Текст книги "Медаль за город Вашингтон"

– Ну раз есть такая необходимость – обеспечим вам безопасное место для наблюдения. Как мне доложили, судя по радиоперехватам, их самолет уже в воздухе, а значит, основную пьесу будем играть ближе к вечеру. Вы во время последней встречи с этим придурочным диплошпионом из нашего посольства, этим, как его, Еб… Ет…

– Екамасов, – подсказала Дегтярева.

– Во-во, Екамасовым, выяснили, не будет ли у нашей акции каких-то крупных и нехороших последствий военно-дипломатического плана?

– Например?

– Например – мы их разбибиним, а они возьмут и скинут в отместку на нас или на какой-нибудь крупный местный город ядрену бомбу. Ну, или пошлют сюда что-нибудь вроде загруженного под завязку В-52, который обработает, к примеру, это наше поместье, по площадям крылатыми ракетами с кассетными боевыми частями. Для этого много не надо. Убить нас при таком раскладе может и не убьет, а вот реноме мы себе попортим…

– Да нет, не должны. Разведка и лично генерал Тпругов гарантируют. Да и вообще, у Сантосов самая натуральная частная лавочка, и официально они контактируют не с правительством США, а с несколькими тамошними компаниями, часть которых, правда, действительно работает на Пентагон. А у частников не может быть стратегических бомбардировщиков или крылатых ракет. Да и маловато сейчас в Штатах такой техники, чтобы использовать ее где попало и как попало.

– Так у них же достаточно важные для пиндосов программы. Насколько я понимаю, этот Сантос по заказу американских друзей превращает «человеческий материал» в «универсальных зомби-солдат» и «живые мины». И что ему за это – никакого респекта и уважухи?

– А с какой стати? Американцы – деловые люди. Они и так слишком щедро с ним расплачиваются, специальные самолеты гоняют, керосин жгут. Но для открытого военного вмешательства, откровенно говоря, много чести. Даже если мы этого Сантоса грохнем, в соответствии с желаниями наших здешних радушных хозяев. А кроме того, Дана тебе должна была рассказать, что эти зомби-программы у американцев сейчас, похоже, не имеют наивысшего приоритета.

– Это почему?

– Потому что все эти штуки с плохо убиваемыми зомбаками хороши только против испуганных и безоружных. А с времен древней Спарты известно, что любого воина-супермена убить не так уж сложно. Вы же в Анголе догадались им дырок в голове наделать…

– Ага. Скажите еще, что Арни Шварц Хищника в известном фильме и вовсе с помощью конца бревна победил. Дырок-то мы им наделали, а они по нам потом ядерным зарядом. Так что еле убежать успели…

– Ну так убежали же. Наше начальство больше опасается, как бы эти «универсальные солдаты» со временем не превратились в нечто большее. А с точки зрения диверсионных действий куда опаснее «живые мины». Меня-то как раз в основном они интересуют.

– Ну-ну. Хорошо, если так, и за них действительно никто не врубится всерьез. А если это действительно частники, то почему их будут прикрывать местные вояки?

– Во-первых, наши крайние беспокоящие действия заставляют их усиливать охрану, собственных сил у Сантосов не так много, а с тяжелым вооружением и вовсе проблемы. А во-вторых, из Мехико на подобные вопросы отвечают, что это личное дело командующего вооруженными силами в конкретной провинции. В данном случае – этого старого корыстного козла, генерала Эрнандо Эспиносы. В условиях военного положения он имеет право разрешить своим подчиненным оказывать охранные услуги по запросам частных лиц, на чисто коммерческой основе. Вот они и оказывают. И нам нужно, чтобы после сегодняшней операции помощь военных Сантосам сократилась до минимума или вообще прекратилась…

– Да не извольте беспокоиться. Что еще?

– А еще, майор, возьми там на столе, в синей папке фотку.

Я выполнил это ее указание. С цветного снимка на меня смотрел плешивый субъект лет пятидесяти в сером костюме и, видимо, дорогом галстуке. Его физиономия чем-то напомнила мне фельдмаршала Роммеля с некоторых старых фотографий. Вылитый Лис Пустыни, только с глазами откровенного психа. Интересно. Раньше начальство в лице той же Дегтяревой как-то не считало нужным информировать меня насчет каких-либо персоналий, а тут вдруг ориентирует на вполне конкретную рожу. Это что – местный главгад, которого нам предстоит спеленать?

– Это что за шиз? – спросил я.

– А это тот, кто нас интересует больше всего, дон Максимилиан Сантос, в девичестве Макс фон Шоберт.

– Руководитель зомби-проекта и типа главный некромант?

– Вроде того. Только тут не все так просто. Он не просто ученый, но вроде бы еще и гипнотизер, владеющий какими-то магическими методиками.

– Например?

– Его папаша еще в Третьем рейхе занимался чем-то типа вуду. Пытался поставить всю эту африканскую мистику на службу фюреру. А гипнотический дар у них наследственный, вроде бы еще дедуля дона Максимилиана в свое время подрабатывал себе на пиво с сосисками, выступая по Европе с магическими сеансами – вводил людей в транс, читал мысли, предсказывал будущее и прочее в том же духе. Хотя в конце XIX века это было более чем популярно и утверждать, что дедуля фон Шоберта чем-то кардинально отличался в лучшую сторону от вульгарных шарлатанов и кидал, которых в этом бизнесе всегда было пруд пруди, сейчас уже невозможно. Кстати, этот дар у них передается по мужской линии…

– И что нам это дает?

– А то, что у дона Максимилиана нет прямых потомков мужского пола. Только единственная дочь и две внучки. Так что не исключено, что данная династия «магов и чудотворцев» пресечется именно на нем…

– Допустим, что это меня радует. И что дальше? Мне-то эта информация что дает? Он что, типа бессмертный? Так я этот момент легко улажу. Подберем для него что-нибудь особо бронебойное, или в крайнем случае кол осиновый, если его пули совсем не берут. Или нам его предстоит все-таки живым брать?

– Да я не про то, – наморщила загорелый лоб Дегтярева, явно что-то соображая.

В этот момент за дверью возникло какое-то движение и голоса.

– Ну, вот, – сказала подполковник. – Пока я тут голову ломаю, она и сама явилась. Пусть тебе тогда наша хозяйка все объяснит.

Женские голоса и стук каблуков в соседней комнате (там была большая гостиная) начали приближаться. Видимо, это нарисовалась наша радушная хозяйка Ларисса Линарес, собственной персоной.

Она без стука вошла в комнату (а какого же ей стучать, если она у себя дома?) и, перебросившись парой испанских слов с нашей подполковницей (последовал также приветственный легкий поцелуйчик, обычно характерный для более-менее близких подруг), уселась рядом с Дегтяревой. Я сразу ощутил, что рядом со мной стало на одну барыньку больше. Но Ларисса Линарес (наши девки называли ее за глаза «донна Ларка») барыню нисколько не изображала, поскольку была плоть от плоти местных дворян – старинной династии землевладельцев. Была она смуглая и очень красивая, особенно сегодня, в светлой блузке, расстегнутой по самое не могу (так что я отчетливо видел отсутствие лифчика), белой юбке и белых туфлях. Еще одна героиня сериалов…

– Я слышала о чем вы, – сказала хозяйка, поправляя рассыпавшиеся по плечам шикарные темные волосы. – Главное, майор, в том, что наша война с Сантосами имеет еще и религиозный характер.

Ларисса Линарес, к моему первоначальному удивлению, довольно прилично знала русский язык и говорила на нем хоть и с акцентом, но довольно правильно. По мере знакомства с ней я этот момент прояснил. Оказывается, ее второй муж, полковник дон Хайме, некоторое время был мексиканским военным атташе в Москве и Тель-Авиве, и в нашей столице они в общей сложности прожили года три.

Вообще, интересная она женщина, во всех смыслах. В юные годы, еще школьницей, будучи очень независимой и левой, была неоднократно порота лично папулей (а ее отец, дон Аугусто, судя по рассказам непосредственных очевидцев из здешней прислуги, был человеком весьма крутого нрава и крайне старомодных взглядов). Тем не менее она якшалась с местными марксистами и даже когда-то, назло суровому родителю, вошла в число финалисток конкурса «Мисс Сан-Лис-Потоси» (откуда ей была прямая дорога на «Мисс Мексика»). Однако, как я понял, папуля этот ее успех не оценил. Карьеру фотомодели он пресек и отправил доченьку учиться на юриста. Сначала в Штаты, где она поначалу закономерно забила на учебу, стала жить на всю катушку, оперативно выскочила замуж за какого-то красавчика (то ли стилиста, то ли медиамагната), родила дочь Викторию и столь же быстро развелась (по слухам, ее муженек, в соответствии с устоявшимися на тот момент американскими традициями, оказался «полноприводным», то есть положительно смотрел на очень близкие контакты с персонами обоего пола, чего донна Ларка понять и принять была явно не в состоянии).

В итоге она перебралась в Мадрид, где все-таки кое-как закончила курс наук и получила диплом. Вернувшись на родину, красавица Ларисса выкинула очередной фортель, благо папуля к тому времени уже упокоился в фамильном склепе, а юристам в условиях мирового кризиса было не очень комильфо. В общем, ее зачем-то понесло в мексиканские вооруженные силы, где она получила крылышки пилота вертолета армейской авиации и встретила своего второго мужа, того самого дона Хайме Торреса, тогда еще капитана, тоже представителя старинной местной фамилии. Так что этот, второй, брак был вполне себе «династическим» и, можно даже сказать, по расчету. Донна Ларка родила сына Пабло (хотя этого пацана все здесь звали уменьшительно-ласкательно – «Паблито») и изрядно поездила с удачно перешедшим на военно-дипломатическую стезю мужем по миру. И я так понял, что с Анжелой Дегтяревой (у которой тогда были другие лицо, гражданство и имя-фамилия-отчество) она близко познакомилась отнюдь не в Мехико, а очень задолго до того, в Тель-Авиве.

Незадолго до начала заварушки дон Хайме получил должность в военном министерстве и они вернулись в Мексику. Дальше дон Хайме умер во время Долгой Зимы при вспышке эпидемии лихорадки, очень похожей на эболу (говорили, что это были последствия применения кем-то бактериологического оружия), а донне Ларке пришлось, как и всем местным землевладельцам, восстанавливать и укреплять пошатнувшееся хозяйство. И она по мере сил справлялась, сейчас справедливо имея среди местных репутацию практически дона Корлеоне в юбке, местного, разумеется, разлива.

Добавлю, что ее сыну было лет десять, а старшей дочери шестнадцать. Внешность и темперамент у этой Виктории были явно в мамашу. Ее тут некие доброхоты обучили стрельбе и каким-то боевым дрыгоножествам (то есть это они так думали, что обучили), из-за чего она, считая себя самой крутой, разумеется, попыталась помериться силой с нашими девчонками. Естественно, бразильская коса нашла на камень отечественной выделки. Машка Тупикова, в очередной раз доказав, кто тут спец по боевой рукопашке, вырубила ее примерно на третьей минуте. И даже вроде бы молодая и предельно неопытная Кристинка Дятлова, повозившись с красоткой Вики минут десять, заломала-таки хозяйскую дочку на болевой прием.

С тех пор Виктория стала лучшей подругой для наших девок, ходила за ними буквально по пятам, лихорадочно учила язык и требовала научить ее чему-нибудь полезному. Ну, они и учили, между делом, по мере сил. Разному, разумеется, а не только смертоубийству. Судя по шумному разговору, который продолжался сейчас за дверью, Виктория, похоже, приперлась сюда вместе с мамашей и теперь пыталась о чем-то болтать с нашими отроковицами.

– Что значит религиозный характер? – изобразил я неподдельное удивление. – Мне тут только крестовых походов не хватает или изгнания бесов из кого-нибудь подручными средствами…

– Не в том смысле. Ты, майор, про местные старинные языческие культы слышал?

– Разные там санта-муэрте и прочее наследие ацтеков и майя? Слышал. Только это вроде бы где-то севернее, ближе к тихоокеанскому побережью.

– Эрудированный ты человек, майор, раз такие подробности помнишь. Только вообще-то это есть везде, где живут потомки индейцев. А они у нас встречаются почти повсеместно. Ну так вот, еще папаша этого Максимилиана Сантоса был в свое время проклят всеми местными колдунами и объявлен ими же вне закона.

– За какие такие грехи?

– За то, что он, как выражаются некоторые, что называется, «перешел на темную сторону».

– Это то есть как? Я так понял, что ваши, местные, колдуны вроде бы пользуют какую-то разновидность вуду, не гаитянскую, но тем не менее пейотль, то-се – хрен редьки не слаще… А в этом самом вуду светлого как-то мало в принципе…

– Да так-то оно так. Только любая разновидность вуду допускает ненадолго оживлять покойников, ну, или, к примеру, превращать людей в зомби исключительно в культовых целях, в силу «производственной необходимости». Но категорически запрещено заниматься такой практикой массово, да еще в целях наживы. А уж тем более программировать получившийся в результате «продукт» на войну или убийство кого-либо…

– И за это, стало быть, его и прокляли?

– Да.

– Наверное, ваши колдуны правильно сделали. Только я после Анголы разговаривал с кое-какими умными людьми, и они считают, что для качественного зомбирования маловато только одного вуду или, скажем, гипноза. У человека в голове столько всего понапихано, и, чтобы он перестал бояться боли и смерти и без колебаний убивал других (тех, на кого ему укажут, без разбора), в идеале надо снять туеву кучу всяких блоков, которые у любого из нас от рождения понаставлены в мозгах. Чтобы человек перестал думать, что, к примеру, резать женщин и детей плохо или прыгать вниз головой с моста больно. И, судя по тому, что мы все видели в той же Анголе, тут какие-то хитрые психологические методики обязательно должны сочетаться с медикаментозным промыванием мозгов…

– Вот это ты, майор, верно догадался, – вступила в разговор молчавшая до этого момента Дегтярева. – Это методика довольно оригинальная, хотя и не новая. Есть сведения, что еще в 2000-е Максимилиана Сантоса посещал небезызвестный гражданин Криворылов. Помнишь такого?

– Это тот Криворылов, который пророк Виталий, он же Святой Ваня (или Иоанн, точно не помню), в свое время работавший над психотропными средствами еще по заказу КГБ, создатель и идейный руководитель «эсхатологической», как тогда выражались, секты «Белые братья и сестры», адептов которой потом не могли вывести из ступора ни медики, ни экстрасенсы? Тот, который рулил сектой на пару с Калерией Бородун, изображавшей из себя какое-то очередное воплощение Девы Марии?

– Он самый.

– Так его же закрыли в середине тех 1990-х, минимум лет на пять. Причем он еще на зоне публично заявил каким-то журналюгам, бравшим у него интервью, что разочаровался в идейках своей секты. Правда, куда он делся после отсидки, я не в курсе – как-то не интересовался, честно говоря. Может, лечит кого от запоя методом попадания под электричку, а может, уже и землю парит. За последнее десятилетие столько народу преждевременно померло, что просто ужас…

– А зря не интересовался. Как ни странно, после выхода из тюрьмы он поехал как раз сюда, якобы по приглашению какого-то псевдорелигиозного, «близкого по духу» их секте фонда. И в последний раз его видели в 2002-м, как раз в обществе Максимилиана Сантоса, то ли в Пуэбле, то ли в Оахаке. И с того самого момента о гражданине Криворылове ни слуху ни духу. Из Мексики он не уезжал, словно растворился где-то в сельве. Хотя его, конечно, никто особо и не искал…

– То есть вы намекаете на то, что мы здесь можем напороться еще и на вуду российского производства? Тогда вам надо было сюда не штурмовых саперов вроде нас вызывать, а какого-нибудь Ван Хельсинга с соответствующими методами…

– Да не о том речь, – сказала донна Ларка. – Понятно, что методы этого Сантоса-Шоберта аморальны, бесчеловечны, малопонятны с точки зрения простой человеческой логики и богопротивны для любой из мировых религий. Я хочу сказать, что, когда дело дойдет до самого (а оно скоро до него дойдет) Сантоса, он вполне может что-нибудь выкинуть. Неординарное, скажем так. Местные колдуны, разумеется, будут на нашей стороне, но ты все же предупреди своих. Мало ли какие сюрпризы могут случиться.

– Какие сюрпризы?

– Разнообразные, вплоть до самых неприятных. Например, рекомендую тебе, майор, показать всем его фото, чтобы твои ребята знали врага в лицо. И ни в коем случае не смотрели ему в глаза и не слушали, что он будет говорить, если, не дай бог, встретятся с ним.

– Даже так? Выходит, нам его действительно живым брать?

– Нет, – сказала Дегтярева. – Донне Лариссе он живым не нужен, а мы его вряд ли сможем нормально допросить. Он реально очень сильный гипнотизер и стандартной, применяемой при допросах «химией» его фиг сломаешь. Так что живьем брать не надо. Но нам надо не просто его убить, а захватить весь архив и рабочие материалы.

– И как вы собираетесь это сделать, интересно знать? Если мы будем штурмовать его «вотчину», то, так или иначе, разнесем там все по бревнышку. Да и он сам первым делом постарается все уничтожить…

– А это, майор, уже не твоя забота. Кое-какие люди к нему уже внедрены и работают. А нам придется планировать свои действия так, чтобы не повредить электронные носители, если архив существует только в цифровом виде. А вот если есть бумажные дубликаты, задача слегка упрощается.

– А если нет ни того ни другого и весь архив у него в голове?

– Ну, это-то как раз навряд ли…

В общем, на этом наш разговор в основном закончился. Мы обсудили несколько мелких, вполне себе технических вопросов, и я потек готовиться уже непосредственно к боевому выходу – руководить и давать конкретные указания.

Правда, все и так давно знали боевую задачу, и вразумлять кого-то пинками или простыми словами сейчас не требовалось.

После завтрака, уже переодевшись в темно-зеленый боевой комбез, я вернулся «в расположение подразделения».

Еще издали мне стало слышно чье-то пение из окон нашего особнячка. Кто-то (судя по голосам – вроде бы Продажный с Алалыкиным), видимо, в момент облачения в боевую экипировку, не найдя иного развлечения, с явной и неизлечимой придурью не очень музыкально орали:

– …Как один мы! По приказу комиссара! Поддадим и чистить им пойдем сусала! И начистим! Главное – тревогу не проспать! А ну, ребята, плеснем гидрашки в стаканы! Мы свято храним покой родной страны! И пусть там НАТО наложит полные штаны!..

Я остановился, решив маленько послушать, и не сразу обратил внимание, что тут же, на крылечке, тихо-мирно сидит штрафованный рядовой Зиновьев, уже облаченный по-походному. Явно расслабившись и впав в благостное настроение после завтрака, он смолил толстую сигарку местной выделки (качество этого продукта было по прежним критериям, видимо, очень среднее, но главное, что здесь его было немерено, хоть до смерти задымись), выпуская дым колечками. Практически кайфовал. Встать он не удосужился….

– Что за бабуйня, рядовой? – поинтересовался я, подойдя. – Встать!

Зиновьев нехотя поднялся, изобразив некое подобие стойки «смирно». Не знаю, нравилось ли ему находиться здесь и в этом качестве – наши пацаны и девчонки гоняли этого «дяденьку» по любому поводу, поскольку он здесь был единственный солдат, а они все – сержанты или офицеры. Но, с другой стороны, чморить нижестоящего без повода, как на зоне, никто из моих подчиненных никогда не стал бы. А значит, Зиновьеву все-таки было вполне комфортно – климат мягкий, теплая вода, золотой песок, кормят от пуза и всегда думают за тебя. Как оказалось, во времена своей прежней службы в этой стране он нигде, кроме Мехико, Акапулько, Тихуаны и нескольких мелких курортных местечек, не бывал, а значит, толку от него, как от «знатока реалий», было как от козла надоев. Правда, испанский язык он, как оказалось, действительно знал прилично и за всеми личными катаклизмами последнего времени местных наречий еще не забыл.

– Рядовой Зиновьев! – доложил штрафник.

– Чем заняты, рядовой?

– Перекур, товарищ майор.

– С какой стати?

– А я уже переоделся, и мне старший сержант Хамретдинов разрешил перекурить. Вы, товарищ майор, сами-то некурящий, и вам не понять. Меня еще моя вторая заставляла бросить эту, как она выражалась, «поганую привычку», но так и не дожала. А потом я, бывалоча, навоз и всякую дрянную солому курил и такого хорошего табака, как здесь, сто лет не видел…

– Ну-ну, не лучшим образом вы службу с чистого листа начинаете, – констатировал я, мысленно прикидывая – сразу вздрючить Хамретдинова за падение дисциплины или пока погодить.

Хотя чего это я на него покатил с места в карьер? Служба то, служба се… Ведь, по идее, начало этой самой службы у каждого обычно разное. Например, мое первое знакомство с советской еще армией в крайние годы существования СССР прошло не лучшим образом. В девятом, если не ошибаюсь, классе во время первой приписки в военкомате я оказался в числе восьми человек, которых отвел в сторону от остальных звероподобный прапорщик с вэдэвэшными эмблемами на погонах. Побагровев и без того испитым лицом, он рявкнул нам: – Па-астричься!!

В этот момент я понял, что с Советской Армией у меня как-то не заладится. И, как оказалось – как в воду глядел, поскольку не прошло и трех лет и Страна Советов (да и вообще все вокруг) накрылась медным тазом, и всем казалось, что ничего хуже уже быть не может (зря так думали, оказалось – может)… Хотя мы (те, кого тогда послали стричься) от этого только выиграли, поскольку приписку проходили на следующий день, вместе с каким-то ПТУ. Так мало того, что мы у школы лишний день украли, так еще и от души повеселились. Пэтэушному военруку, толстому, одышливому майору со стройбатовской символикой на плечах кителя было откровенно не до нас, а пэтэушники были те еще приколисты и стремились оборжать буквально все, с чем сталкивались. Например, все эти псевдоумные (а точнее, совсем глупые) военкоматовские «тесты» тех времен (типа «я пью много воды» и прочее). Вопрос: «Мне часто хочется умереть?» Ответ надо дать в письменной форме, либо «да», либо «нет», казалось бы, чего непонятного? Но нет, один хлопчик вдруг тянет руку и спрашивает этого их стройбатовского майора: «Наиль Мустафиевич, а если не часто хочется умереть – мне чего писать?»

Ну и далее в том же духе. Интересно, где все эти случайно собравшиеся в пыльном классе райвоенкомата позднесоветские пацаны теперь? Похоже, дальнейшая жизнь всерьез разделила нас на живых и мертвых. По крайней мере двое из тех семи моих одноклассников точно не дожили даже до сорока пяти…

– Виноват, – сказал Зиновьев буднично и добавил: – Дурак. Исправлюсь.

– С рукой-то чего? – поинтересовался я, кивнув на его покрытую шрамами правую кисть.

– С собачкой познакомился, – ответил Зиновьев, и лицо его как-то сразу помрачнело. – Довольно близко. Из вологодского конвоя собачка. Шаг вправо – шаг влево…

– Ясно, – сказал я, уже поняв, что он на эту тему не очень-то хочет говорить.

В этот момент я услышал за кустами шаги и знакомые голоса.

В нашу сторону явно топали девчонки. И точно, через минуту возле крыльца появились Машка, Светка, Наташка и Кристинка. Все уже облачены вполне по-боевому, в такие же, как у меня, комбезы и берцы тропического образца (Машкины ботинки были кожаные и нестандартного образца, явно местной ручной работы – к гадалке не ходи, где-то сперла, выменяла или выиграла). Кроме того, у Машки Тупиковой верхняя часть комбеза была провокативно спущена и обмотана вокруг талии причудливым узлом, открывая пижонский лифчик из камуфляжной ткани, а на голове наличествовала широкополая камуфлированная панама (точно такие же когда-то, очень давно, носили французские парашютисты во время индокитайской и алжирской войн, интересно, где она этот-то раритет надыбала?), с отогнутыми вверх и соединенными ремешком полями.

Остальные девчонки откровенно уступали ей по части изобретательности в области понтов. Хотя на голове у Светки Пижамкиной была опять-таки совершенно неуставная (хотя какой устав, если мы конспирируемся под наемников?) и откровенно ковбойская шляпа, а Кристинка Дятлова щеголяла в головном уборе в стиле Крокодила Данди из одноименного фильма (даже украшение из зубов какого-то хищника вокруг тульи ее шляпы присутствовало).

А вот Наташка Метельская в камуфляжной бейсболке местного армейского образца откровенно выламывалась из общей картины. Вообще, я с самого начала, сразу по прибытии сюда, почувствовал, что, наверное, зря она с нами напросилась. В далекой и жаркой стране Натаха была явно не в своей тарелке. Не знаю, повлияло ли на ее мировосприятие тяжелое ранение, или почти год чисто штабной работы вдали от пуль и пеших переходов, но на фоне других наших девчонок вид у нее в последнее время был какой-то унылый. От прежнего развеселого душегубства и следа не осталось. Похоже, Машка уже и сама поняла, что напрасно поддалась на ее уговоры. Мы бы в данном случае и без Метельской прекрасно обошлись, а так в перспективе можем нажить себе ряд нехилых проблем, в случае если ее, к примеру, неожиданно переклинит по какому-нибудь поводу…

– Здра жра, тарищ майор! – приветствовала меня Машка.

Стоявший передо мной с непотушенной сигаркой Зиновьев демонстрировал всем своим видом явное замешательство.

– Виделись, – ответил я и добавил: – Давай, командуй, старший лейтенант.

– Рядовой Зиновьев! – рявкнула Машка. – С-сырна! Бегом в расположение подразделения!

Штрафник послушно погасил окурок и скрылся в доме.

Девки вошли следом за ним. Машка гаркнула что-то матерно-неразборчивое, и придурковатая песня разом закончилась. Потом кто-то что-то сказал и заржал, последовал Машкин рык с предложением залепить хлебалушку. В ответ сказали что-то неразборчивое, последовал глухой удар по мягкому и приглушенная ругань, а потом, похоже, началась вполне деловая возня.

Зайдя в дом, я обнаружил сборы в самом разгаре. В обширной прихожей особнячка все облачались в боевую экипировку, натягивали бронежилеты, проверяли снарягу и оружие. Не занят был только Алалыкин, который согнувшись и держась обеими руками за промежность, подпрыгивал посреди холла и приглушенно-полузадушенно ругался матом.

– Да я…. да ты… с-су… да я тебя… л-ля… н-нах… – выл он.

– В чем дело, сержант? – поинтересовался я у него.

– По яйцам-то зачем? – страдальчески провыл Алалыкин, после чего наконец выдохнул и ухромал с глаз моих.

– Ну и зачем по яйцам? – спросил я у возникшей передо мной Тупиковой, которая уже выглядела вполне пристойно и застегивала бронежилет. – Маня, ты чего мне личный состав травмируешь? Да еще перед боевым выходом?

– А чо делать, если он, тарищ майор, русского языка не понимает? – надула губы Машка. – Я ему сказала – заткни хлеборезку. А он не затыкается и субординацию нарушает. Мы солдаты или где?

– Правильно мыслишь, старший лейтенант, – сказал я на это. – Порядок стоит на дисциплине. Только постарайся в дальнейшем без членовредительства…

– Вот про член это вы в точку, тарищ майор, – согласилась Тупикова. – Некоторым я бы его совсем оторвала…

– Брек, старший лейтенант, – прекратил я этот поток сознания. А то начав со знакомого слова «член», она много до чего договориться может, со своей всегдашней непосредственностью.

Мои автомат, рюкзак и бронежилет были давно подготовлены и лежали у стеночки. Здесь же была сетчатая маскнакидка под фон тропической местности, где нам предстояло действовать, – сегодня я такие приказал взять всем. С ними надежнее, поскольку предстояла работа из засады, а не бой в условиях взаимной видимости.

– А сейчас все ко мне. – сказал я, когда подразделение более-менее экипировалось.

Личный состав послушно подошел и сгрудился вокруг меня. Я достал из планшета фотку Максимилиана Сантоса.

– Смотреть внимательно и запоминать. Всем.

Фотка пошла по рукам.

– А кто это? – живо поинтересовался Хучанбергенов, передавая снимок Георгиеву.

– Это самый главный гад. Максимилиан Сантос, он же Макс фон Шоберт. Если кому интересно – из семейки почему-то эмигрировавших не в Парагвай или Аргентину, а в эти края недобитых эсэсовцев. Конечно, не факт, что он сегодня в этой колонне будет, но запомнить его внешность все-таки стоит. И если вы его где-то увидите, пусть даже случайно – немедленно сообщать мне или подполковнику Дегтяревой. Добавлю, что при встрече нежелательно разговаривать с ним или смотреть ему в глаза.

– Это почему? – спросила Светка Пижамкина, рассматривая фото. Взгляд у нее был очень характерный, профессионально-снайперский, и для себя она уже явно прикидывала, куда именно будет стрелять этому типу…

– Вообще-то это секретная информация, но, чтоб вы знали, он, помимо прочего, еще и гипнотизер. Запудрит вам мозги и сделает из вас болванчика вроде этих, американских.

– Так это, что ли, его работа? – уточнила Машка.

– Его. По крайней мере теоретическая часть – точно.

– Во козлина, – сказала Светка задумчиво и уточнила: – А стрелять-то в него вообще можно? Или на такого серебряную пульку надо?

– Можно. Сегодня нежелательно, а вообще можно. Но по этому поводу, если что, будут особые указания с самого верха. Поняли?

– Так точно, – сказало подразделение почти хором.

– Ну вот и ладненько. Тогда действуем по нашему плану, но с одной, небольшой, поправкой. Поскольку подполковник Дегтярева изъявила желание поехать с нами, лейтенант Симонов и младший лейтенант Дятлова будут с ней на НП, на связи.

– Вопрос можно? – спросил Симонов.

– Можно, лейтенант.

– А с чего, тарищ майор, именно мы?

– А с того, что у вас, товарищи пилоты-универсалы, вся основная работа еще впереди. И она потребует от вас, культурно выражаясь, больших усилий, вплоть до самоотречения. Так что пока не стоит вам лишний раз под пули соваться. Пригодной для наших дел авиатехники здесь архимало, а вас, если что, заменить будет вообще некем…

– Разрешите? – вдруг возник из-за окруживших меня голов рядовой Зиновьев.

– Разрешаю. Чего там у вас?

– Докладываю, что я тоже немного обучен пилотированию. Если что.

– Да? – удивился я и уточнил: – Интересно, когда это вы успели? И на чем именно?

Симонов и Кристинка Дятлова с каким-то новым интересом посмотрели на нескладную фигуру нашего штрафника. Еще один пилот на мою голову…

Собственно, меня самого тоже кое-чему этакому в свое время подучили. Еще Долгой Зимой, когда мы месяц с лишним сидели на практически блокированной авиабазе в Моховке. А чего не сидеть, раз был приказ? Обострожились, наставили вокруг мин и сидели. Склады там были неслабые (собственно, их-то мы в основном и охраняли), печки исправны и топлива в достатке. Не скажу, правда, что там было особо спокойно, поскольку количество «спальных мест» было сильно ограничено – там кроме нас сидел персонал авиабазы (на тот момент там ничего, кроме нескольких вертолетов, не базировалось, но ВПП была длинная и склад ГСМ обширный) с семьями, вояки (опять-таки с семьями) из нескольких окрестных, прекративших существование частей и гарнизонов и кое-какие беженцы. Вот и приходилось практически ежедневно отбивать нападения оголодавших троглодитов, еще недавно считавшихся людьми – жратва и топливо в особо заднепроходные жизненные моменты нужны всем, но, как правило, достаются тем, кто успел раньше, или тем, у кого автомат многозаряднее… Стоявшие в капонирах у КПП «Шилки» в иные дни были засыпаны гильзами по самую башню, так что экипажи выгребали их лопатами и ведрами, противопехотки и растяжки приходилось обновлять иногда по два-три раза в день, а они, раз за разом, все лезли и лезли, словно там было медом намазано, пытаясь на легковушках преодолеть заваленные бетонными блоками густо минированные подходы к базе, прикрываясь бабами и детьми, не считаясь с жертвами, с последним патроном в ружбайке, перли прямо на кинжальный огонь АГС-17, «Шилок» и пулеметов…