Текст книги "Алфавит. Часть третья. Р – Я"

ДЕКАБРЬ

 
Грохот корявых ворон,
коронующих тополь пирамидальный,
Серый, прод рогпшй и одинокий
как брошенный в старости Лир,
Это – ворвавшийся в жизнь
и по жизни уже
поминальный
Верующий в календарь,
и уже ни во что, разумеется, более,
Пир.
 
 
Средь декораций, легко приглушённых
декабрьским слежавшимся снегом,
Полный развал отношений, премьер,
и несыгранных набело пьес,
Пахнет скандалом, недобродивпшм вином,
и, кажется, пахнет побегом
В новую драму,
а там – в хитросплетенье чудес.
Ха! Чудеса наяву,
это знаемо каждым и всяким,
Каждый, быть может, и жив
лишь надеждою на чудеса,
Верою в быт,
в постоянство его,
и двояким
Ладом земли и небес
точно звучат голоса.
Начерно сыграна роль,
начерно сыграна пьеса,
Набело сыграна жизнь,
и теперь не вини календарь,
Если всю жизнь лишь в него,
придающего прошлому веса,
Веровал свято как тот,
в благодарность наследников,
Царь.
Но,
в осознаньи потерь,
вероломств и провалов, живет восхищённо
Тоненький луч торжества —
значит набело сыграна жизнь!
Значит не зря бился пульс,
бились дни твои столь учащённо,
Что календарь поотстал,
постарел, дурачок,
и теперь лишь чуть-чуть продержись,
Вспыхнет проём, озарённый софитами сцены, и дверца
На декорациях рваных, у каменной вечной стены,
Приотворясь, запоёт, и ударится старое сердце
В новый набег, на холме
неумиравшей
волны.
 

МЕРЦЕДОНИЙ

 
Пеpелистаем вновь, и на ладони
Утихнет календаpь пеpекидной.
Опять бессмеpтье, месяц меpцедоний,
Тpинадцатый у pимлян, запасной.
 
 
Вновь уголки галактики глухие
Старинный озаряет канделябр,
Опять не умещается стихия
В очеpченный звездою календаpь.
 
 
Какие високосные отсpочки?
Какой pубеж? За кpайним pубежом
Судьба, смеясь, выпpастывает стpочки
Таимые земным каpандашом.
 
 
А меpцедоний, вспыхивая снова,
Поправками выравнивает вдpуг
Подрагиванье циpкуля стального,
Поспешно заключающего кpуг.
 
 
И меpкнут цифpы с их певучим ладом,
Когда стихом, ломающим стpофу,
Вослед за меpцедонием кpылатым
Хpомой февpаль кpадется за гpафу.
 
 
И сызнова – во мрак, меж искр, помарок,
Под матрицу двенадцатой стpоки,
Без вымарок, без мерок – в звёздный моpок,
В бессмеpтные миpов чеpновики.
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – —
 
 
***
Сижу я, как птица, на ветке зелёной,
Сижу хорошо, меж корнями и кроной.
Мне быть в положенье таком не обидно,
И сам-то не виден, и всё-то мне видно.
Какие проблемы? Свищу и воркую,
И гневаюсь даже, и даже дуркую.
Иметь девяносто? До ужаса просто.
Потом – шестьдесят. И опять – девяносто.
Но это – чуть ниже. А дальше… а дальше
Я петь не могу без надрыва и фальши…
Я тех, кто вверху, замечательно вижу,
Я тех, кто внизу, вижу очень подробно,
Я песней ни этих, ни тех не обижу,
Все Божии твари, и всем неудобно,
Одним за излишек, другим за недолю,
Я вижу родство их и тайную волю,
Я вижу всё то, что невидимо ныне…
Затем и сижу в золотой середине.
 

СИРЕНЕВЫЙ БУЛЬВАР

Сирень опять цветёт, сирень одолевает,

Сиреневый туман, сиреневый пожар,

Сиреневый бульвар под нами проплывает,

Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар!

Всего лишь раз в году, всего один лишь месяц

Бушует над Москвой, так яростно нежна,

Вся в пене кружевных, раскрепощённых месив

Созвездий, листьев, крон цветущая весна.

И мы плывём по ней, нас жарко омывает

Кипенье пряных волн, входящее в разгар,

Сиреневый бульвар под нами проплывает,

Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар.

Щемящие слова из юности повеют,

И песня зазвучит, и дальнюю грустцу

Навеет вдруг сирень, звезду склоняя ветвью

И наклоняя гроздь душистую к лицу.

Звезда горит всю жизнь, звезда не убывает,

Бессмертная сирень цветёт, как Божий дар,

Сиреневый бульвар под нами проплывает,

Сиреневый бульвар, сиреневый бульвар.

***

Сквозь инфракрасный луч стихотворенья

Шатнутся вдруг, как бурелом сирени,

Какие-то косматые миры,

Их нет в помине в звёздном каталоге,

Но все они со мною в диалоге,

И я не знаю правил их игры.

Что это? Морок, блажь, припоминанье

Того, что было где-то в мирозданье,

Прапамяти размытые слои?

…песок… щепа… сырой туман у речки…

Обмылки тулов глиняных… сердечки…

Забытые зверушки… человечки…

Я не был здесь. Здесь все они мои.

Миры дурманят. Зыблются в тумане

Огни былой любви, восставших знаний,

Свидетелей бессмертья моего.

Но лишь угаснет луч стихотворенья,

Вновь за окном лишь заросли сирени.

И здешний мир. И больше ничего.

***

Снега пласт то сед, то рыж.

Остров зимнего забвенья.

Ржавы два сквозных раненья,

Раны прошлогодних лыж.

В лесопарке шум и гам,

Танцы и частушки пылки.

Чьи порожние бутылки

Катит склон к моим ногам?

Я не знаю. Ты права,

Одиночество чудесно.

Объясняться неуместно

Как белела голова.

СОНЕТ, РАСШАТАННЫЙ ЗУБНОЙ БОЛЬЮ

 
Я хочу решать космические задачи,
А не оплакивать листок раздавленной мать-и-мачехи.
Но меня постигают неудачи,
Потому что я не знаю законов математики.
 
 
Мне хочется поставить перед человечеством задачи
Бессмертного свойства, извечной тематики.
Но меня постигают неудачи,
Ибо я не вполне освоил основы грамматики.
 
 
И я, со своим небольшим словарным запасом,
Могу и смею говорить не массам,
А нескольким сотням знакомых со мною,
Которые меня понимают вполне,
И в вину не поставят мне
Упоение болью зубною.
 

САД КАМНЕЙ

(Венок сонетов)

«…длинные деревянные скамьи ступенями спускались к дворику, усыпанному белым песком. Из песка торчали разные, большие и малые камни, разбросанные как попало. На скамьях сидели люди и взирали на камни. Некоторые присаживались на несколько минут, потом бесшумно уходили – бесшумно, поскольку обувь снималась у входа в храм. Переговаривались шепотом,

сохраняя тишину. И вообще все в выглядело весьма торжественно, как будто там, на этом песке, что-то происходило.

А там ничего не происходило, лежали старые обыкновенные камни, посреди песка. Напротив, замыкая сад, тянулась земляная стена, крытая черепицей. Всё это сооружение составляло знаменитый Сад камнейх рама Рёандзи. Сбоку, на стене, в рамке висела надпись:

Сядьте и побеседуйте с Садом камней,

В огромном мире, как отдалённые точки,

Затеряны островки с благоухающими вершинами,

Напоминая нам бескрайнюю вселенную,

И наши сердца очищаются от скверны,

И мы можем постичь дух Будды.

…следы граблей ровными линиями тянулись по белому песку. Вокруг камней они расходились кольцами, как круги на воде. Расчерченный линиями песок словно бы растягивал пространство. Расстояния между камнями становились огромными. Они уже были не острова, а миры, галактики, затерянные во Вселенной…

Всего я насчитал четырнадцать камней. Почему такое число? Тэракура-сан обрадовался моему вопросу. На самом деле всего камней не четырнадцать, пояснил он, а пятнадцать. Один какой-нибудь камень всегда заслонен. И, демонстрируя этот сюрприз, взял меня под руку, провёл несколько шагов. Незаметный до этого камень открылся.

Я сосчитал – их снова было четырнадцать. Мы передвинулись, и опять один из камней спрятался и появился другой. С любой точки можно было видеть четырнадцать и никогда все

пятнадцать…»

Д. Гранин. «Сад камней».

САД КАМНЕЙ. Венок сонетов

1

Кто сад взрастил на дерзком островке,

На пестром поплавке средь океана

Сырых созвездий, влажного тумана

И спутников, юлящих на крючке?

У времени в таинственной реке

Водовороты вьются неустанно,

В них, словно в веретёнах, вьётся тайна,

Подрагивая ниточкой в клубке.

То женщиной восстанет из волны,

То выйдут очертания страны

Светло увитой пеною кипучей,

То мглу волшебный сад озолотил

Горящих марев, проливных светил,

Объятый тяжело волной певучей.

2

Объятый тяжело волной певучей,

В мирах качается земли клочок,

Мерцающий во мгле, как светлячок,

Заворожённый чащею дремучей.

Но сад вечнозеленый и цветущий,

Вместившийся на этот пятачок,

Кто насадил, кто дал ему толчок,

Вспоил неиссякающею тучей?

Кому благодаренье за труды?

Возникли человечества сады

Из недр вселенной, яростной и жгучей.,

Корнями оттолкнувшись от земли,

Плодоносящим древом расцвели.

Высокий промысел? Замысловатый случай?

3

Высокий промысел, замысловатый случай,

Венец чудотворящего труда,

Какая, к черту, разница, когда

Есть сад. Плодоносящий и цветущий.

И в самом деле, разум вездесущий

Вдруг за игрушки принялся, беда!

Играет в прятки с тайною бегущей,

Как школьник, побросавший что куда.

Но игры – только первые попытки

Ума и воли, рвущейся в избытке

Пульс мира ощутить в своей руке.

А взрослые, они ведь тоже дети.

Есть сад в саду великом на планете.

Здесь возлежат лишь камни на песке.

4

Здесь возлежат лишь камни на песке,

А в камне – запечатанное время.

В нём тайный свет вселенной, не старея

Пульсирует, как жилка на виске.

Страстей доисторических арена,

Он и теперь, на мерном сквозняке

Нет-нет а просияет дерзновенно,

От музыки всего на волоске.

Но камень, это камень неизменный.

Здесь, может статься, лишь модель вселенной

Затеяли построить на песке.

Сюда, в японский монастырский дворик

Порою шут заглянет, «Бедный Йорик»,

Порою путник забредёт в тоске.

5

Порою путник забредёт в тоске,

О бренности земной здесь посудачит:

«Всё суета. Я знал. Но это значит,

Над суетой есть нечто, вдалеке.

Недаром здесь, на малом островке,

Лишь отраженье мира на песке,

Лишь камни, а душа над ними плачет.

Здесь тайна есть. Но тайна тайну прячет.

Все камни – врозь, и все – сочленены.

Равниной затяжной окружены,

Мы одиноки в пестряди толкучей,

Её встряхнёт в нас только пропасть, взрыв…»

А этот сад не есть ли тот обрыв?

Здесь постоять над бездной – как над кручей.

6

Здесь постоять над бездной, как над кручей.

Недаром «упоение в бою»

Так сочеталось лирою могучей

С восторгом «бездны мрачной на краю».

Здесь – мрак иной. Взамен небытию

Здесь прихотью изъявлена летучей

Игра камней. Курьёз. Забавный случай,

Всю неслучайность прячущий свою.

Есть что-то от бессмертья в игре

Для мальчиков, на льнущей к ним горе, +

Для лётчиков, сливающихся с тучей.

Всеобщему равновелика часть

И сопричастна вечному подчас

Песчинка мира, пепел неминучий.

+ Стихотворение В. Луговского

«Мальчики играют на горе,

Сотни тысяч лет они играют…»

7

Песчинка мира, пепел неминучий,

Быть может, лишь в гармонии любви

Животным осознанием в крови

Мгновенности себя, звезды падучей,

Бессмертен ты на деле. Так лови

Гармонию, ведь луч её летучий

Миры, материки прошил. Не мучай

Свой пульс, а только к ней принорови.

Гармония сама горит от жажды.

Горя, она сверкнула мне однажды,

Я уловил, как луч, в своей руке,

Высокое родство листвы сонета —

Венка сонетов и того поэта,

Кто сад взрастил на дерзком островке.

8

Кто сад взрастил на дерзком островке,

Объятый тяжело волной певучей,

Высокий промысел, замысловатый случай?

Здесь возлежат лишь камни на песке.

Порою путник забредёт в тоске

Здесь постоять над бездной, как над кручей.

Песчинка мира, пепел неминучий,

Что примешь здесь, от мира вдалеке?

В самих себе, себя собою пряча,

Четырнадцать камней в саду незрячи,

Пятнадцатый – незрим. Но неспроста

Ему миров незримых внятны волны.

Четырнадцать камней в саду безмолвны.

Кому дано приотворить уста?

9

Кому дано приотворить уста

В бедламе голосов и отголосков

Временщиков, уродов, недоносков,

Тому есть прок безмолвствовать года.

Тот знает, за чредою мелких всплёсков

Пойдёт и настоящая вода,

И гулких волн литая череда

Примнёт чешуйки, шелушинки блёстков.

Но как волна промыслится пучиной,

Так мысль совьётся лишь многопричиной

Людских страстей в крутящемся клубке.

Тебе дано подъять число и лиру?

Ты неизменно возвращаешь миру

Что примешь здесь, от мира вдалеке.

10

Что примешь здесь, от мира вдалеке,

То не твоё по самой крайней сути,

Вода в златом, в скудельном ли сосуде,

А всё в одном почерпнешь роднике.

Ты человек, и смысл высокий, буде

Он впрямь высок, воспримут только люди,

Плодотворя в осмысленном рывке

Зачатое в смятеньи и тоске.

Всё это заслоняла суета.

Но грани перельются, и цвета

Меняются, привычный строй инача.

Живём поочерёдно на свету,

Как эти камни мшистые в саду,

В самих себе, себя собою пряча.

11

В самих себе, себя собою пряча,

Не можем отыскать лишь одного,

И кажется, что именно того,

В ком заключалась главная задача.

Соседа поменяешь. От него,

Быть может, и зависела удача?

Какое там удача! Чуть не плача,

Клянёшь свою похожесть и родство.

Различья духа нет. И высоты.

Вот, разве, внешне рознятся черты,

Тот поумней. А этот побогаче.

Но суть ли в этом? Судя по всему,

Пока удачи нет хоть одному,

Четырнадцать камней в саду незрячи.

12

Четырнадцать камней в саду незрячи.

А ты один прозрением чреват?

О круговом неведеньи судача,

Поведать суть всё так же слабоват.

А ведь не камнем заключён в тот сад,

Вольно пройтись, отсчёт переинача.

Опять не то? Обиднее тем паче. —

В движеньи камень камнем заслонят.

Рсчислены трёхмерным измереньем,

Все здесь наделены линейным зреньем,

А может, лишь в прозрении нужда?

Да и тебе, как ни кружить, ни злиться,

Четырнадцать камней откроют лица,

Пятнадцатый – незрим. Но неспроста.

13

Пятнадцатый незрим. Но неспроста

Его скрывает плоскостное зренье,

Он – высоты и духа суть, паренье,

Его откроет только высота.

А тайна? Да ведь вот – со дня творенья

Все занимают равные места,

Но ключ найдёт лишь чьё-то озаренье.

Теперь уже – для всех. Игра проста.

Но как сонеты полнят смысл ядра,

Счастливца столь осмыслена игра

Лишь тем, что все вокруг предчувствий полны.

Один за всех. И все за одного.

Единый – всем. И только оттого

Ему миров незримых внятны волны.

14

Ему миров незримых внятны волны,

Постигшему всю высь времён своих,

И тайны, наклубившиеся в них,

Спускаются с высот, светлы и вольны.

Еще извечный ропот не утих,

Они еще кощунственны, крамольны,

Еще сыры и тайно колокольны

Всем явные затем число и стих.

Но время повернет свой тайный круг

И кто-то первым обнаружит вдруг,

Что снова озаренья – бездомовны.

Пятнадцатый глаголет в облака.

Его черёд и время. А пока

Четырнадцать камней в саду безмолвны.

15

Четырнадцать камней в саду безмолвны.

Четырнадцать камней. Как ни взгляни,

Четырнадцать. Их голоса и дни

Для нас, как мы для них, ещё условны.

И лишь одним из них они виновны,

Как точкой, подающей нам огни

Безмолвный Космос, нам один сродни,

Мы разглашеньем тайн близки и кровны.

Нешуточной игры своей значенье

Он выдаёт. Не молчь, но – Речь. Реченье,

Дарованное явно неспроста,

И неспроста тому дается время

Нести удачу так, как носят бремя,

Кому дано приотворить уста.

………………………………………………………………………………

***

Свадьба леших жаpом пышет,

Поезд свадебный в огне,

Только смахивает кpыши

По pодимой стоpоне!

Ай да свадьба, чудо-свадьба,

Только избы кувыpком!

Чем окончится, узнать бы,

Глянуть хоть одним глазком,

Чем окончится?..

Безмолвный

Гул идёт со всех концов,

Гpом и хохот, взблески молний,

Пеpеплясы бубенцов…

***

Совокуплялся, преступал границы,

И вновь грешил, чтоб всякий раз казниться…

Но если жизнь, как Логос, наложить

На совокупность всех совокуплений,

Вглядись – ты ни грехов, ни преступлений

Не разглядишь под жирным словом ЖИТЬ.

СОСЕДИ

 
Неуютно обжита кваpтиpа.
Существо из соседнего миpа,
Даже кошка не хочет здесь жить.
И недаpом. У этого звеpя
Обостpённое чувство довеpья
Только к тем, кому любо служить.
 
 
Ну а мы люди pазные оба,
И меж нас уживётся лишь злоба,
Самый веpный, уживчивый звеpь.
И поэтому лучше, ей богу,
Забывать нам с тобой понемногу
Что одна у нас общая двеpь.
 

СТАРЕЮЩИЕ МОДЕРНИСТЫ

Ржёт pыжий, наступив на шланг.

Циpк мокp. До икp. Отпад. Аншлаг

Заик и мазохистов. Клизма.

Каюк кампании. Наш флаг

Под колпаком у фоpмализма.

Мы – фланг?! Бpаток, да ты дуpак,

Тут фоpмалин, тут с аквалангом

Не пpоpубиться. Мы в pетоpте.

Ты видел эту моpду шлангом?

А этим шлангом, а по моpде

Не хило? Я об авангаpде.

А ты о чём? О сладком миpте?..

Да он, как анаконда в маpте,

Поэт в законе. Чей кумиp ты?

Ничей. Ужонок невелик ты.

Пижон, мы оба здесь pеликты.

У них свой кайф, «полет pептилий»,

А наш pожон? А лёжка в иле.

И я смешон. И я ушёл бы.

Куда ушёл бы, из-под колбы?

В песок на штык, и в жижу pожей?

Ништяк. Ты не смотpи, что pыжий

Ничтожество, ты зал послушай,

Ведь pжёт, блаженно потеpпевший!

И так везде. И всюду падлы.

…и что мы, бpат, без этой кодлы?

***

Стартовали медленно. По одному.

Огонёк сигареты покалывал тьму.

По московскому времени, во втором,

Мерцал прощальный аэродром.

Чуть слышно песенку я бормотал,

И сонно таяла Алма-Ата.

Людей тревожил не рёв турбин,

Не расчехлённый крутой карабин,

Не чья-то грусть в блеске чьих-то глаз, —

Порядок в очереди у касс.

Какой ни стоял бы на улице век,

Какого бы цвета ни падал снег,

Каков бы у времени ни был пульс,

Жизнь продолжается. Это плюс.

Я получу жестяной номерок,

Я выйду из зала на аэродром,

По каменным плитам пройду под крыло,

Меня обогреет твоё тепло,

Твой телефонный, ночной звонок,

С ним я уже не совсем одинок.

Со мною твой голос, твои слова,

От них так сладко болит голова…

Теперь я уже далеко, средь людей,

Забывших, что есть выходной день,

Что можно тяжесть свалить на других.

Тулуп. Да шапка. Да сапоги.

Да с рукоятью блестящей топор.

Да у костра перед сном разговор.

Для них нет слов «не могу», «боюсь».

Я верю им. И я к ним тянусь.

Ночное пламя. Двенадцать бород…

А мне вдруг вспомнился аэродром.

Начало. Огонь, продирающий тьму,

И город, плывущий к лицу моему.

СТУДЕНЧЕСКОЕ

(Вскладчину – от общаги до института – на такси)

В солнечный день на такси,

Эх, на жужжащей оси,

Ух, на продольном валу!..

Ах, светофор на углу.

Шик! На булатной летим,

Курим, в окошко глядим,

Весело ж нам, красота,

Жареный дым изо рта.

Солнышко бьёт в стекло,

Счётчик стучит зело,

Денежки так, едва,

Страшно им тут, Москва!

Горько им, дорогим,

Никнуть к чужим рукам,

Руки чужих враги,

Мять их начнут ну как!..

В солнечный день на такси

Нако-ся, выкуси

Ты, контролер, и все

Там, на троллейбусе.

1975

***

Сделана очень крепко

(Птицы народ бедовый),

Если задуматься, клетка,

Это очень удобно.

Здесь ни забот особых,

И ни хлопот о пище,

Главное что? Способность

Кто кого пересвищет.

Это – талант. О праве

Лучшее здесь не помнить.

Хочешь согреться в славе?

Значит, надо исполнить,

Круто исполнить песню,

Лучше других певучих.

Или возглавить Пресню,

Стаю борцов кипучих.

Можно орать с чужими,

С пёстрым рваньём эпохи.

Жаль, не сберечь в нажиме

Лёгких скупые крохи.

Лучше дела дурные,

Не опьяняясь, славить,

И о пруты стальные

Крылышки не кровавить.

А в общем-то, это ловко,

Славноо придумано, клетка,

Тут не укусишь локтя,

Есть, пусть сухая, – ветка.

***

Сезоном управляли ветки,

Как метрономы, сделав так,

Что люди, как марионетки,

Им лишь подплясывали в такт.

Тем более, что раздвигалась

В такт солнцу и дождю листва,

И только ими сопрягалась,

И только тем была права.

Дождей меж туч косые грабли

В расчёсах голубея, шли,

А мы работали и зябли,

И думали, что всё могли.

Ножами засекали метки

На термоядерном пути,

А миром управляли ветки,

Посевы, звёзды и дожди.

***

Светом янтарным медовая слива

Заполонила весь наш палисад,

Прямо из окон их рву, и счастливый,

Полон дарами, ныряю назад.

Вижу, от солнца кровать золотая

Тихо плывёт по лучу к небесам,

Дочка на ней и жена молодая,

А посредине, в объятьях, я сам.

Ясное солнышко било в окошко,

Лица светились, горели плоды.

Мы говорили по-птичьи немножко

И человечьей не знали беды.

Птицы нам пели, мы им отвечали,

Прядали бабочки нам на виски.

И потихоньку учили печали

Думы, дела. В общем, всё по-людски.

Мы научились словам человечьим,

Влезли в долги, поменяли кровать.

Дальше не вижу. А дальше и нечем

Счастье разбитое крыть-покрывать…

СЕКСТЕТ

 
Мы были так давно с тобой в разлуке
С тех пор, как познакомились с тобой,
Что я успел забыть родные руки,
Глаза твои и голос нежный твой,
Грудные, чуть картавившие звуки,
Всё то, что я успел назвать судьбой.
 
 
Всё то, что я успел назвать судьбой,
Забылось, а не кануло в разлуке,
Я был за гранью памяти с тобой,
Мне голову кружили чьи-то звуки,
И тонкие к лицу тянулись руки,
И взгляд не отпускал забытый твой.
 
 
И взгляд не отпускал забытый твой,
И дни текли холодные в разлуке,
И тонкие, белеющие руки
Тянулись, словно ветви, над судьбой,
Туда, где были счастливы с тобой,
Где знал я, чьи впотьмах гортанны звуки.
 
 
Где знал я, чьи впотьмах гортанны звуки,
Судьба твоя была моей судьбой,
Мои переплелись с твоими руки,
Никто не мог услышать голос твой,
Но слышал я, что будем мы в разлуке,
Ведь были в мире только мы с тобой.
 
 
Ведь были в мире только мы с тобой,
Не думал я о встрече, о разлуке,
Легко стояло солнце над судьбой…
Но эти нарастающие звуки,
Но этот долгий взгляд, быть может, твой,
Но эти тонкие, твои, быть может руки!
 
 
Но эти тонкие, твои, быть может, руки,
И голос, может быть, уже не твой,
Который я забыл, и эти звуки
Я всё-таки зову своей судьбой,
Хотя с тех пор, как встретились с тобой,
Мы почему-то так давно с тобой в разлуке…
 
 
***
Сентябрины, Октябрины, Ноябрины,
Залитые стужей голоса,
Тростниковым хором окарины
Тонко завывают в небеса.
Только ничего нет бесшабашней
Гибельной листвы наперевес,
И стоят, как боевые башни,
Рощи в окружении небес.
Кроны их черны и аварийны,
Вскинуты горящие клинки.
Сентябрины, Октябрины, Ноябрины,
Кованые золотом деньки.