Текст книги "Посол. Разорванный остров"

Вячеслав Каликинский
Посол. Разорванный остров

Пролог

– Мишель, я хочу попросить вас кое о чём… Только пообещайте мне две вещи: во-первых, непременно выполнить мою просьбу…

– А во-вторых? – Михаил Берг, во все глаза, словно впервые открывая для себя, глядел на трогательные завитки пепельно-русых волос на тонкой девичьей шее, борясь с желанием протянуть руку и потрогать эти завитки. – Говорите, Настенька, не смущайтесь!

Михаил Карлович Берг, двадцатилетний прапорщик Сапёрного батальона, смотрел на свою невесту Настеньку с нешуточным обожанием. Он был готов исполнить любое её желание. Готовность осчастливить весь мир свойственна всем искренне влюблённым, в эту минуту сердце прапорщика захлестнула волна безудержной щедрости.

Настенька Белецкая искоса поглядела на жениха.

– Во-вторых, вы не должны надо мною смеяться, а самое главное, не думать обо мне скверно. Как о сумасбродке, которая совсем не помнит о приличиях, а только о нарядах.

– Обещаю, Настенька!

– Нет, я и вправду не такая! Честное слово! Но у вас, Мишель, такая оказия, что удержаться просто невозможно! Так обещаете?

– Клянусь!

– Мишель, если вы и вправду, как предполагаете, попадёте нынче весною в Париж, то… Не привезёте ли вы мне кое-что от мэтра Ворта?

– Мэтр Ворт? А кто это, Настенька? Ваш знакомый? Родственник?

Настенька рассмеялась:

– Глупенький… Впрочем, как и все мужчины… Хотела бы я быть родственницей этого Ворта – как и все дамы и девицы Европы, наверное. Нет, мы не родственники и, к сожалению, не знакомы. Мэтр Ворт – знаменитый французский портной английского происхождения. Кутюрье, как говорят в Париже. О нём много пишут в журналах, Мишель… У него в Париже ателье, так и называется – «От кутюр». А шьёт он, как пишут, не только на заказчиц, но и на манекенщиц. Ну, на девиц определённого сложения и телесной конституции, понимаете?

– Пока не очень, Настенька, – хмель от нескольких бокалов шампанского, выпитого Бергом на собственной помолвке, начал выветриваться из головы.

Невеста, мельком глянув на закрытые двери оранжереи, куда несколько минут назад специально утащила жениха, бросилась к нему на шею.

– Мишель, всего одно платье! Привезите мне только одно платье от Ворта, и у вас будет не только самая красивая, но и самая счастливая невеста во всём Санкт-Петербурге! Счастливая и благодарная, Мишель! Ну, пожалуйста! Обещайте мне!

– Ну, разумеется, разумеется – всё что угодно, Настенька! Вот только смогу ли я угодить? – чувствуя, что от запаха волос невесты голова у него снова начинает кружиться, Берг чуть отстранился, шутливо погрозил пальцем. – Помните, я как-то сопровождал вас в «экспедицию» по галантерейным лавкам? Вы тогда, Настенька, какие-то ленты искали или пуговицы… Право, теперь и не вспомнить!

– И что же?

Берг рассмеялся:

– Вы тогда, Настенька, какие-то дамские мелочи два часа искали, всех приказчиков в галантерейном ряду на ноги подняли, покуда нашли… А тут целое платье! Да разве я в дамских платьях хоть что-то понимаю, Настенька? Нет, я, конечно, пойду к этому вашему Ворту, и потребую самое лучшее, не сомневайтесь! Только вот угожу ли?

– Угодите, если постараетесь, Мишель! Во-первых, я дам вам нумер журнала «La mode» с изображением. И снабжу вас. Снабжу вас снятою с меня портновскою меркою – мы ведь уже помолвлены, – это вполне прилично, я думаю, когда жених знает пропорции своей будущей жены, не так ли?

Сохраняя на лице добрую улыбку, Берг представил себя в некоем «дамском царстве», выбирающим нужные фасоны платьев… под насмешливыми взглядами приказчиков и посетителей. Чёрт… Неужто Настенька, такая умная девица, не понимает, что есть вещи, делать которые русскому офицеру просто неприлично? Нет, наверное, не понимает. И не поймёт: услыхала только про Париж, и вся уже мысленно там. Отказывать и возражать, разумеется, нельзя, – возьмёт и вернёт кольцо, с неё станется! Характер-то у моей Настеньки отцовский, железный… Ладно, поглядим…

– Ладно, поглядим, Настенька, – повторил он вслух, снова зарываясь лицом в волосы невесты.

– Обещаете, Мишель? – чуть отстранившись, Настенька подняла голову, требовательно и очень по-детски глядя ему в глаза.

– Слово военного сапёра! – шутливо щёлкнул каблуками Берг.

Военная карьера прапорщика Михаила Берга началась пять лет назад, когда отец привёз юношу в Санкт-Петербург. Баллов при сдаче экзаменов в Инженерное училище для зачисления не хватило, и Карл Берг, недолго сомневаясь, решил: сыну будет только полезно начать познавать службу с самых азов, со школы вольноопределяющихся.

Мише Бергу, не возражавшего против решения семьи определить его, единственного сына, по военной линии, более всего хотелось стать гвардейским офицером. А ещё лучше – гвардейцем-кавалеристом – однако такие расходы для семейства Бергов оказались неподъёмными. И он по примеру деда согласился стать сначала военным инженером. А когда не получилось, то сапёрное дело оказалось самым близким к семейной задумке.

Через два года Михаил Берг закончил школу вольноопределяющихся. Подав рапорт, он добыл себе место командира взвода в 7-й сапёрной роте, направляемой в Туркестан. А ещё через три месяца получил первое ранение в ожесточённой скоротечной схватке под Хивой. За ранением последовала и первая награда, потом вторая.

По завершению Туркестанской кампании Берг некоторое время прослужил при штабе наместника государя, генерала Кауфмана. Однако мирная служба в далёком гарнизоне оказалась молодому подпоручику не по нутру. И он при первой возможности перевёлся в Петербург, а там дождался вакансии в Сапёрном лейб-гвардии батальоне, и в чине прапорщика был зачислен исполняющим должность батальонного казначея.

Мирная жизнь, хоть и в столичном гарнизоне, тяготила молодого офицера. Получив боевой опыт во время Туркестанской экспедиции Кауфмана, он и теперь был готов воевать где угодно и с кем угодно. Тем паче что жалование младшего офицера в мирное время было мизерным, и, даже не играя в карты и не пускаясь во все тяжкие, Берг часто честно делил с денщиком единственную булку с чаем и ложился спать полуголодным.

Большинство прочих младших офицеров из небогатых семей смотрели на такое положение дел философски, делали долги и рыскали по Петербургу в поисках всё новых заимодавцев. Берг долгов старался не делать и подавал рапорты всякий раз, как где-нибудь на окраине империи начиналась военная заварушка. Однако в короткую боевую командировку – снова в Туркестан – удалось вырваться только один раз, да и то на полгода. Вернувшись в батальон, Берг стал ждать новой военной оказии.

Однако новых войн у России пока не предвиделось, и 20-летний прапорщик начал подумывать о женитьбе и неизбежной, как следствие, отставке с военной службы. И тут сама судьба, кажется, пошла ему навстречу: на одном из рекомендованных господам офицерам благотворительных балов Берг был представлен единственной дочери главноуправляющего штабом Корпуса инженеров при министерстве путей сообщения, тайного советника Белецкого, Настеньки.

Отец Настеньки поначалу отнёсся к новому знакомому дочери с прохладной и малоскрываемой иронией и при первом же личном знакомстве затеял технический спор о туннельном строительстве. Однако попытка «срезать» молодого офицера-сапёра не удалась. Михаил Берг смело отстаивал свою точку зрения, а немного погодя по почте прислал Белецкому вырезки из журнальных статей, подкреплённые собственными расчётами. Приятно поражённый технической эрудицией молодого офицера, Белецкий стал всячески поощрять углубление знакомства своей единственной дочери, а позже, убедившись в серьёзности намерений молодого человека, твёрдо обещал будущему зятю, после его выхода в отставку с военной службы, достойное место в министерстве путей железнодорожного сообщения.

Словом, партия намечалась вполне достойная. Единственное, что смущало Берга – то, что его собственное семейство было отнюдь не богатым. И будущий брак с дочерью владельца огромных поместий и, как оказалось, крупного акционера в золоторудной промышленности, мог породить досужие сплетни о «женитьбе на деньгах». Но судьба и тут пошла ему навстречу: зимой отошедшая в мир иной тётушка Берга сделала его наследником вполне достаточного состояния.

И вот ранней весной 1874 года у Михаила Берга и Настеньки Белецкой состоялась помолвка. Свадьбу было решёно сыграть по старорусскому обычаю, в декабре. А пока у прапорщика Берга случилась неожиданная, но приятнейшая командировка: командир батальона князь Кильдишёв назначил его и ещё двух офицеров в сопровождение на лечебные воды в Швейцарию команды выздоравливающих раненых. Сопровождающим было неофициально разрешено использовать недельный отпуск для поездки в Париж. Узнав об этом, Настенька не смогла удержаться и немало озадачила жениха необычным своим поручением, от которого было никак невозможно отказаться!

Глава первая

Ранней весной 1874 года небольшой отряд всадников прибыл в Кагосиму, проделав длинный путь из новой столицы Японии, Токио. Пешие воины, сопровождавшие всадников, бежали впереди кавалькады и разгоняли с пути кланяющихся простолюдинов – ремесленников и торговцев.

У ворот огромного дома военного министра страны Сайго Такамори, год назад вышедшего из правительства, но сумевшего сохранить за собой пост главы военного ведомства, небольшой отряд задержался ненадолго: стража министра была заранее предупреждена об этом визите и получила приказ встретить гостей с почтением.

В покои военного министра, впрочем, вошли только двое из приезжих – министр финансов Окуба Тосимити и самый влиятельный член кабинета министров от клана Тосо, Сасаки Такаюки. Слуги отвели их в помещение для гостей, усадили за низкий столик, женщины-прислужницы начали угощать их чаем. По принятому обычаю, помещение было практически пустым. Кроме столика, в комнате было лишь китё[1]1
  Предмет убранства традиционной японской комнаты в богатых домах – сооружение из двух столбиков с перекладиной, на которую вешались разноцветные шёлковые ленты. – Здесь и далее примеч. автора.


[Закрыть]. Примерно через час, сочтя отдых приезжих достаточным, Сайго пригласил их на свою половину. Здесь после церемонии приветствий хозяин дома и его гости вновь очутились за низким столиком, возле которого тут же засуетилась молчаливая прислуга.

Дав гостям немного подкрепиться и выпив с ними несколько чашечек саке, Сайго наконец с еле уловимой долей иронии поинтересовался:

– Как здоровье Тэнно[2]2
  Почтительное именование японского императора.


[Закрыть]?

– Император жив и здоров, Сайго-сан. Он по-прежнему проводит почти всё своё время в окружении своих фрейлин[3]3
  Фрейлин, дочерей видных японских аристократов, при дворе императора Японии было около трёхсот. Все они пользовались огромным влиянием – как и их отцы, сумевшие «пристроить» дочерей. Фрейлины Мэйдзи обладали большой властью при императоре, и вполне могли не допустить ко двору неугодного им человека.


[Закрыть], неутомимо пишет весьма посредственные стихи, пьёт вино франкских варваров, а по утрам, мучаясь от последствий неумеренного винопития, пытается заниматься селекцией новых сортов японского ириса.

Хозяин скривил губы в лёгкой усмешке и кивнул: он услышал от гостей то, что и хотел услышать. Чего ещё было ожидать от этого полукровки, прижитого прежним императором Комэем не от законной супруги-императрицы, а от одной из своих наложниц[4]4
  Мать его действительно была наложницей императора Комэя. Сразу после рождения младенца окунули в Родник Божественной помощи и всё время окружали почтительным вниманием. Новорождённого нарекли Ситино Мийя. По достижению восьми лет он был официально усыновлён императрицей и провозглашён Наследным принцем с именем Мацухито Синно. Позже он получил коронационное имя Мэйдзи (просвещение).


[Закрыть]? Божественности происхождения молодого императора это, разумеется, не убавляло, но почти всегда давало повод позлословить.

– Что же нынче привело вас, уважаемые Окуба-сан и Сасаки-сан, в моё скромное жилище?

Гости переглянулись, помолчали, потом, согласно этикету, начал говорить более влиятельный и богатый выходец из клана Сацума, Окуба Тосимити:

– Как вы знаете, Сайго-сан, у нового правительства много дел и забот. Кровавые клановые распри, крестьянские бунты породили в стране голод. Нынче войска, по минованию в них надобностей и для экономии казённых средств, распущены по домам, а воины пополнили число голодающих. По всей Японии бродят шайки вчерашних солдат. Они убивают и грабят, что ещё больше возмущает население против нового правительства.

– Уважаемый друг, зачем вы мне всё это рассказываете? Неужели вы полагаете, что, сменив столицу на тихое сельское убежище, я живу здесь с плотно зажмуренными глазами и заткнутыми ушами? Генерал Курода Киётака ещё осенью прошлого года показывал мне меморандум, который собирался представить нашему юному императору. Генерал – смелый человек: он не побоялся указать императору на катастрофическое положение в стране. В своём меморандуме он прямо заявил, что нынешние реформы не способствуют созданию могущественного государства, перечислил имена десятков высших чиновников, живущих в непозволительной роскоши в то время, когда их крестьяне голодают. Мало того: чиновники нового правительства пренебрегают своими прямыми обязанностям, проводят время в праздности и развлечениях. Это вызывает ненависть к правительству и порождает разочарование в самом императоре, недоверие к его планам и новым реформам. Скажите, Окуба-сан, вы сами-то знаете, сколько насчитывается нынче бунтующих селений и целых провинций?

– На сегодняшний день мы имеем сведения о более чем восьмидесяти бунтах, вспыхнувших с весны прошлого года, Сайго-сан. Но и это ещё не все наши беды, высокородный господин! Англия, Франция и Голландия требуют незамедлительно возврата долгов, порождённых навязанными ими же кабальными торговыми договорами с нашей бедной страной. Миссия Ивакуры Томоми в Европе и Америке провалилась: их аргументы против неравноправных договоров не были даже услышаны! Ваш план военной экспедиции в Корею император и те, кто подобострастно заглядывает ему в рот, отверги. К тому же Россия, как вы помните, Сайго-сан, категорически отказалась пропустить наши войска к границам Кореи через свою территорию. Отказалась – хотя мы прямо заявили их посланнику, что только в этом случае вопрос о принадлежности Северного Эдзо может быть решён в их пользу. Именно по этому поводу мы и прибыли к вам нынче, Сайго-сан!

– Вот как? – усмехнулся министр. – Но я не любитель вести какие бы то ни было переговоры, неужели вы забыли об этом?

– Мы уверены в вашей прямоте и несгибаемости, высокородный! Однако переговоры по принадлежности Северного Эдзо позволят нам добыть одной стрелой сразу двух журавлей, Сайго-сан!

– Вот как? – снова усмехнулся хозяин дома.

– Да, именно так! – с жаром закивал Окубо Тосимити. – Как вы знаете, начало этих переговоров наше правительство оттягивает уже много лет. И откладывать их далее уже невозможно. В конце концов, неурегулированный территориальный вопрос начинает мешать и Японии!

– Тогда почему наш министр иностранных дел Соэдзима просто не купит этот остров по примеру Америки, купившей недавно у России Аляску? – захохотал Сайго. – Он не единожды предлагал это России, насколько я знаю!

Гости мимолётно переглянулись: министр явно начал резвиться.

– Россия никогда не принимала подобных предложений от него всерьёз, Сайго-сан! Там не хуже нас знают, что у Японии просто нет денег на подобную сделку! Какой остров – мы не можем нынче позволить себе заказать в Америке или Голландии даже пары пароходов! Откровенно говоря, Сайго-сан, – Окубо доверительно понизил голос. – Откровенно говоря, лично мне переговоры по этому острову кажутся излишними! Мы можем с помощью западных держав просто продолжить его колонизацию. Россия на своих восточных рубежах слишком слаба, чтобы противостоять нам в этом! Тем не менее переговоры скоро начнутся!

Сделав паузу, Окубо Тосимити многозначительно замолчал. И военный министр клюнул на эту наживку! Выпив ещё чашечку саке, Сайго деланно вздохнул:

– По-видимому, я и впрямь засиделся в провинции и перестал что-то понимать в политике. Вы утверждаете, что переговоры не нужны, но собираетесь их начать. Позвольте узнать – для чего?

– Для того чтобы использовать сам факт переговоров в нашу пользу, Сайго-сан! Решение уже принято, и теперь министру внешних связей надлежит представить императору на утверждение имя человека, который должен отправиться в столицу северных варваров, чтобы провести переговоры по принадлежности Северного Эдзо. Посланник оросов[5]5
  Так в Японии того времени называли русских.


[Закрыть] в нашей стране нервничает и теряет терпение, – тонко улыбнулся Окубо Тосимити.

– Какое мне дело до нервов и терпения этого чужестранца? – Сайго пожал плечами и коротко глянул на прислужницу, замершую с кувшинчиком саке в ожидании знака. Женщина тут же грациозно опустилась на колени и с поклонами снова наполнила чашечки гостей тёплой японской водкой.

– Разумеется, Сайго-сан, вам нет и не может быть до этого дела. Я сказал вам, что сам факт переговоров, как путь решения давнего территориального спора может принести немалую пользу нашей партии. Я буду совершенно откровенен: как вы знаете, Сайго-сан, ситуация в стране пока не в нашу пользу, и любая попытка отстранить от власти императора Мацухито с помощью военной силы обречена на провал. По крайней мере, в ближайшее время, – поспешно поправился Окубо. – Но то же самое можно сделать и руками северных варваров, оросов, на будущих переговорах с ними.

– Вот как? До сих пор оросы, в отличие от американцев и французов, ведут с нашей страной весьма сдержанную, подчеркнуто уважительную политику. Они не посылают к нашим берегам свои военные корабли, не заставляют Японию под дулами своих пушек заключать унизительные для неё соглашения. Неужели этот остров, Северный Эдзо[6]6
  Японское название Сахалина.


[Закрыть], имеет для них столь огромное значение? Я не раз видел карту Российской империи: их страна столь огромна, что небольшой остров в форме рыбы выглядит рядом с империей как маленький воробей, сидящий на ветвях векового дуба…

– Ценность и значение Северного Эдзо определяется для оросов не его размерами, достопочтимый Сайго-сан. Что же касается Японии, то одни только рыбные промыслы этого острова имеют огромное значение для японских крестьян. Оттуда, с севера, в нашу страну поступает почти треть рыбного тука, столь ценного для высоких урожаев риса. Кроме того, на Северном Эдзо есть огромные запасы угля. Но дело, повторяю, даже не в этом. И не в чисто военном, стратегическом значении острова.

– Тогда в чём же?

– Как вы знаете, Сайго-сан, наше правительство до сих пор не может определиться с кандидатурой посланника к оросам. Япония слишком бедна людьми, знакомыми с нравами и обычаями Европы, имеющими необходимые знания в области международного права. Мы слишком долго находились за бамбуковым занавесом, отделяющим нас от остального мира варваров, Сайго-сан!

– И что же в том было плохого, Окуба-сан?

– Разумеется, ничего! – поспешно согласился гость. – Самоизоляция нашей страны в прошлом может сыграть нам на руку и нынче, и в будущем!

– Выражайтесь яснее, Окуба-сан! – начал терять терпение военный министр.

– Слушаюсь, высокородный! – гости, синхронно привстав, глубоко поклонились. – Мы почтительнейше просим вас, Сайго-сан, рекомендовать императору назначить полномочным посланником к оросам хорошо знакомого вам Эномото Такэаки.

Если военный министр и удивился, услышав это имя, то виду не подал. Скорее наоборот: он меланхолично и чуть заметно кивнул, словно услышанное совпало с его ожиданиями, и взялся за хаси[7]7
  Палочки для еды.


[Закрыть]. Подцепив ими сочный кусок жаренного на вертеле угря, хозяин положил его в рот, пожевал и откинулся на пятки, уперев чуть согнутые руки в бедра.

Эномото Такэаки, Эномото… Конечно, ему было знакомо это имя! Второй сын в семье хатамото – самураев, приближённых сёгунами дома Токугавы к себе за доблесть. Наличие в семье первенца, по древним законам, существенно ограничивало второго сына в правах наследования на титул и имущество, ему приходилось рассчитывать только на себя. И 17-летний Такэаки отправился из родного Эдо в Нагасаки, где поступил на учёбу в военно-морскую школу, открытую там голландцами. Едва закончив её, он тут же получил приглашение преподавать там же – уже в качестве сансея, учителя своих вчерашних сверстников. А вскоре Эномото в числе небольшой группы способных молодых мореплавателей был направлен в Голландию, где прежнее правительство Бакуфу заказало военный пароход, первый в Японии. Стажёрам вменялось не только наблюдать за ходом постройки и вникать в секреты голландских корабелов, но и постигать многие незнакомые в Японии европейские науки. Через шесть лет стажёры с триумфом вернулись в Японию на борту военного парохода, названного «Кайё мару», и Эномото тут же получил его под своё начало вместе с чином капитана первого ранга и постом заместителя министра военно-морского флота.

Карьера молодого самурая, казалось, стремительно пошла в гору, но вскоре столь же стремительно завершилась. Верный правительству Бакуфу и клану сёгуна Токугавы, Эномото при реставрации власти императора примкнул к его противникам, поднял мятеж и увёл «Кайё мару» и семь вспомогательных кораблей на Эдзо. Туда же начали стекаться сторонники сёгуната. Остров вполне реально мог стать не только мощным форпостом оппозиции императорской власти, но реальной угрозой этой власти…

Задумавшийся военный министр отправил в рот второй кусочек угря и, наконец, чуть приподнял тяжёлые веки в сторону гостей:

– Этот Эномото, захватив Эдзо, но проиграв битву при Горёкаку, должен был, как истинный самурай, с почётом уйти из жизни. Однако он предпочёл позор суда и тюремного заключения. Это выше моего понимания, Окуба-сан! Вернее, вне моего понятия о долге и чести самурая. Его лишили воинского чина и всех привилегий, полагающихся его сословию. И теперь вы, Окуба-сан, советуете мне рекомендовать императору его кандидатуру для назначения его полномочным послом? Воистину, император может подумать, что его военный министр, предлагая такое, просто сошёл с ума…

– Новые времена требуют новых решений, Сайго-сан! этот Эномото, что ни говори, один из самых образованнейших японцев и единственный в нашей стране человек, знакомый с международным правом европейских держав!

– Пусть так, Окуба-сан! Хотя, по моему убеждению, никакие знания и заслуги не оправдывают позора самурая, забывшего законы предков. Наверное, всему виной долгое проживание вне Японии, среди варваров. Пусть так – но ведь в глазах императора Эномото всё равно продолжает оставаться вчерашним мятежником, государственным преступником. Если бы не заступничество генерала Курода Киётака, он был бы давно казнён! Эномото, как мне помнится, отбыл в тюрьме три года, и вышел оттуда опять-таки благодаря заступничеству генерала! Тэнно, разумеется, молод и неопытен. И к тому же пьёт слишком много франкского вина, а напившись, только и делает, что гоняется с расстёгнутыми штанами за фрейлинами. Однако даже такой легкомысленный мальчишка вполне способен сообразить, что вчерашнего мятежника и государственного преступника лучше держать подальше от столицы – вот его и отправили на Эдзо, управляющим этой далёкой провинции. Нет, вряд ли у нашего императора достанет ума послать Эномото представлять интересы Японии у варваров!

Помолчав, Сайго бросил на гостей испытующий взгляд:

– Разумеется, я помню, Окуба-сан, что, уведя практически всю эскадру на Эдзо и захватив остров, Эномото, как и подобает преданному вассалу клана Токугавы, почтительно предложил ему и этот остров, и его семитысячный гарнизон. А Токугава, разумеется, отказался – но не из великого почтения к мальчишке-полукровке, как вы понимаете! Затея Эномото была изначально безнадёжной. У Эдзо, как независимой территории, просто не было будущего. Да, мне по душе такие люди, как Эномото – за его верность. Но как моя рекомендация будет расценена в Токио? Во дворце сразу начнут шушукаться о том, что Сайго сошёл с ума, раз просит за человека из враждебного клана! Или, наоборот: станут гадать – какие тайные замыслы у меня в голове? И откажут мне только потому, что почуют подвох! насколько мне известно, на должность посла в Россию намечено назначить советника Саву Набуеси…

Сасаки Такаюки бросил на министра финансов быстрый взгляд и подался вперёд, выражая готовность внести в трудный разговор и свою лепту. Окуба еле заметно кивнул, и Сасаки быстро и убеждённо заговорил:

– Инициатива назначить послом Эномото будет исходить от генерала Курода, и этому никто не удивится. Все знают, что именно Курода, разгромив гарнизон под предводительством Эномото, попросил императора помиловать бунтовщика. А позже, по ходатайству Курода, тот вышел из тюрьмы и получил пост управляющего на Эдзо. Никто не увидит ничего странного и в том, что старик, питающий к Эномото поистине отеческие чувства, попросит за него в третий раз. А вы, высокородный Сайго-сан, проявите государственную мудрость, поддержав своего старого друга генерала Курода: ведь этот Эномото, как уже было сказано, нынче один из самых образованных японцев! Что же касается Савы Набуеси, то он очень болен. И не сможет поехать в Россию.

Военный министр задумчиво кивнул, но вертикальная морщинка между его бровей пока не разгладилась. Едва удостоив Сасаки мимолётного взгляда, он обратился подчёркнуто к финансисту:

– А мы не забываем о самих оросах, Окуба-сан? Допустим, меня и генерала Курода услышат во дворце. Но ведь правительство оросов никогда не согласится вести переговоры государственного значения через посредство мятежника и государственного преступника, чудом сохранившего голову на плечах!

– Что касается оросов, то они, как и прочие иностранные варвары в нашей стране, ничего не знают о прошлом Эномото! Я специально наводил справки, Сайго-сан: нынче в Японии нет ни одного иностранного дипломата, который был бы свидетелем мятежа Эномото! А также последующих событий разгрома мятежников, императорского суда и заточения Эномото в тюрьму. И выпущен он был оттуда без всякого шума: в огласке помилования бунтовщика не был заинтересован ни император, ни генерал Курода, ни сам Эномото. Он тут же уехал на Эдзо, и в столице с тех пор не появлялся. Дипломатический представитель России Бюцов-сан прибыл в Японию через два года после событий, о которых вы упоминаете. В это время Эномото сидел в Токийской тюрьме.

– У нас в стране очень мало оросов! – задумчиво кивнул Сайго Такамори. – Во всяком случае, по сравнению с другими варварами – франками, англичанами и немцами. Насколько мне известно, почти никто из них не знает японского языка, наших обычаев и нравов. К тому же оросам запрещено посещать частные японские дома и водить знакомство с местным населением.

– Желание оросов как можно скорее решить пограничный вопрос с Японией столь велико, что вряд ли они будут копаться в прошлом назначенного императором посланника, Сайго-сан! Их царь и правительство будут готовы принять посланника Страны восходящего солнца с верительными грамотами и печатями нашего императора, кого бы наш император ни назвал!

– Но если прошлое Эномото всё-таки всплывёт, это будет позор для Японии!

– Не для Японии, Сайго-сан! – Окуба Тосимити наклонился вперёд и впился глазами в лицо военного министра. – Не для Японии! Это станет позором для императора Мэйдзи и страшным оскорблением для царя оросов! В этом и состоит наш план, Сайго-сан!

Щёточка густых усов военного министра дрогнула: он позволил себе чуть заметно усмехнуться:

– Ах вот как… Мы посылаем с важной миссией в Россию помилованного мятежника, а в разгар переговоров русский император узнаёт, что принял верительные грамоты с подписью Мацухито из рук государственного преступника. Забавно. И как же, по вашему, поступит в таком случае русский император?

– Он неминуемо сочтёт себя и весь царствующий дом оскорблённым, Сайго-сан. Посланник, скорее всего, попадёт в русскую тюрьму и, может быть, его даже казнят за оскорбление царствующего дома. Ну а сами переговоры по Северному Эдзо неминуемо будут сорваны, вопрос будет снят на много лет, а Япония тем временем продолжит колонизацию острова. Возможно, даже с помощью заклятых врагов оросов, англичан. Что же касается Мацухито, то…

– Понимаю. Наш глупый мальчишка-император в результате разразившегося международного скандала потеряет лицо и будет дискредитирован перед всеми европейскими правительствами. И мы можем воспользоваться этими событиями.

– Вы схватываете всё на лету, высокородный! – Окуба Тосимити снова привстал и поклонился.

– Что ж, замысел действительно неплох, – кивнул военный министр, глядя поверх голов своих гостей. – Остаётся убедить в необходимости такого назначения нашего императора. Он знает о тяжкой болезни советника Савы?

– Разумеется. Он очень скоро умрёт, если уже не умер. Мы не сомневаемся Сайго-сан, что император прислушается к вашему мнению. Эномото, повторю, действительно один из самых образованных японцев. И ваш голос в поддержку идеи генерала Курода Киётака непременно сыграет свою роль. Во всяком случае, всё будет выглядеть именно так!

– Курода посвящён в ваши планы?

– Разумеется, нет, высокородный! Ему осторожно подскажут эту идею. Он сочтёт, что новое высокое назначение вернёт Эномото окончательное доверие и благорасположение нашего императора.

– Что ж… Давайте завершим нашу трапезу, не отвлекаясь более ни на что. Потом вы отдохнёте, а вечером я вам дам свой окончательный ответ…

* * *

Русский консул и поверенный в делах Кирилл Васильевич Струве, сменивший в Японии в январе 1874 года прежнего посланника Бюцова, получил от министра иностранных дел Российской империи Горчакова самые недвусмысленные указания: ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела Японии и постараться как можно скорее добиться полного доверия японского правительства. В Токио действительный статский советник и гофмейстер прибыл с полномочиями возобновить переговоры по Сахалину и сразу же озвучил русскую позицию по этому вопросу. Разграничение острова и сухопутная граница «поперёк» Сахалина не сможет предотвратить участившиеся конфликты между японскими и русскими колонистами. Сразу отверг Струве и японскую идею морской границы по Татарскому проливу – как ущемляющую интересы России в плане выхода русского флота в Тихий океан и защиты русских дальневосточных окраин.

Консул был готов к новому витку затягивания, однако буквально на второй встрече с японским министром внешних связей был весьма ошарашен неожиданным заявлением о намерении Японии продолжить переговоры. Но не здесь, а в… Санкт-Петербурге.

– Соседство наших держав диктует необходимость установления дипломатических отношений на постоянной основе. Мы намерены предложить вашему правительству обменяться посольствами в самое ближайшее время. А вопрос по Северному Эдзо, или, по-вашему, Сахалину, пусть будет первым в дипломатическом диалоге наших стран.

Об этой японской инициативе был немедленно извещён Горчаков. Возразить против такого предложения было нечего, хотя многомудрый канцлер немедленно просчитал «подстрочный» текст этой новой инициативы.

– Желание направить в Россию Чрезвычайного и Полномочного Посла Японии можно только приветствовать, ваше величество! – докладывал министр иностранных дел Александру Второму. – Однако, перенося переговоры по Сахалину в столь далёкий от них Петербург, японцы, без сомнения, рассчитывают на дальнейшее затягивание этого вопроса. Судите сами, ваше величество: вряд ли японские дипломаты согласятся обмениваться секретными телеграфными депешами со своим правительством по проводу, проложенному по российской территории. А письма с нарочными – два-три месяца в один конец…