Текст книги "Месть по закону"

Вячеслав Денисов
Месть по закону

Пролог

«...Прошли времена набивания «стрелок» на пустырях, в зданиях нефункционирующих, разворованных за годы форсированной демократии заводов и на пустынных берегах морей. Дураков нынче нет. Сейчас для обмена наркоты на рубли, ракет «земля—воздух» на доллары и обещания убить на обещание исправиться выбираются площадки возле кинотеатров в момент начала сеанса, трибуна на стадионе во время третьего периода игры «Шинник» – «Барселона», или, на крайний случай, на кладбище, в момент захоронения. Так проще в ментуре гнать фуфло: мол, «Че, командир, спрашиваешь, что это я тут делаю? Не видишь шарф «Шинника» на шее, в натуре? Болею я тут, болею, блин!» Другой вариант – изобразить смиренный гнев на погосте: «Не стыдно, на фиг? Друга хоронят, а ты со своей «отравой» лезешь?»

– Какой он тебе друг, олень?! Хоронят ветерана брусиловского прорыва, а ты – кто? Правнук Брусилова?

Не волнует. Попробуй докажи.

Но и менты сейчас нижнюю губу по асфальту не волочат. Научились. Взяли моду вместо одной стороны на «стрелу» прибывать. А кто их сейчас от молодняка-братвы отличит? Тот же взгляд быковатый, лица, не обезображенные интеллектом, да «базар» бессмысленный. Поэтому приходится, чтобы хоть как-то отличаться от служителей закона, переодеваться в порядочные костюмы, куртки кожаные снимать, прически нормальные отпускать да разговаривать по-человечьи. И если на «толковище» только послышалось: «Че, в натуре, мусора, бля, «хвост» оттоптали? – «Стрелу» западло «прокалывать», на целых десять минут опоздали!» – расходится, вздохнув, братва. Ну, как можно дальше жить и барыгам «крыши» строить, если барыга на «разговор» мусоров приводит? Нет, не арестовывать за вымогательство. Просто объяснить, что не хрен заниматься архитектурой там, где «крыша» уже построена. Так братва скоро загнется, захиреет, как яблонька в засуху, если выхода не найдет. Все киоски – под «погонами», автосервисы – туда вообще лучше не соваться, даже нос в щелку не стоит засовывать – откусят по самые уши. Через пять лет, а это не за горами, придется положенцам из общака ментам уже не втихую отстегивать, а официально платить. Потому что если не заплатить – менты приедут и изобьют. Отберут пистолеты, автоматы, да еще под зад в окончании разговора дадут: «Теперь платить будете в два раза больше».

Вот так, жить становится все невыносимее. Раньше милиция работала «без права на ошибку», сейчас «вольное братство», прежде чем что-то отрезать, семь раз по семь раз отмерит. А все почему? Квартир служивым не выделяют, зарплату платят... ну, в общем-то, это зарплатой назвать нельзя – подаяние платят мизерное, на Канары, как в Штатах, не отпускают. Они от этого звереют, яко волки в голодный сезон, и начинают рвать то, что раньше сроду не пользовали, – «зелень», «берлоги» медвежьи, да «Мальборо» курить. Не все, конечно. Есть среди них и непригодные для стаи. Это – худшая из категорий. С теми не договоришься. Залезла эта нечисть в милицию, прокуратуру, суды, и если первые жизнь усложняют, то эти ее просто отравляют. Бьются насмерть и со своими, и с чужими. А как жить пацанам в эпицентре этой революции? Вот и приходится шарфы «Шинника» на шеи мотать да орать невпопад на стадионе.

Да, тяжело так жить. Плюс к этому беспределу – пострелять не дают. Найти – не найдут, но сколько крови выпьют?!

Но хуже всего, конечно, это эти, честные. С ними скоро вообще диггерами стать придется или в клетке с бегемотом, под водой, дела делать. Присасываются как пиявки – не оторвешь. И сосут, сосут... Ладно бы бабки сосали! Так они годы сосут из пацанской жизни! Чего далеко ходить? Есть тут один такой... Судья он. Ладно бы – мировой. Сидел бы с молотком в руке да со всей жестокостью бракоразводные процессы вел. Ну, или за долги бы кого загружал. Так назначила его какая-то... Назначил его федеральным кто-то же... Был бы бабой – «Зинкой-червонцем» бы кликали. Но мужик он. Антон Палыч Струге. Хотя меньше «червонца» тоже мало кому дает. Среди братвы идея ходит – купить Уголовный кодекс да выслать ему почтой. Чтобы почитал его маленько да с ужасом для себя обнаружил, что, кроме десяти лет «строгого», есть сроки и поменьше. Ладно уж, про «условные» промолчим. Нет, ну мыслимое ли это дело – за полкило «белого» на троих тридцать шесть лет выписать?! Или, еще пример, за полтинник баксов и три сожженных утюгом пупа пятерым пацанам пятьдесят и дал. Только – лет. Беспредел.

Пробовали Струге на бабе «запоганить» – такое даже в столице прокатывает – не получается. Хоть и холостой, а все равно ничего не выходит. Грешным делом подумали – «масти попутали», может, ему чего другого нужно, да «мальчика» ему «подложили»... Про это лучше не вспоминать. Не знали, куда ныкаться. Процинковали потом – есть у него баба! Не понятно ничего...

Две «тонны» долларов в конверте пробовали в стол подкинуть – трое из братвы упеклось. У них в одном углу видеокамера «тарилась», а у него – в другом, только раньше поставленная. ФСБ влетела как торнадо да троих курьеров слотошила, как фраеров. До сих пор им приходится передачки по пятницам носить в ИТК. Короче, полный бардак...

(Магнитофонная запись выступления вора в законе Слепого (А.К. Слепцов, 1958 г.р.) на сходке в г.Тернове, 12.03.01 г. Спецархив УФСБ по Терновской обл.)

У областного театра музыкальной комедии припарковались несколько автомобилей. Ничего примечательного в первых двух не было – две светлые (в темноте определенный цвет не просматривался) «девятки» и чуть темней, скорее всего – серый, «Паджеро». Люди вышли из машин и сгруппировались немного левее от входа, в стороне. Они отошли, чтобы не мешать тем, кто пришел сюда не разговаривать у входа, а на театральное представление. В Музкомедии давали «Сильву»...

– Ну, бродяги, что делать будем? – улыбнулся тот, что вышел из джипа. Выжидая, он переводил взгляд с лица одного из подъехавших на лица других. – Что хмурые как с перепоя?

Один из парней покрутил на пальце ключи и вздохнул:

– Ты, Пастор, не улыбайся. Смешного мало. В городе полный беспредел. Ты в курсе, что твой «держатель» мусорам весь общак сдал?

Тот, кого назвали Пастором, побледнел так, что изменился в лице.

– Как... сдал?

– Что, не смешно больше? – криво сощурился парень. – А вот так, сдал, и все!

– Сам, что ли?! – Пастор не мог прийти в себя.

– Почему – сам? – вмешался в разговор еще один пассажир «Жигулей». – На даче его РУБОП схавал, вместе со шлюхами, двенадцатью «АКМами» в подвале да всем общаком. Всем! А какая разница – сам или не сам?! Если тебе доверили казну держать, то нет разницы, как ты ее прое...л!!! Хоть инопланетяне тебя обнесли!

– РУБОП расформировали, – выигрывая время и быстро ориентируясь, заметил Пастор.

Один из стоящих напротив дернул веком и чуть повел плечом. Все знали, что это может означать. Если Фермер начинает подергиваться в легких конвульсиях, значит, лучше отойти подальше, сохраняя здоровье и жизнь. Многочисленные сотрясения мозга в боях на профессиональном ринге наложили на мотивацию поведения Ферментьева особый отпечаток. Если бы он сейчас был хоть чуть-чуть пьян, то стоящим рядом вообще лучше было бы разбежаться, бросив машины. После бутылки пива он превращался в «универсального солдата» и начинал калечить всех, кого видел перед собой. Поэтому пил он мало, зная свои «проблемы». Сейчас он был абсолютно трезв, но даже коллеги по разговору чуть шатнулись назад. В любой момент мог последовать удар. Мастер спорта международного класса по боксу, Ферментьев бил, не рассчитывая силы.

– Это для тебя, придурок, его расформировали... – Он шагнул к Пастору, после чего тот обмяк и присел на капот. – Отвались от моей машины, мудак! Какая разница, кто общак взял? Я спрашиваю – какая разница? Если бы это был не РУБОП, а ФБР, ты бы что, тоже не поверил? Слушай, бравый парубок, ты что думаешь, мне очень нравится ездить на этой сраной «девятке» и держать «шестисотый» в гараже? Почему мы таримся, как партизаны, чтобы лишний раз перед ментами не отсвечивать, а ты на «Паджеро» рассекаешь? Моднее меня? Где восемьсот «тонн» «зеленых»?!

Пастор, понимая, что сегодняшний день – самый спокойный из последующих, поднял голову.

– Ты за базаром следи. И масти не путай. Я тебе не фраер. Узнаю и разберусь.

– Ты узнаешь?! Ты хер в штанах разыскать не можешь! В мусарне общак, понял! Узнает он... И в чем ты разберешься? На какие цели в ментовке наши бабки пошли?! Ну, купят они пять-шесть квартир для особо нуждающихся в высотках улучшенной планировки, а остальные деньги на что пойдут?! Сука! Этими нашими бабками они нас же давить и будут! Не понял? Вот сука тупая... – Фермер в ярости сплюнул под ноги. – Патронов они на них закупят!!!

Еще мгновение – и рука Пастора дернулась бы к поясу, на котором висела тяжелая «беретта». Даже зная «безбашенность» Фермера, которую ему воры прощали за верность воровскому делу, Пастор за такие слова, обращенные к себе, имел полное право пристрелить равного прямо сейчас. И на любой сходке он был бы оправдан. Вор не имеет права оскорблять вора ни при каких обстоятельствах. Решение может вынести только сходняк.

– Короче, Пастор, – жестко сказал парень с ключами. – Твой держатель сейчас на киче, поэтому отвечать, естественно, будешь ты! Впрочем, ты бы и так отвечал. Тебе неделя, чтобы вернуть восемьсот тысяч. Плюс двести – за испуг. Итого – через неделю, если ты не родишь «лимон» «зеленых», то... Ты знаешь, что тебе за это будет. Твой держатель в СИЗО будет жить столько же, сколько будешь жить на воле ты.

– Один черт замочите... – пробормотал Пастор и поднял тяжелый взгляд. – Только пугать не надо. И ты, Фермер, не шухерись – я на твою заморышную «девятку» ссать от страха не собираюсь. Я за все отвечу.

Фермер шагнул к нему, но парень с ключами смело остановил его движение. Пастора парень знал так же хорошо, как и Фермера. Сейчас очень просто, под бессмертное «Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье...», могла произойти либо драка, либо пальба. И в том и в другом случае на месте остались бы лежать трупы.

– Не трогай. Если сейчас его покалечишь, потом права не будем иметь что-то спрашивать с него. Через неделю будет видно.

Пастор отошел в сторону, пропуская отъезжающие «Жигули» – такие же нервные, как и их хозяева, и медленно подошел к джипу. Он знал, что утрата общака никогда не прощается. Такой проступок карался только смертью. Если его «держатель» Сом был уже обречен, то у него самого оставался хоть и ничтожный, но шанс. Вернуть общак за неделю...

Миллион долларов...

Пастору год назад на сходке воров в законе уже давали пощечину. Бил его по щеке такой же, как и он сам, вор по решению сходняка. В «органах» такая пощечина называется «предупреждение о неполном служебном соответствии». Следующим наказанием в тех же «органах» будет увольнение по «нехорошей статье». Из воров «уволиться» можно только одним путем... «Опускать» Пастора, конечно, не будут. Во-первых, тут не зона, а во-вторых, негоже, чтобы пронеслась весть о том, что один из воров за проступки «опущен». Дело не в снисхождении к Пастору, а в поддержании авторитета таких же, как он сам, воров. Забьют палками, как собаку, и все.

Пастор посмотрел на часы. Нужно было что-то делать. Через семь дней, ровно в девятнадцать часов двадцать минут ему нужно будет либо возместить утерянное с лихвой, либо готовиться к смерти. У ребят тоже часы есть. Мысли о том, чтобы бежать, у Пастора не возникало. Найдут везде. Даже под развалинами Манхэттена. И, потом, не в этом дело. Он все-таки вор...

Пастор еще около часа сидел в джипе перед входом в театр, совершенно ни о чем не думая. О чем сейчас можно было думать? Ни о чем. Сейчас нужно было прийти в себя. Наконец он глубоко вздохнул, вспомнив о сигаретах, закурил и тронулся с места...

Часть первая
Жестокие таланты

Глава 1

Витя Соха, когда узнал, что на даче Сома милиция «подломила» общак, чуть не скончался от потрясения. В тот момент, когда он уже приготовился у себя в квартире встать под душ, прозвенел телефонный звонок. Витя изменил направление движения и с полотенцем через плечо подошел к телефону.

– Витенька, – ласково пропела лежащая на кровати чернокожая девица со спутанными волосами баклажанного цвета, – закажи еще шампанского и клубники. Скажи, чтобы свежую привезли, а не как ночью...

«Пошла ты...» – просипел про себя Соха и поднял трубку.

– Слушаю!

– Не-ка, – непонятно начал разговор Пастор. – Это я тебя слушаю. Где Сом?

– А я почем знаю? – растерянно пробормотал Витя. – Сегодня в пять вечера как расстались, так я его больше и не видел.

– Вы, конечно, на даче Сома расстались? – пытал Пастор, но Сохе это не показалось удивительным. Босс имел право пытать любого из подчиненных, кого сочтет нужным. На то он и «глава семейства».

– Да, Пастор. Я от него в пять вечера уехал.

– Ну, ладно, пока. Сам узнаю. – В трубке раздались короткие гудки.

«Чего это он под вечер забегал?» – хмыкнул Соха и направился в ванную.

– Ви-ить, – уже плаксиво запищала негритянка, – ну, я проси-ила же!..

– Да будет тебе малина, будет! – После сеанса сексотерапии вся ласка бандита испарилась и на ее место пришли мысли о том, как бы побыстрее избавиться от надоедливой девки.

– Не малина, а клубника! – обиженно возразила та.

– И клубника будет. Все тебе сейчас будет...

Дойти до ванной снова помешал звонок. Теперь уже – в дверь. Между звонками был пятисекундный промежуток времени.

– Еп их!.. – разозлился Соха. – Я помоюсь сегодня или нет?!

Он подошел к двери и нервно защелкал замками. Прийти мог только свой – охрана в вестибюле высотного дома была информирована, как устройство «свой—чужой» на зенитном комплексе. «Сбить» она могла только чужого. Поэтому и не спросил Соха – «кто?». Просто открыл дверь.

Перед ним стоял Пастор, сжимая в правой руке сотовый телефон. Он был левша, и это многих подводило.

– Странно, правда? – спокойно спросил Пастор и без размаха, поставленным ударом в лоб внес Соху в коридор.

Тот, сшибая подставку с вазой «под искусство Китая X века», распластался на полу и еще несколько метров шлифовал спиной паркет. Когда грохот осколков стих, стоящий над ним Пастор не исчез. Это было не видение. Все было реально: ноющая боль в голове, сквозняк из приоткрытой входной двери. Но, самое главное, реальной была фигура Пастора, облаченная в кожаную куртку с застывшими на ней каплями дождя.

– Ты чего?! – взревел от возмущения Соха, глядя, как босс закрывает дверь.

– Вить! – раздалось из спальни. – Это клубнику принесли?

– Ты чего это, Пастор?! – повторил, не вставая, бандит. Вставание в данном случае означало вызов, а значит, очередной удар в голову. – Под «марафетом», что ли?!

– Сейчас и будем выяснять, кто «марафетится» чересчур часто, – объявил тот и прошел в спальню. – Пошла отсю... Ох! Е-мое!.. А ну-ка, пошла на х... отсюда! Быстро!

Девица вскочила и судорожными движениями, не сводя глаз с мужика, стала собирать разбросанные по всей комнате предметы туалета. Несмотря на то что бюстгальтер висел на кресле, а платье лежало на шифоньере, она управилась за несколько секунд и выскочила из комнаты. Увидев поднимающегося с пола кавалера, она тоненько взвизгнула и с охапкой одежды в руках выскочила из квартиры. Клубники в октябре уже не бывает. Она уже отошла...

– Садись, ебарь-террорист, – приказал Пастор Сохе и хлопнул по кровати напротив себя. – Спецоперация войск Северного Альянса по тебе плачет. Разговоры разговаривать будем.

Витя запахнул полы халата и осторожно, словно находился не в своей квартире, а в кабинете Пастора, сел на краешек широкой постели. Задавать вопросы шефу сейчас не стоило. Голова гудела, как колодец, в который ухнул филин. Босс не спеша закурил и выпустил дым снизу вверх, целясь в люстру.

– Вот дура, – заметил он, глядя на полоску ажурной материи, свисавшую с одного из рожков. – Трусы забыла. Ну, куда она теперь без них? На улице прохладно для стриптиза. Соха, ты чего это так баб раздеваешь, словно капусту под голубцы разделываешь? А?

Тот молчал, прокручивая в голове свои возможные «косяки». Пастор просто так поднимать руку на своих людей ни за что не станет, поэтому случай можно назвать исключительным. Значит, произошло нечто, из-за чего испорчена жизнь Пастора. А значит, испортится и его, Виктора Сохина. В голову не приходило ничего, что могло бы вызвать гнев «главы», за исключением маленького эпизода. На даче они с Сомом – смотрящим за воровским общаком, немного побаловались героином. Пастор строго пресекал употребление наркотиков, поэтому, возможно, был сейчас так зол. Однако было непонятно, как он мог об этом узнать, если до сих пор еще не видел Сома?

– Ты знаешь, Витя, где сейчас находится Сом? – во второй раз за последние две минуты спросил Пастор.

– Я же тебе сказал – мы расстались в пять часов. Где он сейчас – понятия не имею.

– Тогда я тебе скажу. Сом сейчас сидит в изоляторе временного содержания «за» операми из РУБОПа.

У Сохи от ужаса уши отъехали назад, как у немецкой овчарки, и почти совсем скрылись за головой.

– За что?.. – прошептал он не своим голосом.

– Голым на коне по площади Ленина проскакал. – Пастор высмотрел пепельницу на прикроватной тумбочке, потянул ее к себе и вдруг взорвался: – За общак наш! За двенадцать «стволов», что там хранились! Сейчас все это у ментов!!!

Соха встал и на слабеющих ногах прошел к бару. Вынув бутылку водки, раскрутил ее «штопором» и приложился к ней, как пионер – к горну. Слив в себя около половины, он оторвался и прошипел:

– Может, ошибка?..

– Нет, Витя, не ошибка. Мне сейчас Тимур с Фермером «стрелу» забили, на ней все и поведали. Быстрее меня, бля, все узнается! Что за ерунда такая?! Я через своих в ИВСе проверил – все точно! Сидит Сом! Сидит, бля! «Марафетом» мазались?! – Поняв, что «мазались», Пастор окончательно пришел в ярость. – Твою мать, «нарки» позорные! Я сколько раз говорил, чтобы не смели к этой пакости прикасаться?! Что сейчас получается?! Сейчас получается то, что держатель общака сидит напротив оперов в глубоком кумаре! Что он им там наплести может по «голубой воде», а?! Наркуша, отвечай!!!

Соха стоял с бутылкой в руке. После водки голова у него начала проясняться, и в нее стали проникать осмысленные понятия. Чем глубже они проникали, тем яснее он понимал кошмар происходящего. Он с Сомом сидит на даче, трахает девок, нюхает героин и уезжает. После этого на дачу Сома врывается РУБОП, выгребает общак, оружие и закрывает смотрящего, находящегося в состоянии наркотического опьянения. Сам собой встает вопрос – каков процент вероятности того, что приезд и отъезд с дачи Сохи и последующие события никак не связаны между собой? Это у философов есть такое понятие – оказаться в ненужное время не в том месте. Представители среды, в которой вращался Виктор Сохин, использовали постулаты другой философии. В ней не было ничего, что роднило бы ее с доаизмом, марксизмом-ленинизмом или утопизмом. В обществе, в котором жил и не трудился Соха – подчиненный вора в законе Пастора, одним из главных принципов был такой: если мусора кого-то «слотошили» сразу после твоего ухода, то ты – сука. Принцип презумпции невиновности тут не является основополагающим. Тут – наоборот. Если не хочешь помереть позорной смертью – докажи свою невиновность. Соха, лихорадочно путаясь в мыслях, искал такие подтверждения и... не находил. С Сомом они кутили вдвоем. Да и какой Сом «свидетель» по этому делу?! Он сейчас первый, кто в хате точит зуб на Соху.

За этими размышлениями его застал совершенно спокойный голос Пастора:

– Говорил мне старый вор – никогда никому не прокладывай дорогу и никогда никому не верь. Помнишь, Соха, как я тебя уберег в зоне под Новосибирском, в Горном? Что бы с тобой тогда стало, если бы меня не отправили туда смотрящим? Ты бы сейчас, в лучшем случае, по квартирам «шустрил», а в худшем – посадили бы тебя на перо еще там... – Пастор устало раздавил окурок в пепельнице и поставил ее на тумбочку. – И что ты теперь вытворяешь? Это, как я понимаю, в благодарность мне, да?

– Пастор!..

– Заткнись ты... – так же устало перебил его вор. – А ты помнишь мой позор, когда на сходняке мне «леща» вломили? Помнишь?! Я этого никогда не забуду, до самой смерти! А за что?! За то, что я перед мусорами «очко пронес»?! Нет! За то, что из общака филки «крысил»? Нет! Из-за меня кто-то из братвы за «колючку» «угрелся»? Нет! Так за что же мне, вору, горя хлебнуть пришлось, а?! За Сома! За связь его с чурками в Питере! А кто, собственно говоря, вообще, Сом? Гена Сомов, с которым до того, как я его под себя взял, и разговаривать-то никто не хотел! Фук! А ведь он передо мной на коленях стоял, клялся в верности. Вот я и поверил – парень с «марафетом» завязал, счет деньгам ведет, честь мою блюдет. Год, сука, протянул! Год всего! Расслабился после Омского СИЗО... Ты знаешь, Соха, что будет, если к двадцать первому октября, к семи двадцати вечера я не верну в общак миллион «гринов»?! П...ц будет! Полный! Но не одному мне, поверь. И тебе эта дача аукнется, и всем остальным, с кем Сом «баяном» на ней игрался. Про Сома я вообще молчу! Его задница сейчас находится в состоянии полураспада! Дай бог ему эту неделю прожить да не продырявленным из ИВСа в СИЗО попасть. А не то пойдет его попа по рукам! Если уже не пошла... – Пастор плюнул в сердцах в кадку под пальмой. – Живешь тут, бля, как папуас... Негров «харишь», под пальмами спишь. Может, ты уже джаз на саксе лабаешь да мячи в корзину мечешь? Сука, сослать тебя, в натуре, в Эфиопию куда-нибудь... В экзотик-тур, с тремя баксами в кармане. Чтобы ты через три моря баттерфляем обратно плыл. Тогда, бл...и, узнаете, как кусок хлеба достается да что такое по е...су на сходняке получать!

Соха, услышав «узнаете» во множественном числе, немного воспрял духом. Значит, босс считает его невиновным в захвате РУБОПом общака! Это уже хорошо. Значит, Пастор скоро «отойдет» и с ним можно будет спокойно начать решение вопроса по возврату денег. Он обнадеживающе промычал:

– Мы вернем деньги, Пастор...

– Дурак ты! – рявкнул вор.

Деньги Пастор, может, и найдет, а что Сом операм петь будет за «стволы» да за общак?! Менты сейчас празднуют такой пир, какой не снился. Еще бы – экономически подломили воровское сообщество! Да еще автоматов две телеги! Да смотрящий в камере! Сом думает, что они на этом успокоятся? Обрадовался, идиот! Они сейчас начнут и себя, и братву наизнанку выворачивать! Изъять воровской общак! Такое у них раз в несколько лет происходит. Речь идет не об общаках в десять тысяч... Если сейчас братва кишки не выпустит, то милиция доблестная это точно сделает. Теперь понял, Соха?

– Пастор, ну, не впервой же... Выкрутимся.

– Оптимист! – усмехнулся, обнажая золотую коронку, вор. – Мне теперь поровну, что будет! Понял? Мне бабки нужно найти да братве вернуть! А потом... – Вор махнул рукой. – Потом со мной пусть или они, или мусора разбираются! Смерти не боюсь, мне позор страшен! Ты понял это?! Я вор, Соха! Ты понял, мать твою?! Я – вор в законе! И если я общак не верну, я сам себе кишки выпущу! За то, что людей подвел и таких, как вы, к себе приблизил.

– Мы найдем бабки, Пастор, – твердо заявил Соха.

Тот посмотрел на небритое, помятое лицо подчиненного и вдруг рассмеялся.

– Крутизна, бля... Смотреть на тебя страшно! Страшно и больно. А общак... – Он хитро улыбнулся и снова стал вынимать из пачки «Мальборо» сигарету. – А общак я обязательно верну. Потому что, если я его не верну к двадцать первому числу, то я сначала тебя пристрелю, потом Сома в хате по моей просьбе удавят, а уж потом я сам застрелюсь. Это тебе перспектива и стимул на ближайшие семь дней. Оптимист... Это хорошо, что ты так оптимистично настроен...

В это же самое время в одной из квартир города происходила другая встреча. От первой она отличалась тем, что была менее эмоциональна и вопросы на ней решались более конструктивно. Помимо Тимура и Фермера, в ней участвовали еще двое приезжих – Марат Салех из Кузбасса и Миша Горец из Алтая. Само по себе присутствие двух последних означало то, что событие на даче Сома вылезло за пределы города, как пук конских волос из боксерской перчатки. Такую рану нужно было срочно штопать, а уж что делать с самой перчаткой потом – будет видно. Известие о том, что Пастор «спустил» общак, пройдет на федеральном уровне спустя несколько часов, а пока эти четверо сидели и обсуждали возможные пути решения проблемы. Само по себе исчезновение из «кассы» восьмисот тысяч долларов – не бог весть какая потеря, если рассмотреть проблему оптимистически. Сложность ситуации заключалась в другом. За решеткой, в руках оперативников, в данный момент находился человек, заведующий всей бухгалтерией, а равно и всеми делами клана. Несмотря на то что Сому именно сходка доверила общак, именно у сходки сейчас и возникало сомнение в том, что тот будет молчать, как одноименная ему рыба. Сома короновали год назад, в Омском централе, и короновали его не кто иной, как Юрист и Посох. Ставить под сомнение правильность их решения никто не собирался по той простой причине, что это не принято и чревато. И Юрист, и Посох были признанными авторитетами в криминальном мире, и уж если они решили «крестить» Сома в Омске, значит, у них имелись на то веские основания. Именно тогда Пастор и выступил как инициатор передачи общаковских дел Сому. Этому мгновенно воспротивились Тимур и Фермер, у которых были свои интересы на сей счет и которые знали, что Сом хоть и коронован, но всегда останется человеком Пастора, потому что именно Пастор спас его от неминуемой смерти в зоне под Салехардом много лет назад. Таким образом, если Сом становился смотрящим за общаком, то Пастор автоматически приобретал вес и поднимался и над Тимуром, и над Фермером. Но случилось то, что случилось, хотя и не случайно. И вот теперь, год спустя, произошло то, чего так долго втайне желали Фермер и Тимур – Пастор «попал». Причем «попал» так четко и намертво, что первые двое об этом не могли даже мечтать.

Первый ход Тимур и Фермер сделали гениально. В Питере, через подставных лиц, они вышли на самых банальных кидал из закавказской республики. Азербайджанцы занимались мошенничеством в Москве – «покупали» товары народного потребления в крупных фирмах, представляясь руководителями международной миротворческой миссии «Помощь чеченскому народу». Получив товар, они исчезали. Все бы ничего, да только за подобную предпринимательскую деятельность нужно вносить взнос в общак. То ли азербайджанцы не знали об этом (впоследствии, просидев семь суток в подвале дома Сабдура Бакинского, сознались, что знали), то ли решили и рыбу съесть, и кости сдать (там же выяснилось, что это так), только отдали они азербайджанскому сообществу все непосильным трудом заработанные денежные средства и к великой своей радости умчались «обезжиривать» следующий мегаполис, коим и стал город на Неве. Там они проработали еще меньше. Фермер с Тимуром выкупили их у питерской братвы за небольшую сумму, под обязательство азербайджанцев «немного честно поработать». «Поработать» им пришлось всего один раз, после чего их след на территории Российской Федерации навсегда был утерян как родными, так и близкими. Зато Сом подъехал с предложениями к Пастору: есть возможность увеличить фонды за счет небольшой сделки с оловом.

– Какая-то фирма в Питере купила олово, а сейчас не может за него рассчитаться. Продает за бесценок, а у меня есть канал, как направить олово в Прибалтику. Там о-оче-ень хо-оро-ошо за не-его пла-а-атят.

– Работай, – согласился Пастор, в обязанности которого также входило пополнение общака.

И Сом сработал... Он бы, уже потом, конечно, из-под земли достал этих азербайджанцев, да только под землей их не было. Они были под водой. Если точнее, то под водами. Под водами Балтийского залива, с двухпудовыми атлетическими гирями, привязанными к ногам. Естественно, найти их там никто не смог, и деньги в «кассу» не вернулись. Именно за это тогда Пастор и получил на сходняке пощечину. Доказать, что он «взял» у своих, никто не смог, но и он не смог объяснить толком, где деньги.

Это была первая победа Фермера и Тимура, слегка пошатнувшая положение Пастора. Но о том, что может случиться то, что случилось на даче у Сома, они не надеялись даже в своих самых сокровенных мыслях. Самое интересное заключалось в том, что даже им было непонятно, как они будут делить власть, случись то, чего они добивались, – падение Пастора. Фермер об этом не задумывался по причине многочисленных сотрясений – он просто ненавидел Пастора, и смотреть вдаль он не мог – мешала природная тупость. Он жил одним днем, одним ударом. Тимур же все прекрасно понимал, и Ферментьев ему был в последующем не преграда. Пара совместных пьянок и своевременный уход с них. Воры чтут уважение своих законов, но когда оно начинает перемешиваться с беспределом – они долго не думают.

Для второго и последнего удара воры пригласили на встречу двух авторитетов из Кузбасса и Алтая. Будет потом на кого сослаться. Пусть сходняк видит – не власти ради, а для пользы воровского дела Фермер с Тимуром ополчились против Пастора. В любом случае – будет кому потом замолвить за них словцо. И в выборе собеседников Тимур также не прогадал. И Салех, и Миша Горец были не самыми лучшими друзьями Пастора. Не раз на сходках он тыкал их носом за «отклонение от линии партии» и личный интерес. Если вор объявит другого вора «крысой» и не сможет этого доказать, то «объявленный» имеет полное право решить его жизнь. Это же относилось и к другим претензиям. Но Пастор делал это так, что было непонятно – «предъявляет» он или спрашивает. Умея быть мобильным, умный от природы и заматеревший в жизненных драках, Пастор отличался от всех неповторимым интеллектом и умением быть спокойным и собранным. Понятно, что это очень не нравилось тем, кого природа не одарила подобными качествами.

Салех и Горец откликнулись сразу и уже через два часа были в городе. Звонок Тимура застал их в ресторане соседнего поселка, куда ездили авторитеты на встречу с местными властями. В поселок прибыл радушный оратор из Государственной думы со своей плановой поездкой, а не воспользоваться такой возможностью для встречи с «местной» братвой, для выработки тактики, Салех и Горец не могли. Их поездка прошла успешно, и они сидели в ресторане в качестве гостей. Дело близилось к девичьему «субботнику», когда их предвкушения перебил звонок Тимура.

– Дела, – как в апельсиновой рекламе, произнесли коллеги уже готовым ко всему местным проституткам, натянули брюки и помчались с охраной в город, где правил «серым генералом» вор по прозвищу Пастор.