Текст книги "Закатный ураган"

Смеркалось, когда мы миновали ворота в крепостной стене. Фан-Белл окружали не каменные стены, а высокий вал с частоколом из толстых бревен поверху. Проникнуть в город жители окрестных сел и слобожане могли через двое ворот, защищенных бревенчатыми же башнями с площадками для лучников и караулками внизу. Кисель показал стражникам какой-то знак – то ли перстень, то ли грамотку, я не разглядел, – и этого оказалось довольно. Десятник стражи даже поклонился, пока его подчиненные отодвигали тяжелую створку ворот.

Когда-то давно, больше десяти лет назад, я побывал в Фан-Белле, но, проезжая по полутемным улочкам, не узнал ничего. Может, его отстроили заново после очередного пожара? Изредка слухи на Красную Лошадь доходили – деревянный город страдал от неосторожного обращения с огнем. Иногда выгорали целые кварталы. А может, просто у меня память такая слабая?

К месту назначения мы добрались уже в кромешной темноте. Желтоватые отблески двух факелов не давали разглядеть что-либо за пределами освещенного круга. Какая-то каменная громадина. Похоже, замок. Чей, интересно знать.

Тут нас с Гелкой разлучили окончательно. Арданы и в пути нас рядом не сажали, спать поблизости друг от друга не укладывали. Разговаривать не разрешали. Только и удавалось взглядом обменяться, улыбкой, кивком головы дочку подбодрить. А теперь нас свели в подземелье и посадили по разным комнатам.

Мне досталась темница в подлинном смысле этого слова. Никаких окон, никакого освещения. Камера три на четыре шага. Точно подсчитано, не один раз проверил. У одной стены сбитый из горбыля топчан. Ни о какой постели даже речи не шло. Впрочем, если были бы в темнице какие-то тряпки, я бы их сам скинул на пол. Только вшей от прежних постояльцев мне не хватало.

В углу темницы – бадейка для отправления естественных надобностей. За те два дня, что я провел взаперти, никто нечистоты не выносил.

Ни стола, ни стула. Темно, хоть глаз выколи. Только в коридоре, куда выходит дверь моей камеры, факелы горели, и то не частые. Свет проникал в маленькое – пядь на полторы – прямоугольное отверстие в двери. Через него же дважды в день охранник, угрюмый и неразговорчивый, просовывал глиняную миску с едой – крошево вареной моркови с репой, и кружку воды, хвала Сущему, не затхлой.

Второй день я предавался размышлениям – кто нас приказал схватить и для чего? Ответа пока не находилось.

Еще в Пузыре люди Киселя тщательно меня обыскали. Отняли нож, сумку с Пятой Силы и мешочек с самоцветами, отложенными за восемь лет работы на прииске. Теперь, даже если случится чудо и нам удастся сбежать, прощай надежда на безбедную жизнь где-нибудь в отдаленной провинции Приозерной империи. Прощай нарисованный в воображении маленький домик с садиком, книга, которую начал писать в уме. Придется зарабатывать.

Умею я немного, но все же кое-что делаю неплохо. Могу ловушки ставить на пушного зверя – соболя, куницу, белку, лису. К трапперам, что ли, прибиться? Могу руду добывать… А могу и писарем куда-нибудь устроиться. Все-таки ученье в Храмовой Школе даром не прошло. Пишу нынешними рунами и старыми – сидскими. Понимаю и старшую речь, на которой перворожденные разговаривают. Может, толмачом попробовать?

Смешной ты, Молчун, право слово. Сидишь в темнице, под замком, не знаешь, оставят ли тебя в живых, или завтра повесят на заднем дворе, или полторы ладони стали под лопатку сунут и в выгребную яму сбросят, а рассуждаешь о том, как дальше жить намерен, как на пропитание зарабатывать…

Ты выберись сначала, с друзьями встреться да попытайся ту ношу, какую сам на себя взвалил, до цели донести, а потом и рассуждать будешь.

Стрежень Ауд Мора, две лиги севернее Фан-Белла, златолист, день девятнадцатый, полдень.

Ясеневое тело корабля легонько поскрипывало в такт согласным движениям длинных весел. Узкие лопасти уходили в воду без плеска, без брызг, показывая многолетнюю выучку гребцов. Высокий форштевень расталкивал темно-серую воду Ауд Мора. Грозно щурилась на заросший очеретом пологий левый берег грифонья голова. Шею искусно вырезанного хищника обхватывала рука впередсмотрящего, чьи раскосые глаза внимательно обшаривали теряющуюся в призрачной завесе дождя полосу водной дороги. Кончики ушей наблюдателя заострялись кверху, выдавая его принадлежность к старшей расе – перворожденным. Любой встречный житель северных королевств назвал бы его остроухим и с радостью угостил бы отточенной сталью.

Только попробуй это сделать, когда за спиной сида тридцать два его сородича, одетые в кольчужную броню да при оружии. Мечи, дротики, самострелы – все, чтобы отбить любопытство ненужного и непрошеного свидетеля. Чем меньше салэх – так перворожденные называли людей – узнают о глубоком южном рейде сидского корабля, тем лучше.

Впрочем, один человек все же присутствовал на потемневшей от соленой воды палубе. Около степса (четырехгранного отверстия в середине кильсона, куда вставлялся шпор мачты, уложенной сейчас вдоль судна) сидел, скрестив ноги, невысокий сухощавый человек – южанин, по всем признакам. Седые виски, темная полоска усов над верхней губой, левый глаз закрыт чисто отстиранным льняным лоскутом. На коленях – меч. Некоторые перворожденные из числа гребцов бросали на его оружие презрительные взгляды.

Как же! Благородное оружие в звериных лапах.

Они не видели воина из Пригорья в деле.

Напротив человека восседал на резной скамеечке Эйан Мак Тетба, последний морской ярл расы перворожденных. Совершенно белые волосы – даже для сида он выглядел очень, очень старым – свободно спадали на спину. Поперек лица, закрывая оба глаза, легла белая повязка, украшенная сложным узором из самоцветной пыли – филигранная работа искусников-перворожденных. Из-под вышитой ленты виднелись неровные края застарелого шрама. Никто из ныне живущих не знал, где и как Эйан потерял глаза. Слепцом он покинул Б’энехт Ольен – Благословенную Землю и привел остатки своего рода к Берегу Надежды (Дохьес Траа по-сидски). Даже Эохо Бекх, король сидов и верховный владыка Севера, не помнил Мак Тетбу зрячим. Но мало кто из ярлов, и представителей древних морских родов, и более молодых, ставших горским народом, мог поспорить с незрячим стариком в прозорливости, мудрости, воинском искусстве. Казалось, Эйану не нужны глаза. Опыт прожитых лет и другие, невероятно обострившиеся за многовековую жизнь слепца чувства заменили ему зрение.

Мак Тетба глядел на сухопарого салэх. Точнее, просто сидел, повернувшись лицом в его сторону. Он слышал размеренное ровное дыхание без малейших признаков беспокойства, легкий шорох, с которым пальцы человека ласкали черные кожаные ножны. Впервые перворожденный испытывал что-то похожее на уважение к грязному животному.

По левую руку от ярла на круглобоком сундучке примостилась сида в вороненой кольчуге. Золото волос опускалось чуть-чуть ниже плеч. Когда-то, скоро уж год тому назад, она обрезала косу, поклявшись на честной стали перед лицом зверски убитых сородичей мстить проклятым салэх, где только сумеет достать их клинком ли, арбалетным ли бельтом.

С тех пор произошло много событий. Отросшие неровно обкорнанные волосы – это лишь малая малость. Ярлесса Фиал Мак Кехта отыскала заветную любовь с тем, чтобы похоронить ее навсегда. Байр Лох Белах остался глядеть вечные сны на кривовато сбитом помосте близ прииска Красная Лошадь.

Прошел всего десяток дней, и высокородную феанни подстерегла новая утрата – гибель старого советчика и учителя. Телохранитель Мак Кехты, белоголовый Этлен, не знал соперников в бою на любом оружии ни среди перворожденных, ни среди людей. Но с чудовищем подземных глубин, ужасом старателей и рудокопов, встреченным в пещерах под холмами, он не совладал. Победитель в бесчисленных стычках и боях погиб от зубов стуканца.

После были странствия по лесам в широкой долине Аен Махи. Унизительная зависимость от салэх по имени Эшт, Молчун, и сопровождавшего его человеческого детеныша. То, что люди заботились о ней совершенно искренне и бескорыстно, не ища выгоды и не требуя награды – кормили, лечили, купили довольно хорошего коня, – порой доводило болезненно гордую сиду до бешенства. Мак Кехта злилась на весь свет и готова была рубить всякого, кто под руку подвернется.

Один раз подвернулся траппер. Еще на правобережье Аен Махи. Хитрый, жадный, злой человечишка. Никчемная душонка, если у салэх вообще наличествует душа. Сида не жалела, что обагрила его кровью один из клинков, оставшихся ей от Этлена.

А вот проклятье, брошенное ей в лицо женой, вернее, вдовой траппера, заставляло задуматься. «Пускай кровь, тобой пролитая, на тебя ж и падет…» Мак Кехта великолепно понимала убогую, каркающую речь салэх и не сомневалась, что правильно перевела услышанное.

Проклятье крови – не шутка. Вознесенное к чертогам Небесной Горы, оно рано или поздно исполнится. И нет дела высшим силам, что произнесло его низшее существо – самка грязного салэх.

А если вспомнить еще встречу с бэньши – ночной плакальщицей, предвещающей смерть. Киин’э, тарэнг’эр’эхт баас.

Мак Кехта почти поверила в свою неизбежную гибель, когда свалилась от неведомой болезни. Вот вам и близкое общение со зверообразными! Живущие замкнутым миром в горных замках перворожденные заразных болезней не знали. От ран, полученных в сражении или на охоте, спасало лекарское искусство филидов, достигших замечательных успехов на этом поприще. К примеру, Айлиль Черный Буревестник, входящий в Большой Совет из Уэсэл-Клох-Балэ, поднимал заступивших одной ногой за пределы чертога смерти. Поднимал и возвращал к полноценной жизни. Раздробленные в осколки кости, сломанные хребты, разорванные, словно канаты, связки…

А вот с моровым поветрием филиды бороться не умели. Больше того, погруженные в высокоученые размышления, даже не догадывались об их опасности.

Ярлесса аж поежилась, представив, как приходит в голову любого из правителей людских королевств идея свести с лица земли перворожденных, просто-напросто заразив их любой из болезней, спасения от которой филиды не нашли, да и не искали.

Но с чем не справился бы и весь Большой Совет, оказалось по плечу лекарю-самоучке из салэх. Молчаливый спутник Мак Кехты, Эшт выходил ее, не прибегая к чародейству. Одними лишь настойками трав и сушеных ягод поставил на ноги, и не считал совершенное подвигом.

Этот задумчивый, тихий человек, порой проявляющий твердость стали наилучшего закала, своим бескорыстием выводил сиду из душевного равновесия.

Достаточно вспомнить его внезапное решение вернуть М’акэн Н’арт на островной алтарь в разрушенном капище фир-болг! С немытыми звериными лапами, а туда же – древнюю святыню хватать! Гордая сида не смогла не пойти с ним вместе, презрев опасности путешествия на Юг, через населенные людьми земли.

И вдруг в городке на севере человеческого королевства Ард’э’Клуэн Эшт исчез. Вместе с детенышем-салэх и с Пятой Силы. В тот же вечер саму Мак Кехту попытались убить. Или пленить… Для высокородной сиды это одно и то же.

Когда в окно комнаты, где она предавалась невеселым раздумьям, влетели, вышибая ставень, два вооруженных головореза, ярлесса даже не удивилась. Проклятие крови должно когда-то сбыться. Но сдаваться на милость провидения она тоже не собиралась. Один из нападавших получил клинком поперек морды – умойся кровушкой, грязная тварь! Второй оказался удачливее – сумел схватить Мак Кехту и даже приставил нож ей к горлу. Как будто свыкшуюся с неизбежностью смерти клинок у горла остановит!

Эх! Как выпучились глаза потного вонючего зверя! Как сквозь длинную резаную рану брюха рванулись наружу сизые петли кишок!

– Баас кюэр’дах, салэх? Смерть ищете, твари? Та – Мак Кехта! Я – Мак Кехта! – почти весело бросила феанни в перекошенные ненавистью и злобой лица врагов.

А было их немало.

Но пригорянин успел положить всех в считанные мгновения, не дав ярлессе еще раз обагрить клинок кровью.

В какой-то миг ей показалось, что не худощавый смуглый человек в латаной рубахе пляшет в окружении размахивающих сталью бойцов, а сид с длинным хвостом снежно-белых волос, прихрамывающий от полученной еще у Кровавой лощины раны, снова ведет игру со смертью.

Обман зрения. Пустые мечты. Этлена уж не поднять никаким чудом.

Но с этого вечера слово Сотника, которого она на старшей речи звала К’ееделом, значило для Мак Кехты почти столько же, сколько и свое собственное.

Именно она остановила дружинников Мак Тетбы, готовых изрешетить человека десятком дротиков. Да и то сказать, кто знает, не перебрался бы он на борт корабля прямо с крутого обрывистого берега и не перерезал бы половину перворожденных прежде, чем погибнуть?

Так что польза от примирения вышла и Сотнику, и воинам Эйана Мак Тетбы. Сейчас они заключили нечто вроде военного союза. До поры до времени.

Зрелище морского сидского корабля с грифоньей головой на форштевне в сотнях лиг от Дохьес Траа несказанно поразило Мак Кехту. А еще больше озадачила цель похода перворожденных, изложенная Мак Тетбой на борту, куда они с К’ееделом поднялись, бросив после недолгого размышления лошадей на берегу.

Оказалось, последнего морского ярла направил на поиски Фиал Мак Кехты Большой Совет филидов с согласия и одобрения самого Эохо Бекха. Утехайр Семь Звезд – глава Совета – и Морана Пенный Клык – его правая рука – во время гадания на день С’аухн определили ее связь с неведомой опасностью, проснувшейся после долгих лет покоя. Несомненно, так необычно показала себя Пята Силы – М’акэн Н’арт. И связь была самая прямая. Кто, как не Мак Кехта, решила во что бы то ни стало присутствовать у алтаря на острове, когда человек, Молчун, возложит Пяту Силы на гранитную поверхность? А если понадобится, и самой водрузить артефакт. Ведь сняла его рука перворожденного, а значит, представитель той же расы и должен вернуть украденное.

Мак Кехта выложила все Эйану Мак Тетбе, выложила так откровенно, как если бы говорила с отцом. Или с филидом-наставником. Не утаила ни малейшей детали.

Сотник при этом молчал, угрюмо царапая ногтем бронзовую пряжку ножен. Старшую речь он понимал с пятого на десятое – отдельные слова, не более.

Мак Тетба долго не отвечал. Втягивал резко очерченными ноздрями влажный, холодный ветер над гладью Ауд Мора. Вслушивался в шорох дождевых капель над водной поверхностью, в шепот очерета и камыша на близком берегу. Вертел в пальцах сложную конструкцию из веточек омелы, ивовых прутиков и неограненных драгоценных камней. Ею снабдили морского ярла филиды Уэсэл-Клох-Балэ с тем, чтобы указать путь к Пяте Силы и Фиал Мак Кехте.

– Эйан, шив’ лиом’э ахэн’, аат’ эниш М’акэн Н’арт? – не выдержала ярлесса. – Эйан, ты можешь узнать, где сейчас Пята Силы?

Ярл покачал головой:

– Ниа шиил’. Не думаю.

– Иэрэхт’эл. Попытайся.

Мак Тетба снова надолго замолчал.

– Фиал, шив’ к’рэд’э эр шкелл фир-болг? Фиал, ты веришь в сказку фир-болг?

– Шеа, Эйан. К’рэд’. Да, Эйан. Верю.

Слепой старик осторожно установил сработанную филидами штуку на палубу. Отнял пальцы. Замер.

Все присутствующие невольно затаили дыхание.

Получится ли?

Сложное переплетение веточек и прутиков с узлами-кристаллами зашевелилось, покачнулось и развернулось заостренным аметистом в сторону феанни. Похожая на фиолетовую сосульку тонкая палочка самоцвета дрожала, подобно язычку гадюки. Казалось, она колеблется, не чувствуя уверенности.

Мак Кехта напряглась, закусила губу. Вздох разочарования, готовый вырваться у трех десятков перворожденных, вдруг сменился невнятным гулом удивления, смешанного с восторгом. Конструкция вновь дернулась, провернулась на досках палубы и нацелила аметист на восход – вверх по течению Ауд Мора.

– Ард’э’Клуэн! – воскликнула Фиал.

– Фан-Белл… – проговорил Сотник.

– Лейс? Удалось? – напрягся Мак Тетба.

– Шеа, Эйан. – Мак Кехта сжала кулаки. – Да, Эйан.

– Кэарт го л’оор. Ну, хорошо, – склонил голову старик. – Саал’э эр сор. Идем на восход.

Почему-то уверенность в его голосе не звучала.

– Мы оставим корабль далеко от поселения салэх, – быстро проговорила Мак Кехта. – Не стоит без нужды подвергать риску столько перворожденных.

Сотник с интересом глянул на нее. Точного смысла слов он не разобрал, но догадался по интонации, к чему ведет феанни.

– Я и не думал брать город салэх штурмом, – без усмешки заметил ярл.

– Пойду я один, – подал Сотник, для верности ткнув себя в грудь, а потом поднял один палец.

– Нет! – встрепенулась сида. – Я тоже!

– Не стоит. Велика опасность быть раскрытыми. Город – не поселок трапперов, – позволил себе нанести легкий укол пригорянин. – Один я проберусь незаметно. Таких, как я, в толпе из десяти десяток.

– Что говорит салэх, – повернул к Фиал незрячие глаза Мак Тетба.

– Он говорит, что должен идти в город один, – перевела сида. – Что для перворожденного существует опасность быть раскрытым…

– Он прав, – кивнул старик.

– Но как же… – возмутилась Мак Кехта. – Ты тоже, Эйан? Я должна!..

– Быть узнанным в городе салэх – смерть. Ты не пойдешь с ним, Фиал. Не годится нам посылать на гибель своих феанни.

– Но Эйан!

– Нет, я сказал. Но и К’еедел не пойдет один… Улад, Сенха, – бросил Мак Тетба через плечо.

Два сида приблизились и встали за его спиной. Один тонкий золотоволосый с глазами как сапфиры. Небольшой шрам превращал его левую бровь в силуэт летящей над морем чайки. Второй отличался более широкими плечами и длинными усами, серыми, словно остывший пепел костра.

– Они помогут ему, – указательный палец Мак Тетбы едва заметно качнулся в сторону Сотника. – И проследят, чтоб салэх не вздумал бежать с Пятой Силы. Переведи ему, Фиал. Я еще подумаю, стоит ли везти артефакт в Уэсэл-Клох-Балэ.

Мак Кехта обиженно поджала губы, но спорить поостереглась. Морской ярл – полновластный хозяин и господин на палубе своего корабля.

Сотник, выслушав ее перевод речи Мак Тетбы, не выказал ни озабоченности, ни обиды.

Покачал головой, поднял один палец:

– Одного возьму. С двумя некогда нянчиться. Были бы оба глаза, – он слегка усмехнулся в усы и коснулся повязки, пересекающей лицо.

Мак Кехта, едва сдерживаясь, то ли от раздражения упрямством салэх, то ли от недовольства словами морского ярла, – перевела.

Мак Тетба покачал головой:

– Фиал, шо салэх ф’иир ниабюэ лиих? Фиал, этот человек правда непобедимый воин?

– Шеа. Да.

– Кэарт го л’оор. Ну, хорошо. Шюю’л Улад. Пойдет Улад.

Синеглазый сид приложил ладонь левой руки к сердцу, отводя правую назад. Жест почтения у перворожденных.

Сотник окинул его взглядом, кивнул и, слегка поклонившись ярлу, повернулся лицом по ходу судна.

Серая вода Ауд Мора пузырилась под мелким обложным дождем. В преддверии Халлан-Тейда осень оплакивала уходящий год. Будет ли наступающий год удачнее? Не вынудит ли пролить слез вдвое больше?

Глава II
Трегетройм, королевский замок, златолист, день двадцатый, позднее утро.

Мрачный рассвет заглянул в узкое стрельчатое окно. Порывом сырого ветра толкнул тяжелую портьеру.

Валлан открыл глаза, словно от толчка.

Утро.

Позднее утро, если принять во внимание конец златолиста. Дни чем дальше, тем короче, а ночи – длиннее и темнее.

Капитан трегетренских гвардейцев опустил босые пятки на густую черную шкуру пещерного медведя, покрывавшую пол в королевской опочивальне от стены до стены. Потянулся за штанами, брошенными поверх пары высоких сапог.

Вместе с рассветом в спальню заглянул и утренний холодок. Несмотря на закалку, Валлан поежился – камин прогорел еще вечером. Теперь в трубу немилосердно сквозило.

Петельщик покосился на широкое, воистину королевское, ложе. Селина спала, разметав черные волосы поверх одеяла из серебристо-серых рысьих шкур. Рот принцессы приоткрылся, вокруг глаз легли темные круги – последний месяц дался ей нелегко. А сегодняшний день обещает быть тоже трудным, хотя и приятным. Коронация.

«Пусть спит», – подумал Валлан, натягивая штаны, а следом за ними и сапоги.

Селина пошевелилась, пошарила рукой по еще теплой половинке кровати, где только что лежал гвардеец. Приподнялась на локте.

– Пора?

– Спи, – откликнулся Валлан, заправляя длинную рубаху. – К чему спешить? Невеот начнет церемонию ровно в полдень.

Принцесса кивнула и уткнулась лицом в плотный мех покрывала. Уснула, словно и не просыпалась.

Хмыкнув, Валлан накинул на плечи светло-коричневый, стеганый дублет. Во дворце он старался обходиться без кольчуги, чтобы не обижать лишний раз петельщиков, несущих охрану везде и всюду. «Мышь не проскользнет», – любил, самодовольно усмехаясь, повторять барон Остан. С недавнего времени барон – раньше он был простым сотником гвардии. А вот обходиться без секиры капитан не смог себя приучить. Ощущение надежной тяжести на бедре – многолетняя привычка, от которой так запросто не избавишься. Даже если станешь принцем-консортом и всю жизнь проведешь во дворце под надежной охраной.

Впрочем, сидеть сиднем в Трегетройме Валлан тоже не собирался. Да и кто ему даст?

Уже сейчас на юге страны зреет баронский бунт. Да не один, по всей видимости. Не все трейги с радостным единодушием восприняли весть о смерти короля. Понятное дело, Витгольд давно и тяжело болел. От лекарей отказывался. И от местных жрецов-целителей, служащих Огню Небесному, и от приезжего чародея-озерника. Не принимал никаких снадобий, опасаясь отравления. Пил исключительно чистую ключевую воду, пользуясь кубком, вырезанным из рога полулегендарного зверя-единорога, обитающего далеко-далеко на юге, за горами Крыша Мира. Кость единорога, согласно народному поверью и заверениям купцов-поморян, доставлявшим диковинные товары морским путем в северные королевства, обладала свойством обезвреживать любой яд, добавленный в питье. А ел его покойное величество только перепелиные яйца. Тоже задачка для отравителя еще та. Как сквозь скорлупу яд пропихнуть? Вот Витгольд и рассчитывал врагов за нос провести.

Не учел лишь дочку, решительностью в батюшку пошедшую.

Селина давненько уже возмущалась глупыми законами да пресловутой дочерней покорностью. Не желала сидеть за пяльцами в светлице и жениха дожидаться, какого его величество сговорит. Хотя поначалу Витгольд был не против ее брака с Валланом, восьмым бароном Берсаном, капитаном гвардии Трегетрена. И род старинный, и воин каких поискать. Надежная опора женщине-королеве в тот момент, когда отец отправится в Верхний мир, возляжет в просмоленную лодочку, по стародавнему обычаю, завещанному поколениями предков.

Единственное препятствие между принцессой и вожделенной короной давно устранили. Да и что за препятствие?

Старший брат.

Принц Кейлин.

Он уродился неплохим воином. Умелым бойцом. Достойным командиром. И лицом, и статью, пожилые люди утверждают, в батюшку покойного. Тот, бывало, ни одной юбки не пропускал. А отказа не ведал вовсе не потому, что коронованная особа. Просто удал и хорош собой.

Вот характером Кейлин не пошел в Витгольда. Чересчур мягок.

Валлан аж скривился от презрения.

Ну, скажите на милость, что это за будущий король, коли он не желает огнем и мечом баронские смуты подавлять, крестьянские восстания в крови топить. Ведь кого боятся, того уважают. Власть зиждется на силе. И страхе.

Нет, этот белоручка вздумал вести речи об отмене пошлин и селянских податей. Мол, легче станет жить земледельцу, больше будет зерна производить, всему Трегетрену прямая выгода. Ага, развязывай кошель. Будет тебе смерд из кожи вон лезть, чтоб баронов кормить, да королевский двор, да армию. А ремесленник начнет мастерить больше товаров, рудокоп черенок у лопаты сломает от усердия… А купец растает от милости монаршей и перестанет часть прибыли утаивать.

Кто ж в здравом уме захочет больше работать?

Еще Кейлин носился с вовсе уж бредовой затеей – раскрепостить тягловых селян. Чтоб не волен был местный барон или граф в их животе или смерти, а получал урочную подать в обмен на суд и защиту от лихих людей.

Кто из баронов на такое согласится?

Вот где начались бы бунты – всем бунтам бунты. И полетела бы, как пить дать, корона с головы балбеса-мечтателя. Развалился бы Трегетрен на удельные вотчины. А тут и соседушки не задержатся. Повесье с Ард’э’Клуэном спят и видят, как бы трейговское королевство по кусочкам растащить. Разрушить до основания и на развалинах еще меж собой свару учинить.

А чего стоит чистоплюйство Кейлина во время Последней Войны? Последней ее называли потому, что названия еще не придумали. Иногда говорили «остроушья», иногда – «северный поход».

Пытать и на колья пленных сажать он, видите ли, не желал, не хотел сучек остроухих и их ублюдков злобных жечь.

«Воевать надо с воинами!»

«Победа на поле брани достигается, а не в пыточном каземате!»

Чистоплюй и белоручка!

Из-за него и Мак Кехту в первый раз Валлан упустил. У Кровавой лощины.

Когда остроухие Мак Кехты и Мак Дабхта прижали Властомира с его гвардейцами. Веселинский король дротик в бедро получил и думал отступить из боя, но косоглазые нелюди достали-таки его. Численный перевес на стороне остроухих оказался, и быть бы Властомиру глубоко под курганом, если бы не петельщики. Их вели тогда Валлан и Кейлин.

Ох, и врезали они нелюдям!

Из трех десятков едва ли пяток ушел.

В том числе и ведьма проклятая. Мак Кехта.

Они с Мак Дабхтом вдвоем удирали, но под ярлом конь ногу сломал, поскользнувшись. Кейлин с парой бойцов на них налетел, а под Валланом скакун замешкался: почти с утра в бою – какое животное выдержит?

И рубить бы принцу остроухую, а он Мак Дабхту голову снес!

«Не могу, баба…»

Мало проклятая баба, тьфу, сида крови людской попила?

А ярл все едино не ушел бы! Пешком от конных? Курам на смех.

Ушла Мак Кехта, а Валлан глухую злобу затаил на прежнего соратника и товарища по буйным молодецким забавам. Вначале терпел, не признавался никому. Все потому, что давно молодому барону и капитану гвардии пришлась по сердцу трегетренская принцесса Селина.

Не хотел барон Берсан с будущим шурином ссориться, пока однажды не понял, что и черноволосой, черноглазой принцессе братишка старший тоже не по нутру.

Вот кто родился корону надеть, так это Селина.

Смелая, решительная, достаточно жестокая, чтобы любому бунтарю хвост прикрутить. И надо же уродиться девкой. Да еще младшей в семье!

Тут уж ни о каком престолонаследии и речи быть не может. Заранее на роду написано выйти замуж либо за соседнего правителя или сынка такового, либо за королевского вассала побогаче и помогущественнее, с тем чтобы кровными узами родное королевство укрепить.

А Селина смиряться с таким положением не желала.

Вот и устроили они, заодно с Валланом и еще несколькими особо доверенными командирами из числа петельщиков, принцу Кейлину веселую прогулочку аж на Восходный кряж. С мешком на голове.

Можно, конечно, было и сразу корд под лопатку сунуть, но почему-то никому не захотелось мараться в королевской крови. Или гнева Огня Небесного испугались?

Насчет Восходного кряжа им молодой чародей из озерников подсказал.

Есть, оказывается, на скалистых кручах, защищающих Ард’э’Клуэн и Восточную марку от суховеев, набегающих из великой степи, пещерные храмы. Ничего общего они не имеют с Храмом, которому чародей Квартул служил и за который жизнь отдать был всегда готов. Ни о каком волшебстве тамошние отшельники знать не знали и ведать не ведали. Надо полагать, только поэтому и не разрушили их убежища до сей поры. К конкурентам Храм Приозерной империи жалости и снисхождения не испытывал.

Обитатели пещерных монастырей жизнь проводили в тяжких испытаниях, каковые сами для себя и придумывали. Таким образом они намеревались достичь сверхчеловеческих возможностей, не прибегая к чародейству. К примеру, из уст в уста в Империи передавались легенды об учителе, сумевшем взлететь одним усилием воли. Или о старце, провидящем будущее с такой точностью, что погоду мог предсказывать и виды на урожай на несколько лет вперед. Не всегда в пещерные монастыри уходили добровольно. Иногда старцы-отшельники покупали себе рабов из числа осужденных преступников. Кто-то же должен выполнять тяжелую работу – носить воду, колоть дрова, убираться в кельях, – пока достигается просветление? Правители охотно соглашались обменять висельников на звонкую монету или горный воск. От пещерников еще никто не возвращался. При первой попытке удрать пойманного выхолащивали. За вторую – ослепляли. Обычно после этого уже ни один не убегал. Как? Да и к чему?

Квартул – так звали жреца-чародея согласно правилам Храма – набросал записку в несколько строчек настоятелю или, как величали своих старших сами пещерники, Просветленному одного из монастырей с просьбой приютить опасного преступника, злоумышлявшего против короны и Сущего Вовне.

Захватить Кейлина оказалось на удивление легко – он не ожидал подвоха, привык доверять близким. Во дворце тоже ни одна живая душа ничего не заподозрила. Витгольду скормили байку об исчезновении. Король грустил, горевал, пытался наладить поиски наследника. Валлан ему не препятствовал. Наоборот, всячески помогал.

Трегетрен прочесали от Спорных земель до Восточной марки, от Железных гор до Черного нагорья. Безуспешно.

И без того тяжко больной Витгольд сильно сдал. Почти не вставал с постели. Все чаще задумывался о смерти.

А разрешив Валлану отправиться на поиски отряда Мак Кехты в середине липоцвета, король в приватной беседе дал согласие на брак восьмого барона Берсана с наследницей престола. И даже напутствовал пожеланием беречь себя.

Все шло как нельзя лучше, но…

Витгольд всегда был самодуром. Уж если что втемяшилось ему под черепок, увенчанный железным ободом короны Трегетрена, так напрочь вытесняло все предыдущие обещания.

«Я хозяин слову королевскому. Захотел – дал, а захотел – и назад взял».

На беду, чью только – не понять, в отсутствие Валлана в Трегетройм прибыли послы Властомира. Из далекого Весеграда приехал королевский дядька и наставник, почитавшийся им заместо отца, Зимогляд. Да не просто так, грамотами обменяться да о торговых путях и пошлинах договориться явились послы. Жениться Властомиру приспичило.

Валлан как узнал, враз пожалел, что коня гнал при Кровавой лощине. Глядишь, замешкался бы, дал роздых измученному вороному, и пришлепнули бы повесского жениха остроухие. Хоть какая-то польза от нелюдей. Хоть раз в жизни.

По правде говоря, Властомиру давно уж нужно было невесту подыскать. Шутка ли? Королю давно за тридцать перевалило, а все холостой и бездетный. Байстрюки, от слободских девок прижитые, – не в счет. Только к кому свататься? У Экхарда – сын. У владыки Приозерной империи детей нет…

Само собой, вожди веселинских родов, бояре знатные, так и норовили с какой-нибудь из своих дочек Властомира окрутить. Но он благоразумно умудрялся всякий раз отвертеться от чересчур уж рьяных отцов. Выдели один род – другие обидятся. Королю это надо?