Текст книги "Морской волк (сборник)"

– В таком случае, позвольте спросить, какой информацией располагаете вы?

– Ну, для начала, вот этой.

Из протокола допроса матроса-моториста моторного тральщика R-21 Ашмана Эриха.

– …подробно расскажите об обстоятельствах своего пленения.

– Я не знаю всех обстоятельств, поскольку почти ничего не видел. Наш тральщик патрулировал подходы к военно-морской базе Киркенес, когда вдруг пропала связь. Рация работала, но на всех волнах были непонятные помехи. Наш командир, лейтенант Фольтке, решил, что виноват радист. Чтобы не было неприятностей у него и всех нас, он приказал зайти на береговой пост и послать доклад с его рации, а заодно тряхнуть норвежцев насчет свежей рыбки.

– Что значит тряхнуть? Это было у вас нормой – грабить население?

– Да, это у нас было обычным делом. В конце концов, эти рыбоеды должны оплачивать нам свой покой. Мы забирали часть их улова по своему усмотрению. Ну, а они – поймают еще.

– Дальше.

– Встали у причала, лейтенант с радистом и еще пятеро, кто захотел ноги размять, отправились на пост. Я и маат Райке возились с левым движком – вы знаете, у хорошего механика всегда найдется повод что-то подтянуть, прочистить. Потому я не знаю, что было на палубе. Слышал только, как кто-то крикнул «рыбоеды идут» – и трое наших пробежали наверх с автоматами.

– Норвежцы так часто оказывают вам сопротивление?

– Нет, вы что, герр следователь! На них ствол наведешь – они уже готовы в штаны наложить! Наверное, обер-маат Баер, оставшийся за командира, захотел поиграться. Он это любил – тревога, все по уставу, люди к пушкам, а то и очередь из «Флака» перед носом – за это ему даже выговор был, за трату боеприпасов. Я слышал, как он распоряжался, орал, приказывал кому-то подойти к борту. Там причал маленький, и если мы пришвартованы, кто-то еще может лишь встать у нашего борта с другой стороны. Вроде даже был толчок, как будто кто-то причалил. Затем короткая и непонятная возня на палубе, но выстрелов не было, ни одного. После вдруг что-то влетело в машинное и взорвалось со страшной вспышкой. Я ослеп на время и, кажется, был контужен. А когда очнулся, то лежал в кубрике связанный, как и маат Райке. Странно, но ни у меня, ни у него не было ни одного осколочного ранения. А в машинном, как я увидел после, тоже не было следов осколков.

– То есть была лишь вспышка – и всё?

– Очень яркая вспышка, как очень много-много магния при фото… Но, с вашего дозволения, я продолжу. Видите ли, герр следователь, я не солдат! Я всего лишь судовой механик – возился с моторами, как на гражданке, так и сейчас. Где стоит этот мотор, мне безразлично – я всего лишь хорошо делаю свою работу. Я никогда не брал в руки оружия, не стрелял в русских. А в тридцать третьем голосовал за социал-демократов! У меня в Гамбурге осталась жена, она ждет ребенка, прошу это учесть!

– Учтем. Отвечайте по сути вопроса.

– А молодой Райке, он из… Пока не член партии, – но гитлерюгенд, мечтал о подвигах во славу фюрера. Его тяготило, что он попал не на фронт, он все хотел что-то такое совершить, чтобы Железный крест, статья в газете. Представьте, каково ему было – в плен вот так – и он отчаянно старался освободиться.

– А вы?

– А что я мог сделать, герр следователь? Тем более нас связали каким-то хитрым способом – не только руки за спиной, но и удавку на горло, неудачная попытка развязаться могла бы закончиться самоубийством. Простите, но я благоразумный человек! А жизнь – она у каждого одна! В общем, я лежал смирно – и тут вошел этот русский.

– Почему вы решили, что он русский?

– Я из Гамбурга, герр следователь. Это крупный порт, там часто можно было встретить моряков из всех стран. По-русски я не говорю, но их язык мне приходилось слышать. К тому же вместе с русскими был Свенссон.

– Русских было двое?

– Да, но второй стоял в стороне и лишь смотрел, очень внимательно. Однако старшим явно был не он, а первый.

– А кто такой Свенссон?

– Русский норвежец – из тех, кто осел в этой стране. Кажется, прежде его звали Олег Сффеньин. Его дом был дальше по фьорду – мы несколько раз забирали у него рыбу, потому я и знаю его в лицо. Слышал еще, что наши относились к нему очень неодобрительно, как к бывшему русскому… Так вот, он был переводчиком.

– На русский?

– Да. Но сначала их главный осмотрел, как мы связаны. Увидев, что Райке пытался развязаться, он сказал «нихт гут» и страшно его избил, связанного и лежачего. Затем он вынул нож и сказал, что если я не буду отвечать, он вырежет мне глаз. Причем делал это абсолютно спокойно, и это было страшно. По молодости, в тридцать четвертом, я участвовал в уличных драках – железными прутьями, толпой…

– Били коммунистов и евреев?

– Герр следователь, но ведь все…

– Ладно, продолжайте.

– Я честно ответил на все вопросы. Нас снова оставили одних, Райке опять пытался развязаться. Через какое-то время уже другие русские вывели нас на палубу. Там стоял их главный, другие, Свенссон и гефайтер Вилкат с поста. Я немного знал его – мы же заходили сюда не впервые, и в его смену тоже. Он из Мемеля, отец у него ариец, а вот мать местная, кажется, даже не литовка, а славянка. Потому Вилкат жутко страдал от своей расовой неполноценности и старался загладить это служебным усердием. Еще он очень любил говорить, что русские – это отбросы человечества, тупые дикари, природой склонные к рабству. Герр следователь, я не разделял его взглядов!

– То есть пост был захвачен. Вы слышали выстрелы?

– Кажется, да, один или два, из немецкой винтовки. И всё.

– А сколько там было людей?

– Шестеро в постоянной смене и наших семеро.

– И со всеми справились почти без выстрелов? Так же, как раньше захватили ваш тральщик?

– Да, герр следователь, и я увидел, как они сделали это!

– Продолжайте.

– Главный русский – кажется, он был взбешен. Похоже, Вилкат успел высказать ему свои мысли. Но сначала русский подошел к бедному Райке и перерезал ему горло! А затем он… не знаю, как это объяснить, но он двигался, как пантера, необычно быстро и легко! Он схватил Вилката за руку и сломал – одним движением, совсем не сильным с виду! Затем он так же сломал ему вторую руку и обе ноги. Причем глаза у него были совершенно бешеные. Мне было страшно – я представлял, что он сделает со мной! А он подошел и смотрел теперь как на насекомое, раздавить или нет – ну, как мой дядюшка Ханс на восточных рабов, весной я на побывке… ой, простите, герр следователь! И русский сказал, что при малейшей моей нелояльности он сделает со мной то же самое. После, уже другой русский уточнил – нелояльностью будут считаться не только какие-то враждебные действия, но и если мотор заглохнет по пути. Потому мне было очень страшно. Я боялся, что случится поломка, и тогда.

– То есть вам была предоставлена свобода передвижения?

– Лишь в пределах машинного, герр следователь! Если приходилось выйти в кубрик или на палубу, кто-то из русских обязательно за мной следил.

– Но вы видели их всех? Сколько их было?

– Восемь человек. Но это только те, что захватили катер. В открытом море мы вдруг остановились на довольно длительное время – похоже, что подходили к какому-то кораблю или подлодке. Меня не выпускали на палубу, где слышны были голоса и топот множества ног. Затем останавливались еще раз – и после этого русские сели обедать горячей пищей из судков и термоса, которые я раньше у них не видел. Также у них было снаряжение, которое после первой остановки куда-то исчезло. Наверное, было перегружено.

– Что за снаряжение?

– Что-то круглое, длинное… Герр следователь, я боялся смотреть! Тот русский сказал, что если я увижу что-то лишнее, он меня убьет. Я не сомневался, что он так и сделает!

– Кстати, а как они с вами общались? Или Свенссон оставался с ними?

– Нет, герр следователь, оказалось, что все они более или менее говорят по-английски. Ну, а я в Гамбурге занимался ремонтом моторов на судах, в том числе и на иностранных. Мне приходилось договариваться с английскими моряками. Так что насчет двигателя я вполне мог их понять. Но они говорили не как англичане: правильно, очень похоже, но… Может, я и ошибаюсь, но мне казалось, что английский для них не родной.

– Чем они были вооружены? Как они выглядели, во что были одеты?

– Герр следователь, из всего ручного оружия я знаком лишь с 98К и МР-40, русских же образцов не знаю совсем. У них было что-то вроде карабинов, короче наших винтовок, но с необычно толстыми, гладкими стволами. И магазины снизу, удлиненные – значит, их оружие могло и очередями стрелять. А сами – лица вполне европейского вида, молодые. Форма у них была очень странная, пятнистая вся, с множеством карманов. И тряпки на головах, как в фильмах про пиратов, но все одинаковые, оливкового цвета, как будто тоже форменные. Никаких погон или иных знаков различия.

– То есть были похожи на бандитов? Или какое-то иррегулярное подразделение?

– Нет, герр следователь! У них не было показной субординации, но… Было ощущение, что они контролируют все – каждый без приказа делал то, что нужно, без суеты и лишних слов. Как единый механизм, по единой воле. Которой нельзя противиться. Когда русский приказал мне заглушить мотор и идти в кубрик, я был уверен, что сейчас он убьет меня, потому что больше я им не нужен, но даже не думал сопротивляться, чтобы он до того не сделал со мной то же, что с беднягой Вилкатом. Я молился, хоть прежде не верил в Бога – дальше не помню ничего. Кажется, он стукнул меня по голове. Очнулся я, лишь когда меня развязывали ваши матросы.

– Очень «ценное» свидетельское показание. Почти ничего не видел, так как боялся смотреть. И это все, Александр Михайлович? Или есть что-то еще?

– А вы попробуйте увидеть! Для начала представьте, как восемь человек захватывают боевой корабль, мгновенно, без выстрелов, криков и длительной борьбы – в ножи всех взяли? Затем они так же, почти без стрельбы, берут пост, где еще тринадцать боеспособных и вооруженных, сами не имея даже раненых. И подумайте – они в светлое время, устроив шум на аэродроме, спокойно уходили в море на мотоботе, – или на чем там норвежцы рыбу ловят? – совершенно не боясь, что их перехватят, потому что знали: если их остановят, будет именно так, расправятся походя и пойдут дальше.

– Самоуверенность, недооценка врага? Немцы – противник серьезный.

– Нет. Скорее уж, точное знание, что это им не противник. Такая эффективность и слаженность достижимы лишь после длительных тренировок и наличии боевого опыта. Также обратите внимание на единообразную форму и снаряжение, неизвестные, однако, ни в одной армии. А также оружие – похоже на британские «Стены», но тут я сомневаюсь, уж очень свидетель неграмотный – вполне возможно, что тоже что-то оригинальное. При этом явно русскоязычные, и патриоты. Если слова какого-то литовца сумели вывести их из состояния холодной функциональности – в бешенство.

– Простите, вот так идти во вражеских водах на мотоботе? Тихоходном, невооруженном – и в светлое время? И как бы их подготовка помогла, если бы появился немецкий эсминец? Или авиация? А не одиночный катер, который можно взять на абордаж? И только при грамотной тактике, не сближаясь?

– Могу предположить, что у них были планы и на этот счет. На самоубийц они явно не похожи.

– Ну, если у них такие диверсанты – то каковы же их подводники?

– Меня больше интересует, что у них за летчики. Согласно аэрофотоснимкам, по аэродрому отработали бомбами, не меньше чем тысячекилограммовыми. Причем с невероятной точностью.

– Это могли и диверсанты сделать.

– Склады ГСМ и бомб – да. Но не казармы и стоянку самолетов. Здесь явно было что-то большой мощности – на себе не унести.

– Взаимодействие у них, однако! Самолеты, диверсанты, подлодки. И все же, Александр Михайлович, у вас есть предположение, кто они?

– Есть… но об этом после. Документы, переданные нам, вы внимательно рассмотрели? Я имею в виду не их содержание, а форму.

– Ну, сами папки выглядят несколько странно, хотя тот же целлулоид, что и в полевой сумке… Печать машинописная, удивительно хорошего качества, совсем не «слепая»… От руки – почти ничего, лишь ярлычки на папках.

– А вы видели машинку, которая позволяет печатать разными шрифтами, меняя размер в середине строки? Вставлять прямо на страницу схемы, карты, чертежи?

– И в самом деле! Но тогда – типография?

– Знать бы, где остальной тираж. И надписи «от руки» сделаны не чернилами. Хотя я не могу сказать чем.

– Ну, мало ли что изобрели там, в Европе. Говорят, какие-то ручки есть, для пилотов.

– А при чем тут Европа?

– Ну, Александр Михайлович, это же очевидно! Немецкие секреты, русский язык. Патриотично настроенные белоэмигранты.

– Павел Алексеевич, напомните мне, кто из белоэмигрантов достиг у немцев столь высоких чинов, чтоб иметь доступ к такой информации? Например, вот по вашей части, товарищи командиры. Подробное описание немецкой самонаводящейся акустической торпеды Т-5 «Цаункениг», ожидаемое принятие на вооружение – осень сорок третьего года. Причем довольно подробно разобраны и недостатки, указаны методы противодействия этому оружию!

– И, конечно, эти методы чрезвычайно дорогостоящи, снизят боеспособность кораблей, а то и потребуют внесения изменений в конструкцию?

– Нет. Напротив – на удивление просты и дешевы. Вы сами можете ознакомиться. Я распорядился, чтобы информация, относящаяся к вашей компетенции – флотским делам и прилегающего участка фронта, – была для вас скопирована. А все прочее – уж извините.

– Так все-таки кто они? Вы сказали, у вас есть предположение?

– Да. Но оно бредовое. Скажу лишь, что если я прав, очень скоро вы будете очень удивлены. И обрадованы.

– Заинтриговали, Александр Михайлович. Ну хоть намекните!

Порученец Берии улыбнулся. Достал из полевой сумки что-то похожее на металлическую коробку, пощелкал кнопками, положил на стол.

– Это – от них?

– Нет, это всего лишь трофей. Немецкий портативный аппарат для записи звука на магнитную ленту. Брал с собой на случай, если там, в море, довелось бы встретиться и говорить с теми. Но вот не сложилось, зато другое записал.

 
Серыми тучами небо затянуто,
Нервы гитарной струною оттянуты,
Дождь барабанит с утра и до вечера,
Время застывшее кажется вечностью.
Нас раскидали по всем направлениям,
Танки, пехота, огонь, артиллерия.
Нас убивают, но мы выживаем,
И снова в атаку себя мы бросаем.
 
 
Давай за жизнь, давай, брат, до конца,
Давай за тех, кто с нами был тогда!
Давай за жизнь, давай, брат, до конца,
Давай за тех, кто с нами был тогда!
 
 
Небо над нами свинцовыми тучами
Стелется низко туманами рваными.
Хочется верить, что все уже кончилось,
Только бы выжил товарищ раненый.
Ты потерпи, браток, не умирай пока,
Будешь ты жить еще долго и счастливо,
Будем на свадьбе твоей мы отплясывать,
Будешь ты в небо детишек подбрасывать.
 
 
Давай за жизнь, держись, брат, до конца,
Давай за тех, кто дома ждет тебя!
Давай за жизнь, будь проклята война,
Давай за тех, кто дома ждет тебя.
Давай за них, давай за нас!
 
 
И за Сибирь, и за Кавказ,
За свет далеких городов,
И за друзей, и за любовь!
Давай за вас, давай за нас,
И за десант, и за спецназ!
За боевые ордена
Давай поднимем, старина!
 
 
В старом альбоме нашел фотографию,
Деда, он был командир Красной Армии,
…
Запах травы на рассвете не скошенной,
Стоны земли, от бомбежек распаханной,
Пара солдатских ботинок, истоптанных
Войнами новыми, войнами старыми.
 
 
Давай за жизнь…
Давай за тех…
Давай за жизнь…
Давай помянем тех, кто с нами был…[13]13
  Песня группы «Любэ».


[Закрыть]
 

Все молчали.

– Хорошая песня! – сказал адмирал. – Только в одном месте неразборчиво. А так, хоть нашему ансамблю заучить – и исполнять. Все же не так хороша немецкая техника, Александр Михайлович?

– Техника не виновата, – ответил порученец Берии, – это помеха оттуда. И выглядит – как намеренная. Что еще любопытно, эту песню не повторили ни разу, в отличие от других.

– А отчего «деда»? – недоуменно спросил кто-то. – Если командир Красной Армии, так у них внуки еще не родились. Или мальцы совсем.

Но его не услышали. Все смотрели на адмирала.

– Так все же, кто они? – настойчиво спросил Головко. – Не понял я намека.

– После, – ответил особист. – Сначала закончим с текущими делами. Первое – я просил бы вас, Арсений Григорьевич, выделить подводную лодку для моей спецгруппы. Надо найти этого Свенссона и взять у него свидетельские показания. Хотя очень может быть, что он здесь человек случайный – но если существует даже малый шанс, что он что-то знает о наших гостях…

– Вы сами пойдете?

– Очень хотел бы, но нет. Поскольку теперь я секретоноситель высшей категории. Пойдут двое моих людей. Я знаю, что наши лодки-«малютки» уже дважды прорывались в порт Петсамо и успешно возвращались. Это было в полярную ночь, но сейчас нам нужен не порт, а рыбачье поселение в стороне. Лодка должна скрытно высадить группу и через установленное время забрать. Это реально?

Головко взглянул на Виноградова.

– Риск большой, – сказал командир бригады подплава, – светлое время. И Киркенес сейчас как растревоженный муравейник. Если очень надо, мы выполним приказ, рискнем кораблем и экипажем, но… Александр Михайлович, вы уверены, что игра стоит свеч?

– Стоит! – уверенно ответил порученец. – Если я прав, то полученный результат окажет влияние не только на наш участок фронта, а много большее. Простите, – но пока промолчу об этом. Второе – гости передали нам информацию о планируемой немцами операции против нашего Севморпути – «Вундерланд». Задействованы карманный линкор «Адмирал Шеер» и несколько подводных лодок. Арсений Григорьевич, что мы можем предпринять?

– Послать в Карское море наши лодки. Боеготовы К-2, К-21, К-22. И еще кто-то из «Щук». Но вы понимаете, Александр Михайлович, что результат не гарантирован. Лодки все же мало подходят на роль конвойных кораблей. Их дело – активный поиск противника. А как найти рейдер в достаточно обширном районе? Но – у вас есть другое предложение?

– Есть. Принять помощь наших «гостей», которые берутся решить эту проблему. Причем такое впечатление, что они готовы обойтись и вовсе без нас. Однако же они просят у нас канал связи – позывные, длину волны – для своего сообщения с Диксоном и нашими судами. Как они выразились – «для избежания ваших потерь».

– У вас есть возражения?

– Да. Будь моя воля, я бы категорически это им запретил. При всех их возможностях они все же не всесильны и неуязвимы. И если я прав, то наш риск их потерять перевешивает и уничтожение «Шеера», и любые прочие наши потери. Но я сильно подозреваю, что они не послушают, уже приняв решение и лишь уведомив нас, чтобы не сильно мешали.

– Кстати, а почему вы называете их «гостями»?

– Потому что, если я прав, они пришли издалека. Очень издалека. На ваши вопросы я отвечу позже, если мы все вместе не станем свидетелями… В общем, Арсений Григорьевич, дайте им все, что они просят – в смысле, канал связи. Мне же нужен сейчас этот Свенссон – очень нужен, товарищ контр-адмирал! После чего я должен буду на день-два вылететь в Москву с документами. А когда вернусь, то немедленно выйду в Карское море, потому что главное действие сейчас будет там.

Из рапорта лейтенанта НКВД Воронова Н. К.

…на месте, при наблюдении обнаружилось, что указанное рыбачье поселение является по сути усадьбой, где живет лишь интересующая нас семья. Однако же кап. – лейт. Бондаревич, командир ПЛ М-176, категорически отказался следовать утвержденному плану, мотивируя это тем, что в пределах видимости находятся еще два аналогичных поселения, где, возможно, есть средства связи, или даже немецкие гарнизоны, а значит, по высадке спецгруппы для беседы с объектом на месте, он не гарантирует ее возвращение – «так как через полчаса здесь будет полный базар-вокзал наверху» – только захват с немедленным отходом. Поскольку при входе в фьорд и возле поста СНиС наблюдалась немецкая активность (трижды были замечены катера), то я, исходя из данного мне права действовать по собственному усмотрению в соответствии с обстоятельствами, дал свое согласие.

Высадка была проведена на причал. Со мной были лейтенант НКВД Хомченко, а также трое вооруженных краснофлотцев из экипажа ПЛ (перечень фамилий). При выдвижении мы были обнаружены жителями поселения, которые, однако, не предприняли никаких враждебных действий или попыток скрыться. Опознав объект по словесному портрету, я предложил ему следовать с нами на подлодку. Взять членов его семьи не представлялось возможным из-за малой вместимости резиновой шлюпки. Отмечу, что при этом объект словесно выразил свое несогласие, а также допустил контрреволюционные высказывания, которые могут быть трактованы как преступление по статье 58 часть… Ввиду недостатка времени, пришлось применить силу и угрозу оружием.

Возвращение на базу прошло без эксцессов. Лодка подверглась атаке немцев, сбросивших более десяти глубинных бомб, не причинивших вреда, за исключением двух разбитых ламп и травмы лейтенанта Хомченко, ударившегося головой о переборку. Объект вел себя спокойно, лишь произнося слова религиозного содержания.

Из протокола допроса гражданина О. Свиньина (он же Олаф Свенссон)

– …мы на лов по пути остановились, ждали, пока отлив силу наберет – для мотора топлива нет, немцы все забрали. Там место было удобное, всегда там привал делали – ровное, а со всех сторон скалы, щель лишь наверх, там так круто, что шею можно сломать. Только хотели костерок развести – сверху эти валятся, как черти! Ввосьмером нас обступили, по-русски ругаются – ну, я сразу понял, славяне!

– Они напали на вас? Зачем?

– Нет, гражданин следователь, похоже, что они тоже не ждали кого-то встретить: сверху там не рассмотреть, есть ли кто у воды. Мы испугались, конечно. А они захоронку свою достали и сказали нам грузиться. И сами на баркас.

– Что за захоронка?

– Под водой спрятано было, там скала в воду уходит, с обратным откосом, а под ней вроде грот. Там они прятали… не знаю, не видел такого никогда! Восемь аппаратов с масками вроде легководолазных и четыре, как торпеды маленькие, только с седлами.

– Подробно расскажите, как они выглядели, во что одеты, чем вооружены. С чего вы решили, что они все русские?

– Ну, гражданин следователь, русских я ни с кем не спутаю! Словечки характерные, да и поведение, манера держаться – не знаю, как понятнее объяснить. Молодые все, здоровые, старший только годам к сорока. Одеты все одинаково, только формы такой я никогда не видел: пятнистая вся, со множеством карманов, а поверх что-то вроде жилета такого же цвета, тоже с карманами. На головах платки, как у баб – но тоже одинаковые, как форменные. Оружие – незнакомое. Я «мосинку» знаю хорошо, с той еще войны, автомат ППД видел у ваших погранцов, немцы с чем ходят, тоже насмотрелся – но вот такого… Короче мосинской, как карабин, ствол непривычно толстый, но гладкий, не как у ППД. И вроде оптика сверху. И стреляет – бесшумно, даже очередями.

– То есть как – бесшумно? Из автомата или винтовки?

– А вот так! Как они на катере немцев положили вмиг! Вот только что к борту подходим, они там с автоматами, готовы уже к нам – и вдруг раз, и никого уже живых нет! А эти уже там, лежавшим всем в головы по пуле – и трупы в воду.

– Немцы приняли их за своих? Не удивились их виду, подпустили близко?

– Так мы же им одежу свою дали, прикрыться. Чтоб издали не разобрать.

– Вы разговаривали с ними? О чем?

– Да обо всем, гражданин следователь. Больше их старший меня все расспрашивал. О том, что в округе – где немцы стоят, что делают. И обо мне – чем живем, как, что, почему. Еще странно – русский он, это без сомнения, а будто не жил там: не знает, сколько хлеб стоил, сколько трамвай в Питере, я там в двадцать восьмом год прожил, а помню! И другие такие же мелочи. Может, вдали где воевали?

– Почему вы так решили? Они на служивших были похожи?

– Еще как похожи, гражданин следователь! Я на той, Империалистической, два года в окопах – так помню, как кадровые от запасных отличаются: взгляд, походка. Эти же – как волчары и будто на пружинах. Старший рукой лишь махнет – делают мгновенно. А часто и приказывать не надо: они будто и так знают, что делать – так, чтобы за всех, не за себя! Служивые – это точно, и воевали в достатке. Непривычному на войне всегда страшно, и самому, грех на душу, поначалу тоже. А у этих – совсем без мандража, как машины какие. Странно только – такие, и к немцам, а по-немецки никто ни бум-бум. Пленных допросить – меня звали. Вот по-англицки все они могли! Но не англичане, точно – уж на морячков их я здесь до войны насмотрелся, с некоторыми на короткой ноге был, по делам. С немцем-механиком они по-английски говорили – тот тоже чего-то понимал.

– О чем? Вы слышали тот их разговор?

– Да все о том же – в каком состоянии моторы и есть ли горючее. Они же сначала катер утопить хотели. А после один доложил, что моторы в порядке и бак почти полный – так их старший и решил, берем катер, а нас отпустить. Груз свой быстро перекидали, мне деньги отдали, все, что у немцев нашли, и сказали – свободен!

Еще через сутки. Москва. Кабинет наркома внутренних дел.

Присутствуют двое. Хозяин кабинета и тот, кто в Полярном называл себя «старшим майором Кирилловым»

– Что ж… версия очень интересная и безупречно логичная. И достаточно сумасшедшая, чтобы быть правдой. Слишком сумасшедшая для чьей-то игры. А теперь, пожалуйста, изложите ее мне не кратко, а подробно. С доказательствами и анализом альтернативных вариантов. Я слушаю!

– Так точно, товарищ нарком! Из трех версий – действия какой-то из держав, инициативы некоего тайного общества или частных лиц и той самой, «сумасшедшей» – первая, казалось бы, должна быть принята без сомнений. Если не рассматривать события подробно. Еще одну версию – о сверхъестественном, потустороннем вмешательстве – исключаем сразу, как противоречащую материализму. Напомню, что все началось с того, что неизвестная подводная лодка, или флотилия лодок, сначала атаковала немецкий конвой, уничтожив минный заградитель «Ульм» и три транспорта, а затем эскадру боевых кораблей, потопив карманный линкор «Лютцов», крейсер «Кельн», три эсминца и плавбазу.

– Ну, их «волчьи стаи» в Атлантике, нападая на конвои союзников, топили и по десять транспортов…

– Лаврентий Павлович, здесь есть очень большое отличие. Конвой в открытом океане, гораздо легче обнаруживаемый, атакуемый в течение нескольких суток или даже недель, при полной свободе маневра, а значит, и выборе времени и направления удара, охраняемый весьма малым количеством боевых единиц, без авиации. И отряд кораблей в норвежских фьордах, открываемый для атаки лишь с одного, известного направления, на короткое время – а ведь его надо заранее как-то обнаружить! – при количестве эскортных кораблей, большем, чем число охраняемых объектов, с поддержкой авиации. Задача в разы сложнее, а противодействие – настолько же сильнее! Тем не менее они это сделали: выбили одним ударом – на большее число нет ни времени, ни возможности! – сначала четыре, а затем шесть фигур! Что потребовало, кстати, участия нескольких лодок при их идеальном взаимодействии, у одиночной лодки просто не хватит в залпе торпед. И после всего ушли без потерь! Это не пресловутая «атака Веддингена», это что-то в разы превосходящее, трудное даже для понимания, не то что для исполнения – таково мнение всех наших подводников-североморцев. Однако замечу, что ни немцы, ни британцы, ни моряки любого другого флота мира пока не показывали ничего подобного за все годы войны.

Потому абсолютно непонятно, почему британцы или американцы – хотя лодки последних в этих водах пока не замечены – не кричат о победе. Это же и сильный пропагандистский эффект, и «Крест Виктории» для командиров лодок, и чины с орденами для штабов, и жирный кусок для журналистов! Даже если при этом было применено какое-то секретное оружие, нет никакой пользы засекречивать сам факт. Англичане, правда, предприняли попытку в первом случае, сразу показавшую несостоятельность. Что лишь доказывает их непричастность к делу. Загадка техническая может быть снята, если предположить, что это были лодки или лодка какого-то нового типа, на голову превосходящая корабли, стоящие на вооружении всех воюющих стран. Запомним это – после еще вернемся к этой детали. Загадки политической это не снимает.

– Если эту сверхлодку построили англичане? Как «Пионер» из книги Адамова.

– Во-первых, повторяю, это не объясняет сам факт сокрытия атаки. Что мешало объявить: победу одержала лодка флота Его Величества «Сивулф», если уж принять их название, не уточняя, что это за корабль? Или даже объявить о ее превосходстве, – без подробностей! – что окажет сильное моральное воздействие на противника. Во-вторых, в так называемых «демократических» странах очень трудно что-то скрыть, особенно если это касается траты казенных денег. А строительство такого корабля, первого и нового, есть дело недешевое. Обязательно были бы дебаты в парламенте и газетная шумиха – вспомните, что было, когда французы строили «Сюркуф»! – сейчас война, но хоть что-то бы просочилось. По крайней мере, наши источники в Британии непременно дали бы нам знать!

– Резонно. Продолжайте.

– Дальше. Они болтаются в море, вблизи линии фронта – и не придумали ничего лучше, как сообщать нашим подводникам о немецких конвоях. Заметьте, что сами они не атаковали! После того, что только что сотворили. И эта инициатива и пассивность абсолютно необъяснимы, если они являются кораблем регулярного военного флота! Больше того, они пытались передавать нам перехваченные и расшифрованные немецкие сообщения, а после передали значительный объем очень ценной информации, что вовсе не лезет ни в какие ворота! Будь это государство – гораздо проще, быстрее и надежнее сделать это через их военную миссию. Так же – и с точки зрения секретности. Если они по какой-то причине не хотели афишировать свою помощь – достаточно было обратиться к нам с простой просьбой сохранить конфиденциальность. Что, кстати, обеспечило бы и намного меньший круг лиц, что-то знающих. И вызвало большее доверие к информации, источник которой известен. Впечатление такое, что все это было в чистом виде инициативой исполнителя – сделать хоть что-то, что пошло бы нам на пользу, а немцам во вред. По крайней мере, другого смысла я не вижу.

Дальше – удар по Киркенесу. Что необъяснимо само по себе. Было применено что-то, по действию аналогичное тяжелым авиабомбам, что исключает палубную авиацию. Однако у тяжелых бомбардировщиков английских ВВС также не хватит дальности нанести этот удар со своей территории. И опять же, в этом случае непонятно их молчание о таком успехе. Зато примечательно, что удар последовал после того, как мы выразили сомнения в их правоте, и в довольно резкой форме. Как будто они решили доказать нам свою лояльность и возможности.