался и Ванюшка – тот пацан, которого Артем проводил мимо «хипарей». На будущее мальчишки обещали поискать на свалках электроплиту. «Здесь всякого добра полно»! Конечно, старого, но исправного! Мы и холодильник вам найдем!»

И нашли через несколько дней. Грязно-белый, обшарпанный ящик, который трещал, когда включался, но холод вырабатывал исправно.

В общем, жизнь понемногу налаживалась. Полунищенская, но в то же время уютная. И бумаги на владение участком с домиком Артем получил без волокиты. В Городской управе только пожали плечами:

– Дело ваше. Но имейте ввиду: если потом вздумаете отказаться, новый участок уже не получите.

– Понял…

Но это было потом, через несколько дней. А в тот, в первый вечер все еще напоминало привал туристов. Бестолково и… хорошо.

На вечерний чай позвали старика Егорыча и Лельку. Потом остались одни.

Умотавшийся за день Кей уснул в своей комнате на раскладушке. Так прочно уснул, что Нитка несколько раз пугалась – дышит ли?

На пружинистой ржавой сетке лежали два резиновых застеленных матраса. Артем выключил лампочку. Синий свет летних сумерек осторожно вошел через два окна. Вставленные добрыми соседями стекла были завешены газетами на канцелярских кнопках, но верхние части окошек осталась открытыми. В одно из них смотрел похожий на ярко-желтый банан месяц (а круглой луны не было видно).

– Тем, чего он так…

– Как?

– Ну… будто подглядывает. Я его стесняюсь. Нахальный такой…

– Не бойся. Мы ляжем, и его не станет видно. – Тем переглотнул и сел на кровать – она отозвалась пружинным звоном.

– Тем, тише! Кей проснется!

– Ага, проснется он! Его сейчас землетрясение не разбудит… Нитка… иди сюда.

– Тем… может, пока не надо?

– Смешная девочка…

– Тем… может, ты думаешь, что я… а я еще никогда, честное слово. Подружки смеялись, они еще со школьных лет это… а я… Тем, я боюсь.

«Господи, может признаться ей, как боюсь я?.. Честно сказать, что еще тоже… никогда… Ни до армии, ни там… Стрелять научился, пить водку научился, похабные анекдоты травил не хуже остальных, а это…»

То, что для других было раз плюнуть, в каждой деревне, где перепуганные девчонки боялись пикнуть, он не мог. Не мог через их страх, их горе, в едком запахе сгоревших домов… А сейчас? А что, если госпиталь помог не полностью?

Но… сердце стучало с обмиранием и нетерпеливо. Он мягко, но быстро посадил Нитку рядом, опоясал руками тонкие теплые плечи. Лицом зарылся в густые длинные пряди.

– Нитка, твои волосы пахнут как трава «рысье ухо»…

4.

Утром их разбудил Кей. Заколотил в запертую дверь:

– Ну, сколько можно дрыхнуть!

Нитка перепуганно села в загудевшей кровати.

– Кейчик, подожди, мы сейчас!

Артем весело потянулся под простыней.

– Что? Подъем?

– Тем, отвернись. Я буду одеваться.

– Ой-ей-ей, какие мы церемонные! Будем, как в детстве, на берегу озера? Мы ведь уже большие, девочка.

– Ну… все равно.

Артем послушно отвернулся. По шелесту догадался, что Нитка натянула платье, нащупал на табурете очки и штаны. Вскочил. Дурашливо пропел строчку из давней радиопередачи:

– На зарядку! На зарядку ста-но-вись!

– Вот видишь! Сам, как в детском лагере!

– А вот и нет! Я же не канючу «отвернись»… Да я и там не очень-то боялся!

– Ну да! Все время твердил: «Зажмурься»!

– Потому что… ладно, я признаюсь честно. Думаешь, мне страшно было, что ты увидишь мой незагорелый зад? Пфы!.. Я боялся одного: вдруг ты разглядишь, какой я еще совсем младенец… по всем признакам. Почти ни чем не отличался от тогдашнего Кея…

Эта «скромница» вдруг насмешливо сморщила нос:

– Не воображай пожалуйста, что сейчас ты очень отличаешься.

– Ох уж, ох уж… – сказал Артем с некоторой горделивостью, потому что вечерние страхи его оказались напрасными. И… как жаль, что за окнами был уже солнечный свет и голоса.

Он сцапал Нитку за плечи.

– Пусти, хулиган! Я… пожалуюсь вожатой Валентине!

В этот миг опять забарабанил Кей.

– Ну, скоро вы? Люди работают, а вы как на курорте!

Нитка отодвинула щеколду.

Кей предстал в свете ясного утра. Тощий, коричневый, в новых оранжевых трусиках и блестящих белых кроссовках. Поперек лба – пестрая, скрученная жгутом косынка (из остатков костюма «Миннесота»). Эту моду Кей вчера подсмотрел у городских мальчишек. Живот и колени были в земле.

– Где ты успел извозиться? – Нитка обрела привычно строгий тон.

– Потому что вкалываю на грядах, не то что некоторые. Там люди огород нам копают, а вы…

С крыльца Артем и Нитка увидели «огородников» Десятка полтора самых разных людей. Были тут большие и маленькие, знакомые и незнакомые. Среди них – Егорыч, баба Катя, какая-то тетка в цветастом халате, Лелька, несколько пацанов, среди которых Артем узнал Андрюшку-мастера, Ванюшку и дугих вчерашних строителей камелька.

Все, даже Лелька, усердно работали лопатами. Было вскопано уже не меньше сотки – черный квадрат земли, расчесанный на ровные гряды.

Егорыч учтиво помахал панамкой. Рядом с ним работал длинный парень в порванной спартаковской футболке. Он воткнул с размаха лопату и пошел к «хозяевам», шагая через гряды журавлиными ногами. Светски поклонился Нитке. Подмигнул Кею, вытер ладони о замурзанные джинсы и протянул руку Артему:

– Володя. Свободный художник…

Он был на голову выше Артема и очень худой. Худобу лица несколько смягчала русая шкиперская бородка – она подковой охватывала подбородок и щеки. Светлые глаза глядели с дружелюбием, которое бывает у добрых соседей. Это дружелюбие как бы еще увеличивали толстенные круглые линзы.

«Ну и очки, не то что мои, – отметил Артем автоматически. – С такими едва ли он пахал срочную службу…»

Но рука «свободного художника» оказалась твердой. По-дружески крепкой.

– Вот, решили вскопать вам огородик. Своя картошка в здешней жизни не помешает.

– Даже неловко, – сказал Артем. – Столько народу ради нас хлопочет.

– Да какие хлопоты! Для нас это вроде легкой физкультуры, сплошная польза.

– Но у нас же и сажать-то нечего! – вмешалась Нитка. – Ни одной картошечки!

– Об этом не беспокойтесь. Как говорится, с мира по клубню…

– А не поздно ли? – спохватился Артем. – По-моему, сажать картошку надо раньше.

– Не поздно. У нас тут свой климат. Через два месяца будете с урожаем… Хотя, конечно, понятие «месяц» – оно здесь относительное.

– Тогда надо включаться, – бодро двинул плечами Артем. – Найдется еще лопата?

– Вам не надо включаться! – заспорил Володя. – Вы обустраивайтесь! А копальщиков и так хватает…

– А вы какой художник? – неожиданно спросила Нитка. – Я имею ввиду: живопись, графика или…

– Он всякий! – торопливо сунулся Кей.

– Да, – сказал Володя. – Всё понемногу. Но в основном я скульптор. Творю из всякого здешнего материала. Если будет у вас желание и время, покажу свои «шедевры». Хотя, скажу сразу, не всем они по вкусу. Как говорится, на любителя…

Время для «шедевров» нашлось у Артема в тот же день, после обеда. Нитка позвала Кея, и они вдвоем отправились в общежитие, чтобы принести оттуда кое-какие вещи. Артем остался, думая заняться ремонтом. Надо было в большой комнате сбить половицы и вогнать между ними еще одну доску. Доска была, а инструментов не было. Требовались тяжелый молоток, фуганок, ломик, стамеска.

Артем двинулся к Егорычу. Старик развел руками: молоток – пожалуйста, а все остальное – увы…

– Но множество всяких инструментов есть у Владимира! Без сомненья! Он мастер на все руки!

– Это который «свободный художник»?

– Да, да! Я сейчас объясню, как до него добраться…

Путь оказался не очень-то близкий. Но приятный и полный любопытных примет. Уже не стесняясь и не прячась, торчали в небе круглая луна и месяц. Изредка прыгали через тропинку пестрые зайцы. Один раз мелькнуло в стеблях белоцвета квадратное, как фанерная коробка, существо, и два зайца погнались за ним. Один был, кажется, Евсей.

Солнце, бабочки, пестрое мелкоцветье, тишина. Отдаленные громады уснувших цехов слегка размыты в воздухе и похожи на синеватые тени. Один раз тишину мягко растолкали приглушенные удары колоколов и рельсов. Потом, чуть позже, медно позвенел еще один – совсем близкий. Воздух на миг будто застекленел. Коричневые и желтые бабочки замерли, но тут же снова затрепетали. Из-за расколотой бетонной будки вышел мальчонка лет семи – загорелый до такого бронзового блеска, будто был воплощением этого самого колокольного удара. В руках у мальчишки была длинная березовая дубинка – с набалдашником на одном конце и пластмассовой конской головой на другом. Мальчонка глянул на Артема, как на друга-заговорщика, вскочил верхом на дубинку и смело ринулся на ней куда-то сквозь сухостой прошлогоднего репейника.

Артем обогнул будку. На торчащем из стены рельсе висел блестящий, словно только что начищенный колокол. Размером с большое ведро. Явно корабельный, потому что по нижнему краю тянулась выпуклая надпись: Fемистоклъ. Чудеса…

Извилистая тропка обогнула свалку железного хлама и привела Артема под столетние липы («Откуда здесь такие? Среди всякой индустрии…»). Лип было много, целая роща, а за ней – дощатый высокий забор с дырами. Сквозь одну выбрался навстречу Володя.

– О-о! – округлил он толстые подвижные губы. Весело заблестел очками. – Ты ко мне? – Это «ты» получилось как давнишнее, приятельское, хотя утром они были на «вы».

– Да. Старик растолковал дорогу. Ты не занят?

– Не очень. Хотел поискать на свалке железяку нужной конфигурации, но это успеется… Идем! – И опять нырнул в дыру, сложившись, как складной метр.

За досками открылась обширная, с мягкой травой, площадка, дальний край ее замыкало длинное строение – не то приземистый барак, не то сарай с окошками. А перед ним на площадке возвышались «шедевры».

Артем никогда не понимал всяких абстракций и формализма в картинах и скульптурах. Однажды, еще в школьные годы, сказал Нитке, которая любила порассуждать о полотнах Пикассо и Малевича, «щекочущих подсознание»: «Знаешь, я, наверно, не дорос. Не дано мне постичь своеобразие столь глубокого творческого мышления». Она тогда слегка надулась даже… И сейчас Артем внутренне напрягся, увидев угловатые конструкции из шестеренок, патрубков, решеток, маховиков и всякой «прокатной продукции». Придется кивать с умным видом: «Да, любопытно. Оригинально. Весьма выразительно, чувствуется идея…» Но почти сразу он увидел балерину.

Балерина изогнулась в танце и вскинула руки. Из бетонной плиты торчали длинный арматурный стержень – это была нога танцовщицы. Вторую ногу она, слегка выгнув, отвела в строну, оттянула носком вниз башмачок – острый кусок железа. Балетной юбочкой служило колесо вагонетки, а туловищем – укрепленный на тонком патрубке мотоциклетный бак с приваренными к нему двумя чашками школьных электрических звонков. Трубчатые руки с гибкими пальцами из арматурной проволоки балерина в волнистом изгибе вскинула над головой… Хотя головы не было. Вернее не было лица. На длинной шее держалось железное кольцо с обломком шестеренки сверху – не то гребешок, не то маленькая корона. Глаза, губы – все это зритель мог вообразить сам. Да и не в них было дело. Секрет крылся в движении. Скульптор наделил железное создание такой живостью, что металл совершенно потерял природную тяжесть. Еще секунда – и балерина бабочкой взлетит над бетонной глыбой, над подорожниками и клевером. Недаром в них так нетерпеливо стрекочут кузнечики.

– С ума сойти… – в полголоса сказал Артем.

Володя молчал рядом, нервно расчесывая пальцами бородку…

Неподалеку вел опасную игру с быком матадор. Почти такой же гибкий, как балерина, он сильно выгнулся назад и махнул плащом из листов кровельного железа. Он пропустил в смертельной близости от себя рогатое страшилище с корпусом из железной бочки и ребристых батарей отопления. Безоглядная ярость монстра вызывала живую жуть. Но матадор был неуязвим в своей изящной и насмешливой беспечности…

Потом Артем увидел еще одного монстра. Добродушного. Склепанный из всякого металлолома, Горыныч улыбчиво разевал зубастую пасть, похожую на капкан для мамонта. Глаза этого трехметрового чудища были сделаны из белых эмалированных кастрюль с пробитыми дырами зрачков. Вокруг кастрюль наивно растопыривались ресницы из рельсовых костылей…

– Этого зверя зовут Игогоша, – пояснил Володя. – По ночам он иногда ржет, как конь-богатырь. Впрочем, дети не боятся.

Артем понимающе кивнул. Перед Игогошей бесстрашно стояли мальчик и девочка. Протягивали ему ведро с угощением. У Игогоши от аппетита вывалился из пасти язык-лемех, на котором блестели капли слюны – электрические лампочки.

Было видно, что детям трудновато держать увесистую посудину. Их ноги их тонких водопроводных труб согнулись и напряглись, одежонка из железных обрывков и патрубков скособочилась и взъерошилась, трубчатые руки с растопыренными пальцами-штырями, казалось, дрожат от усилия. Но мальчик и девочка улыбались. Их головы в основном и состояли из улыбок-подков. На уголках этих улыбок держались оттопыренные уши (расплющенные консервные банки). От банок шли стерженьки бровей, из-под которых весело глядели крупные шестигранные гайки. У мальчика над бровями щетинился проволочный чубчик, а у девочки – что-то вроде прически с пробором, из которой торчали плетеные косички…

Ближе к дому, почти у дверей, стоял юнга. Он вскочил на бочку из-под мазута, обмотанную ржавым тросом (к бочки был прислонен сбоку шлюпочный якорь). Башмаками у мальчишки были древние чугунные утюги. Его тощие арматурные щиколотки торчали из клешей, для которых были взяты две широченные помятые трубы. Телом служила могучая спиральная пружина – видимо, от вагонной рессоры. Ее почти горизонтальные витки очень напоминали полосы тельняшки. А голова – почти такая же, как у приятелей Игогоши – рот, уши, да глаза. Только рот был не улыбчивый, а буквой «о» (видимо, кольцо от тракторной цепи). И вместо проволочных волос – бескозырка из сковородки. За спиной вздыбился как от ветра кусок автомобильной обшивки – матросский воротник.

В руках из толстых ребристых прутьев юнга держал железные флажки. Правая рука была совсем опущена, левая направлена вниз по диагонали. У Артема в памяти закрутилась флотская семафорная азбука – в «Приозерном» все мальчишки изучали ее для всяких морских игр и викторин. Кажется, такое вот положение флажков означало букву «о» (как и рот мальчишки).

…Были еще перед домом «Чудо-дерево» с развешенными на нем чайниками и канистрами, изящные «Пеликан и цапля» и «Дама, у которой улетел зонтик».

– Кстати, он иногда к ней прилетает, – усмехнулся Володя. Артем опять покивал и вернулся к балерине. Выговорил наконец:

– Знаешь, я никакой не знаток. Наоборот… Но, по-моему, ты талант…

– Да брось ты… – Володя смущенно и довольно заскреб опять шкиперскую бородку. – Так, экспериментирую помаленьку…

– Ты, небось, во всяких выставках участвуешь?

– Ну… было пару раз. Только не с этими вещами, а со всякой мелочью и с графикой… А с этими-то куда? Их даже до ближайшего павильона не допрешь. А сюда посетители, само собой, не ходят.

– Наверно, можно все-таки постараться…

– Как? Да и рассыплется это хозяйство, если его дергать… Разве что попросить помощи у них… – Володя усмехнулся. – Но где и х найдешь, если сами не захотят?

– Ты это о ком?

Володя смотрел сквозь очки странновато, и Артем ощутил тревожный холодок.

Володя сказал чуть виновато:

– Да ты не пугайся… Ты, я смотрю, вроде меня: нервами сразу чуешь… непривычное. Но здесь никакого страха нет. Наоборот…

– И все-таки… – сказал Володя, уже не скрывая нервности.

– Я расскажу. Все равно ты, наверно, столкнешься с этим… рано или поздно. Давай зайдем ко мне, у меня есть бутылка «Массандры»… Да ты не думай, я не богемная личность, которая вдохновляется портвейном. Так, по глотку за знакомство… И потолкуем заодно.

– Ну, что же… – вздохнул Артем.

5.

Узкая дощатая комната была такой, какой, видимо, и должна быть мастерская художника и скульптора. Маски и рисунки на стенах, гипсовый женский торс в углу, кавардак, подрамники, металлический и деревянный хлам, запах дерева и олифы. Солнце весело било в широкие окна.

Володя смахнул с непокрытого стола куски картона и графитовые стержни. Стукнул о доски зеленой бутылкой и стаканами, принес распечатанную пачку овсяного печенья.

– Значит, за твое появление в этом краю.

– Угу…

Звякнули, глотнули. Артем смотрел нетерпеливо.

– А история, значит, такая, – сказал Володя и поглядел на свет сквозь стакан с недопитым портвейном. – Соорудил я однажды фигуру по имени Большая Берта…

– Вроде, пушка такая была когда-то у немцев, – припомнил Артем.

– Не знаю… В школе, которую я кончал, так звали нашу завуч. Стерва была, прямо скажем, немалая. Ну, я и вложил всю ее стервозность в этот… монумент. Не пожалел металлолома…. Получилась фигура метра два с половиною. И сходство мне удалось весьма, скажу без лишней скромности. Конечно, не о внешности говорю, а о внутренней сущности. Этакое воплощение педагогической системы, что мордовала меня в розовом детстве. Да и тебя, наверно…

Артем вспомнил Климовну, начальницу «Приозерного».

Володя продолжал, покачивая стакан:

– Ну, установил я это изваяние посреди других, два дня ходил вокруг и мстительно радовался. А другие мои «детки» косились на нее с явной антипатией. Игогоша даже вздыбился, а матросик просигналил флажками нехорошее слово…

Артем вежливо посмеялся. Володя отколупнул от стакана соринку и тоже усмехнулся.

– А на третий день приходят ко мне два человека. Очень симпатичные – и снаружи, и внутри. Один – наших с тобой лет, белокурый такой, улыбчивый, в футболке с мексиканским всадником на пузе и в джинсах «родео». Второй – постарше. Лысоватый, круглолицый, в очках, в костюме и при галстуке. Вежливые такие.

«Владимир Петрович, – говорит тот, что с галстуком, – не могли бы вы пойти нам навстречу в одной просьбе?»

А я стою, глазами хлопаю: ни разу не встречал на Пустырях столь цивилизованных личностей. А потом думаю: «Может, хотят заказ какой-нибудь сделать?.. Но как они сюда проникли?» Помолчал, а потом говорю в их же тональности:

«Располагайте мной, господа. Я весть к вашим услугам».

Тогда молодой деликатно, однако решительно берет быка за рога:

«Дело в том, Владимир Петрович, что хорошо бы перенести вашу Большую Берту с Пустырей куда-нибудь подальше».

И как имя-то узнали?

Меня малость царапнуло, я выпустил пару колючек:

«А позвольте спросить, с какой стати? Кому эта дама здесь мешает? И, кстати, какие у вас полномочия?»

Тогда старший своего коллегу как бы попридержал взглядом и начинает разъяснять:

«Видите ли, дело не в полномочиях. Упаси Боже, мы не собираемся принуждать вас. Но… это изваяние действительно мешает. И другим вашим созданиям, и вам самому, хотя вы этого еще не осознали. И… всем. Оно вызывает в окружающей среде дисгармонию, это может иметь негативные последствия и даже вызвать нарушение структуры Безлюдных пространств.

Ну, когда я услышал, как он это сказал: «Безлюдных пространств» – будто с большой буквы, – кое-что включилось в моей голове.

«Что же делать, – говорю, – придется, значит, демонтировать старушку. Хотя, конечно, жаль…»

Тот, что в футболке с мексиканцем, обрадовался:

«Не обязательно демонтировать! Можно перенести за пределы Пустырей!»

«Да как же я перетащу такую конструкцию? Тут нужен грузовик с краном!»

«Вы не беспокойтесь! Вы только скажите: куда?»

Я сперва подумал (даже хихикнул внутри себя): может, поставить в сквере у любимой школы? Но ведь разломают, черти!.. И решил:

«Можно к моему дому, на задний двор…»

Точнее говоря, это не мой дом, а старшей сестры и ее мужа. Но у меня там есть комната и мастерская в сарае, я ведь не всегда здесь обитал… Дом на окраине, рядом огород, а за ним лопуховая пустошь. Ну, думаю, можно там… Начал объяснять, а старший мне:

«Всё-всё, Владимир Петрович, мы поняли. Принято к исполнению. Дальнейшее не должно вас беспокоить. Позвольте откланяться…»

Пожали мне руку. Я по-светски проводил их до двери, шагнул следом за порог. Смотрю: Берты нет… Присвистнул. Тот, что в футболке, улыбается:

«Не волнуйтесь, Владимир Петрович, она уже на новом месте».

А другой:

«Вы нам очень помогли. И себе…»

И тут я спросил прямо:

«Вы кто?»

Они переглянулись, и старший почему-то завздыхал:

«Понимаете, Владимир Петрович, мы обязаны всегда отвечать на этот вопрос, таково одно из главных условий… А вопрос непростой. Для ответа не хватает конкретных формулировок… Вы обратили внимание на некоторую необычность здешних мест?»

«Естественно», – говорю.

«Вот именно… Естественная необычность. Или необычная естественность. Здешние пространства, вернее, их свойства имеют множество воплощений. Одно из таких воплощений… позвольте уж признаться… это мы. Поскольку Пространствам порой необходим осмысленный контакт с… разными представителями человечества.

«А вы… значит, не представители человечества?

Он, который в костюме, чуть посмеялся:

«Мы, если угодно, представители Пространств»

«То есть вы не люди?»

Тут молодой будто обиделся слегка:

«Ну, почему же не люди? Вот его зовут Леонид Васильевич, а меня Сережа. У меня мама в Краснодаре…

В этот момент Игогоша заскрежетал – он порой меняет позу. Я на него глянул, а когда опять повернулся к гостям тех уже нет. Вот такие дела…

– Дела удивительные, – согласился Артем, – не ощутив, однако, особого удивления. От нескольких глотков портвейна внутри растекалось тепло. Было хорошо. А что касается чудес, то… хочешь жить на Пустырях – привыкай…

– А Берта? – спросил он.

– Да! Приезжаю в тот же день к сестре, а она:

«Ты когда успел тут это чудовище соорудить?! Васька вышел погулять, увидел – и в рёв! Другого места не нашел, что ли?»

А Васька это мой трехлетний племянник, впечатлительная личность.

Ну, разобрал я любимую завуч на детали, сложил в сарае до более подходящих времен…

– А потом эти двое не появлялись?

– Нет, это был единственный раз. И больше – никаких таинственных представителей здешнего мира…

– Кроме пестрых зайцев и бегающих скворечников, – усмехнулся Артем.

– Ну, зайцы это просто мутанты. А скворечники – по-моему, плод ребячьей фантазии. Сам я не видел, а здешние пацаны любят сочинять легенды о местных чудесах… Да и прямо сказать, поводов хватает. Тут масса неизведанных мест. Взять хотя бы подземные коммуникации и цеха… А склады! Заводы-то выпускали отнюдь не кофеварки, а все, что для войны, даже для космической. И работать они должны были бесперебойно даже под бомбами. Поэтому многое – в глубине. Говорят, там же – и казармы для рабочих, и квартиры для начальства, и хранилища всякого добра. Здешние жители то и дело добывают всякую консервированную еду из подземных кладовых и холодильников. Никакой продовольственной проблемы.

– Это хорошо, – хмыкнул Артем. – А то наши с Ниткой финансы на пределе, а будущее туманно… Покажешь, где эти склады?

– Покажу… Если хочешь, многое здесь могу показать. Можно бродить как по неизведанным краям. Или по заповеднику. Тут ведь всякое встречается, даже старые городские кварталы. Заводы расширялись быстро, захватывали целые улицы, не успевая срывать их. Заводское начальство приспосабливало жилые дома под всякие склады и мастерские. Есть даже старое кладбище и остатки парка. Есть церковь… Правда, стоит она только по средам, а в остальные дни – лишь туманный контур ли вообще ничего. И приходится местным старушкам все церковные праздники отмечать в среду, с поправкой на здешний календарь…

– Не понимаю…

– Поймешь… Ты сюда через липовую рощу шел?

– Через нее…

– А вот пойдешь обратно и увидишь – липы эти далеко в стороне. А перед забором ручей и через него каменный мостик… Ну, давай по глотку…

Так и случилось. Когда выбрались через дыру в досках, липовая роща темнела в отдалении, а вдоль забора тянулись заросли осоки, и в них ворковала вода. Каменный мостик с перилами из чугунного узорчатого литья горбился над осокой и струями. На перилах сидела грузная голубая лягушка. Она дерзко посмотрела на Артема и сиганула в воду.

Артем поправил на плече ремень брезентовой сумки с инструментами. Этим обыденным движением он постарался прогнать нахлынувшее ощущение нереальности.

– Вов, неужели никто не пытался разобраться в здешних хитростях?

– А кому они нужны? У властей до этих мест руки не доходят. За нее, за власть-то надо все время бороться, на другое сил не остается. Даже на городское хозяйство, не то что на окраины с разными аномальными явлениями… Только старик пытался кое-что копать…

– Егорыч?

– Да… Ты же знаешь, он не чужд литературным занятиям. В давние годы печатал очерки и рассказы. Писал даже книгу, нечто вроде повести-притчи из истории какой-то гражданской войны. Но случилась драма. Дописавши до половины, понес он рукопись в какой-то толстый журнал, чтобы напечатать отрывки. А там подняли крик: «Что вы нам предлагаете! Пропаганду монархической идеологии, поэтизацию дворянства!..» Дело в том, что речь там шла об офицерах конной гвардии, которые спасали наследника престола. Пускай и страна выдуманная, и события фантастические, а все равно… Рукопись изъяли, Сам Александр Егорыч еле спасся от суда. Времена были такие. Мы-то уж почти не помним, но они были…

– Нынешние лучше? – сказал Артем.

– Это уже второй вопрос, господин профессор, как говорится в старом студенческом анекдоте. А я о Егорыче… С той поры он малость сдал. И нет, даже не малость…

– А закончить книгу не пробовал?

– Не закончить, а написать заново. У него ведь отобрали все черновики… Говорит, пробовал, но уже силы не те, память не та…

– И он решил заняться историей здешних мест? – Артем спросил это с непонятной опаской. И почему-то с тенью раздражения. Впрочем, это сразу прошло.

– Да… Для начала он попытался составить карты. И представь себе, составил. На все дни, кроме, разумеется, пятницы…

– А что пятница? Тяжелый день? – усмехнулся Артем, хотя ничего почти не понял.

Они давно уже перешли мостик и шагали вдоль низкого кирпичного цеха. В щелях его стен росли березки. Володя почесал бородку.

– Старик иногда выражается наукообразно: «Нестабильность пространственных конфигураций заметна в любые дни, но в пятницу она не имеет никаких закономерностей»… Да ты поговори с ним сам. Давай зайдем прямо сейчас, он всегда рад гостям. И про дела свои побеседовать не прочь…

– Ладно, зайдем!

Спешить было некуда. Нитка с Кеем обещали вернуться к вечеру. А половицы… да подождут, будь они неладны. Время теплое, из щелей не дует.

От цеха с березками Володя взял круто влево, и сперва Артему казалось, что они идут по незнакомым ему местам. Мимо поваленных железнодорожных цистерн, потом через цветущие сиреневые заросли, где прятались заброшенные домики. Но шаткий деревянный тротуар неожиданно вывел их к бетонной будке с колоколом.

– Узнаёшь? – спросил Володя.

– Да, я проходил тут недавно. И встретил юного ковбоя.

– А колокол какой был?

– С надписью «Фемистокл». По-старинному.

– А теперь смотри…

Колокол был, вроде, тот же самый, но по ободу тянулась неразборчивая славянская вязь.

– Вот так… А завтра появится еще какой-нибудь. Не угадать…

Раздвигая густые стебли, вышли к будке конопатый Андрюшка-мастер, незнакомый дошкольник в потрепанной морской фуражке на оттопыренных ушах и Лелька в своем красном платьице с лошадками.

Лелька с упреком взглянула на Артема.

– Раньше здесь Кей всегда звонил. А сегодня его нету и нету. Где?

– Ушел по делам, – развел руками Артем. – Будет к вечеру.

Лелька ухватила веревку у языка колокола, дернула. «Дон-н-н!» И сразу – вблизи и в отдалении – отозвались негромким, но проникающим звоном колокола, рельсы и всякий другой звенящий металл.

– Как появится, пусть ко мне зайдет, – сумрачно потребовала Лелька.

– Слушаюсь, ваше благородие! – Артем дурашливо сдвинул каблуки. И почему-то вдруг скребнула его тревога о Кее. И о Нитке. Но больше – о Кее. Непонятное такое беспокойство. Впрочем, оно растаяло через несколько секунд…

Артем думал, что Володя поведет его прямо к Егорычу – здесь было недалеко. Но Володя выбрал странную дорогу. Опять мимо старых домиков. Потом через гулкую громаду пустого цеха, а после – вдоль рухнувшей кирпичной трубы. И вдруг остановился.

– Взгляни. В среду она стоит там настоящая, а сейчас – вот…

Над высокими травами пустошей, над сплетением трубопроводов рисовалась в золотистом мареве полупрозрачная церковь. С шатровой колокольней, с узорчатыми крестами над маковками тонких башен. Она была словно соткана из солнечной пыльцы. Сквозь нее виднелось желтое облако.

– А если подойти ближе? – шепотом спросил Артем.