Текст книги "Белая гвардия Фридриха Эберта"

15. Военная кампания в Центральной Германии

В Центральной Германии и в Фогтланде, в Мекленбурге и в Берлинском регионе по-прежнему шли бои между красными боевиками и рейхсвером. Однако особое беспокойство у рейхсвера и имперского правительства вызывало положение в Рурской области, находившейся почти полностью в руках Рурской Красной Армии. Ввиду очевидного превосходства сил у красных, немецкие белогвардейцы не могли действовать одновременно на разных направлениях. Поэтому в циркуляре командования I группы рейхсвера от 18 марта воинским начальникам на местах предписывалось «как можно скорее сконцентрировать возможно более сильные и боеспособные части всех родов войск вне пределов крупных городов, чтобы с их помощью сперва атаковать противника в полевых условиях» и только после этого «извне отвоевывать один потерянный город за другим».

Командующий VI военным округом генерал Оскар фон Ваттер свел все имевшиеся в его распоряжении добровольческие корпуса в три крупных соединения.

На севере была сформирована Везельская дивизия, в состав которой вошли 3-я военно-морская бригада фон Левенфельда, фрейкор фон Аулока, фрейкор «Дюссельдорф», штурмовой отряд (СА) Россбаха и ряд других добровольческих корпусов.

В центре была сформирована Мюнстерская дивизия, в составе фрейкоров «Гинденбург», «Геттинген», Габке и Северина, добровольческого отряда Гааза и др.

На юге – дивизия фон Эппа, в составе добровольческих корпусов фон Эппа, «Оберланд», фон Офена и др.

Красная Армия Рура к описываемому времени также усилилась и насчитывала, по разным оценкам, от 80 000 до 100 000 штыков.

Уже 17 марта генерал Ганс фон Сект отдал приказ о начале наступления на Рурскую область. 18 марта на «красное сердце Рура» были двинуты войска из Баварии – в частности, стрелковая бригада фон Эппа и добровольческий корпус «Оберланд» под командованием члена «Общества Туле» капитана «Беппо» Ремера, а вслед за ними – 3-я военно-морская бригада фон Левенфельда, добровольческие корпуса Аулока, Фаупеля и Кюме из Силезии, добровольческий корпус Россбаха из Мекленбурга, добровольческий корпус Гинденбурга из Ганновера, 2-я военно-морская бригада Эргардта из Берлина и другие добровольческие части. 2 апреля истек срок заключенного с красными перемирия, и добровольческие корпуса начали наступление широким фронтом. Как неоднократно случалось и прежде, бойцы фрейкоров оказались в состоянии побеждать значительно превосходящего их численно, равного по вооружению и выучке противника (у подавляющего большинства бойцов с обеих сторон за плечами был опыт недавней Великой войны!) – прежде всего благодаря превосходству своего боевого духа. Как и прежде, боевые действия велись обеими сторонами самыми жестокими методами, о чем сохранилось немало свидетельств. «Рурский эпизод» был наиболее кровавой главой в истории многолетней борьбы (а по сути дела – гражданской войны!) между белыми фрейкорами и германскими коммунистами. В ходе ожесточенных боев Красная Армия Рура была разбита по частям всего за 5 дней(!). Ее потери составили только убитыми не менее 1000 человек.

Впоследствии капитан белых добровольцев из фрейкора «Оберланд» и член «Общества Туле» Йозеф («Беппо») Ремер примкнул к немецким «национал-большевикам» Эрнста Никиша, затем вступил в КПГ, стал подпольщиком, был арестован гестапо в 1942 и убит нацистами в концлагере в 1944 году. А другой ветеран «Оберланда» – Бодо Узе – стал антифашистом, коммунистом и одним из зачинателей социалистической литературы в ГДР. Вот как причудливо складываются порой людские судьбы!

Сильная концентрация германских войск в демилитаризованной зоне была расценена Антантой как нарушение Версальского договора. Войска западных союзников (по преимуществу французы) вступили в очищенную от красных Рурскую область, заставив белых германских добровольцев отступить оттуда на восток.

Летом 1920 года в Баварии собрались монархисты трех разгромленных в результате Великой войны империй – Российской, Германской и Австро-Венгерской. ими был разработан план создания Союза побежденных держав для восстановления тронов. В меморандуме русского генерала В. В. Бискупского, представленном на Общеевропейскую конференцию монархистов, состоявшуюся в июне-июле 1920 года в Будапеште, говорилось о кризисе, охватившем всю Европу после Великой войны:

«Монархические группы, царские генералы и большая часть русского народа ясно видят, что это катастрофическое положение может кончиться лишь в одном случае: если побежденные народы заключат между собой тайный союз, избрав общую программу и начав очень активную политику. Великая Россия, Великая Германия и Великая Венгрия, связанные друг с другом экономически и политически, – вот единственное спасение в нашем отчаянном положении».

Между тем, Коминтерн не дремал.

16. «Мартовская акция» 1921 года

Вслед за Рурской областью пришел черед промышленного региона Центральной Германии, где 21 марта 1921 года по призыву КПГ началась всеобщая забастовка, сопровождавшаяся захватом забастовщиками промышленных предприятий. Как известно, КПГ, подобно «Союзу Спартака», считавшая себя «частью армии Мировой революции», с первого дня своего основания строго выполняла все указания и инструкции Коминтерна, поступавшие из красной Москвы. В марте 1921 года положение большевиков в захваченной ими России в очередной раз оказалось критическим. В Сибири и на Тамбовщине полыхала крестьянская война, вызванная беспощадно проводившейся большевиками продразверсткой и бесконечными мобилизациями крестьянских парней в Красную Армию. Не случайно из «армии мирового пролетариата» ежемесячно дезертировало больше бойцов, чем было под ружьем во всех русских белых армиях вместе взятых!

В марте 1921 года в Кронштадте против большевиков восстали военные моряки, бывшие когда-то, по выражению наркомвоенмора товарища Троцкого, «красой и гордостью революции». Кронштадтский мятеж был подавлен большевицким режимом с величайшим трудом. С целью облегчения своего внутриполитического положения, Коминтерн приказал всем подчиненным ему коммунистическим партиям европейских стран спешно организовать вооруженные восстания. И КПГ послушно подняла так называемое «мартовское восстание», продолжавшееся с 17 марта по 1 апреля 1921 года. Негласное руководство им осуществлял засланный в Германию из красной Москвы – штаба мировой революции – палач Венгрии и Крыма Бела Кун с «группой товарищей». Прологом к нему и послужила объявленная КПГ всеобщая забастовка. Правда, попытки вооруженных выступлений красных в большинстве городов и областей Германии удалось подавить силами местной полиции, почти не привлекая военную мощь добровольческих корпусов. Исключением явилась Центральная Германия, где красными были повсеместно созданы так называемые «комитеты действия». Не было обойдено вниманием организаторов «мартовской акции» и крупнейшее химическое предприятие Германии – заводы Лейна. 21 марта на территории этого огромного предприятия собралось на митинг более 18 000 забастовщиков, избравших комитет действия. Комитету было поручено добиться принятия следующих требований:

1) . Незамедлительный вывод всех частей рейхсвера и полиции безопасности из Центральной Германии.

2) . Разоружение «Организации Эшериха» («Оргэш») и других добровольческих частей.

3) . Поголовное вооружение рабочих «для отражения нападений со стороны контрреволюционеров».

4) . Прекращение работы в случае попытки полиции занять предприятие.

Вооруженная борьба началась после разгона полицией безопасности 22 марта митинга протеста в г. Эйслебене и ареста ряда участников митинга. В тот же вечер распропагандированные красными рабочие извлекли из тайных хранилищ оружие, впервые пущенное ими в ход еще в 1920 году против сторонников Каппа-фон Люттвица. Созданные спартаковцами боевые группы 23 марта осадили 3 полицейские сотни в их казармах в Эйслебене. Известие о начале вооруженного восстания в Эйслебене мгновенно распространилось по всей Германии. В городах Геттштедте, Зангергаузене, Шраплау, Виммельбурге, Клостермансфельде, Вольфероде и в других населенных пунктах спартаковцы также взялись за оружие. Причем в Геттштедте, Гельбре, Зангергаузене и Веттине произошли вооруженные столкновения между бандформированиями спартаковских боевиков и частями гражданского ополчения.

Как только первые известия о вооруженных столкновениях в Мансфельдской области дошли до Лейны, там была объявлена всеобщая забастовка. Были сформированы отряды Красной гвардии, приступившие к разрушению дорог и рытью окопов. Забастовщики заводов Лейна сформировали 11 рот, имевших на вооружении даже бронеавтомобили и собственный бронепоезд (!), действовавший на участке железной дороги Лейна-Гросскорбета против наступавших сил полиции и фрейкоров. В заводских условиях было налажено производство ручных гранат и взрывных зарядов. 25 марта против вооруженных повстанцев были брошены добровольческие части. К 28 марта завершилось окружение заводов Лейна частями полиции и фрейкоров.

Но уже 25 марта добровольческие корпуса перешли в концентрическое наступление на промышленный район со стороны Ашерслебена, Зандерслебена, Зангергаузена, Наумбурга, Делича и Биттерфельда. В общей сложности в наступлении против красных участвовали 39 полицейских сотен и части белых добровольцев в составе 19 батальонов, 6 эскадронов и 17 батарей. С обеих сторон применялись винтовки, пулеметы, минометы, гранаты, артиллерия, бронеавтомобили и бронепоезда.

Основным слабым местом в обороне спартаковцев была недостаточная скоординированность их действий. Оставляло желать много лучшего военное взаимодействие между заводами Лейна и Мансфельдской областью. Избранная красными боевиками оборонительная тактика привела к превращению заводов Лейна в «красную пролетарскую крепость», штурм которой начался 29 марта. Под руководством директора заводов Лейна, Остера (бывшего офицера-фронтовика, оказавшегося вдобавок капитаном артиллерии), в 6.50 был открыт артиллерийский огонь по заводу, после чего перешла в наступление полиция безопасности. Ожесточенное сопротивление обороняющихся удалось сломить только после того, как у них закончились боеприпасы.

После освобождения добровольческими частями и полицией территории заводов Лейна от коммунистических боевиков военные действия в Центральной Германии распались на ряд вооруженных стычек. 1 апреля 1921 года руководство КПГ призвало к прекращению всеобщей забастовки и вооруженного сопротивления. В ходе боевых действий в Центральной Германии было убито 145 красных боевиков. 6000 участников вооруженных выступлений было арестовано. 5 000 из них были приговорены военными трибуналами в общей сложности к 3000 годам тюремного заключения. Сделав «хорошую мину при плохой игре», Третий всемирный конгресс Коминтерна в июле 1921 года оценил мартовские бои в Германии, как «героическую борьбу сотен тысяч рабочих против буржуазии. Мужественно встав во главе их для защиты среднегерманских рабочих, КПГ доказала, что она является партией революционного пролетариата». Правда, товарищ В. И. Ленин в своем выступлении на этом конгрессе подверг критике теорию наступления, возникшую в ходе неудачного мартовского восстания во главе с Белой Куном, посланным им в Германию во главе группы венгерских пламенных интернационалистов для разжигания гражданской войны. Однако, если верить немецкой коммунистке Кларе Цеткин, также присутствовавшей на этом конгрессе, высказанная Ильичом в адрес своих оскандалившихся соратников критика была достаточно мягкой:

«Вообще можно ли это назвать теорией? Это иллюзия, романтика. Поэтому-то она и была изобретена в стране «мыслителей и поэтов» при содействии МОЕГО МИЛОГО БЕЛЫ (выделено нами – В. А.), который тоже принадлежит к нации поэтически одаренной и чувствует себя обязанным быть всегда левее левого, хотя Бела прекрасный, преданный революционер» (Бела Кун. Ленин // Бела Кун. Избранное. Воспоминания о Беле Куне. М., Политиздат, 1986, с. 44).

17. Несколько слов об идеологии германских белых добровольцев

Большинство побед белых германских добровольцев, вне всякого сомнения, объяснялись их военным превосходством над противостоящими им гораздо более многочисленными отрядами спартаковских красногвардейцев и красноармейцев. Уступавшие им численно в Берлине, Мюнхене и на Руре, фрейкоровцы превосходили своих противников-большевиков в области дисциплины, боевого духа, компетентности и активности военного руководства, оперативного и тактического искусства. Они побеждали в большинстве уличных сражений развернувшейся по всей Германии «городской войны», для которой части прежней кайзеровской армии абсолютно не годились, поскольку их к ней не готовили. Их красные противники чаще всего не выдерживали жестокого испытания хорошо подготовленными, яростными штурмовыми атаками белых добровольцев – атаками, в которых те поистине достигли совершенства.

Дело было в том, что костяк большинства добровольческих корпусов, по крайней мере, I и III категории, составляли бывшие бойцы ударных, или штурмовых отрядов кайзеровской армии периода Великой войны, предназначенных для прорыва линий обороны войск Антанты. Эти ударные отряды, которые, начиная с 1915 года, были сформированы в каждой германской дивизии, состояли из добровольцев, отбиравшихся по принципу храбрости, инициативности и агрессивности. Эти небольшие, сплоченные подразделения вооружались легким и тяжелым оружием, начиная с армейских ножей и «окопных кинжалов», пистолетов, в том числе автоматических (не являвшихся в штурмовых и ударных отрядах оружием, предназначенным только для офицерского состава) и ручных гранат, до минометов, огнеметов и легкой артиллерии. Их обучали проведению самостоятельных атак, с рациональным сочетанием огня и движения и с использованием любых возможностей прорыва вражеской линии фронта. Ударники именовались «гренадерами» (причем в исконном смысле этого слова, поскольку им чаще, чем кому то ни было, приходилось пользоваться ручными гранатами), и потому часто носили нарукавные нашивки в виде черной суконной гренадки, а ударники-огнеметчики носили ниже локтя (обычно – над обшлагом) черную круглую (или зашитную овальную) нашивку с белой «мертвой головой», чаще всего, «брауншвейгского» типа (с черепом анфас над двумя перекрещенными костями).

Ударным батальонам почти всегда сопутствовал успех (в отличие от усердно разлагавшейся «душкой»-Керенским и большевиками русской армии, немецкие солдаты не имели привычки стрелять своим «ударникам» в спину во время атак!), они были на острие последнего крупного наступления германской армии весной 1918 года. В этих частях традиционная для кайзеровских вооруженных сил «прусская» железная дисциплина способствовала тесному боевому товариществу

между офицерами и нижними чинами, основанному на взаимном доверии.

Об этом, в частности, повествовал ветеран французского Иностранного легиона, а в последующем – доброволец и офицер кайзеровской армии в Великую войну, кавалер ордена «За заслуги» и фрейкоровский командир Эрнст Юнгер в своих знаменитых военных мемуарах «В стальных грозах». Многие ветераны штурмовых и ударных отрядов времен Великой войны, поступившие на службу в белые добровольческие корпуса, привнесли в них свой дух и ударную тактику. Об этом повествуется, в частности, в другой, менее известной, книге Эрнста Юнгера – «Борьба за рейх», увидевшей свет в 1925 году, в которой он дал обширную панораму гражданской войны в Германии 1918-1923 гг., фактически выигранной фрейкоровцами в борьбе с внутренними и внешними врагами Империи. Какова же, все-таки, была их численность? Как говорится, «у страха глаза велики».

Пытаясь объяснить разгром спартаковцев, левые (в особенности историки просоветской Германской Демократической Республики) делали совершенно фантастические утверждения о численности фрейкоров (вплоть до 1 000 000 штыков и сабель!), что, конечно, не соответствует действительности. Реально можно говорить о 150 000 активных бойцов. Но вот вопрос: большинство германских солдат, смертельно уставших после четырехлетней военной страды, думало только о возвращении домой. Что же, тем не менее, заставляло многих из них продолжать воевать на родной земле (как на белой, так и на красной стороне?). На фоне большинства ветеранов войны, уставших воевать, можно выделить две группы – красных и белых «активистов».

В ряды первых перешло немало тех ветеранов Великой войны, в души которых все пережитое за годы кровавой бойни вселило ненависть к системе, оторвавшей их от семьи, заставив кормить вшей в окопах, пройти все круги военного ада и возвратиться в голодную, разоренную страну, без надежды на рабочее место и обеспеченное будущее. Они долго верили в Отечество, монарха, армию и военных вождей, во имя этого рискуя жизнью, и в результате чувствовали себя подло обманутыми. Их прежний мир рухнул. Они вернулись домой из окопов не дикими, озверелыми толпами, как в России, а стройными рядами, но лишенными всяких иллюзий относительно довоенной социально-политической системы. Многие из них стали пацифистами, сторонниками «мира любой ценой» (как герои Эриха Марии Ремарка). Но другие, более склонные к насилию (чему способствовала и долгая фронтовая жизнь), примкнули к коммунистам, чьи партии подняли голову по всей Европе, и вступили в их вооруженные формирования. Среди бойцов «Народной военно-морской дивизии» и многочисленных «красных гвардий» и «красных армий», сформированных в охваченной революционной горячкой послевоенной Германии, было немало солдат-фронтовиков с большим боевым опытом, не уступавшим опыту белых фрейкоровцев – их недавних соратников, а часто и однополчан в годы мировой войны.

Иные из этих красногвардейцев даже продолжали носить боевые награды времен Великой войны – например, Железные кресты (один такой случай описан бывшим фрейкоровцем Эдвином Эрихом Двингером в его автобиографическом романе-хронике «На полпути», посвященном «Капповскому путчу» и борьбе белых добровольцев с Красной Армией Рура)! Так как же получилось, что они были все-таки побеждены своими бывшими однополчанами-фрейкоровцами, хотя чаще всего превосходили их числом? Одна из причин, несомненно, заключалась в том, что в рядах белых добровольцев продолжали поддерживаться и цениться прежние военная доблесть, послушание, чинопочитание и дисциплина. А ветераны войны, перебежавшие в стан красных, служили в вооруженных до зубов, но, как правило, слабо дисциплинированных (за исключением Красной Армии Рура) красногвардейских отрядах, где культивировались выборность командного состава, сознательное пренебрежение воинской дисциплиной и субординацией, короче – всяческая партизанщина, что приводило, в конце концов, к деградации до уровня вооруженных банд.

В рядах второй группы «активистов», собственно, и зародилось германское добровольческое движение. Несмотря на пережитые ими ужасы мировой войны, они вынесли из нее любовь к Отечеству (превратившегося для многих в почти мистический предмет поклонения), глубочайшее чувство воинской чести и поистине рыцарской доблести, нежелание смириться с тем, что принесенные на алтарь Отечества бесчисленные жертвы оказались совершенно напрасными, и непоколебимую верность своим боевым товарищам и командирам. Возвращение к мирному, буржуазному существованию представлялось подобным натурам совершенно невозможным. Они жили в своем собственном, имевшим мало общего с окружающей действительностью, духовном мире, в котором единственными подлинными ценностями считались боевой дух, героизм и товарищество.

Такие люди были среди ветеранов всех армий Великой войны. В России они шли в «цветные части» или «каппелевцы», в Италии – в «сквадристы», в Австрии – в «геймверы (хаймверы)», в Германии – во фрейкоры. С одной стороны, они ненавидели «ноябрьских преступников» – коммунистов-спартаковцев – угрожавших Германии, после нанесения ими не побежденной на поле боя германской армии «удара ножом в спину». С другой стороны, они не в меньшей степени ненавидели и буржуазных политиканов и «жирных котов», «тыловых крыс», нуворишей, нажившихся на войне, отсиживавшихся в тылу и приведших нацию к катастрофе. Почти никто из фрейкоровцев не имел политического образования, никто из них не имел опыта жизни в условиях либеральной демократии, а то, чем их «порадовал» Веймар, мало способствовало появлению у них симпатии к этой форме государственного строя. Но, наряду с фанатичным антикоммунизмом, их движущей силой был и не менее фанатичный национализм, которого, честно говоря, нередко не хватало их идеологическим соратникам из рядов российской интеллигенции, поднявшим оружие против большевизма, но оказавшимся неспособными вытравить из себя либеральный дух и, говоря по-русски, «распускавшим нюни» – вроде вообще-то не сентиментального в иных жизненных ситуациях Бориса Савинкова в «Коне вороном». Да и по сей день у нас почему-то принято именовать Гражданскую войну 1917-1922 гг. «братоубийственной» – хотя какое там «братство» у белых с красными, когда еще святой апостол Павел вопрошал: «Что общего у света с тьмою? Какое согласие у Христа с Велиаром?» (2 Кор. 6, 14-15).

Иные фрейкоровцы постарше тосковали по «доброму старому времени», когда Германией правил кайзер, и мечтали о реставрации Гогенцоллернов. Но многие были готовы всемерно поддерживать и защищать республику – до тех пор, пока она была в состоянии поддерживать закон и порядок, защищать национальный престиж и интересы Германии на международной арене. Конечно, были среди фрейкоровцев не только искренние республиканцы, республиканцы по убеждениям, но и оппортунисты, и так называемые «республиканцы по расчету» (нем. Vernunftsrepublikaner), предпочитавшие социал-демократическую «систему» перспективе воцарения в Германии кровавой большевицкой диктатуры, на злодеяния которой они насмотрелись в России. Вплоть до 1918 года СДПГ являлась крупнейшей и ведущей социалистической партией Европы, пользовавшейся широчайшей поддержкой германского рабочего класса, составлявшего костяк германской армии в мировую войну (в отличие от России, где основу армии составляли крестьяне, а рабочий класс составлял не более 3 % всего населения Империи). Многие из ветеранов, вступивших в добровольческие корпуса, на выборах в рейхстаг голосовали за СДПГ и даже были активными социал-демократами. Но Веймарская республика не оправдала их ожиданий. Она родилась из революционного хаоса, первые годы ее существования проходили в условиях перманентного социально-экономического кризиса и, в сознании многих, была отмечена «каиновой печатью» подписания позорного грабительского и позорного Версальского мира.

И, наконец, среди фрейкоровцев существовала еще одна, достаточно малочисленная, но крайне активная группа, не желавшая ни монархической реставрации, ни сохранения Веймарской республики. Эти радикалы мечтали об установлении национальной диктатуры, от которой ожидали быстрого восстановления единства и мощи Германии, проведения в жизнь социальных программ по борьбе с нищетой и безработицей и устранения вредоносных зарубежных влияний, «разлагающих здоровый народный дух германской нации». Впрочем, во фрейкорах (фрайкорах) эти люди были в меньшинстве.