Текст книги "Бунтарский род Вадковских. «Истории русской провинции» №86"

Фёдор Фёдорович Вадковский

Кибитка. 1820 г. Художник К. И. Кольман

…Холодная и сырая весна 1823 года встретила князя Александра Петровича Барятинского туманами и изморозью. Он зябко кутался в шубу, прячась под козырёк кибитки.

За стеклом проплывали петербургские предместья. Впереди ожидали князя балы и выезды, шумные и праздные салоны вельмож, встречи с друзьями молодости. Всё это привычно, и не занимало голову Александра Петровича. Другие мысли волновали его.

Южная Дирекция направила Барятинского в столицу с поручением убедить Северное тайное общество в необходимости вооруженного восстания с последующим введением республики. Барятинский сомневался, что поездка будет удачной.

Тревоги его полностью оправдались. Вокруг предложения Южного общества разгорелись ожесточённые споры. Александр Петрович, уступая, всё же страстно убеждал перейти хотя бы к практической деятельности. Но напрасно! Никита Муравьёв заметил, что в гвардии нет людей, «могущих взойти в общество». Это и решило спор. Желаемого результата посланнику Юга добиться не удалось. Оставалось попытаться делом опровергнуть слова Муравьева и тем доказать «северянам» возможность активных действий.

А. П. Барятинский. 1830-е годы. Неизвестный художник

Представитель Южного общества – собрания людей, желавших вооруженным путем сместить правительство и даровать народу вольность, Барятинский обратил внимание на офицеров Кавалергардского полка.

Выбор оказался верным, надежды оправдались.

В апреле 1823 года, на одной из петербургских квартир, Барятинский принимает в члены тайного общества двух офицеров Кавалергардского полка – Ф. Ф. Вадковского и И. Ю. Поливанова. Молодые люди, привлеченные в организацию, невзирая на своё высокое положение и богатство, страстно жаждали борьбы за идеалы свободы русского народа.

Фёдор Фёдорович Вадковский. Художник А. Маньяни. Начало 1820-х годов. Государственный Исторический музей, Москва

«Это храбрец, таких нам надо», – таково было мнение Барятинского о Фёдоре Вадковском.

Большинство исследователей сходятся на мысли, что Фёдор Вадковский родился 1 мая 1800 году в елецком имении родителей – селе Пятницком (Извалы), Орловской губернии. Но вероятнее всего он родился в Петербурге, в доме матери, на Фонтанке. Потому, что уже 9 мая был крещён в петербургской приходской церкви Святых и Праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы.

Петербург. Церковь Святых и Праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы

Детство Фёдора прошло в столице, но лето семья по обыкновению проводило в елецком имении.

Его домашнее воспитание продолжалось в Благородном пансионе при Московском университете. Перед занятием французами Москвы Фёдора перевезли в Петербург, где он продолжил образование у аббата Лемри, потом в частном аристократическом пансионе Гинрихса и Годениуса.

В формулярном списке Фёдора Вадковского при поступлении на военную службу указывалось: «По-российски, по-французски и по-немецки, истории, географии и математике знает». Он сочинял стихи и музыку, при этом обладал блестящими математическими способностями.

По окончании обучения Фёдор Фёдорович, конечно, по сложившейся семейной традиции, поступил на военную службу подпрапорщиком в лейб-гвардии Семёновский полк. Незадолго до «Семёновской истории», 21 апреля 1820 года, в чине юнкера его переводят в почётный гвардейский Кавалергардский полк. 1 января 1822 года он уже корнет.

Карьера складывалась замечательно.

Ах, молодость, молодость… Чего ей не хватает?!

Как видно из его следственного дела, он уже «в двадцать лет, читая французских философов, начал задумываться о политике государств и России», о тяжёлой доле русского народа. В то же время он на «особом» счету у властей как «дерзкий офицер», и с этой стороны лично известен императору Александру Первому.

В офицерской среде большую популярность получили его сатирические стихи, направленные против членов императорской фамилии.

Из воспоминаний декабриста Владимира Толстого: «В то время Беранже был в большом ходу; Вадковский ему подражал то песнями буфф, то песнями политическими, как-то: „А где наш царь? В манеже наш царь!“ – И далее царя и великих князей ругали, глумились над ними, выставляли все их недостатки и прочее, и поминалось, что для них есть штыки…».

По свидетельству современника, в стихотворении «Странная история» Ф. Ф. Вадковским «в юмористической форме рассказывалось о свержении самодержавия».

Бесшабашный Фёдор, даже не подозревал, что его шуточки-прибауточки уже изрядно поднадоели начальству.

19 июня 1824 года он был арестован.

«Несносно жить в казённой духоте нашей столицы, – сообщал А. Бестужев поэту Вяземскому. – Нет дня, чтобы не слышно было чего-нибудь новенького да хорошенького!! Дня три тому назад как фельдъегерь, прямо с маневров, умчал кавалергардского Вадковского, брата того, которого до сих пор душат в Витебске…» (Фёдор в это время неоднократно ходатайствовал перед императором о смягчении участи находящегося в витебской тюрьме по «Семёновскому делу» старшего брата Ивана – прим. автора).

На этот раз за свои стихи Фёдор Вадковский отделался легко – переводом из столицы в отдалённый армейский полк. Официально было объявлено, что корнет Кавалергардского полка Вадковский «за неприличное поведение» переведён в Нежинский конно-егерский полк, с переименованием в прапорщики. Но Александр Первый потребовал для него «без всякого послабления режим военной службы», а «за малейшее уклонение от оной поступать по закону»!

На следствии Фёдор Вадковский не без сожаления показал: «Когда Барятинский уехал из Петербурга, он меня сдал на руки полковнику Трубецкому. Весьма долгое время оный мне не открывал никаких подробных сведений насчет общества и намерений его и не доверял мне принимать никого».

Никита Муравьев лишь формально оформил Вадковского и Поливанова в Северное общество, но не этого желали «горячие головы» новых членов. Они не разделяли умеренной программы «северян», поэтому в 1824 году окончательно присоединились к Южной управе.

Тайное общество

Медный всадник. 1820-е годы. Художник К. И. Кольман

Став членом тайного общества, Фёдор Фёдорович с присущей ему пылкостью и энергией погрузился в агитационную работу. У него на квартире часто собирались радикально настроенные офицеры и юнкера Кавалергардского полка. И к началу 1824 года деятельный Вадковский уже подготовил почву для создания ячейки тайного общества у кавалергардов.

В это время, с очередной попыткой привести «Север» и «Юг» к единой цели, в Петербург приезжает П. И. Пестель.

После долгих и острых переговоров «северяне» и на этот раз отказываются поддержать его радикальную «Русскую правду».

Но Пестелю повезло. «Пламенный борец за народное счастье», как не раз характеризовали Фёдора Вадковского в советской прессе, приложил усилия, чтобы познакомиться с вождём. И вскоре при личной встрече они договорились о создании республиканского филиала Юга в Петербурге. «Я существую и дышу только для священной цели, которая нас объединяет», – напишет Фёдор в письме Пестелю.

М. И. Муравьев-Апостол на допросе 10 апреля 1826 года показал: «Пестель мне сказал, что с содействием Ф. Вадковского мне должно здесь составить отдельное общество так, чтобы Северное его не знало, чтобы не порвать все отношения с оным».

П. И. Пестель. Художник М. М. Успенский с оригинала 1813 г., Всероссийский музей А. С. Пушкина, Санкт-Петербург

Первое организационное совещание формирующейся управы Южного тайного общества состоялось на петербургской квартире П. Н. Свистунова. Присутствовали П. И. Пестель, И. А. Анненков, С. И. Кривцов, Ф. Ф. Вадковский. Пестель изложил товарищам цели и задачи Южного общества. В отличие от Северного, оно должно было создать свою республиканскую ячейку на основе трех категорий её членов: «братьев», «мужей» и «бояр». Последние были знакомы с составом Верховного революционного органа и имели право принимать новых членов. Вновь принятые давали клятву на верность целям и делу общества.

Структурно напоминает масонскую ложу, но на то оно и тайное общество!

Устав организации хранился в футляре скрипки Вадковского.

Вскоре состоялось и второе совещание, на квартире матери Фёдора, на набережной реки Фонтанки, в доме №20 (здание сохранилось и поныне – прим. автора). На нём была окончательно оформлена Петербургская управа Южного общества.

До отъезда Пестеля, как показал Вадковский на следствии, начал он «…принимать сочленов и первого представил Свистунова, который был принят в одном звании со мной („боярин“ – прим. автора) и обоим нам Пестель поручил старание распространять наши отрасли».

Позднее только в Петербурге Вадковский привлёк в организацию И. Ю. Поливанова, Н. Н. Депрерадовича, И. А. Анненкова, А. А. Плещеева.

Принял он в Общество и своего младшего брата – Александра Фёдоровича Вадковского.

«В 1823 году в Туле был я в отпуску… я узнал от брата моего Фёдора, что есть тайное общество, желающее изменений в правительстве. На предложение в оное войти я согласился, в чём дал расписку, пообещав сохранить в тайне существование и членов оного. Намерение общества было даровать народу вольность и прекратить страдание всеобщее. Способы достижения сей цели были мне неизвестны, но брат уверял, что общество сильно и может во всём успеть», – признался Александр Вадковский на следствии.

Итак, шесть человек привлечены в организацию за первый период деятельности Фёдора.

За Вадковским тянулись, ему верили. Высокообразованный, богато одаренный от природы, он прекрасно играл на скрипке и фортепиано, сочинял музыку и стихи. По свидетельству современников, это был энергичный, смелый пропагандист, обуреваемый неутомимой жаждой революционной борьбы.

Его товарищ по службе В. Толстой вспоминал: «Вадковский… мне говорил, что он хочет предложить обществу писать тайным образом посредством молока».

Но, к его сожалению, он не имел очень важного для революционера таланта – конспиративного. Был излишне доверчив и откровенен. Не случайно его неблагонадежные стихи и эпиграммы на великого князя Михаила Павловича стали известны начальству, за что Вадковский 19 июля 1824 года был арестован в первый раз. Тогда, как мы уже знаем, обошлось. Но не будем, как он, забывать, что Александр Первый потребовал для него «без всякого послабления режим военной службы», а «за малейшее уклонение от оной поступать по закону»!

Об этом Вадковский писал Пестелю: «С начала моего изгнания я должен был подчиниться системе слишком тягостной для моих чувств, вам известных. Я должен был умерить свой пыл, застегнуться на все пуговицы, должен был обманывать, и я это делал. Сергей (Муравьев-Апостол – прим. автора), брат Матвея, которого я осведомил о мерах недоверия, принятых по отношению ко мне правительством, должен был сообщить вам, что за мной ходили по пятам, непрерывно следили за моим поведением, записывали имена лиц, меня посещавших, и тех, у кого я бывал, а мои начальники имели предписание следить, не пытаюсь ли я влиять на молодежь, – и обо всём доносить раз в месяц».

Оторванный от столичного декабристского кружка, Фёдор не потерялся и не опустил голову. Он по-прежнему оставался главным идейным организатором и вдохновителем Северного филиала Южного общества.

В 1824 году дивизия, в которую Вадковский был определен, выехала в лагерь, в село Ахтынку Полтавской губернии. Неподалеку от Ахтынки, в местечке Лубны, Фёдор встретился с Сергеем Муравьевым-Апостолом. Во время разговора они решили основать управу Общества в дивизии.

Каждый день, каждую свою думу Вадковский ставит на пользу соратникам. Голова его полна идей.

В октябре 1825 года Фёдор вырывается на несколько дней в орловское родовое имение Чернышевых село Тагино. Здесь собрались его родственники: Захар Чернышев и Никита Муравьев, сестра Муравьева (впоследствии она отвезёт послание А. С. Пушкина декабристам в Сибирь – прим. автора) и приятель Толстой.

Гостиная в доме князей Юсуповых в Санкт-Петербурге. 1833 г. Художник К. И. Кольман

Вадковский весь вечер с наслаждением играл на скрипке и фортепиано, пел, читал стихи Рылеева и Одоевского. А затем в приподнятом настроении решил перейти к делам. Собравшихся ждал сюрприз, – Федор привёз на общее обсуждение несколько интересных проектов. Первый касался связи между тайными обществами и их филиалами. По нему было необходимо «иметь пять или шесть преданных и проверенных членов, единственным назначением которых будет служить средством связи…». По его разумению денежные средства на разъездных агентов можно получить, если «ежегодно производить сбор денег. Небольшой взнос с каждого составил бы сумму, большую, чем достаточно».

А в конце пылкого выступления Фёдор разошёлся и предложил организовать подпольную типографию для издания агитационной литературы!

Его идеи нашли полную поддержку и одобрение товарищей. Единодушно решили отправить их на утверждение Пестелю.

Вадковский возвратился в полк и 3 ноября обо всём написал Пестелю. Оставалось передать письмо нарочным.

Конечно, он и не догадывался, что в это время на него уже поступил донос. В нём сообщалось, что корнет конно-егерского полка Вадковский – один из основных членов тайного общества. Автор этого пасквиля – унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка обрусевший англичанин Иван Васильевич Шервуд.

Доверчивый декабрист совершил роковую ошибку – именно он принял в Общество предателя и провокатора!

Первая встреча с Шервудом состоялась у Фёдора в Ахтынке ещё в декабре 1824 года. К этому времени Вадковский уже основал управу Общества в дивизии, как и обещал Муравьеву-Апостолу. Привлек в её члены Ф. Барыкова, С. Кривцова, Ф. Скарятина и Н. Булгари.

В это время Шервуд приехал в Ахтынку по служебным делам к Булгари и подслушал его разговор с Вадковским. Товарищи горячо обсуждали дела тайного общества, а Вадковский говорил «о конституции для России».

Провокатор быстро сообразил, в чём дело и постарался быть представленным Фёдору через посредство Булгари. Вадковский, узнав, что Шервуд служит в военных поселениях и имеет там большие связи, предложил ему «быть другом». А вскоре доверил важную тайну об организации, коей он был членом и даже предложил ему вступить в это общество.

Шервуду удалось заручиться доверием Вадковского. 18 мая 1825 года он отправил приятелю лейб-медику Я. В. Виллие в Петербург пакет с доносом, где сообщал императору об обнаруженных им «важных обстоятельствах», о которых желает доложить ему лично и просил взять его и «представить к вашему императорскому величеству под каким бы то ни было предлогом, в отвращение всяких догадок».

17 июля Шервуд был принят Александром Первым. Император спросил, велик ли заговор и как тот полагает его открыть? Шервуд сообщил, что «по духу и разговорам офицеров вообще, а в особенности во 2-й армии, заговор должен быть распространён довольно сильно». Александр далее спросил: «Есть ли тут в заговоре кто-нибудь из лиц поважнее?» Тогда Шервуд не смог утвердительно ответить.

26 июля 1825 года Шервуд представил императору план, по которому он приезжал в Петербург якобы на его допрос по нашумевшему тогда делу офицера на русской службе грека Сивиниса, который был уличён в вымогательстве денег и драгоценностей у богатого купца Зосимы. Эта версия была изложена Аракчеевым в приказе начальнику южных военных поселений И. О. Витту, которому предписывалось предоставить Шервуду годовой отпуск «для поправления его расстроенного состояния».

3 августа Шервуду было передано повеление царя отправиться в путь и приступить к «открытию общества».

Предатель добрался до Одессы, но не найдя там новых сведений о тайном обществе, Шервуд прибыл 16 сентября в Харьков, а потом в Белгород, в Обоянь, где узнал, что Вадковский находится в Курске.

19 сентября состоялась встреча Шервуда с Вадковским в Курске. Здесь предатель сообщил Фёдору выдуманные сведения о том, что якобы он принял в тайное общество «47 штаб– и обер-офицеров, двух полковых командиров и двух генералов». Вадковский на радостях принял Шервуда в члены своей Управы, и сразу в ранге «боярина»! Правда, попросил в письме Пестелю утвердить его решение.

Фёдор решил передать злополучное письмо через Булгари, но тот неожиданно уехал в Одессу. И Фёдор вынужденно попросил Шервуда лишь об одном – помочь ему связаться с Булгари.

Граф А. А. Аракчеев

Аракчеев 20 декабря 1825 года, на запрос об этом факте председателя Следственного комитета А. И. Татищева, написал: «В сентябре месяце посылал нарочного курьера в город Карачев, который и привёз мне бумаги от Шервуда; бумаги сии вполне я отправил в то же время к покойному государю в собственные руки в Таганрог».

30 октября Шервуд вернулся в Курск, где встретился с Вадковским и рассказал ему о «ведомости» о состоянии умов в поселениях Харьковской и Херсонской губерний, назвал по именам якобы принятых им в тайное общество новых членов. Вадковский в ответ на дезинформацию пылко поделился с ним своими новостями, из которых Шервуд узнал о руководителях Южного общества – П. И. Пестеле и А. П. Юшневском.

2 ноября Шервуд уехал из Курска, а 10 ноября Александр Первый отдал повеление отправить в Харьков под предлогом «покупки лошадей» полковника лейб-гвардии Казачьего полка С. С. Николаева для ареста Ф. Ф. Вадковского и его «сообщников».

Но через несколько дней император окончательно слёг. Все дела по раскрытию тайного общества и ареста её членов взял на себя начальник Главного штаба И. И. Дибич. 11 ноября он отправил в Харьков Николаева с письмом к Шервуду, чтобы тот «указал способы» Николаеву «схватить» выявленных «заговорщиков».

15 ноября С. С. Николаев в Харькове встретился с Шервудом, и из полученных от него данных понял, что улик для ареста Вадковского недостаточно. 15 ноября 1825 года в трактире Матуска в Харькове состоялась встреча казачьего полковника Николаева с Шервудом. О ней посланник Александра Первого сообщал в донесении 18 ноября начальнику Главного штаба Дибичу: «Я предполагаю, что если бы Булгари приездом своим замедлил, и удалось Шервуду выманить донесение и ведомости у Вадковского, содержание которых мне будет известно, тогда, узнав, какие именно бумаги остались ещё у Вадковского, я намерен взять его, как лицо, по словам Шервуда, в заговоре сем довольно значащее… Взять человека легко, но если не найдётся при нём предполагаемых доказательств, то сим в обществе наделать можно весьма невыгодных толков».

Николаев и Шервуд в течение двух недель «изыскивали способы, как лучше взять Вадковского с его бумагами». И 30 ноября Николаев записывает в дневнике: «Опрометью прибежал Шервуд и сказал, что все дела идут как нельзя лучше. Ему поручается доставить донесение (Вадковского) к Пестелю и 3-го числа назначено письмо отправить». Речь идёт о том самом письме, которое Вадковский до сих пор не смог переправить Пестелю. Потеряв надежду дождаться Н. Булгари, Фёдор Фёдорович был вынужден отправить письмо Пестелю через Шервуда.

8 декабря Николаев с письмом Вадковского прибывает в Таганрог к Дибичу, передаёт письмо Вадковского к Пестелю. Но уже 1 декабря Дибич получил подробные доносы от А. К. Бошняка и А. И. Майбороды с перечислением многих имён членов тайного общества. Так, что скудные сведения из письма Вадковского потеряли к этому времени свою актуальность.

10 декабря Дибич отправил Николаева в Курск с приказом «немедленно взять Вадковского», который был арестован 13 декабря.

Предатель «Верный»

Иван Васильевич Шервуд

(John Sherwood; 12.03.1798, Гринвич – 30.07.1867, С. Петербург). Репродукция с фотографии 1860-х гг.

Впоследствии Шервуду «за все старания» присвоят чин полковника, его переведут в гвардию и удостоят потомственного дворянства.

Император Николай Первый придаст его фамилии трогательное прилагательное «Верный».

Однако продажный характер вскоре окажет Шервуду дурную услугу. «За клевету и ложные слухи» он попадёт в крепость, затем будет сослан в Смоленскую губернию, где до 1856 года за ним будет установлен строжайший секретный надзор.

Пройдёт всего несколько лет, как выяснится, что герой, обласканный великим князем Михаилом Павловичем и удостоенный милости императора, является самым отпетым аферистом, чьим главным талантом окажется лишь умение «пускать пыль в глаза», предавать и продавать!

Среди многочисленных интриг и авантюр иуды-провокатора была одна, едва не сделавшая И. В. Шервуда-Верного владельцем знаменитых металлургических заводов.

После смерти в 1799 году заводчика-миллионера Андрея Родионовича Баташева началась тяжба о его наследстве, длившаяся несколько десятилетий. Одним из претендентов был сын Иван Андреевич Баташев, утвержденный в правах наследства в 1831 году, благодаря покровительству члена Государственного совета, бывшего рязанского генерал-губернатора А. Д. Балашова, в доме которого он поселился.

Иван Баташев умом не блистал, не мог толком распорядиться огромным состоянием. И вскоре стал лёгкой добычей аферистов.

По свидетельству современника, «Балашов поил молодого Баташева и обыгрывал его в карты с помощью… Шервуда». Вот, он, проходимец, где объявился!

Шервуд долго не думая сумел вывести из игры и перевезти пьяного Баташева на свою квартиру. А там, после общего кутежа и попоек, 17 июля 1833 года, была заключена удивительная купчая, в лучшем чичиковском духе! Согласно договора, И. В. Шервуд-Верный становился хозяином семи горных заводов и стеклянной фабрики, расположенных в пяти губерниях, «с находящимися при оных мастеровыми и дворовыми людьми и на помещичьем праве состоящими крестьянами, всего до 14000 душ мужеска пола […] со всеми угодьями, землями, лесами, отхожими пустошами, рудниками, мельницами, рыбными ловлями, всякого рода строениями, во всех местах находящимися, движимым имением всякого рода, равным образом со всеми… материалами, запасами, наличными капиталами и в документах заключающимися».

Двух миллионов 200 тысяч рублей, которые должен был Шервуд заплатить Баташеву, у афериста, конечно же, не было, но их он рассчитывал получить в результате залога покупаемого имущества в казну! Как вам?! А ещё… в задаток Баташев принимал свои же собственные заемные письма на сумму 400 тысяч рублей, которые Шервуд успел из него вытянуть за пьяной игрой! Чичиков, просто отдыхает!

Правда, сделка не состоялась. Её предотвратила Петербургская гражданская палата, усомнившаяся в кредитоспособности Шервуда. Убедившись, что так просто сделаться миллионером ему не дадут, аферист попытался продать свои права на приобретение баташевского имения генерал-майору А. И. Пашкову. За эту уступку он должен был получить имение в Московской губернии и каменный дом в Москве, но репутация Шервуда в глазах властей уже была настолько скандальной, что ему не удалось довести до конца и этот манёвр.

Предатель и провокатор Шервуд-Верный остался ни с чем, а баташевское имение было взято в опеку. До чего довела заводы эта опека, описано в рассказе И. В. Селиванова «Опекунское управление». Но это уже другая история…

В 1844 году за ложные доносы И. В. Шервуда-Верного заключили в ту же Петропавловскую крепость, куда он отправил немало честных и благородных людей. Просидев там почти семь лет, он изловчился избежать более строгого наказания и умер только в 1867 году.

Но история, как известно, повторяется дважды: в виде трагедии, а потом в виде фарса. Эту теорему доказал внук провокатора и афериста – отставной ротмистр Николай Николаевич Шервуд-Верный.

27 октября 1907 года он приобрёл за честно заработанные 41458 рублей 11 копеек у некого И. П. Шаблыкина имение при сельце Доброй Надежде Екимецкой волости Раненбургского уезда (ныне это территория Новодеревенского района Рязанской области – прим. автора). Исправное владение с 203 десятинами превосходной черноземной земли, большим фруктовым садом, обширным огородом, наконец, значительной усадьбой с добротными постройками, могло бы считаться удачной покупкой, но, увы, менее чем через десять лет имение погибло в огне революционных пожаров.

Столь длинное отступление автор был вынужден сделать лишь для того, чтобы читатель смог понять в лапы какого мерзавца И. В. Шервуда-Верного попал юный Фёдор Вадковский, ослеплённый благородными идеями служения свободе русского народа. И мы должны простить ему эту ошибку, как простили товарищи-декабристы.