Текст книги "Охота в атомном аду"

Так или иначе, пистолет у первой нашей потенциальной жертвы был в застёгнутой кобуре на поясе. и танкист не сделал ни малейших попыток достать его.

В общем, пока он тщетно силился понять, кто это, куда, зачем, почему и не померещилось ли ему, Кэтрин очаровательно улыбнулась, вытащила вооружённую руку из-за спины и одним движением подняла пистолет на уровень лица. Последовал глухой хлопок выстрела, прямо в лоб, промеж глаз. И не успевший даже закричать танкист тихо сполз вдоль гусеницы на землю с прежним, удивлённым выражением на лице. Думаю, ещё один умер счастливым. Как-никак, а далеко не каждому пускает пулю в лоб сама Мэрилин Монро. Хотя на том свете (если таковой, конечно, где-то есть) ему довольно быстро объяснят, насколько жестоко он ошибся, если так подумал…

И почти одновременно прозвучал второй выстрел, в основание шеи (под самый нижний край танкошлема то есть), сидевшему в башне заряжающему, который начал поворачиваться на звук. Он молча и почти беззвучно провалился в люк. Вот так, кто бы там чего ни говорил, ребята, в принципе, ценность имеет любая человеческая жизнь, без всяких исключений, а тот, кто начинает прибавлять к характеристикам этой самой жизни цвет, вкус, язык или национальность, сам просто козлина и поганый расист. Вот только на какой угодно войне цена этой самой «любой» жизни всегда одинакова и, в общем, невысока – обычно один патрон, как в данном случае…

Чисто сработано, никакого шума. За канонадой, голосами и шумом работавших на холостых оборотах двигателей пары танков в хвосте колонны, хлопки выстрелов не вызвали особого внимания. По-прежнему стояла относительная тишина. Только у командирского танка всё так же гомонили возбуждённые танкисты. Голосуют, в какую сторону ехать? Что, уже передумали брать Москву?

Осмотрев танк снаружи и, кажется, найдя его исправным, Кэтрин вернулась.

Я опустил винтовку, от которой заметно устали руки. Только тот, кто держал в руках настоящую штурмовую винтовку, вполне понимает, что это, вообще-то, очень тяжёлая железка. И какой-нибудь герой очередного глупого боевика, держащий подобный ствол в одной руке, а тем более, ещё и непринуждённо размахивающий им, явно дёшево дурит бедного зрителя, поскольку почти наверняка играется в кадре с деревяшкой или пластиковой имитацией.

– Внутри точно никого? – уточнил я. Всё-таки интересно, где шлялись остальные «три весёлых американских друга»?

Напарница на это лишь молча пожала плечами, давая понять, что её это совершенно не волнует.

Раз так, дело осталось за малым – влезть внутрь этого стального гроба и как можно меньше шуметь при этом. И мы полезли.

Я сходил за поклажей. А когда, максимально пригнувшись, вышел со всем этим «багажом» к танку, Кэтрин стояла на прежнем месте, держа наготове (двумя руками, стволом к земле) пистолет. Только пистолет был какой-то не такой, уже не знакомая мне «беретта» с глушителем, а позаимствованный из кобуры мёртвого танкиста здоровенный армейский «кольт». В контексте на фоне того, что мы работали в непередаваемом стиле киллеров-импровизаторов, то есть исключительно теми трофейными убивалками, что подворачивались под руку, такая замена выглядела вполне разумно, тем более что патронов к «беретте», насколько я помнил, не должно было остаться совсем. Общая диспозиция не изменилась, поскольку остальные члены экипажа захваченного М48 по-прежнему не желали появляться.

Стараясь делать всё как можно тише, я закинул чемоданы и стволы на броню. Пока влезал на танк, напарница, опередив меня, взобралась на лобовую броню, ловко и бесшумно опустив поклажу в предусмотрительно сдвинутый, зияющий пустотой люк мехвода.

– Так, – сказал я предельно приглушённо, наконец оказавшись на танке и держась за приваренную к борту башни длинную скобу. – Ты – за рычаги (хотя, насколько я помнил, на «Паттоне» управление не вполне рычажное, на этом танке, в дополнение к рычагам, стояла полубаранка вроде автомобильного руля). И раз знаешь, куда ехать, выдерживай нужное нам направление и максимально возможную скорость. А я попробую немного пострелять…

Кэтрин не стала спорить, хотя по её лицу было видно, что она этого и не одобряет. Оно и понятно – там, где начинается пальба, мгновенно заканчивается всякая тайная война с её конспирацией и прочим шпионажем.

Я влез в люк заряжающего, она провалилась в неправильно-овальную дыру над местом мехвода. Задраив броняшки люковых крышек, можно было немного перевести дух и осмотреться. Благо никто наше ползание по броне, похоже, не заметил, не всполошился и не подошёл.

Разобравшись, где тут и что, я сел на сиденье наводчика, справа от пушки. Интерьер «Паттона» мне чем-то выдающимся не показался – как и на любых танках, изнутри всё, ещё на заводе, окрашено цинковыми белилами, для лучшей ориентации в полумраке боевого отделения. Что ещё? Много проводов, разных мелких приборов и коробочек, а также табличек на английском. Единственное, что выделяло М48 на фоне наших танков тех времён – внутри было куда просторнее. Чего-чего, а уж такого в американских танках по сей день хоть отбавляй, это у них такая специфическая шиза. Правильно, зачем снижать высоту танка и изобретать автомат заряжания, давайте лучше обеспечим заряжающему возможность работать стоя?! При этом тот упрямый факт, что подобный танк-переросток будет шутя ловить буквально всё, что летит навстречу ему на поле боя, а спрятать его в засаде можно только за хатой средней зажиточности, никого в Штатах и по сию пору особо не волнует. Поскольку М1 «Абрамс» это, по сути, тот же М60, только бестолково обвешанный со всех сторон дополнительными бронеплитами, а, в свою очередь, М60 это, даже чисто внешне, почти то же самое, что М48.

– Вы как там? – спросила снизу напарница.

– Нормально. Только слегка смущает труп на дне. Перефразируя тарантиновское «Криминальное чтиво», танк превратился в склад дохлых негров. Пустячок, а неприятно…

Сказал я это вполне искренне. Нахождение в замкнутом пространстве рядом с трупом, от головы которого уже успела натечь небольшая тёмная лужица, не могло не нервировать. Правда, при мысли, как именно мы будем вытаскивать этого жмура из танка, мне стало и вовсе муторно. Это всегда работка, которой и врагу не пожелаешь. Так что лучше я потерплю…

– Не обращайте внимания, командир, – успокоила меня Кэтрин. – Как мне кажется, мы здесь ненадолго…

Опять оптимизм из неё так и пёр, хотя, по идее, ей, наверное, и на этот раз было виднее…

Быстро разобравшись, как целиться и что надо вертеть и нажимать, чтобы повернуть башню, я немного успокоился. Потом слез с сиденья, выбрал в боеукладке бронебойный (судя по маркировке на нём) снаряд и зарядил сочно лязгнувшее при этом орудие. Отметив по себя, что ворочать 90-мм унитар это действительно тяжко и тут точно не обойтись без чьего-нибудь рабского труда…

И в этот самый момент я увидел в пушечный прицел, как несколько человек в мятой американской форме и танкошлемах медленно пошли из головы колонны в нашу сторону. Засекли наше движение? Нет, не похоже. Скорее уж их стихийный «полевой брифинг» наконец-то закончился. Интересно, какие такие «гениальные тактические решения» на нём были выработаны?

Я немного довернул башню (успев заметить, что кто-то из идущих командиров, кажется, успел этому удивиться) и под мерное гудение привода прицелился точно в корму стоявшего впереди нас однотипного танка, до которого было меньше полусотни метров. Из его командирской башенки тут же высунулся блондинистый танкист без шлема и что-то заорал, широко открывая рот и размахивая руками. Похоже, мои дилетантские манипуляции с орудием были замечены и ни малейшего понимания не встретили…

– Давай! – скомандовал я.

Карбюраторный двенадцатицилиндровый силовой агрегат от «Теледайн Континентал» мощно взревел, после чего я, ещё до того как наш танк тронулся с места, а соседи-танкисты не догадались возразить нам чем-нибудь поосновательнее простого мата, внёс оживляж в процесс угона, дёрнув за спуск и влепив болванку в зад переднего «Паттона».

Выстрел ударил по ушам, напомнив, что цель была слишком близка, а я был без танкошлема. В башне тухло завоняло порохом. Но на фоне грохота и общего кипежа снаружи это была просто ерунда. По идее, бронебойная болванка не должна особо сильно взрываться, а уж тем более давать осколки, но после выстрела от поражённого танка с визгом и дребезгом полетели в разные стороны какие-то железяки, похоже, какие-то детали внешнего обвеса. Всё прицельное пространство заволокло пылью, дымом и жёлтой листвой, сдёрнутой с деревьев ударной волной. Шедшие по дороге и ну никак не ожидавшие от своих коллег подобной подлянки танкисты попадали в эту самую пыль, и контузия им теперь была точно обеспечена.

Гильза с металлическим стуком выпала из казённика, чмокнувшись прямиком на растянувшийся на дне боевого отделения и не способный возражать против подобного обращения труп. Покинув своё сиденье, я снова перезарядил орудие (какой именно снаряд загнал туда на этот раз – не понял, поскольку в этой суматохе тупо не разобрал маркировки).

Пока я всё это проделывал, орудовавшая за мехвода напарница развернула наш танк на месте, и он, набирая скорость, резво пошёл влево. Вернувшись к прицелу, я понял, что мы, кажется, вышли из колонны и теперь быстро уходим по самому краю этой то ли просеки, то ли дороги, причём в хорошем темпе. Развернув башню назад, я увидел, что М48, в который я только что стрелял, вполне ожидаемо горит (ещё бы он не загорелся – 90-мм в двигатель, да с пистолетной дистанции!) – вырывавшиеся из верхних щелей моторного отсека весёлые языки пламени облизывали тыльную часть его башни, из люков которой, трясясь и корчась, словно припадочные, скатились на землю по надгусеничным полкам две горящие фигуры в зелёном. Поворачивая орудие, я ещё успел увидеть в прицел, как прямо из-под наших гусениц шарахнулись в стороны несколько разбегающихся, расхристанных танкистов. Всё, что я успел запомнить, – чьи-то мелькающие ноги в коричневых шнурованных ботинках на толстой подошве, с высокими берцами.

Кто-то из «зрителей» наконец начал стрелять, и по нашей броне зазвякали первые пульки. Это было уже хамство. Я перескочил на место командира танка и, развернув башенку с крупнокалиберным «Браунингом» в сторону столь негостеприимной колонны, пресёк это бескультурье, расстреляв в сторону заокеанских хамов всю ленту, явно добавив в происходящее хаоса, но не очень-то заботясь о том, куда вообще улетают и в кого попадают выпущенные мной пули. Было не до таких мелочей, и это в конце концов не незабвенное Алабино и не танковый биатлон.

В результате этих моих действий нашего покойника густо присыпало ещё и пустыми звеньями пулемётной ленты вперемешку со стреляными гильзами. Где здесь можно было найти запасные коробки для 12,7-мм пулемёта, я не знал, вполне возможно, что они болтались вообще где-нибудь снаружи, среди прочего сваленного в забашенную корзину тактически значимого барахла. А раз так, не стоило озадачиваться глупыми мыслями о перезаряжании.

Вернувшись обратно на уже становившееся привычным место наводчика, я увидел за стеклом прицела какие-то фигуры в уже знакомом американском хаки, в очередной раз куда-то перебегающие в ближних кустах, и ударил по ним длинной очередью из спаренного с пушкой пулемёта. Из двух или трёх, некстати пересекавших наш путь зелёных фигур, одна после этого точно упала замертво.

Было странно, что эти янки столь далеко разбрелись от своей могучей техники по окрестным кустам. Сочли, что подобное рассредоточение спасёт их от гибели под бомбами, планировали банальное дезертирство или просто какать захотели? Насчёт последнего допускаю, но сомневаюсь – туалетной бумаги (без которой американская армия, как всем известно, не воюет) ни у кого из них при себе я не заметил.

А наш М48 продолжал сминать широкими гусеницами и лобовой бронёй кусты, и, прежде чем мы вломились в лес, снеся какое-то подвернувшееся и переломившееся пополам при падении на башенную броню дерево, я успел довернуть башню и выстрелить из пушки в ещё один смутно мелькнувший в прицеле силуэт «Паттона». По-моему, это был замыкающий танк колонны. Загорелся он или нет – я уже не увидел. Одурев от пороховой гари и звуков стрельбы, я снова перезарядил орудие.

Уж не знаю, решили ли здешние американские командиры, что часть экипажа этих самозваных «Доблестных Рыцарей» взбунтовалась (кстати, если труп второго танкиста они возможно-таки найдут в придорожных кустах, то негр остался при нас, и, если что, причиной «мятежа» будут считать именно его), обкурилась (хотя насчёт курения бамбука, это скорее Вьетнам, но у нас он был позже, а здесь эта роковая для Штатов войнушка скорее всего вообще не состоится) или банально сошла с ума, но с отправкой погони и открытием огня по нам они явно запоздали.

Хотя какой, пусть даже импортный, дурак кинется догонять некстати взбесившийся средний танк с полным боезапасом? Может, именно поэтому никакого ответного огня, кроме той суматошной пальбы из стрелкового оружия по нам так и не велось. И никто не рванул за нами вдогонку, а равно в нас не прилетело и ни одной ответной болванки. Похоже, в оставшейся позади нас колонне воцарилось полное смятение. Видимо, выпускники Вест-Пойнта тихо офигели от того, что неожиданно пригрели змею на груди. На месте их замполита я бы, наверное, застрелился. Хотя в их лживой армии замполиты и особисты сплошь скрытые, а какие-нибудь штатные капелланы или психологи предателями как-то не занимаются…

И только когда мы ещё на пару километров проломились через лес, продолжая сносить деревья, а также всё прочее, что мешало нашему продвижению, где-то позади стала слышна ружейно-пулемётная стрельба. Может, даже по нам, но было уже далеко, и нас стрелявшие точно не видели. Если и палили, то исключительно наугад, на звук, для очистки совести…

Я развернул башню в нормальное положение, то есть стволом вперёд, «Паттон» мотало из стороны в сторону, падающие древесные стволы переламывались о нашу броню, оставляя на ней зацепившиеся сучья и листья, кусты и деревья потоньше наматывались на гусеницы с жалобным хрустом. Слава богу, местность была более-менее ровная, без явных глубоких ям и прочих оврагов, при попадании в которые наше путешествие могло закончиться банальным опрокидыванием или застреванием.

Резиновый наглазник прицела больно бил меня по физиономии. За порядком загрязнившимися прицельными стёклами плыл всё тот же, не особо густой, осенний лес – в какой-то момент я даже увидел на пределе видимости прицела какие-то строения. Хотя чего я удивляюсь? В Западной Германии застройка всегда была плотной, не то что в России (той, что начинается от Урала), где и по сей день можно ехать по дороге пару часов, не встретив на пути абсолютно никаких населённых пунктов.

Между деревьев стлался довольно густой дым, судя по проникающему через неплотно закрытые люки специфическому аромату, в основном от горящего топлива. Потом «Паттон», совершенно не снизив скорости, вдруг перестал ломать деревья. Я удивился этому, но тут же увидел, что вокруг нас, похоже, началась какая-то явно недавно образовавшаяся рукотворная просека, где уже успел «повеселиться» некто. Кругом мелькали сломанные пополам или потерявшие кроны деревья, некоторые из которых вдобавок лениво горели.

Ну ладно, допустим, ломать лес – это ещё туда-сюда, но вот поджигать его при этом? На фига? Между тем я увидел какие-то светлые металлические обломки, валяющиеся там и сям между деревьев. Самолётный дюраль? Кажется хоть что-то насчёт этих неизвестных «лесорубов» стало проясняться. А потом я увидел в прицел какую-то лежащую на земле оплетённую арматурой и проводами довольно толстую закопчённую трубу, от которой шёл сизо-чёрный дым. Оторвавшийся реактивный двигатель, а точнее, то, что от него осталось? Похоже на то…

И наконец, я узрел и более крупные элементы того, что, собственно, и прорубило эту просеку. А именно – торчавший почти вертикально из земли упёршийся краем в толстый дуб здоровенный жёваный киль с огрызками горизонтального оперения и красной пятиконечной звездой. На верхушке киля можно было различить ещё и красную цифру «39». Видимо, бортовой номер. Судя по всему, этот хвост был наиболее хорошо сохранившейся частью упавшего самолёта. От остального фюзеляжа осталось нечто и вовсе невообразимое – при постепенном вхождении аппарата в лес, а затем в грунт, носовую часть частично оторвало, а частично смяло в гармошку.

Исходя из наличия под самым основанием киля характерной кабины с плоскими стёклами и двух задранных вверх пушечных стволов, это, судя по всему, было всё, что осталось от советского, фронтового бомбардировщика «Ил-28», машины большой и прочной. Двадцать метров в размахе, полный взлётный вес с бомбами и топливом – за двадцать тонн, самое то для стихийного прокладывания просек в лесах Западной Европы. И завалил «Ил» явно истребитель, причём из пушки. При попадании чего-нибудь класса «воздух-воздух», а уж тем более ракеты ЗРК, этот «Ил» явно развалило бы на мелкие фрагменты ещё в воздухе.

О судьбе его экипажа думать как-то не хотелось, однако судя по отсутствующей нижней крышке входного люка задней кабины, по крайней мере стрелок-радист точно успел покинуть погибающий самолёт. Мысль о том, что стоит поискать лётчиков, мне в голову тоже как-то не пришла. И некогда, и к тому же изрядно побитый бомбер, из которой уже катапультировались люди, снижаясь, прежде чем упасть, вполне мог пролететь добрый десяток километров. Бывали, знаете ли, прецеденты…

Выходит, натовские летуны и пэвэошники здесь свои пайки тоже даром не жрут…

В общем, место падения этого самолёта мы благополучно миновали, особо не снижая хода. А ещё, когда «авиапросека» закончилась, в прицеле мелькнули какие-то трупы в штатском, которых Кэтрин, кажется, всё-таки не переехала по пути. Десяток тел в однотипных серо-чёрно-коричневых пальто или плащах, среди которых выделялась лежащая лицом вниз темноволосая женщина в белом в чёрный горошек платье и какой-то пижон в жёлтом плаще, у которого я почему-то не увидел головы. Оторвало её, что ли? При этом особой крови вокруг тела в жёлтом плаще не было… Ну да, когда лес рубят, щепки летят, увы, но, кажется, покойники постепенно становятся привычной деталью местного пейзажа…

– Сейчас должно быть шоссе от Ульма на Штутгарт! – услышал я деловитый голос напарницы с места механика-водителя. – Приготовьтесь, командир!

Знать бы ещё к чему, а то тут за каждым углом или поворотом какие-нибудь поганые сюрпризы – если не выстрелят, так каким-нибудь говном кинут. Так вот откуда этот десяток свежих трупов – в панике разбегались по сторонам от шоссе и явно попали под раздачу…

– Всегда готов, – ответил я в стиле юного пионера-ленинца, стараясь сохранять хотя бы минимальную бодрость. При этом означенная дорога кажется вполне обозначилась впереди нас многочисленными дымами и плохо видимыми за деревьями очагами пламени.

Сломав лобовой бронёй ещё несколько деревьев, наш М48 наконец выкатился из леса на обочину дороги. Теперь хоть вправо езжай, хоть влево. Понять бы куда и зачем…

Уж не знаю, с чем можно было сравнить это шоссе, но оно реально «пылилось и дымилось», прямо как в той известной песне. И неживые кругом тоже лежали, причём довольно густо и не только в бурьяне. Повсюду, насколько хватало обзора у танкового прицела, над дорогой тянулись к небу многочисленные бензиновые дымы. Возможно, это и могло бы сойти за обычные костры, если бы я не видел, что именно там горело.

Между тем Кэтрин резко развернула танк, и мы пошли куда-то вправо по украшенной многочисленными воронками от бомб (а может, и снарядов) обочине. Через пару минут стало видно, что неизвестные лётчики несколько раз положили фугаски немаленького калибра (какие-нибудь неуправляемые ракеты ям такой глубины после себя точно не оставляют) и на само полотно шоссе, которое не выдержало такого окаянства, потрескавшись и встав дыбом в местах бомбовых попаданий. В общем, «ехали, мы ехали, да соляра кончилась» – дорога в результате стала совсем непроезжей. И, учитывая, что чинить её тут будет явно некому, скорее всего, это, увы, навсегда.

На ходу наш М48 едва не задел левой гусеницей скособочившееся в канаве уже знакомое мне некрупное изделие концерна BMW, а именно – малолитражку «Изетта» нежно-салатного колера. Похоже, её водила съехал с дороги, попытался развернуться, но благополучно застрял. Единственная передняя дверь машинки была откинута в сторону вместе с рулём, внутри не было никого. Возможно, всё-таки успели утечь… Странно, что на «Изетте» не было ни одной пробоины и даже вмятин или царапин – буквально метрах в пятидесяти от неё стоял поперёк шоссе на безнадёжно сдувшихся колёсах красно-белый (по-моему, тогда это была фирменная расцветка западногерманских федеральных железных дорог) автобус обтекаемых форм, который очень походил на дуршлаг. Вот тут была явно работа истребителей-бомбардировщиков (причём, судя по всему, натовских – на обочине, неподалёку от автобуса, косо торчал из земли узнаваемый хвостовик неразорвавшейся пятидюймовой НАР типа HVAR американского производства, который мы благоразумно объехали), поскольку его несколько десятков раз прошило насквозь из чего-то крупнокалиберного, от крыши до пола. Странно, что автобус при этом не загорелся. Однако от вида выбитых и забрызганных изнутри кровищей стёкол салона, за которыми хорошо просматривались замершие в сидячем положении на пассажирских местах трупы, невольно наступала оторопь. Водительское место было пусто, но из широко открытой передней двери автобуса свисал на дорогу прямо в жирную лужу разлившегося масла или топлива труп женщины. Лица не было видно, зато задравшееся пальто демонстрировало красные лаковые туфли и кружевные чулки с подвязками на фоне бледной задницы. Было такое чувство, что убитая драпанула на запад прямиком из варьете или борделя, даже не переодеваясь…

Далее мы миновали десяток брошенных гражданских легковушек с распахнутыми дверями. Выбитые стёкла и разнокалиберные дырки от всякого смертоносного железа имели место быть и тут. На дороге между автомобилями валялись брошенные при бегстве чемоданы, узлы и прочее барахло. Одна из машин некстати врезалась в зад передней, и в обеих осталось по покойнику.

Потом пошли смрадно догорающие непонятные рамы и кузова, за которыми на другой стороне дороги показался покосившийся столб со стилизованной раковиной «Shell» на продырявленной жестянке, а за ним, вполне ожидаемо, дымящиеся руины бензоколонки. Судя по всему, до всего этого безобразия АЗС имела обычный, образцово-капиталистический вид – застеклённая будка заправщика с надписью «Tankstelle» (от которой к моменту нашего появления осталось только «Ta…k…le»), а рядом привычная крыша-навес на опорах, под которой в два ряда располагалось не менее четырёх заправочных колонок. Теперь от будки заправщика мало что осталось (надеюсь, тот, кто в ней сидел, успел утечь), а навес обрушился, похоронив под собой какую-то легковушку, и сами колонки – из-под обломков было видно только одну из них, когда-то красно-чёрного цвета с вписанными в белый ромб буквами «Gasolin». Судя по нескольким воронкам, сюда сбросили явно не одну бомбу. Что-то промазало, но кое-что, похоже, попало именно туда, куда целились неизвестные пилоты, явно стремившиеся лишить наступающие войска противника последнего горючего.

Кого именно здесь бомбили, было понятно по двум замершим чуть в стороне от бывшей бензоколонки бронетранспортёрам БТР-40. Один, низко осевший на оголённых ободах, обгоревший до красноватого оттенка, ещё лениво дымился, второй, тонкую броню которого буквально изрешетило через оба борта многочисленными крупными осколками, просто стоял с откинутыми люками, на спущенных колёсах, нацелившись куда-то вдоль дороги опустившимся к капоту стволом турельного СГМ. Возле подбитых бронемашин среди россыпи стреляных гильз лежало с десяток трупов в советских шинелях и гимнастёрках, некоторые из которых обгорели практически дочерна.

Чуть дальше, на дороге, стоял сильно продырявленный явно автоматными очередями (диаметр дырок был небольшим, а ветровое стекло вынесло напрочь) джип М38А-1 с белыми звёздами и маркировкой «UA ARMY», на сиденьях которого остекленели в неудобных позах четыре окровавленных покойника в знакомой оливковой форме и глубоких касках. За ним виднелась опрокинутая набок (неужели взрывной волной?) зелёно-белая полицейская машина с лежащим рядом мёртвым шуцманом в сером мундире.

А моя энергичная мехводша гнала трофейный танк дальше по обочине дороги. Пересекавшие шоссе во многих местах характерные рубчато-грязные следы гусениц говорили о том, что за окрестными кустами и деревьями явно должны таиться многочисленные танки или как минимум какие-то гусеничные бронемашины, причём в немалом количестве.

Это предположение сильно нервировало, поскольку заставляло ждать прицельного пушечного выстрела по нам практически в любую минуту. Попытка включить рацию и что-нибудь прояснить (благо подсоединённый к ней проводом с соответствующими разъёмами горшкообразный металлический танкошлем командира танка обнаружился в предназначенной для него башенке, видимо, на своём, штатном месте) не удалась.

Радиостанция «Паттона» явно была заранее настроена на определённую рабочую частоту, и лишь один раз в наушниках шепеляво проскрипела какая-то англоязычная, неуверенная и явно шифрованная белиберда – дикая мешанина из цифр и кодовых слов. Ну да, лишний раз всё усложнять, особенно в ситуации, когда предпочтительнее всего бросать любые дела и бежать куда глаза глядят, это, безусловно, очень «разумный» подход. Интересно, помнят ли вообще несчастные танкисты, которым адресованы подобные команды, все эти шифры и коды? Что-то я очень сомневаюсь…

Ну а менять настройку рации, отрываясь при этом от прицела, мне и вовсе не хотелось.

А за триплексными стёклами тянулся всё тот же нерадостный пейзаж. Следы недавнего обстрела и бомбёжки – снесённое во многих местах дорожное ограждение, поваленные деревья, брошенные разнотипные гражданские машины, вперемешку с десятком расстрелянных непонятно кем трёхосных грузовиков американского образца. На дороге и по сторонам от неё, ближе к лесу, время от времени всё также попадались трупы в штатском и похожей на американскую бундесверовской армейской униформе.

За поворотом с поваленным указателем «Stuttgart – 10 km» шоссе снова оказалось истыкано воронками. А по другую сторону дороги среди деревьев я увидел разбитый несколькими прямым попаданиями сгоревший Т-54, соскочившая с погона башня которого упиралась стволом в землю, а пара сорванных с балансиров катков валялась далеко в стороне. Чуть дальше нам попались два смрадно догорающих лёгких танка М41, на башне одного сохранился чёрно-белый бундесдойчевский крест. Возле «Бульдогов» лежали несколько убитых в натовских танкошлемах и комбезах.

Затем, уже прямо поперёк дороги, стоял ещё один Т-54 с повёрнутой на запад башней и широко открытыми люками, из-под крыши МТО которого выползал густой сизый дым. В придорожном лесу, метрах в восьмидесяти от этого танка, стояла ещё одна «пятьдесятчетвёрка», тоже с открытыми люками и размотавшейся далеко позади перебитой гусеницей. В отличие от первого, этот танк не горел.

Ещё спустя метров четыреста, по дороге в сторону Штутгарта, среди невообразимого хаоса рам и двигателей, сгоревших и раздавленных танками грузовиков стоял сползший боком в придорожную канаву германский М47 с отрытыми люками и задранным высоко в небо длинным орудийным дулом. Примерно через полкилометра был виден ещё один такой же танк, на сей раз обгоревший дочерна и ещё дымившийся, с шикарным проломом в лобовой броне.

Похоже, у них тут были дела, причём совсем недавно.

На обочине, позади сгоревшего М47, лежал перевёрнутый вверх колёсами БТР-152, а в придорожном лесу торчал явно подбитый, но без следов пожара, Т-44, вокруг которых было видно несколько трупов в советской форме и чёрных комбезах.

После того как мы проехали ещё метров сто, я увидел в прицел очень красиво горевший в придорожных кустах угловатый «Центурион». Что, уже и до Рейнской Британской армии дело дошло? Если так, то надолго её не хватит.

Затем мы миновали целую колонну из нескольких десятков расстрелянных в упор, частично взорванных, а частично сгоревших американских и английских (эти их двухосные «бескапотники» ни с чем не спутаешь) грузовиков, джипов и «Лендроверов», с россыпями трупов в пятнистой и однотонной военной форме по сторонам.

На прицепах за некоторыми штатовскими трёхосниками я увидел радары в свёрнутом, походном положении, а также странные одноосные хреновины с опускающимися опорами, в которых я, после некоторого напряжения ума, определил пусковые для зенитных ракет ЗРК «Хок». Если в некоторых машинах были ещё и сами ЗУР в боевом снаряжении, становилось понятно, почему часть этих грузовиков разнесло буквально напополам и вдребезги. Во главе уничтоженной колонны я увидел три подбитых гусеничных бронетранспортёра – один угловатый М75 с перебитой гусеницей и два ещё более гробовидных М113, один из которых сгорел, практически сложившись внутрь (поганая особенность алюминиевой брони), а второй имел две солидные дыры в борту. Дальше, в кустах, просматривался догорающий ПТ-76.

И вперемешку со всем этим – брошенные, сгоревшие, раздавленные танками гражданские машины и трупы штатских.

Что, часть ПВО НАТО благополучно накрылась ещё на стадии перемещения в районы развёртывания? Очень похоже на то.

Какая-то картина происходящего в моей голове потихоньку складывалась, но всё-таки оставалось не очень понятно, кто здесь где наступает, отступает, или что? Вполне логично должно было выглядеть, что наши, по каким-нибудь довоенным планам, безудержно рвутся к Рейну по основным транспортным коммуникациям. И, похоже, несмотря ни на что, делают это вполне успешно. Однако из того, что мы накануне встретили американские М48 восточнее Штутгарта, следовало, что наш прорвавшийся авангард натовцы, по крайней мере частично, сумели отбить. Или не сумели? По идее, здесь начинается уже предельно простая арифметика – количество гусеничных следов, которые я за последний час увидел в окрестных лесах, ну явно не соответствовало количеству попадавшихся нам на пути подбитых и сгоревших танков. А кроме того, нигде не было видно ни прочной обороны НАТО (в виде привычных окопов, огневых точек или опорных пунктов), ни даже хоть как-то обозначенной линии фронта.