Текст книги "Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей"

Разгульная «кумпания»

Потешные Петра I

А ведь долгое время юный царь Пётр своих буйных наклонностей особо не проявлял и вёл себя, как подобает православному властителю Третьего Рима. Порой нехотя, неусидчивый и порывистый, но в царском облачении, он посещал все официальные церемонии в Кремле и у Патриарха. Ходил на богомолье по святым местам. Во многих храмах и монастырях до сих пор хранятся его богатые дары и вклады, которые он делал в церковные праздники. При этом он всячески выказывал уважение матери, жене и наставникам, учил и почитал обычаи и традиции предков.

Пётр I и сокольничий. Худ. К. Лебедев

И вдруг Пётр резко изменился.

Может всё дело в том, что он лишился опеки и пригляда матери, которая хоть как-то сдерживала его дурные наклонности. Ведь 4 февраля 1694 года в Кремле сорокадвухлетняя царица Наталья Кирилловна умерла. А какие письма он ей писал! К примеру, 29 июня 1689 года из Переславль-Залесского: «Вседражайшей моей матушке недостойной Петрушка, благословения прося, челом бью и за присылку з дохтуром и з Гаврилою, яко Ной иногда о масличном суке, радуюся и паки челом бью. А у нас все молитвами твоими здорово, и суды удались все зело хороши. По сем дай Господь здравия души и телу, яко же аз желаю. Аминь. А мастер карабельной Корт июня в 2 д. умре до нашего приезду за дватцать за два часа». В каждой строке и богобоязненность и сыновья любовь!

Но вот мамы не стало. Следом, 29 января 1696 года, умирает его единокровный брат и соправитель – двадцатидевятилетний царь Иван V Алексеевич. Вскоре буйная единокровная сестрица Софья Алексеевна и нежеланная жена Евдокия окажутся в монастыре. Близкие, все кто ассоциировался с прошлым в его памяти, пусть по разным причинам, но покинули его. И отца давно рядом нет…

Приезд царей Иоанна и Петра. Худ. И. Репин

Впрочем, он найдёт себе нового отца. И тогда всё резко изменится!

Случайно познакомившись на дипломатическом приеме с европейским авантюристом, приехавшим в Россию сделать военную карьеру, Францем Лефортом, юный Пётр сразу проникся к нему симпатией и уважением.

Пётр I в Немецкой слободе. С оригинала А. Земцова

Согласие идей и сходство наклонностей, порой весьма порочных, навсегда свяжут этих людей. Царь нашёл во Франце помощника, учителя и друга. Именно с подачи своего фаворита и под его прикрытием Пётр решил построить свою новую резиденцию в Немецкой слободе, подальше от вопросов бояр на кремлёвских заседаниях Думы, вечно недовольной родни в Преображенском.

И, вскоре, не без участия Лефорта, произошло весьма символичное событие для всей русской истории.

Пётр I в иноземном наряде перед матерью своей царицей Натальей, патриархом Андрианом и учителем Зотовым. Худ. Н. Неврев

Едва вступив на престол в 1689 году, уже через несколько месяцев – весной следующего года – Пётр первым из русских государей нанёс официальный визит в дом иностранца! Своими царскими ножками. Немыслимо!

Царь отужинал в Немецкой слободе у шотландца Патрика Леопольда Гордона. Уточню, что к тому времени Гордон давно прозывался на православный манер – Петром Ивановичем.

И, тем не менее, на лицо невиданное доселе нарушение дворцовых традиций, выражаясь современным языком – государственного протокола! Миропомазанник, наместник Бога на земле, и к простолюдину, да ещё басурманину – в дом!

Конечно, надо признать, что шотландский патриот, сторонник Стюартов, ревностный католик генерал Гордон, всё-таки долгие тридцать восемь лет своей жизни посвятил воинской службе русскому престолу. Но, протокол, он, как говорится, и в Африке, протокол! Думаю, Патрик был бы счастлив уже тем, если бы его пригласили на ужин в его честь в Грановитую палату Кремля. Впрочем, это Пётр не любил Кремль, а ужинал он к этому времени с Гордоном не раз.

Патрик Гордон прибыл в Москву 2 сентября 1661 года и был лично представлен царю Алексею Михайловичу. Государь устроил ему испытания в фехтовании и стрельбе из мушкета, подробно расспросил о жизни и европейских порядках, подивился его военному опыту и познаниям, и сразу присвоил чин майора, зачислив в полк к земляку шотландцу – полковнику Джону Кроуфорду. Круг замкнулся, потому что именно офицер русской армии Кроуфорд в 1660 году, попав в польский плен под Смоленском, пригласил на русскую службу Патрика Гордона, служившего тогда в частях воевавшего с русскими польского короля Яна Собеского. Протекция Кроуфорда создала прецедент – Гордону сразу дали офицерское звание, хотя иноземцы-офицеры принимались в царское войско рядовыми солдатами.

Патрик Леопольд Гордон. Неизв. худ. XVII в.

Новоиспеченный майор-драгун служил честно и храбро. Летом 1662 года Гордон отличился при подавлении Медного бунта. В 1664 году Патрик получает звание полковника и назначается командиром драгунского полка. С 1670 по 1677 год он служит начальником гарнизона в окраинном городе Севске, на границе с Речью Посполитой. А с 1677 по 1678 год, уже при царе Фёдоре Алексеевиче, принимает участие в русско-турецкой войне, героически обороняет с вверенными его командованию войсками крепость Чигирин от османских и крымских войск. За оборону Чигирина 20 августа 1678 года царь производит его в генерал-майоры. И в течение нескольких лет Патрик Гордон был единственным иностранцем в московской армии, имевшим генеральский чин.

Патрик Леопольд Гордон. Неизв. худ. XVII в.

Поселился Гордон в Москве, разумеется, в Немецкой слободе, где сразу стал очень популярен среди соседей – за ум, образованность и сметливость. Он выписывал из Англии книги и газеты, не брезговал занятиями коммерцией, давал деньги под процент. Патрик, знавший английский, шведский, польский, русский и латинский языки, блестяще владел пером, писал в день по 15—20 писем в разные европейские города. Из переписки с родственниками он получал сведения о новациях в королевской английской армии, о новых научных открытиях и технических изобретениях.

Вот к такому человеку в дом, пренебрегая традиционным протоколом, и пожаловал любопытный юный царь Пётр.

Конечно, он был под впечатлением, как от хозяина, так и от его окружения. Что-что, а пускать галантную пыль в глаза иноземцы умели и умеют! А ещё, какая у Гордона была библиотека, особенно по военному делу и фортификации! О книги! Это государь ценил высоко, хоть сам писал с ошибками до конца жизни.

Теперь Пётр стал часто наведываться в некогда далёкую, но такую желанную Немецкую слободу.

Позже, в петровское правление в московских полках служили многие шотландцы-роялисты и, в частности, шесть представителей клана Гордонов.

И всё-таки, официальный приём в доме иностранца, да ещё в Немецкой слободе, это уже был политический шаг юного царя, ясно указывающий на дальнейший вектор его стратегии развития страны.

А вскоре, 3 сентября 1690 года, государь станет гостем своего друга, соратника и, что уж там скрывать, теперь и главного собутыльника Франца Лефорта.

«Дом Лефорта, – утверждает современник, – сделался одним из центров общественной жизни иноземного населения, где собиралась образованная часть общества: иноземные послы и министры-резиденты, купцы и воины…».

Франц Яковлевич Лефорт. Неизв. худ. Конец XVII в.

Вот портрет Лефорта, составленный одним из его биографов: «Он обладал обширным и очень образованным умом, проницательностью, присутствием духа, невероятной ловкостью в выборе лиц, ему нужных, и необыкновенным знанием могущества и слабости главнейших частей российского государства; это знание было ему необходимо при обтёсывании этого громадного камня. В основе его характера лежали твёрдость, непоколебимое мужество и честность. По своему же образу жизни он был человеком распутным и тем, вероятно, ускорил свою смерть». Согласитесь, парадоксальная характеристика.

Но лучше всех о Лефорте может сказать сам Лефорт. Покидая родную Швейцарию, он писал по дороге в Россию: «Одним словом, матушка, могу уверить вас, что Вы услышите о моей смерти или моем повышении». Куда уж лаконичнее? В этом была его программа. Возможность сделать карьеру хотя бы с опасностью для жизни привели молодого Франца в Россию. Однако вскоре эта страна стала для него второй родиной.

В «Записках» его старшего брата Ами (Амадея – прим. автора) Лефорта, в связи с приездом Франца в отпуск из Киева в Женеву, говорится: «В беседах своих он представлял картину России вовсе не согласную с описанием путешественников. Он старался распространить выгодное понятие об этой стране, утверждая, что там можно составить себе очень хорошую карьеру и возвыситься военною службою. По этой причине он пытался уговорить своих родственников и друзей отправиться с ним в Россию.». Надо отметить, что многие предприимчивые и ловкие европейцы последовали этому совету и не прогадали!

Лефорт ещё до приезда в Россию многое успел повидать и натворить. Родился он в женевской состоятельной купеческой семье в 1656 году, хотя предки его были баронами из Шотландии. Отец страстно хотел сделать из сына коммерсанта, и в 1674 году отправил его в Марсель для обучения в торговой школе. Но Лефорт учился не долго. Вскоре он бежал из школы и поступил юнкером в Марсельский гарнизон. Решение это он принял, боясь быть исключенным из благородного сословия. Во времена Людовика XIV во Франции заниматься коммерцией могли только простые люди – «ротюрье».

Вернувшись на родину, Лефорт сошёлся со своими сверстниками-бунтарями, состоявшими в оппозиции против церковного абсолютизма, господствовавшего тогда в Женевской республике.

Но в 1675 году в девятнадцатилетнем возрасте он неожиданно отправляется в Россию с бывалым прусским воякой полковником Яковом фон-Фростеном, который вербовал за границей людей на службу русскому царю. Видимо, Франц попросту бежал из Швейцарии от преследования властей.

«В 1675 году на ярмарку в Архангельск прибыл голландский торговый корабль. Привёз он не одни товары заморские, но и ратных людей иноземцев; то были полковник Яков фон-Фростен, подполковник фон-Торнин, маиор Франц Шванберг, капитаны: Станислав Тшебяковский, Филипп фон-Дерфельд, Иван Зенгер, Яков Румер и Франц Лефорт, поручики: Ян Бузн. Питер Юшим, Оливер Дергин, Михель Янсын и два прапорщика. Уроженцы разных земель, проведшие годы бурной жизни, во вкусе известных кондотьери, на многих службах в Свейской, Барабанской, Галанской и Шпанской землях, у польскаго короля и у „цесаря крестьянскаго“. Соединились эти лица под предводительством фон-Фростена в одной общей мысли: в Московии иноземцев хорошо принимают, а особенно хорошо им платят; надо туда ехать».

Охотник за хорошей жизнью с большим трудом добрался до Москвы, буквально за несколько месяцев до смерти царя Алексея Михайловича. После долгих хождений по инстанциям большинство из его товарищей – ловцов «синий птицы удачи», устроились в Пушкарский приказ, а охладевший к поискам военной службы Франц, прервал попытки поступить в русскую армию и перебивался случайными доходами в Немецкой слободе.

Генерал-адмирал Ф. Я. Лефорт. Худ. С. Летин. РГВИА

Наконец-то, в 1678 году, Лефорт поймал свою «голубку» – женился на дочери полковника Сухэ, двоюродной сестре первой жены генерала Гордона. Этот брак дал Францу возможность поступить на службу в русскую армию. Лефорт вступает в полк сразу в чине капитана под начальство всё того же генерала Патрика Гордона и участвует под его командованием в борьбе с турками и крымскими татарами в 1676 году, в Чигиринских походах 1687—89 годов. Правда, ратным умением он не отличился, да настолько плохо воевал, что подчинённые стрельцы чуть не устроили над ним расправу.

И, тем не менее, Лефорт быстро возвышается. Карьеру Франц делает за счёт общительного характера и приобретает себе некоторую популярность ещё до знакомства с Петром. В правление Софьи Алексеевны он уже пользуется прекрасным расположением к себе влиятельного фаворита царевны – князя Василия Голицына.

Помимо русского, Лефорт владел итальянским, французским, голландским и английскими языками, поэтому всегда был полезен при дворе в роли толмача.

Особенно отразилось на его карьере решение, принятое им в дни стрелецкого бунта 1689 года, когда будущему императору пришлось бежать в одних подштанниках от бунтующих стрельцов, руководимых царственной сестрицей Софьей, в Троице-Сергиеву Лавру. Франц рискнул и явился туда с выражением своих верноподданнических чувств Петру в тот момент, когда исход борьбы двух сторон был ещё далеко не ясен. Этим он заслужил особое и окончательное расположение к себе молодого царя.

Но есть свидетельства того, что именно Лефорт стал одной из причин стрелецкого бунта. «Ненависть, которую питают все москвичи к генералу Лефорту и каждому немцу» зажгла фитиль народного возмущения. Летом 1698 года стрельцы в челобитной боярину А. С. Шеину жаловались, что «…в том же (1695 – прим. автора) году будучи под Азовом, умышлением еретика, иноземца Францка Лефорта,.. чин (отряд – прим. автора) их московских стрельцов подвёл он, Францко, под стену безвременно (не в то время – прим. автора) и, ставя в самых нужных в кровех местах, побито их множество…». Некоторые специалисты считают, что в первом Азовском походе из-за некомпетентности Лефорта погибло три тысячи солдат из его отряда.

Немец. Худ. С. Иванов

Вот почему стрельцы «намеревались зажечь всё Немецкое предместье, разграбить и истребить его, немцев всех до одного перебить…», – писал немецкий дипломат Иоганн Корб. – «Один стрелец, утверждавший, что генерал Лефорт подал повод к восстанию, был подвергнут допросу самим царём в присутствии Лефорта: царь спрашивал, знает ли он названного генерала, какими прегрешениями заслужил тот всеобщую ненависть и признаёт ли стрелец действительными случайно возведённые на Лефорта преступления… Царь распорядился колесовать этого стрельца главным образом за то, что он осмелился назвать генерала Лефорта виновником царского путешествия.».

С подавления стрелецкого бунта они окончательно стали неразлучными друзьями, и Пётр сделал Лефорта советчиком в делах Европы, торговли, войны и флота. Об этом царь высказался так: «Гораздо пристал с охотою учиться геометрии и фортификации; тако сей Франц чрез сей случай стал при дворе быть безпрестанно в комнатах с нами.».

Однако, это не мешало царским привычкам. На пиру в Немецкой слободе у полковника Чамберса «его царское величество схватил генерала Лефорта, поверг его на землю и топтал ногами», – вспоминал неусыпный Корб.

Отныне царь часто гостил в Немецкой слободе. Сюда он наезжал со своими приближенными целыми «поездами». Князь Б. И. Куракин, хорошо знавший окружение Петра, поясняет: «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы…».

О том шабаше можно судить по фактам, рассказанным В. О. Ключевским в «Русской истории»: «Однажды в 1691 г. Пётр напросился к Гордону обедать, ужинать и даже ночевать. Гостей набралось 85 человек. После ужина все гости расположились на ночлег по-бивачному, вповалку, а на другой день все двинулись обедать к Лефорту. Последний, нося чины генерала и адмирала, был, собственно, министром пиров и увеселений, и в построенном для него на Яузе дворце (имеется в виду большая деревянная пристройка к первому дому Лефорта – прим. автора) компания по временам запиралась дня на три, по словам князя Куракина, „для пьянства, столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать“. Уцелевшие от таких побоищ с „Ивашкой Хмельницким“ хворали по нескольку дней; только Пётр поутру просыпался и бежал на работу как ни в чём не бывало.».

Потом В. О. Ключевский уточняет: «…Франц Яковлевич Лефорт, авантюрист из Женевы, пустившийся за тридевять земель искать счастья и попавший в Москву, невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, веселый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальной зале, неизменный товарищ за бутылкой, мастер веселить и веселиться, устроить пир на славу с музыкой, с дамами и танцами, – словом, душа-человек или „дебошан французский“, как суммарно характеризует его князь Куракин, один из царских спальников в этой компании.».

Умел Лефорт угодить царю! Здесь Пётр научился «танцевать по-польски с одной практики… В его доме, – открывает секрет Куракин, – первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анной Ивановной Монсова. Правда, девица была изрядная и умная. Тут же в доме Лефорта началось дебошство, пьянство такое великое, что невозможно описать…».

И вот уже 20 июня, а потом 22 октября, 1691 года царь официально присутствовал на пиру в доме Иоганна-Георга Монса.

По некоторым свидетельствам Иоганн-Георг Монс (по другим источникам – Монсон – прим. автора) считался бондарем, именовался виноторговцем или даже золотых дел мастером, а другие свидетельствуют, что он слыл отпетым карточным шулером! Доподлинно известно лишь то, что Иоганн-Георг был сыном обер-вахмистра кавалерии Тиллемана Монса и Маргариты, урожденной Роббен.

Дом Иоганна-Георга Монса. Современная реконструкция

Родился Монс в Вестфалии. В 1657—1659 годах будто обучался бочарному ремеслу в Вормсе. Во второй половине XVII века Иоганн-Георг приехал с семьей в Россию и поселился в Москве. К 1690 году он уже имел собственный дом и входил в круг зажиточных жителей Немецкой слободы.

Но молодого Петра притягивал дом Монса, конечно же, из-за доступности его дочки Анны (Анна-Маргрета фон Монсон – прим. автора). Она стала царской фавориткой более чем на десять лет! Государь привязался к ней намертво и из-за этого не только развёлся со своей женой царицей Евдокией Лопухиной, родившей ему наследника, но и даже думал жениться на Анне.

С поры их первого знакомства Анна Монс была принята в лучшем обществе Немецкой слободы и вместе со своей сестрой Модестой Балк и матерью Матреной (Модестой) Ефимовной (Фильевной) Монс, урождённой Могерфляйш (Моргелис) входила в «кумпанию» – ближний круг Петра.

«Компания Петра, – рассказывает В. О. Ключевский – …он вполне отдался своим привычным занятиям, весь ушёл в „марсовы потехи“. Это теснее сблизило его с Немецкой слободой: оттуда вызывал он генералов и офицеров для строевого и артиллерийского обучения своих потешных, для руководства манёврами, часто сам туда ездил запросто, обедал и ужинал у старого служаки генерала Гордона и у других иноземцев. Слободские знакомства расширили первоначальную „кумпанию“ Петра. К комнатным стольникам и спальникам, к потешным конюхам и пушкарям присоединились бродяги с Кокуя.».

Князь Ф. Ю. Ромодановский. Неизв. худ. XVIII в.

Далее наш историк уточняет: «…Иногда здесь появлялся и степенный шотландец, пожилой, осторожный и аккуратный генерал Патрик Гордон, наёмная сабля, служившая в семи ордах семи царям, по выражению нашей былины. Если иноземцев принимали в компанию как своих, русских, то двое русских играли в ней роли иноземцев. То были потешные генералиссимусы князь Ф. Ю. Ромодановский, носивший имя Фридриха, главнокомандующий новой солдатской армией, король Пресбургский, облечённый обширными полицейскими полномочиями, начальник розыскного Преображенского приказа, министр кнута и пыточного застенка, ^«собою видом как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни^», но по-собачьи преданный Петру, и И. И. Бутурлин, король польский или по своей столице царь Семёновский, командир старой, преимущественно стрелецкой армии, ^«человек злорадный и пьяный и мздоимливый».

Воевода И. И. Бутурлин. Неизв. худ. XVIII в.

Обе армии ненавидели одна другую заправской, не потешной ненавистью, разрешавшейся настоящими, не символическими драками. Эта компания была смесь племен, наречий, состояний. Чтобы видеть, как в ней объяснялись друг с другом, достаточно привести две строчки из русского письма, какое Лефорт написал Петру французскими буквами в 1696 году, двадцать лет спустя по прибытии в Россию: SlavouBoghstotiprecholsdorovaougorrodvoronets. Daj Boc ifso dobro sauersit I che Moscva sdorovou buit (здорову быть). Но ведь и сам Петр в письмах к Меншикову делал русскими буквами такие немецкие надписи: мейн либсте камарат, мейн бест фринт, а архангельского воеводу Ф. М. Апраксина величал в письмах просто иностранным алфавитом: MinHerGeuverneurArchangel. В компании обходились без чинов: раз Пётр сильно упрекнул этого Апраксина за то, что тот писал «с зельными чинами, чего не люблю, а тебе можно знать для того, что ты нашей компании, как писать».

Эта компания постепенно и заменила Петру домашний очаг. Брак Петра с Евдокией Лопухиной был делом интриги Нарышкиных и Тихона Стрешнева: неумная, суеверная и вздорная, Евдокия была совсем не пара своему мужу. Согласие держалось, только пока он и она не понимали друг друга, а свекровь, невзлюбившая невестку, ускорила неизбежный разлад. По своему образу жизни Пётр часто и надолго отлучался из дома; это охлаждало, а охлаждение учащало отлучки.

При таких условиях у Петра сложилась жизнь какого-то бездомного, бродячего студента. Он ведёт усиленные военные экзерциции, сам изготовляет и пускает замысловатые и опасные фейерверки, производит смотры и строгие учения, предпринимает походы, большие маневры с примерными сражениями, оставляющими после себя немало раненых, даже убитых, испытывает новые пушки, один, без мастеров и плотников, строит на Яузе речную яхту со всей отделкой, берет у Гордона или через него выписывает из-за границы книги по артиллерии, учится, наблюдает, всё пробует, расспрашивает иноземцев о военном деле и о делах европейских и при этом обедает и ночует, где придется, то у кого-нибудь в Немецкой слободе, чаще на полковом дворе в Преображенском у сержанта Буженинова, всего реже дома, только по временам приезжает пообедать к матери.».

А. Меншиков. Худ. М. ван Мюссер. Голландия. 1698 г.

В доме Лефорта (он находился поблизости от нынешнего Дворцового моста, на окраине слободы – прим. автора) Пётр впервые встретил и своего будущего «друга сердечного» Александра Меншикова, о котором сам Лефорт сказал царю, «что может он с пользою употреблен быть в лучшей должности».

Места для разгула «кумпании» вскоре стало не хватать. И зимой 1692 года к дому Лефорта решили пристроить большое помещение – деревянный дворец. Уже в мае следующего года Франц писал на родину о том, что эта «зала будет без сомнения диковинною в русской земле».

Необходимость строительства объясняет писатель и историк Мориц Фёдорович Поссельт, имевший на руках подлинные документы архива Лефорта (из семейного Женевского архива рода Лефортов и депеш голландского резидента фон Келлера – прим. автора), один из лучших его биографов: «Царь встречал немалые затруднения в устройствие своих веселых собраний: он не мог делать этого ни в Кремле, где появлялся только в торжественных случаях, ни в Преображенском, где жил со своим семейством… Выбор царя, конечно, пал на дом Лефорта. С этой целью даны были хозяину богатые денежные средства расширить дом, убрать его, приспособить во всех отношениях для удобства и приятного пребывания государя… Между тем необходимость иметь поскорее обширное помещение для гостей и для праздников заставила отказаться от первоначального плана (строительства отдельного дворца – прим. автора) и ограничиться пристройкой к данному дому большой залы.».

Племянник Лефорта – Ф. Сенебье писал 22 сентября 1693 года: «У его превосходительства (Ф. Лефорта – прим. автора) есть очень красивый и большой зал, подходящий для приема 1500 человек; он роскошно обит тканями и его скульптурная отделка драгоценна; всё вызолочено так, что он действительно может считаться красивейшим царским залом. Наш монарх подарил ему 15 больших шёлковых ковров с золотой отделкой. Помещение такой чрезвычайной величины и так исключительно отделано во всех частях, что достойно восхищения. Стоимость его оценивается в 14000 талеров. Меблировка необычайно роскошна, там находится много серебряных столовых сервизов, оружие, ювелирные изделия, картины, зеркала, ковры, – всё в высшей степени интересные и ценные вещи. Двадцать красивейших лошадей стоят в его конюшне, а у его дверей находится постоянно караул из 12 человек.». Действительно, ненависть москвичей к Лефорту заставляла держать у его дома постоянную охрану.

29 апреля 1694 года Лефорт закатил здесь отвальную Петру, уезжавшему в Архангельск: «Приглашён был весь двор, т.е. князья и бояре. В большом зале, который я построил благодаря щедротам его величества, разместились вдоль окон более двухсот человек. Солдаты, которые должны были ехать с нами, были угощены после обеда, и было выпито за счастливое путешествие его царского величества. Присутствовало также и дамское общество, иностранное или немецкое, но не танцевали вследствие траура по царице-матери.».

Теперь здесь, в резиденции Франца Лефорта, а не в Кремле, начали принимать иноземных послов.

9 сентября 1695 года австрийский посол Игнатий Христофор Гвариент подготовил на имя императора Леопольда Первого депешу о тех приемах: «На следующий день (после аудиенции у Петра Первого – прим. автора) я по приглашению его царского величества был приглашен на большой пир, данный генералом Лефортом от имени царя и на царские издержки… На нём должны были присутствовать многочисленные бояре, князья, знатнейшие военные чины и почти все находившиеся в Москве немецкие дамы.».

Немецкая слобода в Москве. Худ. А. Бенуа

В марте 1694 года Лефорт сообщает в письме своему брату: «В саду имеются пруды, которых здесь нелегко найти, и в них множество рыбы. По другую сторону реки у меня есть парк, где находятся разнообразные дикие животные. Мой дом самый красивый и самый приятный из всех в окрестности; люди этой страны приходят сюда, чтобы посмотреть его как редкость.».

Время здесь проводили весело. Историк Макаров в «Заметках о казенных московских зданиях, существовавших в конце прошлого осьмнадцатого столетия и о некоторых ещё и ныне существующих» писал: «Простолюдины звали этот дом мурлыжным, что на ладу (понимая, что тут мурлыкали, пели и ладили – прим. автора). Государь император Пётр Великий, знаток и любитель пения, когда случалось ему бывать в Москве, посещал этот дом не редко и сам ладил партезное пение. Спавшие с голоса певчие, как бы в честь себе, добавляли к своим фамилиям прозвание «Марлинских…». Отсюда и пошло название дома на Лефортовской площади, который именовался «Марлинским».

Годы шли, и за счёт потакания петровским порокам авторитет Лефорта стремительно вырастал в глазах молодого государя. Говорили, что в озлоблении на сестру княжну Софью Алексеевну буйный царь хотел казнить её, но только вмешательство друга Франца спасло жизнь царевны. Кстати здесь упомянуть и о том, что Лефорт отказался лично участвовать в казни стрельцов, как не уговаривал его Пётр.

Царь поручил Лефорту переформировать Первый выборный полк, составляя его из отборных бывалых русских и иноземных солдат и офицеров. Хитрый Лефорт добился права строительства слободы для полка недалеко от своего дома, на левом берегу Яузы. Слобода, а по ней и сам полк, получили имя фаворита царя. А полк стал образцом при формировании из «потешных» собственной гвардии – в него собрали все «сливки» воинского общества.

Создание профессиональных полков вскоре помогло успеху над турками под Азовом.

30 сентября 1696 года в Москву торжественно вошли войска, возвратившихся из Азовского похода, под пушечные и ружейные салюты. Они проходили под «нарядными триумфальными воротами», которые по приказу царя построил «мастер Иван Салтанов с товарищами». Их описал в своих записках И. А. Желябужский: «На Каменном мосту Всесвятском, на башне, сделана оказа Азовского взятия, и их пашам парсуны написаны живописным письмом; также на холстине левкашено живописным письмом, как что было под Азовом, перед башней по обе стороны.».

«Москвичи с изумлением взирали на диковинные „врата“, на громадные резные статуи Геркулеса и Марса, поддерживавшие их свод, на расположенные во многих местах триумфального сооружения живописные картины, прославлявшие „труды командора“ и храбрость „боев полевых и морских“. На некоторых из этих картин события Азовского похода были выражены аллегориями, почерпнутыми из мифологии, античной литературы и искусства. В оформлении триумфальных ворот были также впервые использованы в небольшом количестве зажженные фонарики, послужившие началом устройства праздничных иллюминаций… А как боярин будет против ворот, что сделана оказа на Каменном мосту, и в то время с башни Бениус ему, боярину, поздравлял, говорил в трубу громогласно, по обыклости, как водится. А в то время на башнех была стрельба пушечная, также и трубачи государевы трубили.».

Сохранились приветственные речи и стихи думного дьяка Виниуса, адресуемые с башни Ф. Лефорту: «Генерал-адмирал морских воев всех сил глава! Пришед зреи, победил прегордаго врага. Мужеством командора турок вскоре поражен. Премногих же орудий и запасов си лишен.».

Говорили, что Лефорт в триумфальном шествии победителей въезжал в Москву в запряженном шестериком царском экипаже, сам же царь Пётр скромно шёл позади адмиральской колесницы, одетый в форму флотского капитана. А авторы победы А. Шеин, П. Гордон и А. Головин плелись в конце процессии.

«Москва агарян побеждает, на многие версты прехрабро прогоняет», – гласила надпись на триумфальных воротах 1696 г.

В Москве, после благодарственного молебна, «…на Красном крыльце вышел боярин князь Иван Борисович Троекуров, сказал стрельцам, что службу их государь милостиво похвалил, и напредки они также б служили; да им, также которые на службе – женам их, государь жалует погреб. А в соборе перед патриархом присланной лист чел думной дьяк Емельян Украинцов.».

Гуляли аж до масленицы! 12 февраля 1697 года в Москве произведён фейерверк, организованный как «…театральное представление с движущимися фигурами. Двуглавый орёл пускал горящие стрелы в турецкий полумесяц. По указанию царя этот фейерверк был гравирован Шхонебеком.». Угомонились лишь с наступлением Великого поста.

Эта «виктория» подняла авторитет России, заставила Европу внимательнее приглядеться к русским делам. В Московию хлынула волна европейских дипломатов. Стали возникать торговые миссии. Петру понадобилась новая резиденция, в духе времени перемен жизни на западный лад. Учитывая силу традиции и не желая умалять роли исторических центров, молодой царь не мог вести новое большое дворцовое строительство в Москве, не противопоставив его Кремлю.

Тогда он решил сделать это от имени Лефорта, издав 9 января указ: «Лета 1697… государь и великий князь Пётр Алексеевич… указал из приказа каменных дел в Ново-немецкой слободе на дворе адмирала Франца Яковлевича Лефорта построить каменные палаты мерою и образцом против чертежу. А к тому палатному строению за всякие припасы и задатки взять ныне в приказ каменных дел из разряду денег тысячу рублей.».