Текст книги "Верность"

Этюд о мужестве

Собственно говоря, я никогда – до самого последнего матча – не считал свое, если так можно выразиться, хоккейное образование законченным. Совершенству предела нет, и из каждого прожитого дня я старался извлекать для себя какие-то уроки.

У журналистов, я слышал, есть такое правило: не удивишься – не напишешь. Иначе говоря, то, о чем ты берешься сообщить читателям, должно вначале взволновать тебя самого, заставить трепетать твое сердце – лишь тогда из-под пера выйдет что-нибудь путное. Наверное, это очень хорошее правило. Но вот о чем я подумал: удивляться незаурядным людям и их поступкам – ведь это, по сути дела, означает воспитывать себя. Могу сказать, что мне повезло на встречи с такими людьми. Повезло, вероятно, как никому другому. Меня учили владеть клюшкой, ловушкой и собственным хладнокровием прекрасные педагоги. В сборной СССР моим первым наставником был замечательный советский спортсмен Виктор Коноваленко. В родном клубе я рос среди легендарных мастеров советского хоккея. Перечислять их – значит назвать почти весь состав ЦСКА конца 60-х годов. Моим первым комсоргом в армейской команде был Игорь Ромишевский, а в сборной – Вячеслав Старшинов.

Я никогда не стеснялся перенимать все лучшее, что видел у других. Опытные хоккеисты, которые меня окружали, как правило, щедро делились своими знаниями, секретами своего мастерства, они не смотрели на новичка сверху вниз. /Как Плант как-то сказал мне, что он всю жизнь учился на собственных ошибках, помочь ему было некому. Я же в этом смысле могу считать себя счастливым. Мне всегда везло на хороших людей.

Ну, представьте себе, к примеру, такую ситуацию. Основной вратарь сборной СССР 60-х годов Виктор Коноваленко семь раз был чемпионом мира, дважды – олимпийским чемпионом. В свои тридцать авторитет он имел огромный. И вот Виктору говорят, что дублером у него будет 17-летний мальчишка. И он видит этого мальчишку – не очень складного, щупловатого, с длинной цыплячьей шеей. Что, по-вашему, должен подумать в такой ситуации прославленный ветеран? Как он должен отнестись к своему новому партнеру? Коноваленко же при первой встрече оглядел меня с ног до головы, потом, как равному, пожал руку и произнес: «Ну, ну, не робей». Больше, по-моему, он тогда ничего не сказал, да это и не удивительно: Виктор был чрезвычайно неразговорчив.

О скромности этого человека ходили легенды. Он никогда и ничего не просил, ни на что не жаловался, старался всегда везде быть незаметным.

Едва познакомившись со мной, Коноваленко стал терпеливо раскрывать секреты вратарского искусства. Прославленный ветеран заботливо поднимал на ноги безусого мальчишку. Он спешил передать мне все, что знал, что успел постичь за годы своей славной карьеры, и наука эта для меня оказалась поистине бесценной.

А ведь к самому Виктору Коноваленко судьба не была так благосклонна. В 14 лет, чтобы помочь семье, он пошел работать на Горьковский автомобильный завод. Играл в футбол в детской команде «Торпедо». Потом записался в заводскую хоккейную секцию, стал вратарем. И хотя впоследствии с ним занимались известные тренеры, Виктору, особенно на первых порах, до многого приходилось доходить своим умом. Были у него и неудачи, порой тяжелые; наступали времена, когда в него переставали верить… Но ничто не могло сломить характер вратаря.

Коренастый, плотный, неповоротливый с виду, Виктор мгновенно преображался, стоило ему занять место в воротах. Флегматичность уступала место молниеносной реакции, быстроте. У него была прекрасная интуиция. И никогда его не покидало хладнокровие – вот что особенно важно. Только по какому-то обидному недоразумению Виктора ни разу не признали лучшим голкипером мировых первенств. Ни один страж ворот в любительском хоккее в те времена не имел столько титулов, сколько было у него.

Не помню, чтобы ребята в нашей сборной кого-нибудь уважали больше, чем Коноваленко. Его уважали за верность родному клубу (Виктор всю жизнь играл за «Торпедо», хотя не раз получал предложения перейти в столичные команды). Его уважали за справедливость, за преданность хоккею, за мужество и стойкость. Он блистательно продолжал эстафету своих предшественников – замечательных советских вратарей: Николая Пучкова, Григория Мкртчана…

В 1970 году я впервые участвовал во взрослом мировом чемпионате, который проходил в Стокгольме. Основным голкипером был Виктор Коноваленко. Играл он великолепно. Я бы тогда без колебаний присудил Виктору звание лучшего вратаря. Особенно запомнился мне один эпизод из матча со шведами. Шел второй период. Мы проигрывали со счетом 1:2. Вот какой-то шведский хоккеист рвется к нашим воротам, но слишком далеко отпускает шайбу. Виктор в отчаянном броске падает и пытается выбить ее. Л швед не может погасить скорость и мчится вперед. Его конек врезается в лицо вратаря. Коноваленко увезли в больницу, а в ворота встал я. И пропустил две довольно легкие шайбы. Видно, очень сильно волновался… Мы уступили в этом матче со счетом 2:4.

На следующий день все газеты писали, что русский вратарь должен надолго забыть о хоккее. «Сделано 14 рентгеновских снимков. Они показывают: у Коноваленко серьезно повреждена переносица, кроме того, он получил тяжелые травмы головы. Один из лучших игроков сборной СССР прикован к постели».

Пока обыватель переваривал всю эту информацию, Виктор… уже тренировался на льду «Юханесхофа». Вечером советская сборная вышла на свой очередной матч – с финнами, и Коноваленко занял привычное место в воротах. Правда, в третьем периоде его заменил я, но на табло к тому времени уже, кажется, значилось 10:0 в нашу пользу. Изумлению шведов не было предела. Еще через день газеты сообщили: «Персонал больницы потрясен мужеством русского вратаря».

Судьба золотых наград чемпионата-70 зависела от исхода нашего повторного поединка со шведами. Выиграем – станем чемпионами мира, проиграем – займем только третье место. Трибуны взорвались аплодисментами, когда на лед, как всегда невозмутимо и неторопливо, выехал Виктор Коноваленко. Конечно, мы выиграли тот матч.

В московском аэропорту Шереметьево нас встречали сотни людей: родственники, друзья, любители хоккея, журналисты. Ко мне тоже подошел радиорепортер:

– Скажите, что вы почувствовали, когда стали чемпионом мира?

– Еще никогда в жизни я не был так счастлив.

– Какие уроки вы извлекли для себя в Стокгольме?

– Уроки? Благодаря Виктору Коноваленко я знаю теперь, что такое настоящее мужество.

Настоящее мужество… В своей книге я часто буду употреблять эти слова – ведь речь у нас пойдет о хоккее. И потом мужество, отвага, стойкость – эти качества всегда привлекали и будут привлекать меня. Они очень нужны вратарю. Без них вратарь, каким бы талантом он ни обладал, просто немыслим. Я часто задумываюсь над природой мужества, а случаи, связанные с проявлением столь прекрасного свойства человеческого духа, особенно те случаи, свидетелем которых мне самому доводилось быть, не забуду никогда.

«В хоккей играют настоящие мужчины», – справедливо поется в популярной песне, ставшей гимном ледовых арен. Да, в тот хоккей, который вы наблюдаете на экранах своих телевизоров, сегодня могут успешно играть только очень бесстрашные, очень отважные люди.

Ложиться под летящую со скоростью пули шайбу, перекрывая ей путь в ворота…

Идти на столкновения у хоккейного бортика…

Вести яростную силовую борьбу на «пятачке»…

Не обращать внимания на травмы и ушибы…

Быть в самом пекле хоккейного сражения и не терять головы…

Трусливых хоккеистов я не встречал. А вот таких мастеров, которые бы могли служить образцом храбрости, знаю сколько угодно.

…Рагулин десять раз завоевывал звание чемпиона мира. Был самым надежным защитником мирового любительского хоккея. Вратарям хорошо игралось за его могучей спиной! На Рагулина можно было положиться в любых ситуациях. Помню, в начале моего спортивного пути мы встречались с ленинградскими хоккеистами. Матч был, как говорят, рядовым, он ничего особенного для нас не значил, к тому же мы крупно вели в счете – 7:1, по-моему… Один из ленинградцев, оказавшись в удобном положении, неожиданно и сильно бросил по моим воротам. Ситуация была такова, что спасти нас от гола мог только Рагулин, собой прикрыв путь шайбе. И он без колебаний сделал это, причем шайба едва не разбила ему лицо. После матча я подошел к защитнику:

– Палыч, зачем ты рисковал? Ведь мы все равно выигрывали…

– А я тогда не думал, выигрываем мы или проигрываем. Важно было ворота прикрыть.

– Но ведь ты мог получить травму…

– Знаешь, Владик, – перебил он меня, – если ты будешь каждый раз взвешивать, когда надо проявить смелость, а когда не надо, ничего путного у тебя не выйдет. Надо всегда! А отвернешься от шайбы один раз, другой, и, глядишь, ты уже растерял всю свою храбрость.

…Наши армейские тренеры особенно любили ставить в пример молодым спортсменам Евгения Мишакова. И прежде всего потому, что этот хоккеист был удивительно самоотверженным и стойким. Женя, по-видимому, совсем не знал, что такое боль. Кажется, весь он был сделан из особо прочной стали. Однажды Мишаков перенес сложнейшую операцию мениска, после которой люди на многие месяцы выбывают из строя. А он уже через две недели приступил к тренировкам.

А в сборной таким «железным человеком» был динамовец Валерий Васильев. В 1976-м в Катовицах ему во время матча раздробили мизинец.

– В раздевалку, – коротко приказал Кулагин. – Лечиться.

– Нет, я могу играть, – упрямо возразил Валерий и остался на льду.

Момент был трудный, чемпионат, как вы помните, проходил для нас неудачно, и Васильев понимал, что он очень нужен команде. В раздевалке после матча Валера снял перчатку, и мы ахнули: она почти до краев была наполнена кровью.

Валерий Харламов первый раз попал в автомобильную катастрофу в 1976 году. Тогда он остался жив, но, боже мой, как же ему досталось! О том, что Харламов сможет когда-нибудь играть в хоккей, не было и речи. А он, когда мы его в больнице навещали, твердил: «Скорей бы па лед». И ему мы верили больше, чем докторам.

Едва встав на ноги, Валера пришел на тренировку. Хромал, морщился, но надел коньки. А знаете, что дальше произошло? По-моему, на первой же минуте Леша Волченков случайно попал шайбой прямо в то самое до конца не залеченное место на ноге. Больнее, чем тогда было Харламову, наверное, не бывает. Со льда его унесли. «Ну все, – с тоской подумали мы, – это надолго». Но на следующий день Валерий снова взял клюшку и вышел на площадку.

Ему и годы спустя те травмы напоминали о себе. Он чуточку прихрамывал – ему было больно, по никто не слышал от Харламова жалоб. И он всегда был в гуще атак.

Я убежден: настоящее мужество имеет под собой прочную нравственную основу. Подонок никогда не проявит смелости. Драчливость – да, ухарство – возможно, безрассудство – может быть, но ведь мы говорим о категориях подлинных. О проявлениях мужества ради большой победы, о смелости для других, об отваге во имя важной и благородной цели.

Мужество, стойкость, отвага для меня неразрывно связаны с такими понятиями, как патриотизм, верность традициям, честь флага, благородство, уважение к сопернику. Мне могут возразить: а как же тогда канадские профессионалы? Ведь они тоже смелые парни, но благородством и уважением к сопернику их действия порой совсем не отличаются.

Что на это ответить? Верно, парни смелые. Я слышал, что Бобби Браун решающую шайбу в финале Кубка Стэнли 1964 года забросил, играя со сломанной ногой. Но я бы сказал так: их смелость Другой, что ли, пробы или цены. Они – профессионалы, и работают, даже совершают подвиги за деньги, ради денег. В их мире на все есть такса, даже на смелость.

…Несколько лет назад я получил письмо от одного мальчика, который спрашивал у меня совета: как из труса сделаться храбрецом? Этот мальчик писал о том, что с ним не хотят дружить сверстники, его дразнят девчонки, а всему виной робость, которой он подвершен «от рождения». Да-да, так и написал мой юный корреспондент: мол, я трус врожденный, а поэтому, наверное, неизлечимый. Было там что-то и про зайца, которого не сделаешь львом. Словом, письмо дышало безграничным унынием и грустью. А я прочитал его и… улыбнулся. Вспомнил себя па пятиметровой вышке, свой страх и стыд.

Конечно же это ерунда – про врожденного труса. Я верю в то, что, одержав однажды хотя бы маленькую победу над собой, над собственной робостью, мой юный друг посмотрит на все иными глазами. Только надо с чего-то начать, и хорошо бы не откладывать это на завтра.

Кстати, я-то ведь прыгнул тогда с пятиметровой вышки. А как же!

В конце концов, человек сам делает себя героем или серым мышонком, храбрецом или трусом.

Но тут нельзя забывать об одном чрезвычайно важном обстоятельстве. Житейский пример: допустим, вы решили вступиться за прохожего, которого обидели хулиганы, или хотите прийти на помощь ребенку, который попал в водоворот стремительной реки… Как человека честного и храброго, вас не остановит то, что при этом и вы можете пострадать. Вы без колебаний предлагаете свою помощь: сражаетесь с хулиганами, бросаетесь в реку. Но…

Но эта помощь только тогда будет во благо, когда вы не просто смелый, а еще обязательно – сильный человек. Когда у вас мускулы достаточно крепки, чтобы обратить в бегство шпану и победить бушующий поток. Иначе ваша храбрость может обернуться новой бедой.

Мой друг Герой Советского Союза Руслан Аушев свою золотую звезду получил в 27 лет, выполняя интернациональный долг. Он рассказывал, как трудно было в суровых афганских горах, где приходилось полагаться в основном не на мощь боевых машин, а на выносливость, закалку, стойкость людей, их умение переносить любые невзгоды. Руслан говорил об удивительных вещах. О том, как однажды его батальон больше недели шел по зимним горам, совершая обходный маневр. Солдаты по пояс в снегу карабкались над пропастями да еще несли с собой оружие, боеприпасы, паек – у каждого поклажа в 30 – 40 килограммов.

Я познакомился с Русланом в пору его учебы в Военной академии имени Фрунзе. Несколько раз он приезжал к нам на базу, рассказывал об Афганистане, о своих боевых друзьях. Потом я не раз видел его на трибуне Дворца спорта в Лужниках: болел он, естественно, за армейцев. Три раза в неделю Аушев по нескольку часов занимался отработкой приемов рукопашного боя, бегал кроссы, играл в футбол. Он был постоянно в такой форме, которой могли позавидовать и спортсмены. А в августе 1985 года я узнал, что Руслан снова в Афганистане: закончил с отличием академию и попросил вновь направить его в родную часть. Как отличник учебы, орденоносец, он мог бы попроситься в любое место для дальнейшего прохождения службы, однако майор Аушев убежден, что он – воин, защитник – более всего нужен сегодня там, где труднее и опаснее. Разве это не героизм?

Храбрость не всегда бывает увенчана наградами… На зимних Олимпийских играх 1976 года в Инсбруке нашим лыжникам на дистанции 50 километров не досталось ни одной медали. А я бы дал медаль – именную, за отвагу и дерзость, – лыжнику, занявшему 12-е место, комсоргу нашей сборной Василию Рочеву.

Он здорово начал ту гонку. Не убоявшись олимпийских чемпионов, Рочев сразу вышел вперед. Он не скользил, а летел сквозь снегопад и ветер. После 15 километров у Василия был лучший результат. После 40 километров он в группе лидеров. Кажется, близка победа. Скоро финиш. Но слишком много сил отдано борьбе. Марафон – испытание не только мастерства, но и опыта, а опыта нашему лыжнику, наверное, не хватило. Видимо, не рассчитал он правильно своих сил. Незадолго до финиша Рочев едва не потерял сознания. Зрители видели, как лыжник в белой форме, превозмогая усталость, шатаясь и падая, упрямо шел по трассе. Зрители повскакали с мест, хотели как-то помочь Рочеву, поддержать его, но что они могли сделать? Правила соревнований запрещают оказывать всякую помощь участнику. Кругом были сотни людей, а он один боролся за победу.

Все было оставлено на лыжне, все до донышка! От страшного напряжения он ничего не видел. Покачиваясь, не толкаясь палками, а скорее опираясь на них, Рочев медленно заканчивал дистанцию. Он мог бы сойти с трассы, как сошли, не выдержав этого испытания, 16 других олимпийцев, но он предпочел пересечь линию финиша. Презрев боль и усталость, закончить дистанцию. Он финишировал не на лыжах – на характере. И это была победа. Наверное, таким и должен быть настоящий комсорг.

Врач нашей хоккейной команды Борис Сапроненков тогда, в Инсбруке, работал с лыжниками. Он рассказывал мне, что впервые видел человека, который исчерпал все свои возможности. Все! Докторам несколько часов пришлось приводить в чувство лыжника, одержавшего в этот день большую победу, но не получившего никакой награды, кроме аплодисментов нескольких сотен зрителей.

Да, мужество не всегда бывает увенчано медалью, но уважения оно заслуживает всегда.

У наших тренеров всегда были и сейчас есть свои «фирменные» упражнения для выработки у игроков волевых качеств. Вспоминаю опять-таки Анатолия Владимировича Тарасова. Он включал в тренировки бокс, борьбу, заставлял пас прыгать с высоких стенок. И горе было тому, кто допускал при этом хотя бы маленькую слабость.

В 1971 году в Швейцарии Тарасов после «раскатки» оставил на льду Шадрина, Зимина и меня. Говорит нападающим:

– Один из вас бросает по воротам Третьяка шайбу, а другой в это время толкает вратаря, бьет его, мешает ему. Ясно?

Ребята засмущались:

– Как это мы будем Владика бить?

– Вы что, голубчики! – загремел Тарасов. – Нашлись тут кисейные барышни!!

Ох, и досталось мне тогда…

Я еще был юный, неопытный. После каждой тренировки уходил со льда весь в синяках и ссадинах. Бывало, как бросит кто-нибудь в упор, я с обидой на этого игрока клюшкой замахиваюсь: ты что, мол, убить меня хочешь?

А Тарасов тут как тут:

– Ах, вам больно, молодой человек? Вам надо не в хоккей, а в куклы играть.

Потом отмякнет немного:

– Запомни: тебе не должно быть больно. Забудь это слово – больно. Радуйся тренировке. Ра-дуй-ся!

Впоследствии много раз я с благодарностью вспоминал те уроки.

До сих пор в сборной, подобно легенде, рассказывают историю, как Анатолий Владимирович учил хоккеистов смелости. Однажды после длинной, утомительной тренировки он вдруг объявляет:

– Со льдом покончено. Бежим в бассейн.

Дело было в ЦСКА, бассейн там в двадцати метрах от Дворца спорта. Прибежали ребята, разделись, ждут, что дальше делать. Тарасов показывает на Бориса Майорова:

– За славным капитаном команды все на пятиметровую вышку бегом марш! А оттуда – головой вниз! Ну-ка, Боря!

Майоров поднимается и нерешительно идет к вышке, а Сологубов ему шепчет:

– Ты попроси Тарасова – пусть он вначале сам покажет. Борис мгновенно сориентировался:

– Анатолий Владимирович, а мы не знаем, как надо прыгать вниз головой. Просим показать.

Все сидят на скамеечке, с интересом смотрят. А тренер, как он потом говорил, ни разу в жизни не нырял и вообще высоты побаивался. Пошел он на вышку. Хорошо, что навстречу ему попался один настоящий прыгун. «Вы, – говорит, – не отталкивайтесь, а просто падайте на воду головой вниз».

Тарасов смело встал на краю мостика, задумался на минуту и прыгнул. И, конечно, плашмя ударился о воду. Но зато вслед за ним прыгнули все остальные. И не по одному разу. На вышку полез даже хоккеист, который не умел плавать. Его отговаривают: тебе, дескать, нырять не обязательно, посиди. А он:

– Еще подумает тренер, что я трус.

Всей командой потом его выуживали из бассейна.

А как наши наставники учили защитников ловить на себя шайбу! Они ставили игрока в ворота – в полной амуниции, но без клюшки и с синей линии его «расстреливали». Защитник должен был отбивать шайбу своим телом. Все через это прошли. А почему, вы думаете, так отчаянно смело ложились под шайбу Рагулин, Давыдов, Ромишевский, Кузькин, Брежнев, Зайцев?…

Хоккей – занятие само по себе суровое, а если соперник попался, мягко говоря, невоспитанный, то здесь уж надо уметь и постоять за себя.

В далеком 71-м году мы проводили за океаном серию товарищеских матчей с любительской сборной США. Американцы подобрались драчливые. Что ни игра – лезут на рожон, затевают стычки, пускают в ход кулаки. Однажды, в тот момент, когда на льду остались трое наших хоккеистов и четыре соперника, они в очередной раз затеяли побоище. Судьи были такие нерешительные! Вижу я – дело плохо, достается нашим. А у вратарей есть неписаный закон: что бы ни происходило на площадке, стой в воротах и пе вмешивайся. Обе команды в полных составах могут выяснять отношения, голкиперов же это как будто не касается. Поглядывают себе издалека, настрой берегут. Вы, наверное, обратили внимание: я этого правила придерживаюсь строго. Да и по натуре своей никогда драчуном не был. Но тогда, каюсь, не выдержал, вступился за своих. Зачинщик драки капитан американцев Кристиансен, наверное, долго будет помнить тот матч. Отбил я ему охоту кулаками размахивать.

Конечно, случай из ряда вон выходящий. Больше я такого не припомню. И хорошо.

Умение терпеть боль, преодолевать страх требуется, конечно, не только хоккеистам. Да и не только спортсменам вообще. Жизнь па каждом шагу проверяет нас на прочность. Кстати, хоккеистам в трудные минуты, может быть, даже легче, чем представителям других видов спорта. И знаете почему? Нам помогает славное прошлое советского хоккея. Оно как благодатная, хорошо удобренная почва для корневой системы могучего дерева. Когда ты помнишь о блестящих победах твоих предшественников, когда ты воспитан на доблестных традициях, тогда силы и отвага словно удваиваются.