Текст книги "Тайна затворника Камподиоса"

– Он твердо придерживается воззрений алхимиков и поэтому в наших глазах – еретик. В его мозгу копошатся дьявольские мысли, и мы просто не могли не прибегнуть к дыбе и огню.

Игнасио не хотелось распространяться по этому поводу. То, что этого человека подвергли пыткам, его несколько смущало. Он в данном случае не проявил столь свойственного ему обычного чутья; к тому же тогда его задержали в другом месте, и отец Алегрио велел пытать подследственного, как это у них обыкновенно было заведено. Они допустили ошибку, ибо этот подследственный оказался близким другом Конрада Магнуса, которого незадолго до этого обвинили в ереси и сожгли на костре. Случай, можно сказать, трагический, но на все Божья воля. Однако позже, к их замешательству, выяснилось, что этот Конрад Магнус принадлежал, как и они сами, к доминиканцам и факт его осуждения означал: в их ордене завелась паршивая овца. Позорное пятно легло на весь орден... В данном случае Игнасио предпочел бы, чтобы этот острый на язык правовед Гарсия как можно скорее оказался на воле. А заодно с ним и любитель плеваться Мартинес.

– Почему вы не дали обета, обвиняемый? – спросил алькальд.

Диалог между инквизитором и молодым человеком начал вызывать у него интерес. Этот допрос во многом отличался от целого ряда прочих.

– Я хотел узнать, откуда я родом и кто мои родители, – ответил Витус.

– А не потому ли, что вы усомнились в христианской вере в том виде, в каком она излагается Римской церковью? – снова вмешался Игнасио. Ему пришлось не по вкусу, что алькальд словно бы желал покрасоваться на его фоне. Довольно и того, что он допущен к суду инквизиции как представитель светской власти. А задавать вопросы – не его дело...

– Я хотел узнать, откуда я родом и кто мои родители, – повторил Витус.

– Выходит, вы были во власти каких-то сомнений! – торжествующе подытожил Игнасио.

– Да. Однако, если я ничего не путаю, вы обвиняете меня в ереси. Не каждый усомнившийся – еретик. Полагаю, что и вы сами на долгом пути к Господу нашему когда-нибудь в чем-нибудь да сомневались. И что, вы поэтому признаете себя еретиком? Вряд ли!

– Вопросы здесь задаю я! – прикрикнул на него Игнасио.

– Это я уже слышал.

– Не дерзить!

– Там, откуда я пришел, в ходу другое обращение. Я не привык, чтобы на меня ни с того ни с сего повышали голос.

– Да что вы говорите, – Игнасио пришла на ум неплохая мысль. – А чем вы можете подтвердить, что вы из Камподиоса? Чем докажете?

– А вы справьтесь в монастыре. Там каждый знает Витуса. И каждый подтвердит, что Витус – это я.

– Если вы считаете, что инквизиция должна сделать что-то, чтобы снять с вас вину, вы ошибаетесь.

– А как я что-то могу доказать, находясь в тюремной камере?

– Вопросы здесь задаю я!

– Господь всемилостивый... – простонал Витус.

– Уверены ли вы в том, что в это мгновенье взываете к тому самому Господу, которого славит Римско-Католическая церковь? – многозначительно переспросил Игнасио. Подсудимый только что проявил возмущение. Этой его неуравновешенностью необходимо воспользоваться!

– Я могу лишь повторить, что в Бога я верую. За это меня осудить нельзя, – Витус снова вполне овладел собой. – Есть ли еще что-то, в чем меня обвиняют?

– Сектантство.

– Вы повторяетесь. Если вы не в состоянии подтвердить ваши обвинения конкретными фактами...

– Еще как в состоянии! – Игнасио торопливо бросил в рот орешек. Но вкуса его почти не почувствовал. М-да, этот парень не только обрел уверенность в себе, он еще рассчитывает на оправдательный приговор! Игнасио вспомнил о тех великих усилиях, которые потребовались церкви в ее борьбе с ересью. Он как бы воочию увидел перед собой Томаса Торквемаду[13]13
  Томас Торквемада (ок. 1420-1498) – с 1480-х годов верховный инквизитор Испании. Инициатор изгнания евреев из Испании (1492).


[Закрыть], доминиканца, настоятеля собора Святого Креста в Сеговии. Торквемада был настолько ярым ревнителем веры и борцом против всяческой ереси, что anno 1484, велев выкопать из земли трупы сорока еретиков, произнес незабываемую речь: «...И так как нам известно, что вышеозначенные покоились в благословенной земле, и поскольку мы считаем, что ни один еретик, ни один вероотступник и ни один отлученный от церкви... не должны быть похоронены в ней, а также знаем и то, как убрать их оттуда, дабы не оскверняли они мощи правоверных католиков, мы приказываем: после того как они будут выкопаны, предать их огню».

После чего его святейшество папа Сикст IV написал Торквемаде в письме: «...дела твои принесли мне великую радость... и, если ты будешь и впредь продолжать действовать так же, ты стяжаешь себе высшее папское благоволение!»

Игнасио исполнился решимости стать новым Торквемадой и даже превзойти его. Мысли инквизитора снова сконцентрировались на этом парне, который, стоя перед ним в цепях, никакого страха не выказывал.

– Вы обвиняетесь в том, что средь бела дня взывали к духам и демонам, а потом беседовали с ними.

– Кто может это подтвердить?

– А вот этого я вам не скажу. Однако требую от вас, чтобы вы высказались по сути данного обвинения.

– Ну, если ничего другого вы мне предъявить не можете... – Витус поднял руки, и сковывавшие их цепи зазвенели. – То и я скажу лишь, что я в самом деле не знаю, о чем вы меня спрашиваете.

– Тогда я попытаюсь несколько освежить вашу память. Вы обвиняетесь в том, что хотели предстать перед другими в роли Иисуса Христа. Это – я думаю, вам объяснять не надо – не что иное, как дьявольщина и самое страшное святотатство.

– Я по-прежнему не знаю, о чем вы говорите.

Игнасио в который раз испытал горькую досаду. Притворяется этот парень, что ли, или он в самом деле дурак набитый? Нет, о его глупости говорить не приходится. Чутье подсказывало инквизитору, что парень в ереси неповинен. Тогда что он скрывает? Инквизитор решил не торопить события. Если на то будет воля Божья, истина рано или поздно обнаружится.

– Вас видели неподалеку от селения Порто-Мария, где вы, воздев голову к небу, беседовали с кем-то незримым. Это мог быть дух, демон или даже сам сатана, – строго проговорил Игнасио.

– Боюсь, я и сейчас не понял, о чем вы говорите, – ответил Витус, пожимая плечами. Но кое-какие подозрения в нем все-таки зародились.

– Вы громким голосом взывали к некоему учителю Эклунду. И хотели обсудить с ним некие мистические фигуры.

Игнасио заглянул в протокол, который велся перед тем, как Витуса бросили в камеру. В него были внесены показания некоего карлика по имени Аскунезиус. К сожалению, этот карлик сам не присутствовал при том, как Витус обращался к демонам, а ссылался на слова подростка по имени Озо Перпиньяс из Порто-Мария, но все-таки...

Витус рассмеялся. Он долго и громко хохотал, потому что наконец сообразил, куда клонит инквизитор.

– Скоро вам будет не до смеха, – пригрозил ему Игнасио.

Откуда у парня это бесстрашие? Может, он из очень знатной семьи? Свихнувшийся отпрыск богачей? Из документов этого не следует. Тем не менее установлено, что подкладка его рясы надрезана – верный знак того, за нее были зашиты монеты. Так что же: он сам из богачей либо разбойник, кого-то ограбивший, чтобы в конце концов быть ограбленным самому?

Ввиду этих двух возможностей Игнасио представлялось маловероятным, чтобы Витус действительно был из Камподиоса.

– Прошу прощения, – проговорил Витус, – мой смех неуместен. Но и ваши предположения абсурдны до предела. Можете вы еще раз повторить имя того, к кому я взывал?

– Имя его Эклунд. Вы обращались к нему, идя по дороге с распростертыми руками. И мы считаем вполне вероятным предположение, что в этот момент вы выдавали себя за Иисуса Христа.

– Теперь я понял, о чем вы говорите. На это есть очень простое объяснение: я кричал не «учитель Эклунд», а «учитель Эвклид» и говорил не с языческими божествами, а цитировал слова самого Эвклида, которые должны быть известны и вам, поскольку вы непременно изучали artes liberales.

– Звучит разумно, – подал голос дон Хайме.

– Но это не объясняет все же, почему обвиняемый шел по дороге с распростертыми руками, словно распятый на кресте, – проворчал Игнасио, повернувшись в сторону алькальда. Он разозлился на алькальда за то, что тот нанес ему удар в спину. Дознание здесь ведет он, Игнасио, и больше никто.

– И этому есть очень простое объяснение, – сказал Витус. – Я к длительной ходьбе не привык, у меня начали болеть ноги. Я заметил, что можно шагать быстрее, если положить посох на плечи и придерживать его руками. Только и всего.

– Вы хотите, чтобы я поверил в это? – объяснение Витуса показалось инквизитору слишком гладким и надуманным. Пресвятая Дева! Кто он такой, этот парень?

– Это чистая правда, Всевышний мне свидетель. Я в этот день вышел из Камподиоса и отправился на поиски своих родителей или родственников. Я шел в Сантандер. Там хотел сесть на корабль, отплывающий в Англию. Да, моей целью была Англия, об этом мы условились с аббатом Гардинусом – да примет его Господь в обитель Свою! – когда тот лежал на смертном одре. По его мнению, именно там мне, скорее всего, удастся отыскать семью, герб которой совпадает с тем, что был вышит на моей пеленке. Этой пеленкой служил женский платок, который я ношу на себе, на теле.

Витус распахнул накидку, так что стала видна красная ткань платка.

– Я благодарен за то, что у меня не отняли этот платок, когда бросили в камеру. На дорогу аббат Гардинус дал мне золотые эскудо. Сначала я не хотел их брать, но он убедил меня, что в пути они мне пригодятся.

– И вы хотите, чтобы я в это поверил? – повторил Игнасио. Зажмурив глаза, с отсутствующим видом потянулся за орешком, а потом и к сахарнице. История, которую рассказывал тут этот парень, доверия ему не внушала. Конечно, кое-что из того, что тут наплел обвиняемый, истине не противоречило. Ему, Игнасио, было, разумеется, известно, что настоятеля монастыря в Камподиосе звали Гардинус и что он сравнительно недавно умер. Но это многим известно. Сомнительно только, чтобы у Гардинуса водились деньги и чтобы он вдобавок отдал последние сбережения какому-то парню...

И тем не менее не исключено, что в этой истории с гербом что-то есть. А вдруг окажется, что этот парень и впрямь потерянный отпрыск из очень богатой и знатной семьи? Это следует проверить и, если слова Витуса подтвердятся, потребовать за его освобождение значительную сумму. Его предчувствие, что с этим парнем не так все просто, только подтвердилось.

– Каждый, кого вы спросите обо мне в Камподиосе, подтвердит вам, что никакой я не еретик. Наведите обо мне справки у настоятеля монастыря Гаудека, или у отца Томаса, или у отца Куллуса. Я правду говорю!

– Полагаю, ваше преосвященство, его слова следует проверить, – снова подал голос алькальд. – Сделать это несложно: верховой нарочный доберется до монастыря и вернется обратно за какие-то несколько часов. – Дону Хайме этот допрос начал наскучивать, и, помимо всего остального, он сомневался в виновности подсудимого. К тому же приближалось время обеда, и желудок его урчал.

– Ладно, я подумаю, как нам поступить, – сказал Игнасио. Его взгляд скользнул по Витусу. – На сегодня заседание закрыто. Завтра оно будет продолжено с утра.

– Ну, как было дело? – взволнованно спросил у него Магистр. – Смог их убедить в том, что ты не виноват?

– Боюсь, нет, – вздохнул Витус. Он сел рядом с приятелем на солому и налил себе кружку воды. – Этот Игнасио – само недоверие. Он ничему из сказанного мной не поверил. Все, что ни скажешь, он оборачивает против тебя. У меня такое впечатление, будто он поклялся никому не верить! «Добиться успеха любой ценой!» – вот его девиз.

– Вера, вырождающаяся в фанатизм, – ничего хуже и представить себе невозможно, – поддержал его Магистр. – Угрожал он тебе пытками?

– Пока нет.

Маленький ученый заморгал глазами:

– Никогда не знаешь, чего от него ожидать. Когда он допрашивал меня, сложилось впечатление, что правда его ничуть не интересует, ему хотелось просто-напросто добиться моего осуждения. Он приветствует только те показания, которые подтверждают, что перед ним неисправимый еретик. Сколько он приложил сил, чтобы вырвать у меня «признание»! Он то и дело кричал: «Отрекитесь от ваших взглядов алхимика!» и тому подобное. Смею утверждать, я защищался довольно умело, но, по-видимому... – он раздавил клопа у себя на колене, – излишне ловко, потому что инквизитор со временем становился все более раздражительным. Под конец он до того рассвирепел, что заорал: «В пыточную камеру этого еретика! И прижгите ему там железом лоб, чтобы одумался!» Результат тебе известен, – Магистр указал на шрам над глазами.

– Завтра мне надо вести себя как можно осмотрительнее, – рассуждал вслух Витус. – Не исключено, что мне повезет. В конце допроса я сослался на аббата Гаудека и остальных братьев из Камподиоса и сказал, что они за меня заступятся. Инквизитор не отверг мысль о том, чтобы навести справки у монастырской братии. Может быть, в Камподиос уже послан нарочный.

– Только время зря теряют, – вмешался в их разговор Мартинес. – Нечего огород городить из-за какого-то сопляка. Петля или дыба – вот что придется тебе как раз впору!

Солдат-наемник насторожился при слове «Камподиос», потому что некоторое время назад его там славно попотчевали. Огромные порции еды, которую поставил перед ним добродушный повар-толстяк, не выходили у него из головы. Воспоминание приятное, а сразу блекнет, когда представишь себе, что этот недоносок мог так обжираться чуть ли не каждый день.

– Сколько в тебе подлой зависти и злобы! – разозлился не на шутку Магистр. Он подбежал к Мартинесу и замахал у него под носом указательным пальцем. – А ну возьми свои слова обратно!

– Черта с два! – Мартинес с такой силой ударил Магистра в грудь, что тот отлетел к противоположной стене камеры. Наемник хотел, было, добавить ему еще, но на его пути встал Витус, который плеснул ему в лицо кружку воды. От неожиданности Мартинес замер на месте. Его здоровый глаз совсем сузился.

– Помогите нам! – закричал Магистр.

Хабакук, Давид и Соломон поспешили на помощь и завернули Мартинесу руки за спину. Насев на него, они совместными усилиями повалили дебошира на пол. Мартинес свалился совсем близко от отхожего места.

– Заседание открыто, – объявил его преосвященство Игнасио. Он оглядел присутствующих. Все участники вчерашнего процесса были налицо. Как и накануне, обвиняемый стоял перед ним собранный и сосредоточенный. Безо всякого страха в глазах. «Ничего, вскоре все изменится», – ухмыльнулся про себя инквизитор.

Чтобы с большим успехом, нежели вчера, провести дознание, он принес с собой книгу каталонского инквизитора Николаса Эймерика под названием «Direktorium inquisitorum» и справочник, составленный двумя известными инквизиторами Якобом Шпренгером и Генрихом Крамером (Инститорисом), который под названием «Malleus muleficarum» («Молот ведьм») появился в Кёльне в 1489 году.

Это была воистину выдающаяся работа, свидетельство чего – высокая оценка самого папы Иннокентия VIH. Игнасио положил обе книги прямо перед собой, чтобы иметь возможность в любую минуту заглянуть в одну из них. С помощью этих книг правда очень скоро выплывет на свет Божий.

– Отец Алегрио, будьте добры, повторите последнее высказывание обвиняемого! – начал Игнасио.

– К вашим услугам, ваше преосвященство, – Алегрио перелистал протокол. – Вот эти слова: «Каждый, кого вы спросите обо мне в Камподиосе, подтвердит вам, что я никакой не еретик. Наведите обо мне справки у настоятеля монастыря Гаудека, или у отца Томаса, или у отца Куллуса. Я правду говорю!»

– Спасибо, – с отсутствующим видом проговорил Игнасио. Он начал перелистывать «Молот ведьм», чтобы найти путеводную нить для продолжения допроса.

– Позвольте мне узнать, послали ли вы кого-нибудь в Камподиос, чтобы разузнать обо мне у одного из братьев? – спросил Витус.

– Что вы сказали? – Игнасио не обратил внимания на его слова.

– Я со своей стороны никаких распоряжений не отдавал, – ответил на вопрос Витуса дон Хайме, – так как считал, что предпринимать шаги в этом направлении – прерогатива его преосвященства.

– Разумеется, я предпринял все необходимые шаги! – Игнасио бросил многозначительный взгляд на отца Алегрио. – Это можете не вносить в протокол.

– Слушаюсь, ваше преосвященство, – царапающим пером тот зачеркнул в протоколе последние слова.

– И какие именно шаги, да позволено будет спросить? – Витус на шаг приблизился к судейскому столу.

– Меня это тоже интересует, – сказал дон Хайме.

– Нуну, введите свидетелей из соседнего помещения.

– Слушаюсь, ваше преосвященство, – охранник-великан исчез, чтобы очень скоро вернуться, ведя впереди себя двух «свидетелей», которых Витус никогда в жизни не видел.

Женщина с широкими бедрами, грубыми чертами лица и хитрыми глазами и паренек лет четырнадцати-пятнадцати. У него были волосы цвета воронова крыла и такие густющие брови, что они казались наклеенными. Угреватое лицо подростка выражало полное понимание важности момента.

Витус, надеявшийся на появление перед судом братьев из Камподиоса, не мог скрыть своего разочарования. Что бы это значило?..

– Спасибо, Нуну, – Игнасио повернулся к свидетелям и назвал имена и род занятий членов судейского присутствия. – А теперь, – мягко проговорил он, – назови себя и имя своего достойного сына, дочь моя. Кто вы и откуда вы?

– Слушаюсь, ваше преосвященство! – толстуха низко присела перед инквизитором, взяла его руку и приникла к ней губами в почтительном поцелуе. – Зовут меня Мария Перпиньяс, а это мой сын Озо.

Она толкнула своего отпрыска в бок, после чего тот изобразил нечто вроде поклона и пробормотал:

– Доброе утро, ваше преосвященство.

– Мы живем поблизости от Порто-Марии, где вместе с моим добрым мужем арендуем небольшое крестьянское подворье, – поспешила добавить мать. – Люди мы бедные, богобоязненные, ваше преосвященство! Те дни в году, когда я не посещаю церковь, можно пересчитать по пальцам одной руки. Не проходит воскресного дня, чтобы я не затеплила в церкви свечу и не вознесла молитву Творцу, да благословит Он мою семью!.. Я позволю себе сказать...

– Довольно, довольно, дочь моя! – перебил Игнасио поток ее слов. – Сначала я должен взять с вас клятву, что ни ты, ни твой сын нигде и никогда и словом не обмолвитесь о том, чему были свидетелями в этом зале...

– Это уж как водится, ваше преосвященство! – Мария снова присела в реверансе. – Лучше мне замертво упасть, чем...

– Ладно, ладно. Я сейчас произнесу слова клятвы, – Игнасио поднялся со своего места, чтобы подчеркнуть важность момента.

Всемогущим Господом нашим, всеведущим Творцом, Спасителем нашим Иисусом Христом, рожденным, умершим и вновь воскресшим, и, наконец, Святым Духом, мы, Мария Перпиньяс и Озо Перпиньяс, клянемся уважать законы святой инквизиции, по которым под страхом отлучения от церкви запрещено воспроизводить содержание процесса о ереси как в целом, так и частично, равно как и по смыслу. Мы клянемся хранить в тайне все, что узнаем об этом процессе до последнего дня своей жизни...

– Теперь поднимите правую руку и скажите: «Клянусь, и да поможет мне Бог».

– Клянусь, и да поможет мне Бог! – мать с сыном торопливо пробормотали эти слова, и в глазах их появился торжествующий блеск, как во время проповеди.

– Так, с этим, значит, покончено, – Игнасио был очень доволен. Сохранение хода процесса в тайне – одно из непременных правил, введенных инквизицией в свое судопроизводство. Начать опрос свидетелей Игнасио решил с сына толстухи.

– Озо, сын мой, – с добродушным видом приступил к делу он. – Опиши еще раз то страшное событие, свидетелем которого ты стал в вышеозначенный день, – он заглянул в лежавшие перед ним бумаги. – Ты рассказал нашему информатору, что в это время пас овец.

– Так оно и было, ваше преосвященство, – затараторила Мария. – Он прибежал домой сам не свой и сказал мне, будто видел нашего Спасителя Иисуса Христа. Я спросила, уверен ли он в этом, и он сказал, что да, и я поверила ему, потому что нам в нашей семье не впервые являлись видения. Моя тетушка Аранья не раз рассказывала, как ей во сне явилась Пресвятая Дева Мария, которая ей...

– Пусть ваш сын обо всем расскажет сам, – перебил ее алькальд, уже второй раз за этот день вмешавшись в ход процесса. – Ему лучше знать, что он увидел...

– Конечно, как вам будет угодно, дон Хайме, – Мария подтолкнула Озо вперед. – Давай, расскажи, что ты видел!

– Да, матушка. Значит... я, значит, как раз пас овец на приречном лугу и вдруг увидел человека, который мне показался странным. У него походка была какая-то смешная: как будто он совсем не хотел ступать на землю, – Озо сдвинул свою густющие брови, – ну, как будто он хотел летать над землей!

– Это очень интересно, Озо! – кивнул Игнасио. – Отец Алегрио, вы не упустили ни слова из сказанного свидетелем?

– Разумеется, ваше преосвященство.

– Хорошо. Продолжайте, сын мой.

– Ну, да... и вообще, он был похож на Иисуса Христа! – вырвалось у Озо. – И он все время взывал к какому-то учителю и рассуждал о кругах и фигурах... ну, то есть, конечно, это был никакой не человек, он только выглядел, как человек, а на самом деле это был дух или что-то в этом роде!

– Вот именно, ваше преосвященство, – вмешалась Мария. – При этом он шел, подняв руки, как будто распятый на кресте, и шел он, как по воздуху, как некогда наш Спаситель шествовал по Генисаретскому озеру.

– Ну, с меня довольно! – не выдержав, вскричал Витус. Он не мог дальше выслушивать этот вздор. – Я еще вчера объяснял вам, что у меня страшно болели ноги и что я положил посох на плечи, чтобы держаться за него обеими руками. Только и всего. Я совершенно нормальный человек, я на своих двоих шел в Сантандер. Покажите мне хоть одно место в Библии, где сказано, что это запрещено или что это считается ересью!

– На помощь! Помогите, ваше преосвященство! – при вспышке Витуса Мария картинно схватилась за сердце и начала открытым ртом жадно хватать воздух и часто-часто крестилась, глядя на Витуса. – Изыди от меня, сатана! Изыди, сатана!

– Нуну, предложи женщине свой стул! – приказал Игнасио. Толстуха села, все еще тяжело дыша. – Вот видите, что вы натворили! – с укоризной сказал Игнасио обвиняемому.

Витус никак не мог взять себя в руки:

– Эта женщина не в своем уме!

– Кто здесь в своем уме, а кто нет, мы выясним в ходе следствия, обвиняемый! – сейчас в высоком голосе Игнасио прозвучали металлические нотки. – Здесь присутствуют два благонадежных свидетеля, известных своей богобоязненностью. Их показания опровергают ваши, и я не вижу никакой причины, по которой я обязан верить вам больше, нежели им!

– Тогда я хочу несколько поспособствовать тому, чтобы вы поточнее оценили сложившееся положение, – голос Витуса тоже зазвучал пронзительно. – Во-первых, вызывает удивление, почему вы взяли со свидетелей клятву только о неразглашении содержания и хода процесса, но отнюдь не взяли клятвы говорить правду и только правду.

Витус заметил, что после этих слов алькальд кивнул.

– А во-вторых, у меня сложилось впечатление, что матери вообще не было при том, как я взывал к так называемым «духам». Если это действительно так, то я настоятельно прошу вас задавать вопросы только сыну крестьянки, чтобы убедиться, насколько его ответы соответствуют истине.

И снова Витус заметил, что алькальд согласно кивнул. Поэтому он добавил кое-что, чего, собственно, говорить не собирался:

– Ваш способ вести процесс дознания полностью соответствует тому, что о вас, доминиканцах, говорят: Domini canes!

Игнасио подскочил, как ужаленный. Его лицо побагровело. Вне себя от ярости, он подыскивал нужные слова. Domini canes – «ищейки Господни» – в течение веков выслеживали и осуждали ведьм, демонов и еретиков. Их изначальное стремление обращать усомнившихся или неверующих в истинную веру уступило место исключительному желанию наказывать вероотступников. «Ищейки Господни» – не было более точных слов для описания сути доминиканцев. Вдобавок ко всему сами они признавали, что зерно истины в этом прозвище есть.

– А ну, повторите это еще раз! – прошипел Игнасио.

– Зачем? Вы меня и без того отлично поняли.

– Итак, подсудимый... – Игнасио постепенно обретал контроль над собой: нельзя давать волю нервам. Голос его опять звучал ровно: – Вы употребили выражение, которое случайно услышали где-то. Откуда оно взялось, какая у него предыстория, вы, конечно, не знаете. Domini canes мы именуем себя с гордостью, потому что изображение пса присутствует на нашем знамени, а пошло это от сна, который видела мать святого Доминика: ей приснилось, что она родила ребенка, похожего на пса, а из лап этой собаки забил огонь, который распространился на весь мир. Так оно в конце концов и случилось: никому не превзойти нас, доминиканцев, в распространении и охране истинной веры, никому! – он сделал знак рукой патеру Алегрио. – Вычеркните из протокола последние слова обвиняемого.

– Слушаюсь, ваше преосвященство.

– А вы оба, – обратился инквизитор к свидетелям, – можете быть свободны. Благодарю вас. И не забывайте данную вами клятву!

Мария испуганно присела в реверансе и перекрестилась:

– Ваше преосвященство, я...

– Довольно! – инквизитор взглянул на Нуну и сделал повелительный жест. Колосс выдворил обоих из зала заседаний.

– А теперь вернемся к вам, – Игнасио смерил Витуса строгим взглядом. – Я запрещаю вам возводить хулу на святой орден доминиканцев! Подобное очернительство всех наших братьев и особенно нашего основателя святого Доминика до сих пор всегда обращалось против тех, кто себе это позволял.

– Это меня вовсе не тревожит, потому что прозвище дано по заслугам. Сам ваш патрон Доминик настолько преисполнился религиозного фанатизма, что вскоре после основания ордена он приказал сжечь на костре в Бургосе около трехсот так называемых «еретиков».

– Это ложь! – Игнасио даже закашлялся.

– Это правда, и вы это знаете. Может быть, было бы лучше, если бы в 1215 году папа Иннокентий не одобрил, как собирался, устав вашего ордена.

– Желаете прочесть мне лекцию об истории моего собственного ордена? Если вы так много знаете, вам наверняка известно, что вскоре после этого Иннокентию приснился сон, в котором покачнулась базилика в Латеране. И великолепное здание собора рухнуло бы, не появись человек, который подпер его своими крепкими плечами – и человеком этим был Доминик! Так Господь дал понять, что церковь может быть спасена только человеком с таким, как у Доминика, религиозным рвением, после чего папа и одобрил устав ордена, благословив его основание. – Игнасио снова повысил голос: – Какие цели вы вообще преследуете своими оскорблениями?

– Я хочу только убедить вас, что я обучался в монастыре Камподиос. С одной стороны, вы настоятельно требуете, чтобы я доказал вам, что вины на мне нет, а с другой – не даете мне этого сделать! Так что я иным способом доказываю вам, чем занимался в прошлом: я изучал историю святой нашей церкви. Эти знания, согласитесь, трудно приобрести где-то вне монастырских стен.

– Я настоятельно запрещаю вам оскорблять святого Доминика и выдающихся умов нашего ордена. В противном случае вы впадете в непростительную ересь! Еще одно подобное слово, и я передам вас в руки Нуну и палача, чтобы они выбили из вас эти сатанинские мысли. Кто рассуждает подобным образом, в того сатана вселился – не иначе!

– А я прямо отвечу вам, что вы ослеплены! – лишь на кратчайший миг Витусу стало ясно, на какой опасный путь он ступает. Ему невольно пришли на ум предостерегающие слова Магистра. Но сдавать позиции не хотелось. – Почему вы не верите, что я совершенно обычный человек и что я шел по своему делу в Сантандер? – проникновенно говорил он. – Не встреться мне случайно на пути этот невесть что возомнивший о себе подросток Озо с его неуемной фантазией, я бы сегодня не стоял здесь перед вами. Вы об этом подумали?

– Тот факт, что вас увидели, – это Божий промысел, что вы признавать отказываетесь. Господь пожелал таким путем дать знать инквизиции о чем-то важном и существенном, ибо... – тут он снова повысил голос, – вам, как знатоку истории церкви, наверняка интересно будет узнать. Отец наш небесный Сам был первым инквизитором! Он судил Адама и Еву после того, как дьявол в образе змия искусил их. А теперь я ваш инквизитор, и я требую, чтобы вы говорили мне только правду!

– Вы сравниваете себя с Господом нашим?

– Всемогущий Господь наш, покарай это жалкое создание за его еретические слова! – Игнасио в неподдельном отчаянии сплел руки. – Отец наш небесный, даруй мне силы положить конец деяниям этого сатаны в облике человеческом, даруй мне терпение и настойчивость, даруй мне проницательность и прозорливость, дабы узнал я всю правду об этом еретике и произнес приговор ему перед лицом твоим и всего мира!

Он сел, изо всех сил стараясь изобразить на своем лице собранность и невозмутимость. Вопрос о том, не сравнивает ли он себя с Всевышним, еще раз напомнил ему о том, сколь слабым человеком он иногда бывает. Частые визиты к Эльвире, этой сладкой шлюхе-искусительнице, были этому несомненным свидетельством. Его сильно смущало это постоянное влечение к противоположному полу, и он взывал к Господу, чтобы тот освободил его от этой пагубной страсти, однако Всевышний всегда оставлял его один на один с его слабостью, и он так и не нашел в себе сил ее преодолеть. Эта шлюха, словно какими-то чарами притягивала его к себе, и он, вопреки всем опасностям, которыми могли завершиться его тайные визиты, от них не отказывался. Оставалось надеяться только на то, что сама она об этом не проговорится и слухи не дойдут до Рима.

Он постарался вернуться к действительности:

– Вашим языком глаголет сатана. Вы безбожник! Признайтесь, наконец, в своей ереси! Да, скажите это, сделайте такое признание, и вы облегчите вашу душу, даже если и согрешили!

– Если бы я согрешил, я бы с радостью покаялся в этом на исповеди у вас. Но только в исповедальне, чтобы никого между нами не было, кроме Всевышнего. Точно так, как предусмотрено канонами Римской церкви. И вот еще что: все мы грешники, и вы тоже, ваше преосвященство, потому что вы – человек!

– Выходит, вы признаете, что согрешили?

– Не больше и не меньше, чем любой другой. А ваши обвинения меня не касаются, ни в чем подобном я не повинен. Я вам прямо и открыто говорю: я высоко ставлю таинство исповеди и время от времени исповедуюсь, но того греха, который вы мне вменяете в вину, на мне нет.

Игнасио откинулся на спинку кресла. Этот парень косвенно признался в том, что грешен. Для начала уже неплохо.

– Вы – грешник, и сами признаете это! – громко воскликнул он. – И если вы будете возражать мне, инквизитору Божьей милостью, вы впадете в еще более страшный грех. Сознайтесь, наконец, что вы вступили в союз с дьяволом, и вы сразу почувствуете облегчение.