Текст книги "Топор правосудия"

Он не ошибся.

Бывший подсудимый, а ныне оправданный Семенихин Олег Александрович проживал с подсудимым Цебой Артуром Алексеевичем в одном доме.

Точнее – в одном подъезде.

Глава 3

Да, это была весна. Дерзкая и беспощадная, она врывалась на улицы города и точила своими ручьями бетонные ограждения тротуаров. Даже ветер, который всего три недели назад насквозь пронизывал одежды, теперь, казалось, лишь поглаживал своими прохладными ладонями кожу лица. Зима ушла.

Струге вырвался на улицу сразу, едва понял причину, по которой уголовное дело могло пропасть из его кабинета таким беспардонным образом. Все заседания на сегодня отменены. Так гласила табличка, которую Алиса вывесила после «бегства» Антона. «В связи с болезнью судьи» – разъясняли слова, каллиграфически выведенные секретарем.

Но Антон не был болен, а бежал он только с целью успеть сделать то, что могло бы предотвратить необратимые последствия. Дорога была каждая секунда. Семенихин спер дело, а этот парень – не желторотый юнец, желающий пошутить. Семенихин – прожженный наркоман, зэк и просто нехороший человек, который понимает, что чем быстрее он избавится от дела, тем меньше шансов попасть за решетку – теперь уже надолго.

Но у Антона был шанс. Если бы дело касалось одного Семенихина, Струге уже никуда бы не торопился. Уголовное дело по обвинению этого чумового наркуши было бы либо сожжено через десять минут в гаражах сразу после выхода из здания суда, либо съедено целиком – от корки до корки – еще в тот момент, когда его непослушные ноги двигались по лестничным пролетам дворца правосудия. Лучше получить завороток кишок или запор, гарантирующий кесарево сечение, нежели отправиться в «столыпине» на срок, гарантирующий поездку в один конец.

Но сейчас был совершенно иной случай. К украденному делу Семенихин не имел совершенно никакого отношения! Это был лишь шанс «срубить» на халяву денег. Ну какой прожженный каторжанин, которым, если верить Маркову, является Цеба, пожалеет денег на то, чтобы выкупить у какого-то обкуренного охламона личное уголовное дело. Пусть Цеба сейчас в тюрьме – хотя Антон не имел представления о подробностях дела. Пусть! Он, даже находясь в «крытке», легко выкупит документы и уже через пару недель окажется на свободе. Его хохот будет услышан даже папуасами в Новой Гвинее!

Именно по этой причине у Антона сейчас был шанс. Чтобы поменять дело на реальные деньги, нужно время. Обговорить условия, сойтись в цене, причем так, чтобы не продешевить! Они оба прекрасно понимают, каких денег стоит эта папка! За то, чтобы не получить срок от восьми до пятнадцати лет в компании педерастов, туберкулезников, кретинов и дегенератов любой такой же педераст, туберкулезник и дегенерат отдаст все, что имеет. Да, даже дегенерат и кретин! Третий закон Ньютона не знает никто, а что такое «зона», знает даже умственно отсталый! Этим и отличаются науки реальные от метафизических.

Струге был так погружен в свои мысли, что даже не понял, в какую марку машины сел. Едва Антон выбрался из бурелома размышлений о подлости Семенихина и воспоминаний о его матери, он, наконец, услышал, о чем говорит водитель…

– И вот так возим это говно по городу, возим; и складывается впечатление, что говна в Тернове больше, чем жителей.

«Где я?» – пришел в голову судье уже ставший любопытным вопрос.

Он покачивался на дерматиновом сиденье грузовика – теперь это было очевидно. Очевидным был и запах, бьющий в нос. Первая попавшаяся машина, которую Струге удалось поймать сразу после выхода из суда, оказалась ассенизаторской. Если то, как он в нее садился, видели Роза Львовна или Николаев, вскоре этот факт станет достоянием не только Центрального суда.

«Судья Струге экономит деньги и ездит на говновозках». Никто, конечно, не поверит, но приятного мало. Однако теперь, когда до улицы Малой оставалось чуть больше пяти минут езды, выпрыгивать и искать более пристойный вид транспорта было бы неразумно.

В ответ на предложенную купюру водитель покачал головой и тяжело вздохнул:

– Не, мил человек, ты меня что, совсем за варвара держишь? Провезти в бочке с дерьмом, да еще денег за это взять? Если бы ты на дорогу не выбежал, я бы и не остановился…

Краснеть Антон не умел с детства, лишь тушевался и молчаливо уходил. Так же поступил и сейчас. Обнюхивая себя, он пересек дорогу и оказался на стороне улицы Малой с нечетными номерами.

Дом пятнадцатый был обыкновенной пятиэтажкой, выстроенной во времена посева кукурузы квадратно-гнездовым способом. Сахар из тростника тогда считался лучше свекольного, а импрессионисты считались пидарасами. Все изменилось с того времени: сегодня лучшим считается тот сахар, который сухой, кукурузу ест только скот, а «Квадрат» Малевича недавно оценили в двадцать пять миллионов долларов. Не изменилось лишь желание воровать, насиловать, грабить и убивать. Когда строили этот дом, то вряд ли предполагали, что через сорок лет только в одном из его подъездов будут жить одновременно наркоман и разбойник.

В квартире номер восемь Струге обнаружил не то, что искал. По площади всей трехкомнатной квартиры были разбросаны, словно стянутые через голову свитера и вывернутые наизнанку брюки, люди. Их разум в данный момент находился очень далеко не только от дома по улице Малой, но и от Солнечной системы. Дверь была открыта, поэтому Антон вошел без труда. В кухне на насквозь пропитанном мочой матрасе лежали двое – он и она. Полураскрытые глаза, отвислые челюсти, разбросанные в стороны конечности. Наркотический «приход» застиг их буквально за несколько минут до прихода судьи. Рядом с телами лежал распущенный резиновый жгут и символ процветающего СПИДа – единственный, на двоих, шприц с остатками крови.

– Черт, сколько ж вам годин-то?! – вырвалось у Антона и он шагнул дальше…

Картины в комнатах мало отличались от увиденного на кухне. Несколько матрасов, вялые тела, шприцы и едкий запах ангидрида. Самый настоящий наркотический притон.

Восемь человек. Судя по их внешнему виду и количеству «свежих» шприцев, Антон мог смело предположить, что увиденное – незаконченная вечеринка, начавшаяся вчера вечером по поводу освобождения одного из лучших людей этого общества. Обмывалось событие героином. Ни намека на хотя бы одну рюмку или бутылку. Впрочем, бутылка была, но только глупец мог предположить, что там находилось спиртное. Там был уксус. Один из ингредиентов приготовления зелья, которое покрепче зеленого змия.

Не хватало только отчаяться! С момента выхода Семенихина из суда прошло два часа! Где может быть этот негодяй? Чувствуя, что теряет время, а вместе с ним и терпение, Струге взял за руку одного из наркоманов – того, кто проявлял наиболее активные признаки жизни, – и потащил к балкону.

Им обоим сделалось чуть лучше, когда оба оказались на свежем воздухе. Струге размахнулся и влепил отроку мощного леща. Тому это не понравилось. Он скорчил кислую гримасу и снова «повис».

Тогда Антон набрал пригоршню твердого подтаявшего снега и стал яростно тереть лицо наркомана. Уже через несколько мгновений лицо парня, зависшего между небом и землей, приняло свекольный цвет. Первые произносимые им буквы Струге воспринял с таким же восторгом, с каким доктор Борменталь воспринял вопли Шарикова.

– Ну-ка, малахольный, на меня посмотри!.. – хрипел от возбуждения судья. – Глаза раскрой, сученок! Видишь меня?!

– Типа, вижу…

– Типа, видит он!.. Ботва отмороженная! Сколько пальцев?!

– Типа, несколько… – определил наркуша, вглядываясь в торчащий как пень посреди поляны большой палец Струге.

– Вот, ссс… Поколение засранцев! Где Семенихин?! Быстро отвечай, полудурок! Где Семенихин?!

Ответ поступил не от реанимированного, как ожидалось, а сзади. От этого гнусавого фальцета Струге едва не сделалось дурно.

– Ну-у, братва… Че-е-е так кричи-и-им? Мусора-а-а свалятся, че будем дела-а-ать?

Ошалелый Антон оставил в покое непокорного краснолицего и обернулся. Прямо над ним – в проеме балконной двери – стоял еще один мастер перемещений с закрытыми глазами. Толстый свитер-толстовка с изображением здорового, не склонного к употреблению наркотических средств, исландского оленя, мятые слаксы и один, когда-то белый, а сейчас разноцветный от грязи носок – одеяние, достойное человека, вторые сутки не выходящего из комы.

– Тише, тише… – настоятельно повторила мумия-зомби. – Не создава-а-айте кипешь… Менты не дремлю-ют…

– Господи… – просиял Струге. – Он говорит! Он анализирует…

Антон схватил в охапку наркомана и с ним в руках, как со свернутым ковром, вошел в комнату. Усадив тело на хромой табурет, он прислонил его спиной к стене и повторил вопрос, на котором остановился при разговоре с первым наркоманом.

– Семенихин… Семенихин… Это центровой пацан… Бля, менты посадили.

– А потом отпустили, – доложил Струге. – Он пришел сюда, а потом опять исчез. Куда он исчез?

– Не, не отпустили… – Глаза говорившего так и не открывались. Перед судьей сейчас был шаман ханты, обкумаренный трубкой в шалаше вождя манси. – Там судья конченый, Струге… Зинка-червонец, короче… Посадили, короче…

– Где Семениха? – Антон попытался назвать Олега Александровича так, как его могли называть друзья. – Сема где?

– Ты, типа, толпу какую-то тут ищешь, пацан… Их никого здесь сроду не бывало… А вот тебя я узнаю… Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?..

– Город ждет, вафля!! – не выдержал Струге и отвесил лунатику оглушительную оплеуху.

Тот, как тряпочный, мгновенно слетел со стула и шлепнулся на пол. Не ударился, а именно – шлепнулся. Из его носа вылетела сопля и, просвистев по воздуху, улетела куда-то на балкон.

– Тьфу, бля… – не выдержал Антон – его уже давно мучили позывы рвоты. Пошарив повлажневшей рукой в кармане, он извлек непочатую упаковку «дирола», зубами сорвал обертку и высыпал в рот половину содержимого. – Короче… олень северный… я тебя спрашиваю в последний раз. Где Семенихин? Если не ответишь, я вызываю наркологов, и остаток недели ты проведешь в жутчайшем депресняке и ломке. А тебе будут колоть глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу…

– Хватит, братан… Остановись, че ты гонишь… Меня сейчас вырвет…

– Глюкозу, урод, и ничего, кроме глюкозы. Где Семенихин?

– Синий с Перцем по делам поехали… Дела…

– Кто такой Перец? Где находятся их дела?

Кажется, наркоман стал понемногу приходить в себя.

– Ты не мусором ли будешь?

– Нет, – честно ответил Струге.

– Поклянись…

– Гадом буду, – заявил Струге и для вящей убедительности добавил: – Век «баяна» не видать.

– А стегаешь как мусор. Больно и без следов…

– Тебе просто повезло. Так кто такой Перец и что за дела?

– Перец на Выставочной живет, в пятом доме. Они туда и поехали. Синий сказал, что покупателя на товар нашел. – Парень пришел в себя и стал водить по Струге мягким, как метелка для пыли, взглядом.

– Героин, что ли?

– Не, барахло. Не знаю с какой делюги, но только его много. Синий хотел микроавтобус заказать, но Перец отговорил – решили сначала посмотреть. Там в трех комнатах шмотья, как в бутике после шмона налоговой полиции. Ширнуться хочешь?

– Не сейчас… – Антон посмотрел на часы.

Время шло, а известий о судьбе дела Цебы по-прежнему не было. Нужно было найти папку, а пока Струге попадались лишь безвольные, растворенные в инъекциях, тела.

Оставив собеседника на полу, Антон еще раз прошел по квартире. Глупо было надеяться на то, что пропавшее уголовное дело будет обнаружено в этом вертепе на видном месте, однако Антон, преодолевая чувство отвращения, бродил и переворачивал податливые тела. В награду получал отборный мат, приглашение лечь рядом, а один из очнувшихся даже попросил подержать на его плече кусок резинового атлетического бинта. Все «товарищи» на мгновение приходили в себя, а потом снова проваливались в забытье.

В зале один из предметов постоянно приковывал к себе внимание Струге, он даже отрывался от поисков, выпрямлялся, снова и снова бросая взгляд в угол комнаты, где этот предмет и располагался. Когда Антон смотрел на него, он успокаивался и снова приступал к поиску, но его душой одолевала сумятица.

«Елка как елка, – думал судья, – что в этом необычного?»

Лесная красавица, когда-то зеленая, пушистая и нарядная, стояла на какой-то совершенно дикой деревяшке, играющей роль крестовины. Автором этого приспособления для равновесия ели был наверняка кто-то из тех, кто сейчас валялся на полу, как позабытый при переезде мишка. На дереве висели, покрытые пылью, несколько игрушек и три чахлые мишуры. Елка как елка, только очень желтая и почти вся осыпавшаяся. Под крестовиной лежал огромный кусок ваты, ставший местом паломничества всех присутствующих. Около сотни маленьких ватных тампончиков, пропитанных кровью, были разбросаны по всей площади квартиры.

«Вот что меня беспокоит, – догадался наконец Струге. – Новогодняя елка двадцать четвертого марта».

Весь осмотр занял не более пяти минут. Более здесь задерживаться не было смысла. Струге прошел в коридор, распахнул входную дверь и нос к носу столкнулся с тремя молодыми людьми.

– Заходите, заходите, – пригласил всех троих Антон и уступил им место в дверном проеме. – Синий с Перцем поехали за «весом». Если я их не найду, то скоро они, наверное, будут. Посидите, подождите. Главное – не скучайте. Полистайте журналы, выпейте кофе…

Подозрительно посмотрев на Антона, они утонули в глубине притона. Струге вынул телефон и стал спускаться по лестнице.

– Марков? Это опять я – Антон Павлович. Слушай, мне тут один знакомый позвонил, что на Малой живет. Говорит, от районных ментов помощи ждать – легче повеситься. В пятнадцатом доме, в восьмой квартире, наркоманов с порошком – целая рота. Предполагает, что и оружие есть. Ты бы послал туда нарядец какой, а? А то позвонит мужик в областную управу, нажалуется за бездействие… Это ты уж сам разбирайся – кому он жаловался и кто не принял меры!

Итак, Выставочная, дом пять. Наверное, худшего названия для адреса найти сложно. «Ты где живешь?» – «На Выставочной». – «А, это где все квартиры выставляют?» Вряд ли Синий и Перец сейчас об этом задумывались. Улица в пяти минутах ходьбы от Малой. Где же искать в этом пятом доме?

Три подъезда, дом еще старше предыдущего. Эдакий образчик переходного периода от сталинского ампира к хрущевской недоношенности.

Самое ужасное в ситуации заключалось в том, что помощи ждать было неоткуда. Глупо оповещать правоохранительные органы о том, что в суде похищен не компьютер, не калькулятор и не норковая шапка. Похищены материалы, на основании рассмотрения которых опасный преступник должен быть предан суду. А такая огласка означала для Струге только одно – позорную отставку. Заканчивать свою карьеру подобным скоропостижным образом Антон не мог. И только это обстоятельство заставляло его, безоружного, заниматься очень странным для судьи делом.

Он перестал раздумывать о точном адресе сразу, едва увидел припаркованную у последнего подъезда новенькую «десятку». В уголовном деле, которое он совсем недавно закончил рассматривать оправданием Семенихина, значилось, что он был задержан на автомобиле «ВАЗ-2110», принадлежащем подозреваемому. Перепутать номер было бы трудно, так как под бампером «Жигулей» значились три цифры – 444. Любимый номер токийской «якудзы». Нахождение у дома номер пять по улице Выставочной такой машины и наркотические показания «оленя» из притона объяснить одним совпадением было нельзя.

Значит, третий подъезд. Но в нем пятнадцать квартир, и рассчитывать на то, что со свободным проникновением в нужную квартиру повезет так же, как на Малой, уже не приходилось. Семенихин и этот неизвестный Перец чувствуют себя довольно уверенно, если способны самостоятельно перемещаться на транспорте. Значит, наркотики они не принимали.

«На работе – ни капли в рот». В сегодняшнем контексте это звучало как – «ни куба в вену». И что там за шмотки, от которых ломится вся полезная площадь квартиры? Рука Антона опять потянулась к телефону, но сейчас он ее отдернул, словно прикоснувшись к оголенному проводу. Как только о цели поиска Струге узнает первый попавшийся милиционер – все пропало. Дальше можно уже не стараться. Возможно, что и дело найдется в пять раз быстрее, но тогда это будет уже неважно.

Проходя мимо машины, Антон стянул перчатку и положил руку на капот. Назвать его теплым было нельзя, однако все говорило о том, что хозяин покинул авто совсем недавно.

«Я опоздал на Малую на самую малость, – заключил Антон, входя в подъезд. – Если они приехали оттуда сразу сюда, то здесь находятся не более трех минут».

На первом же этаже он почти лоб в лоб столкнулся со спускающимся дедком.

– Ты не из милиции? – поинтересовался старик.

«Они что, сговорились сегодня»?

– Смотря по какому поводу, – уклонился от дачи показаний Струге. – Вы вот, по какому случаю ее ждете?

– А тут только один случай может быть! – У старика под курткой виднелся ряд медалей. В последнее время в таком виде пожилые люди обычно ходят платить за квартиру или жаловаться в мэрию. Ну, понятно, еще в милицию. – Если бы вы Витьку из сороковой квартиры посадили год назад, то и людям бы спокойно жилось!

Струге почувствовал такое угрызение совести, словно это он не посадил Витьку.

– А что, опять бузит? – спросил он, применяя глагол, который можно было безошибочно применять для определения любого противоправного поступка.

– «Бузит…»! – передразнил ветеран. – Палят, как на Первом Белорусском! Куда вы, милиция, смотрите?!

У Струге зашевелились под шапкой волосы. Быстро задав уточняющий вопрос, он понял, что палить начали только что.

– Быстро звони в милицию! – рявкнул Антон и побежал на второй этаж. – Куда пошел?! В квартиру любую зайди и набери ноль-два!

– А хрен тебе с маслом! – послышалось снизу. – Тут телефоны еще в прошлом году отключили!..

Семенихин, известный в своем кругу как Синий, и Витя Перец вышли из машины и зашли в подъезд. В последнее время оба сильно нервничали. Семенихин чудом избежал очередной отсидки лишь благодаря тому, что дело рассматривал известный в городе судья Струге.

Три месяца назад он был задержан патрулем вневедомственной охраны. Менты выехали на сообщение своего оператора на сработавшую сигнализацию одной из квартир. Ничего не подозревая о том, что соседнюю квартиру «обносят» двое придурков, Олежек Семенихин сидел в другой – напротив – и пил пиво с бывшим зоновским товарищем. Оба загремели на «общак» по «наркотической» статье. Каких-то пятнадцать граммов беспонтовой марихуаны, что они не успели сбросить в момент задержания, определили их дальнейшую судьбу на два года. Эти же самые два года оказались неплохим санаторием для восстановления подорванного наркотиками здоровья. В зоне с «отравой» было туго; более того, сама зона была «сучьей», поэтому особо разгуляться не пришлось. Они освободились и полностью избавились от наркотической зависимости. Это тот случай, когда «тюрьма исправляет». Оказавшись на свободе, Семенихин занимался не потреблением, а распространением. Уже через месяц он понял, что продавать и наживать скромный капитал гораздо выгоднее и приятнее, чем тратить деньги, уничтожая собственное здоровье.

Синий занимался исключительно оборотом мелких партий героина и гашиша, в то время как его лагерный друг не брезговал и другими способами улучшения своего материального положения. Однако и Перец не избежал ударов коварной судьбы. Буквально через неделю после того, как Олежку выгребли из подъезда его дома, он сам оказался в опальном положении. Очень удачный «влом» в квартиру, где живет богатая армянка, принес долю в пять тысяч долларов, но отправил несчастного Перченкова в скитания. Двоих подельников арестовали, потом одного выпустили. Скорее всего, того, кто и назвал имя Перца как третьего участника махновского налета на квартиру армянки. Перца объявили в розыск, но истинную причину такой лютой ненависти властей к другу Семенихин не знал.

Но это случится только через неделю. А в тот злополучный для Олежки вечер он спокойно пил пиво с Перцем, подсчитывал прибыль, а друг рассуждал о том, как бы однажды правильно обнести квартиру, которая была расположена напротив.

– Там море баксов и рыжья, – вздыхая, как от неисполненного новогоднего желания, говорил Олежке лагерный кент. – Хозяин – соучредитель банка «Акцент». Пять минут работы – и мы на Коморских островах.

– Почему на Коморских? – попытался уточнить Семенихин.

– Я вчера в журнале «ГЕО» читал, – пояснил Перец. – Стащил с лотка на улице. Там, Синий, солнце – размером с тарелку…

– Дурак, это фотомонтаж, – усмехнулся Семенихин. – Где ты видел солнце размером с тарелку?

– В журнале «ГЕО»…

Вскоре Перец поведал, что квартира на сигнализации, поэтому если уж рисковать, то лучше лезть в сам банк.

Время шло, наркотики продавались, капитал множился.

Все было хорошо до тех пор, пока Олежку не задержал этот проклятый патруль. Допив бутылку пива, Семенихин попрощался с приятелем и решил отвезти «под заказ» два грамма героина. День заканчивался хорошей прибылью. В тот момент, когда он выходил из подъезда дома, его по лестнице уже догоняли те двое, что, очевидно, читали тот же журнал, что и Перец. Но, в отличие от семенихинского друга, они не знали о сигнализации в квартире.

В течение двух часов Олежке Семенихину пришлось объяснять доблестным сотрудникам милиции, что он и эти двое – не знакомы друг с другом. Главная же неприятность заключалась в том, что при задержании у Олежека изъяли те самые два грамма. Собственно, изъяли не при задержании, а лишь в дежурной части отдела милиции. Семенихин вспомнил о двух маленьких кружочках целлофана лишь тогда, когда помощник дежурного вывернул его карманы.

И тут Олежка проявил чудеса сообразительности, заявив, что это – гнусная инсинуация сотрудников правоохранительных органов. Что, собственно, и доказал в процессе адвокат Желябин Моисей Лаврентьевич.

Когда Синий узнал, что приговор по его делу будет выносить судья Струге, им овладел тихий ужас, но Желябин успокоил его, сказав, что Антон Павлович и есть тот, кто вынесет законный приговор. А какой еще можно вынести приговор, помимо оправдательного, если героин изымался не на месте, а в дежурной части, и обнаружил его помощник дежурного не в присутствии понятых. И к тому же Семенихин, брызжа слюной, клялся могилой своей живой матери, что несчастный помощник засунул ему в карман героин своими собственными руками.

И уже через неделю после того, как довольный Синий вышел из зала, его старинный друг Перец предложил ему рискованную, но заманчивую делюгу. В соседнем с Центральным районе уже давно застоялся, отсвечивая девственной чистотой и непорочностью, меховой салон «Женни». Ночью там дежурил вечно пьяный охранник из числа подрабатывающих в свободные дни ментов, а сигнализации вообще нет. «Если дело выгорит, – говорил Перец, – то уедем к солнцу». Семенихин согласился, и «вчерашним днем, часу в шестом» двое бывших зоновских корешков посетили салон «Женни». Посещение закончилось выстрелом жаканом в лицо охранника и выносом на улицу сорока норковых шубок. На следующее утро из телевизионных новостей Синий узнал, что они, оказывается, вынесли не сорок, а пятьдесят шуб.

Олежка точно помнил, что сорок, а не пятьдесят, так как на следующий день, приехав на квартиру, где хранился предмет разбоя, лично пересчитал наживу. Их было по-прежнему сорок. Он позвонил по мобильному Перцу, который незамедлительно приехал. Перец, в отличие от Семенихина, во время «чистки» салона товар не пересчитывал, поэтому такое несоответствие в десять единиц он воспринял с известной долей недоверия. Менты по телику сообщают, что неизвестные завладели пятьюдесятью шубами, а Синий звонит ему с квартиры, где хранится добро, и сообщает, что шуб сорок.

Такую нестыковку Перец отнес за счет ловкости подельника, однако, обладая зоновскими понятиями о доказательствах, предъявлять другу «косяк» пока воздерживался.

Но в этот вечер Перец не выдержал. Глядя, как его друг поглаживает ласковый мех и воркует над ним, как голубь, Перец вдруг спросил:

– Синий, скажи правду: где десять тулупов?

Семенихин, ожидавший всего, но только не обвинений в крысятничестве, почувствовал, как в груди закипает гнев, а ноги подламываются от возмущения. Усевшись в одно из кресел с шубой в руках, он выдавил:

– Ты… считаешь, что я утаил от тебя те десять шуб, за которые мусора в «хрониках» трещат?

Перец тянул из банки пиво и прогуливался по комнате. Он собирался в этом деле ставить точку.

– Нет, Синий, я не буду возмущаться, если ты отдашь мне двадцать пять шуб, а себе возьмешь пятнадцать. Десять ведь у тебя уже есть?

– Да ты че?!! – взорвался Олежек. – Я когда-нибудь давал тебе повод заподозрить меня в блядстве?! Когда меня три месяца назад под окнами твоей хаты мусора брали с «весом», я даже слова о тебе не сказал! Ментам пояснил, что домом ошибся, а ведь мог показать на тебя. Десять шуб… Тебе в голову не приходит, что хозяева салона списали десять шкур для отчета перед своими основными хозяевами, а? Там сорок шуб было, а не пятьдесят! Я сам считал, Перец…

– Что же ты сразу мне не сказал? А сообщил лишь из этой квартиры, по мобиле? И почему не сказал, что едешь сюда без меня? Странно, правда?

– Что ты хочешь этим сказать, зараза?.. – едва слышно прошептал Семенихин. – Что я тебя обворовал?..

И Перец сорвался окончательно.

– Я хочу сказать, что ты, когда услышал по телевизору новости, очень быстро сообразил, как заработать больше, чем я. Ведь мы после делюги свалили в квартире шубы и смотались до утра? Кто их считал? Никто! А ты говоришь, что успел посчитать. Когда же, Синий? Как ты мог это сделать, если мы с тобой из хаты вышли вместе?

– Идиот! Я шубы пересчитал еще в салоне! – От несправедливого обвинения лицо Олежки пошло пятнами. – Мы вместе сидели. Как ты можешь мне такое предъявлять?! Мы же вместе жрали баланду и били в зоне «сук»! Да подавись ты этими шкурами… Ты, Перчина, сам шкура.

Встав с кресла, Синий с размаху врезал Перцу в челюсть. Это было настолько неожиданно, что тот выронил банку и смешно упал задом на пол. Из одной ноздри медленно выбежала широкая струйка крови.

Синий больше бить не собирался, считая, что инцидент исчерпан, и Перцу как правильному пацану нужно адекватно оценить реакцию друга на случившееся и не обижаться. Встряхнуться и понять, в конце концов, что он не прав. Однако у Перца был собственный сценарий окончания конфликта.

– Мило, – заметил он, не вставая с пола. – И ты думаешь, что я уверую в этот искренний гнев?

Кряхтя, он поднялся с пола и вытащил из-за пояса коротко обрезанное охотничье ружье.

– Ты что, спятил?! – отреагировал на появление оружия Семенихин. – Какая муха тебя укусила?!

Ночью из этой кастрированной двустволки был застрелен охранник, и Синий знал, что в одном из стволов есть как минимум еще один патрон с жаканом. Он помнил, что произошло с головой охранника, и поэтому сейчас, уже забыв о принципах и причине ссоры, всем телом подался назад.

– Слушай, Перец, если хочешь, забирай все эти шубы. Просто подумай о том, что скажут люди. Ты идешь с железом на корешка, не имея на то никаких обоснований.

Семенихин был абсолютно прав. Такое не прощается. Но Перец уже давно решил по-своему. Он решил это, едва услышал в новостях о количестве украденных шуб. В его кармане лежала доверенность на право управления «десяткой», поэтому сейчас другого исхода для Семенихина быть не могло. Стрелять в живого человека всегда трудно. Еще труднее стрелять в друга…

Выстрел прогремел. Перец, наблюдая, как его теперь уже бывший друг, хватая ртом воздух, сползал по чугунной батарее отопления, вдруг подумал о том, что этот выстрел могли услышать соседи. Снимаемая ими квартира на Выставочной была пуста, как школьный актовый зал в июле. Выстрел из обреза – не пистолетный хлопок. Он едва не разорвал уши даже самому стрелку. Что делать?..

На площадке хлопула дверь, и послышались удаляющиеся вниз шаги. Перец вспомнил, как Синий говорил ему о том, что в доме не работает ни один телефон. А если это кто-то из законопослушных граждан метнулся сообщать о перестрелке в мусарню?!

Шубы!!

Вот то, из-за чего, собственно, и умирал сейчас у батареи его бывший друг. Он был еще жив. Синему хотелось проклясть Перца, но он не мог вымолвить ни слова. Умирать было страшно, но еще страшнее было смотреть на то, как человек, ближе которого у Семенихина не было, даже не обращал внимания на него. Словно и не было этой огромной развороченной раны на правой стороне груди. Ночью они тоже старались не смотреть на то, как корчится в агонии охранник. А Перец собирал по всей квартире шубы и набивал, набивал, набивал ими сумки…