Текст книги "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"

Проклятие Кукуя
Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей
Владлен Дорофеев

Посвящается памяти историков-архивистов

Виктора Беликова (ЦГАДА СССР – РГАДА) и

к.и. н. Георгия Петрова (ЦГАЗ СССР – РГАФД), помогавшим в работе над книгой.

Автор благодарит сотрудников Российского государственного военно-исторического архива, Российского государственного архива древних актов и Российского государственного архива фонодокументов за многолетнее сотрудничество и помощь.

© Владлен Дорофеев, 2023

ISBN 978-5-4498-8835-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Вросший в землю, с оскальпированной крышей и обвалившейся штукатуркой стен, чёрной тенью в ясный день нависает сегодня некогда прекрасный Дворец над Яузой.

С его появлением Московский Кремль на десятилетия утратил значение официальной резиденции русских правителей. Здесь были отвергнуты многовековые традиции русской цивилизации и взят курс на создание империи «западного типа».

И как бы ни называли его в разные времена: Дворец Петра Первого на Яузе, Лефортовский дворец, Меншиковский дворец, в истории это некогда величественное здание осталось символом России, поднятой на дыбы…

Судьба здания, как судьба человека – бывает счастливой, а бывает, что и не задаётся с первого дня, и нависает над ним бесконечное проклятие. Смерти, пожары и эпидемии преследуют его на всем протяжении существования. Люди, населяющие дом, умирают в нём в самом расцвете сил, и порой десятилетиями строение стоит в полном запустении. Все эти напасти можно отнести к истории первого Дворца на Яузе в Немецкой слободе, и к судьбе его знаменитых хозяев и домочадцев, оказывавших из дворцовых палат огромное значение на судьбу России в течении десятилетий. 

Ровно триста лет исполнилось дворцу на рубеже тысячелетий.

В феврале 1699 года «Князь-папа всешутейшего и всепьянейшего собора» Никита Моисеевич Зотов освятил новостройку в честь языческого бога Вакха, прыгая с кадилом, распространявшим табачный дым. Трое суток гостей не выпускали из дворца и поили до смерти.

Долгими зимними ночами в Большой столовой палате Дворца на Яузе под покровом строжайшей тайны проходили первые собрания «Нептунова общества», по легенде созданного Петром Первым в Лондоне во время «Великого посольства» при участии магистра «Приората Сиона» Исаака Ньютона.

В дворцовых стенах молодой царь Пётр, в изрядном подпитии на первых русских ассамблеях, стриг боярские бороды и длинные рукава традиционных кафтанов, нанося публичные оскорбления его владельцам.

Здесь умер первый хозяин дворца, неуёмный кутила и царский фаворит Франц Лефорт, а другой сподвижник и собутыльник царя – Светлейший князь «Алексашка» Меншиков прятал в местных подвалах сундуки с наворованными сокровищами.

Вслед за своей сестрой, великой княжной Натальей Алексеевной, надорвав в беспробудных увеселениях и без того слабое здоровье, в той же дворцовой спальне, в назначенный день своего бракосочетания, испустил дух малолетний император Пётр Второй. На нём пресеклась мужская линия рода Романовых. И пока его тело остывало, в соседних покоях бранились вельможи из Верховного тайного совета, выбирая на русский престол императрицу Анну Иоанновну. Тут она признала ограничение своей самодержавной власти и здесь же от них отказалась.

Дочь Петра Первого – Елизавета Петровна праздновала в его залах свою коронацию. А Екатерина Великая, будучи ещё немецкой принцессой, здесь чуть не сгорела на пожаре, а потом собственноручно готовила чертежи под дворцовую перестройку в главную московскую императорскую резиденцию. И только ненавидящий свою мать Павел Первый жил в соседнем Слободском дворце, а Дворец на Яузе отвёл для проживания дочерей.

Порой годы здание стояло в запустении после пожаров и чумы. Но всегда возрождалось благодаря таланту гениальных зодчих своего времени Фонтана, Растрелли, Баженова, Казакова.

А вокруг дворца активно развивались Ново-Немецкая слобода, ставшая московским районом Лефортово, проживая свою историю, которую писали её высокопоставленные обитатели со своими тайнами и былями.

Дворец на Яузе стал сосредоточием легенд и загадок Немецкой слободы и русской истории почти на столетие. И лишь призраки Франца Лефорта и малолетнего императора Петра Второго, бродящие сегодня по ночам в древних дворцовых стенах, помнят о его былом величии и вечном проклятии…

Протодьякон «Всешутейшего и всепьянейшего собора»

Портрет юного Петра. Худ. Г. Мусикийский

Началась эта драматическая история с порывистого решения юного царя Петра Первого стремительно возвести на берегу Яузы удивительные по тем временам для Москвы дворцовые палаты для личных утех и государственных приёмов.

Но уже с бурно отпразднованного новоселья вокруг здания сложилась дурная слава проклятого места. И, конечно, не догадывался тогда Пётр, что в этих дворцовых стенах всего через три десятилетия прервётся род Романовых по мужской линии, во многом из-за его беспутной дёрганой личной жизни абсолютного монарха.

Многие поступки императора Петра Первого, названного «Великим», подчас, трудно понять, и, уж тем более, объяснить.

Вот отчего, будучи юным отроком, отошёл он от привычной жизненной колеи русских царей, от обычаев отцов и дедов?

Откуда такая ненависть ко всему древнему и к московскому?

Почему так резко и безжалостно он поднял Россию на дыбы?

Дворец Петра Первого на Яузе (вид с реки)

Случайно ли возникло то особое внимание, которое уделял Пётр иноземной Немецкой слободе? Вряд ли только любовной страстью к немке Анне Монс можно объяснить его постоянное влечение на Кукуй. Предполагать подобное было бы наивно. Привязанность юного царя к этому месту Москвы, и, в особенности, к людям, населявшим его и ближние окрестности, была давней и прочной…

…Вечером 17 февраля 1699 года яркие огни фейерверка пёстрым калейдоскопом красок расцветили заснеженную Яузу. Вся Немецкая слобода, да что Кукуй, вся Первопрестольная высыпала из домов на мороз. Иногда потоки празднично разодетых зевак разгонял скрипящий рессорами возок важного боярина, заставляя пешеходов жаться вдоль заборов. Все спешили на высокий берег реки Яузы, кто поглазеть на новое московское чудо – «большие каменные палаты», а кто, по приглашению царя – на новоселье.

Более тысячи гостей столпились в жарко натопленном главном парадном зале – «большой столовой палате» дворца, которая имела десятиметровую высоту и занимала площадь более трёхсот квадратных метров.

«Этот большой каменный дом, – писал военный советник барон Генрих Гюйсен, – был выстроен за счёт царя из собственных его сумм». По его свидетельству, новостройка обошлась Петру в 80 000 талеров. Огромная сумма по тем временам!

Царь Пётр стрижёт бороды боярам. Худ. Д. Билюкин

Новоселье затянулось на трое суток. Всех посетителей заперли во дворце и выставили караулы. Гостям велено было спать по очереди, сменяя тех, кто «водил хороводы и прочие танцы»…

Много душевных ран нанёс беспробудно пьяный в эти дни Пётр своим подданным под сводами этого дворца.

Сначала царь надругался над мужской честью именитых бояр и других гостей – он остриг им бороды под вопли о пощаде: «Режь наши головы, бороды не тронь!».

Современному человеку трудно даже представить величину царского бесчестия! За подобные проступки на протяжении веков по судебному уложению – «Правде» князя Ярослава Мудрого полагался огромный штраф в 12 гривен, а по «Псковскому судебнику» XIV века за ущерб, нанесенный бороде, наказание было в два раза больше, чем за убийство человека – 2 рубля! Очень большие деньги в то время. И даже плевок в бороду веками считался оскорблением, смываемым только кровью.

Хотя указ «Бороду брить» Пётр издал накануне, 5 сентября (29 августа) 1698 года, всё равно трудно представить ужас и унижение царских гостей в те зимние дни!

Разве такое мог совершить Помазанник Божий – Царь Православный! Иван Грозный, только за то, что кого-то за бороду таскал, с осуждением навечно вошёл в память народную. А тут и вовсе немыслимое беззаконие творилось!

Стрижка бороды у знати. Лубочная картина

(По следующему указу 1705 года купцы первой гильдии должны были платить за право носить бороду 100 рублей, бояре, служилые люди, купцы второй гильдии – по 60 рублей, а посадские – 30 рублей! Крестьянин у себя в деревне мог носить бороду даром, но при въезде в город или при выезде из него, должен был платил за бороду копейку, но каждый раз. А в то время за один рубль можно было купить 420 килограмм ржаного зерна! Поэтому многие обрезанную бороду носили под рубахой на груди и просили положить её с собой в гроб после смерти, – прим автора).

Но не унимался пьяный царь, и оскорбления на его новоселье продолжались!

Он стаскивал с бояр традиционную русскую одежду, обнажая их тела, что равносильно было страшному бесчестью мужчины и всего рода, и начинал кромсать длинные подолы и рукава кафтанов.

В данном случае речь идёт о разновидности русского кафтана – «ферязи», известного на Руси с X века. Поначалу это была торжественная одежда бояр и князей, но к петровским временам её носили буквально все: посадские и гостевые люди, священники, крестьяне, казаки и мусульмане, те же татары. Для всех подобная одежда давно стала традиционной.

На улицах старой Москвы. XVIII век. Худ. С. Ерошкин

Этот вид кафтана был широким в подоле, порой более двух метров, с длинными, свисающими до земли рукавами. Пошло это ещё с древних времён, как сакральное предубеждение: не касаться руками ничего нечистого.

Под кафтанами носили такие же рубахи-долгорукавки – с длинной рукавов порой до самого подола. Такая рубаха тоже была ритуальной с давних времён. К примеру, перед свадьбой невеста «плакала-убивалась» в рубахе «убивальнице», при этом причитала и взмахивала рукавами – «махавками».

Богатые гости царя шили парадную зимнюю ферязь, сейчас бы сказали – шубу, из парчи, атласа или бархата на меховой подкладке, по краям делали меховую опушку, по полам, манжетам, подолу нашивали золотые галуны или кружево. При этом ферязь украшалась семью дорогими петлицами с серебряными или золотыми кистями. Зимний кафтан надевался на другие, более лёгкие, шитые из шёлковых или атласных тканей. В домашней обстановке носили опашень – разновидность ферязи, только без застёжек, а рукава длиною до подола вшивались только сзади, так что кафтан получался фактически без рукавов.

По одному виду кафтана на протяжении многих веков можно было определить сословную принадлежность хозяина, его финансовый и социальный статус, а также принадлежность к фамильному роду. Одежда была очень удобной и привычной на протяжении многих столетий.

(В январе 1700 года царь узаконит свои бесчинства именным указом, по которому с пеших людей, одетых в русский костюм, на въездных воротах в каждый город брали плату 40 копеек, а с всадника – 2 рубля! – прим. автора).

Преследование русской одежды в петровское время. Худ. Н. Дмитриев-Оренбургский

«…Пётр не отступал ни на шаг, не делал уступки народной неприязни к брадобритию и немецкому платью и в декабре 1701 года с большой строгостью подтвердил прежний указ, чтобы все, кроме духовенства и пашенных крестьян, носили немецкое платье и ездили на немецких седлах. Из женского пола даже жёны священнослужителей и причетников не увольнялись от ношения чужеземной одежды. Затем запрещалось делать и продавать в рядах русское платье – всякого рода тулупы, азямы, штаны, сапоги, башмаки и шапки русского покроя.

У ворот города Москвы поставлены были целовальники; они останавливали всякого едущего и идущего в русском платье и брали пени: с пешего – по 13 алтын, 4 деньги, а с конного – по 2 рубля за непослушание в этом роде», – уточняет историк Н. И. Костомаров.

Участники церемонии «освящения» Дворца на Яузе, все помещения, от «большой столовой палаты» до последней маленькой гостевой опочивальни, обнесли чашами с вином, мёдом, пивом и водкой, окурили комнаты табаком.

Царь режет рукава кафтанов. Гравюра

Шутовской патриарх Никита Моисеевич Зотов или иначе «Князь-папа», крестил свою паству крест-накрест сложенными курительными трубками и причащал из своего Евангелия, под обложкой которого скрывались не священные тексты, а бутылка водки!

Время от времени вся пьяная «коллегия» выезжала в город, своими непотребными шутками и выходками повергая в смятение добропорядочных москвичей.

Потом многих гостей принимали в члены «собора», и Никита Зотов торжественно произносил: «Рукополагаю аз, старый пьяный, сего нетрезваго во имя всех пьяниц, во имя всех скляниц, во имя всех зерншиков (зернщик – игрок в кости – прим. автора), во имя всех дураков, во имя всех шутов, во имя всех сумозбродов, во имя всех лотров (лотр – пьяница и забулдыга – прим. автора), во имя всех водок, во имя всех вин, во имя всех пив, во имя всех медов, во имя всех каразинов (каразин – разновидность водки на малине – прим. автора), во имя всех сулоев (сулой – квасное сусло – прим. автора), во имя всех браг, во имя всех бочек, во имя всех вёдр, во имя всех кружек, во имя всех стаканов, во имя всех карт, во имя всех костей, во имя всех бирюлек, во имя всех табаков, во имя всех кабаков – яко жилище отца нашего Бахуса. Аминь.».

После трехдневного беспробудного новоселья во Дворце на Яузе, на котором некоторые гости испустили дух от пьяной горячки, по Москве ещё долго судачили о том, как «Князь-папа всешутейшего и всепьянейшего собора» Никита Моисеевич Зотов освятил здание в честь языческого бога Вакха, прыгая с кадилом, распространявшим табачный дым…

Посланник Дании в России Ю. Юль описывает подобные царские гулянки так: «Огромным роем налетает („кумпания“ – прим. автора) в несколько сот человек в дома купцов, князей и других важных лиц, где по-скотски обжирается и через меру пьёт, при чём многие допиваются до болезней и даже до смерти. В каждом (доме – прим. автора), где (собрание – прим. автора) „славит“ Царь и важнейшие лица его свиты получают подарки. Во всё время, пока длится „слава“, в той части города, которая находится поблизости от (домов – прим. автора), где предполагается славить, для славящих, как для целых рот пехоты, отводятся квартиры, дабы каждое утро все они находились под рукою для новых („подвигов“ – прим. автора). Когда они выславят один край города, квартиры их переносятся в другой, в котором они намерены продолжать славить».

Милая была «кумпашка»!

Между тем, в те дни злосчастного пьянства на новоселье во Дворце на Яузе, всю Москву «украшали» более тысячи виселиц с трупами, казнённых накануне стрельцов.

В своём «Дневнике поездки в Московское государство в 1698 году» за 21 октября Иоанн Корб отмечал: «Едва ли столь частый частокол ограждал какой-либо другой город, какой составили стрельцы, перевешанные вокруг Москвы.».

Потчевание провинившегося гостя кубком «Большого Орла». Худ. Н. Дмитриев-Оренбургский

И не случайно в те дни среди москвичей окончательно укоренились слухи, будто на самом деле царь Пётр умер за границей во время своего «Великого посольства» ещё два года назад, а в Россию, под видом его, вернулся антихрист!

В. О. Ключевский в «Русской истории» пишет: «…в мае 1698 г. спешил в Вену, а оттуда, в июле, внезапно отказавшись от поездки в Италию, поскакал в Москву по вестям о новом заговоре сестры и о стрелецком бунте. Можно представить себе, с каким запасом впечатлений, собранных за 15 месяцев заграничного пребывания, возвращался Пётр домой.

Поруганные бояре возвращаются от царя Петра. Гравюра. 1894 г.

Тотчас по приезде в Москву он принялся за жестокий розыск нового стрелецкого мятежа, на много дней погрузился в раздражающие занятия со своими старыми недругами, вновь поднятыми мятежной сестрой. Это воскресило в нём детские впечатления 1682 г. Ненавистный образ сестры с её родственниками и друзьями, Милославскими и Шакловитыми, опять восстал в его нервном воображении со всеми ужасами, каких он привык ожидать с этой стороны. Недаром Пётр был совершенно вне себя во время этого розыска и в пыточном застенке, как тогда рассказывали, не утерпев, сам рубил головы стрельцам».

Описывая «шестую казнь 27 октября 1698 года», немецкий дипломат Иоганн Георг Корб утверждает: «Эта громадная казнь могла быть исполнена потому только, что все бояре („сенаторы царства“), думные и дьяки, бывшие членами совета, собравшегося по случаю стрелецкого мятежа, по царскому повелению были призваны в Преображенское, где и должны были взяться за работу палачей. Каждый из них наносил удар неверный, потому что рука дрожала при исполнении непривычного дела… Сам царь, сидя на лошади, смотрел на эту трагедию.».

Корб также рассказывает, ссылаясь на слова некоего свидетеля, совсем уж немыслимое, похожее на наговор, (документальных подтверждений этому факту нет – прим. автора) будто 14 февраля 1699 года сам царь «отрубил мечом головы восьмидесяти четырем мятежникам, причём боярин Плещеев приподымал за волоса их, чтоб удар был вернее».

Конечно, предыдущий стрелецкий бунт против воцарения Петра в 1682 году, когда в кремлёвских палатах на его глазах перебили родственников матери, испугал мальчишку Петю до смерти, и злоба на стрельцов осталась на всю жизнь. Но чтобы так, саморучно рубить головы, негоже это помазаннику божьему!

Пётр обезглавил стрельца. Английская гравюра XIX в.

А уже через два дня после казней Пётр вдохновенно кутил и отплясывал на новоселье в своей новой резиденции на Яузе!

И праздники всё продолжались!

Ну, и как тут не поверить москвичам, что царь-то бесноватый! Да и тот ли это царь?!.

А «…будущего января с 1 числа настает новый 1700 год, купно и новый столетний век; и для того доброго и полезного дела указал впредь лета счислять в приказах, и во всяких делах и крепостях писать с нынешнего января с 1 числа от Рождества Христова 1700 года», – гласил новый указ Петра от 19 декабря 7208 года (от сотворения мира), одним росчерком пера уничтожая более шести тысяч лет русской истории. И Новый год теперь требовалось отмечать не 1 сентября, как повелось издавна, а 1 января, как у безбожников в Европе.

Что было на уме и в душе юного государя? Откуда появилась свирепая ненависть к своему народу? И зачем ему потребовалась ломка многовековых порядков родной страны, вот так вот, через колено?

Ответы на эти вопросы попробуем найти в его тревожном детстве и беспутной юности. А потом поблуждаем в потёмках петровской «перестройки» и познакомимся с её «плодами»: столетием дворцовых переворотов и случайных людей на русском престоле, началом «Бабьева века» в России…

В тиши, перед бурей…

Прижизненная парсуна царя Алексея Михайловича Романова, XVII в.

Отец Петра, царь Алексей Михайлович Романов, овдовев на сороковом году от роду, решил жениться во второй раз. Главной причиной для очередного брака стала его надежда на рождение наследника. Хотя у царя уже было два сына: Фёдор и Иоанн, но здоровья им Бог не послал, да и особо духом не укрепил.

Царь Алексей Михайлович на соколиной охоте. Худ. Н. Е. Сверчков

По преданию, Алексей Михайлович мельком увидел свою будущую жену в доме у боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Там девятнадцатилетнюю красавицу Наталью, дочь бедного рязанского дворянина Кирилла Полиектовича Нарышкина, воспитывала супруга Матвеева – Евдокия Григорьевна Матвеева, в девичестве Гамильтон (её отец был пэром Шотландии, но из-за гонений на католиков переселился в Россию в начале XVII века – прим. автора).

Приехав в очередной раз в гости к своему другу-боярину, царь неожиданно, в нарушении всех традиций, предложил пригласить с женской половины терема к ним на ужин за единый стол жену Матвеева и её воспитанницу. И не случайно он сделал это, ведь в доме Матвеевых царили либеральные порядки, созданные женой-англичанкой. За столом Алексей Михайлович заговорил с Натальей Нарышкиной, а она, нисколько не смущаясь, отвечала весьма складно, чем окончательно расположила к себе государя.

Молодая Наталья Кирилловна Романова-Нарышкина, позднее изображение

По словам Якова Рейтенфельса, племянника царского врача, Наталья Кирилловна была красивая, стройная станом, с челом возвышенным, пленяла звонкой сладостной речью.

Как говорили, между царём и юной красавицей моментально вспыхнула взаимная любовь с первого взгляда и на остаток дней!

Вскоре Алексей Михайлович попросил у Артамона Сергеевича руки его воспитанницы. Но дипломатичный боярин Матвеев, подстраховываясь, тут же забыл о своих либеральных взглядах и настоял, чтобы всё было по обычаю, не желая подставлять Наталью под «злые языки».

Боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Неизв. худ. XVII в.

А в те времена для женитьбы царя было принято собирать на смотрины на несколько дней боярышень из разных семейств. Дело это было для царя уже знакомое.

На его первые смотрины в начале 1647 года свезли 200 невест! Тогда Алексею Михайловичу приглянулась дочь дворянина Фёдора Всеволжского. Когда объявили, что царь выбрал её в невесты, она лишилась чувств. Казалось бы, обморок девушки от резко упавшего на неё счастья, вполне объясним, но это событие царское окружение умело использовало для устранения конкурентки. Всеволжскую обвинили в том, что она больна «падучую» болезнью. И несостоявшуюся невесту вместе с роднёй сослали в Сибирь. Только через несколько лет, в 1653 году, им разрешили жить в своих дальних поместьях.

Забегая вперед, напомню, что по иронии судьбы, как свидетельствуют историки, у Натальи Нарышкиной было некое заболевание, весьма напоминавшее «падучую», которое потом перешло по наследству к её сыну Петру, страдавшему всю жизнь непонятными припадками, а потом и его дочь Елизавету Петровну с годами настигла та же напасть. И всё же это почему-то не стало препятствием для заключения брака между Натальей Нарышкиной и Алексеем Михайловичем Романовым.

Но вернёмся к смотринам. На этот раз созвали в Москву всего лишь шестьдесят знатных девушек. Были среди них «писаные» красавицы и умницы, но сердце государя уже принадлежало Наталье, и она была вскоре объявлена царской невестой.

Выбор невесты царя Алексея Михайловича. Хромолитография А. Абрамова

Жених торопился. Поэтому перед свадебным торжеством государь быстро согласовал составленный в Посольском приказе «свадебный чин» – роспись церемонии с описанием действий всех участвовавших в ритуале многочисленных гостей и список подарков им.

Тем временем Наталья Кирилловна, по традиции, поселилась с ближайшими родственниками в Кремле.

И вот, наконец-то, для «молодых» настал счастливый день – 22 января 1671 года!

Свадебная церемония прошла без накладок.

Невесту, убранную в свадебный наряд в Царицыной палате, первой ввели в празднично украшенную Грановитую палату. «Впереди шёл священник, кропивший „невестин путь“ святой водой, затем свечники, каравайщики, дружки, родственники невесты, получившие соответствующие чины, а уже за ними в окружении свах и сидячих боярынь» шла поддерживаемая под руки невеста. Поддержка ей была необходима не только, как дань традиции, но и в физическом смысле, так как наряд невесты весил почти 20 килограммов – из-за многочисленных украшений в виде драгоценных камней и золотого шитья.

Счастливый царь следовал после невесты, его сопровождал распорядитель церемонии – тысяцкий и ближайшие бояре.

В Грановитой палате молодых усадили за царский стол, накрытый тремя скатертями (верхняя – венчальная, на ней в богатых блюдах хлеб, сыр и соль, следующая – свадебная, на ней молодым в опочивальню унесут угощения, а последняя скатерть останется на столе до конца свадьбы – прим. автора).

Под молитву священника, богато украшенным гребнем жена тысяцкого расчесала волосы сначала жениху, а затем невесте. Так они прощались с прошлой холостой жизнью. После этого на невесту надели фату, символизирующую невинность и скромность.

Молодых осыпали хмелем – символом плодородия, и обмахали связками соболей – символом богатства. В это время гостей обносили хлебом и сыром. Особо почётным гостям дружка жениха подавал угощение с царского стола. От имени невесты её родственники вручали жениху символические подарки, и от имени молодых подарки были пожалованы родным, родственникам, особо почётным гостям.

После прощания невесты с родителями, которые передавали её жениху, молодые отправились в Успенский собор на венчание.

Жених в сопровождении свиты первым выехал верхом и ждал невесту у храма, куда Наталью привезли в разукрашенных санях.

После венчания, обряд которого не изменился и в наши дни, все вернулись в Грановитую палату на свадебный пир. На «царском столе» теперь были выставлены яства, но по традиции молодожены на свадебном пиру не ели и не пили, а блюда и вина с их стола посылались особо почетным гостям…

Пир царя Алексея Михайловича. Худ. А. Рябушкин

После ухода царя и царицы в опочивальню свадебный пир продолжался под руководством тысяцкого, но на нём остались только мужчины. Вслед за молодыми с общего пира женщины перешли за накрытые столы в палаты на половине царицы.

Утром молодые мылись в бане. Царь вместе с дружками, которые натирали его медом и вином, а царица со своими боярынями.

Завтракали молодожены отдельно от гостей на царской половине, куда пригласили лишь избранных гостей.

Несколько дней гуляли на царской свадьбе бояре и дворяне, горожане и купцы. Череда пиров от имени царя и от имени царицы сменяли друг друга. А в Москве для простого люда выставлялись угощения и бочки с хмельным. Нищим раздавали государыню милостыню.

Царский вешний поезд Алексея Михайловича на богомолье

Подданные от души веселились, ещё не подозревая, что в их спокойную размеренную жизнь вбили кол многолетней кровавой вражды между Милославскими и Нарышкиными за судьбу русского трона.

По всей стране долго молились за здравие молодых и их потомства.

И вымолили! В ночь на 30 мая 1672 года, перед самым рассветом, царица подарила своему обожаемому супругу долгожданного сына. Отец был так рад новорожденному, что повелел будить кремлевских звонарей. Вскоре была разбужена вся Москва, за ней и Россия!

Потом народ сложит об этом событии песню:

 
«Как светел, радостен в Москве
Благоверный государь Алексей, царь Михайлович,
Народил Бог ему сына, царевича Петра Алексеевича,
Первого императора на земле…».
 

И опять почти месяц длились общенародные пиры и праздники, которые отличались удивительной пышностью и торжественностью. На них приближенные и простолюдины были щедро осыпаны деньгами, подарками и наградами.

29 июня мальчика крестили и нарекли Петром.

Парсуна царевича Петра Алексеевича из «Царского титулярника». XVII в.

В Грановитой палате устроили обед, поразивший современников своим великолепием и затейливыми блюдами. «Стол, кроме яств, был загроможден всякого рода сахарами, пряниками и овощами. Большая пряничная коврига изображала герб Московского государства. Два сахарных орла весили каждый по полтора пуда, лебедь – два пуда, утка – полтора, попугай – полпуда. Был сделан также из сахара целый город, кремль с людьми, конными и пешими, и другой город четырехугольный с пушками. Всем присутствовавшим на обеде гостям были розданы сахарные подарки размером сообразно значению и положению гостя в государстве».

Подробно рассказываю о тех давних событиях только потому, чтобы акцентировать внимание на зарождавшемся конфликте интересов внутри царской семьи. Ведь уже по поведению счастливого мужа и отца многим стало ясно, что царь возлагает на новорождённого сына особые надежды. Именно Пётр должен был стать продолжателем его дел. А боярин Артамон Матвеев и его многочисленные родственники из рода Нарышкиных – опорой сына, потеснив Рюриковичей-Милославских и «русскую партию» во власти.