Текст книги "Особо ценный информатор"

Тем временем Эллис закончила живописать, как ей удалось продать лежалую выпивку. Слушая одним ухом, поддакивая, искренне восхищаясь ее ловкостью, я снял со стен постеры старой экспозиции, и мы, отнеся их в мой кабинет, вынесли новые.

Теперь Эллис, именно она, должна повесить их так, как мне нужно. Но при этом должна быть убеждена, что все сделала сама, что это ее идея.

Я вышел на середину зала, вытянул руки, растопырил пальцы и, глядя через них на стены, спросил:

– Эллис! Вы мне помогали развешивать фотографии прежних выставок. И это было очень удачно. У вас есть и вкус, и интуиция, то самое чутье, что позволяет расположить исторические фотографии так, чтобы нравилось посетителям, заставляя их расставаться со своими деньгами.

– Фотографии снова военные для военных? – уточнила она.

– Конечно! Военные любят выпить, и у них есть монета. Вне зависимости от капризов погоды и туристического сезона. Согласна?

Эллис смешно наморщила носик и лоб, изображая думу на своем челе, и проговорила:

– Да, мсье. Поначалу мы все, – мотнула она головой в сторону кухни, – полагали, что вы – сумасшедший. Все гоняются за туристами, заманивая их самыми изощренными способами, а вы изначально пошли иначе. Сразу видно – чистокровный француз. Нестандартно, элегантно, умно, изящно. И они пошли. Сначала слабым ручейком, потом больше. И идея с детской экскурсией – это… это было конгениально! Чудесная идея!

– Спасибо, Эллис, что вы оценили мою задумку, но дети – получилось само собой.

– О, мсье очень скромный. Мы это уже поняли и оценили. И очень добрый. Поэтому мы все готовы помогать. И я тоже! Итак? Давайте сначала расставим вдоль стен…

– Думаю, что нужно выбрать самую яркую фотографию и разместить так, чтобы было видно при входе в кафе. – Я крутился на месте, делая вид, что ищу самую яркую фотографию. – Вы же сами так мне говорили, Эллис.

– Да, мсье! Я так считаю!

– И какая, по вашему мнению, заслуживает пристального внимания? – Я по-прежнему крутился на месте, а на самом деле закрывал фото с Таммом.

– Вот же! – Эллис явно нравилось выступать экспертом по выставкам и понукать своим хозяином.

Я и сам определил, что она самая яркая и будет в центре, когда отбирал снимки. Каменистая площадка, несется военный внедорожник, который население называет «Хаммер», за автомобилем шлейф пыли, из люка высунулся пулеметчик. На заднем фоне горы со снежными шапками. Фотографу удалось передать напряжение, скорость, динамику момента. Очень примечательный, позитивный снимок.

Я водрузил его по центру зала, чтобы сразу было видно. Включил светильники, отрегулировал освещение поярче.

– А теперь, Эллис, как вы мне рассказывали ранее, что-то возле бара. Что-то такое, где много деталей, яркое, привлекающее внимание. Чтобы хотелось встать из-за столика, подойти, рассмотреть и заказать чего-нибудь выпить, коль все равно возле стойки. Правильно?

– Мсье все помнит! – Она была польщена. – Думаю, вот эту! – ткнула пальцем в фотографию, где на летном поле в длинный ряд была выстроена различная боевая техника.

Красивая картинка. Яркая. Техника излучала спокойствие и мощь, силу. Много деталей, их надо рассматривать.

За час мы развесили еще полтора десятка фотографий. Самую «вкусную» с Таммом я приберег в последнюю очередь. Взял в руки, покрутил ее, выискивая место.

– Вот же! – Эллис ткнула пальцем возле стойки, ближе к кухне.

– Точно! Я уже и забыл, что там осталось место. Она не такая яркая, как остальные, там ей самое место.

Эллис подошла поближе. Рассмотрела групповой снимок.

– Вы правы, мсье, вы правы. Лица не радостные, усталые, даже не усталые – опустошенные, будто внутри все выгорело. Как будто, как святой Лазарь, спустились в Преисподнюю и вернулись оттуда. Все оставили там, а вышла только оболочка. Какая-то неприятная фотография и страшная. От нее пахнет тленом, смертью. Я даже боюсь ее! – зябко повела она плечами.

Мне пришлось рассмеяться:

– Эллис, Эллис! Все в порядке. Просто такое освещение. Я отрегулирую его, и все будет хорошо! Здесь же темно! Вот смотрите! Я включил подсветку, тени ушли, и лица на снимке стали более светлыми. – Вот видите!

– Да, мсье. Стало легче. Но все равно… Неприятная фотография! – покачала головой Эллис.

Остаток дня пролетел в хлопотах. Первые посетители появились сразу после открытия. Кому-то кофе, кто-то пил пиво. Это туристы. Были завсегдатаи – эти обедали.

Предлагал же руководству внедрить систему распознавания лиц, под легендой увеличения выручки. Заходит постоянный клиент или тот, кто был полгода назад, а система его идентифицирует и выдает меню, которое он употреблял ранее, отмечая его любимые напитки и блюда. И посетителю будет приятно, что у бармена хорошая память. Ну и мне будет тоже проще выполнять задания Центра. Ага! Хрен с маслом! Не привлекать внимания! Когда все это найдет широкое применение в барах Европы, вот тогда – внедряй! А пионером в этом деле не смей! Полиции и контрразведке станет интересно, откуда у тебя такие дорогостоящие «игрушки», тем паче рядом со штабом НАТО.

Сегодня четверг, и я пораньше отпустил Эллис, она навещает свою мать в доме престарелых. Традиция у них такая, своих родителей сдавать в дома для престарелых. Моя подчиненная хоть молодец, раз в неделю навещает. Знаю некоторых, которые только в Рождество и день рождения, звонят раз в квартал. И при этом записывают в ежедневник, выставляют напоминание в телефоне, чтобы такого числа в такое-то время позвонить родителям.

Я выставку специально приурочил под четверг, сам встану к стойке. Хлопот много, но так надо.

Эллис заглянула, сказала, что ей пора, и я вышел в зал.

Ранее я наблюдал за реакцией вошедших, особенно офицеров в форме. Они с удовольствием рассматривали постеры, переходя от одного к другому, потягивая пиво, возле стойки бара вспоминали, что нужно еще что-то, и заказывали. Чаевые Эллис сыпались щедро. Конечно, она не все присваивала себе, половина уходила на кухню.

Только одна пара из дамочек экзальтированного вида, заглянув в кафе и увидев, что много военных и они рассматривают фронтовые фотографии на стенах, стали громко возмущаться:

– Это безобразие! Это пропаганда смерти и войны!

Английский майор, ухмыляясь, встал из-за стола, подошел к ним:

– Леди! Это не ваш формат! Не портите нам праздник, и мы не испортим ваш!

Самая наглая дамочка пару раз беззвучно открыла и закрыла рот, потом выпалила:

– Хам! Солдафон! Я буду жаловаться! – и выбежала на улицу.

Бессердечные офицеры рассмеялись ей вслед. Врыв хохота был такой, что перекрыл музыку, и даже мне в каморке было слышно. Дамочек я тоже зафиксировал. Пусть Центр посмотрит. Может, известные скандалистки, ходят по барам, ждут, когда их кто-то оскорбит, а потом подают в суд на заведение. Многие зарабатывают как могут.

Эллис пошла переодеваться, а я занял место за стойкой.

Вошли немецкие офицеры. Спокойствие, равнодушие. Майор и два капитана. Они удивились новой выставке. Озираются, рассматривают издалека фотографии военных лет. Подошли ко мне.

– Добрый вечер, господа офицеры.

Заказали пиво, мясные закуски. Я передал заказ на кухню, налил пиво и предожил им присесть за столик. Моя задача – занять посетителями все столики. Одно место должно быть свободным.

Да, вечер обещает быть жарким. Офицеры ходят по залу, рассматривая фотографии, снимают их на камеры своих смартфонов. Обсуждают. Пересылают фото со стен и свои снимки на их фоне друзьям, коллегам. Кто-то звонит и приглашает на кружку пива. Это иностранцы. Не бельгийцы. В течение часа подтягивается народ. Зал почти полон, заполняется и барная стойка.

Приходится крутиться быстро, только успевай поворачиваться. Плюс пробежаться по залу, забрать пустую посуду, протереть стол. Спросить, не желают ли мсье офицеры еще чего-нибудь заказать.

Некоторые уже встают, рассчитываются, чаевые действительно хороши, до двадцати процентов от суммы чека. Это очень щедро для такого места и далеко не фешенебельного ресторана. Предлагаю тем, кто сидит за стойкой, переместиться за освободившийся столик.

– Мсье, полагаю, там будет удобно.

– Нам и здесь неплохо, дружище! – отвечают мне слегка хмельные офицеры стран НАТО.

– Там есть фотографии из вашего славного прошлого, вы их можете подробно осмотреть, – предлагаю я.

«Терпение – добродетель!» – так записано во многих трактатах. Ну а у разведчика – это догма. Плюс умение ждать. Это очень сложно. Я в сотый раз протираю стойку бара и все думаю: придет – не придет.

Пришел! Лицо уставшее, походка расслабленная. Кто-то в углу за столиком увидел Тамма, помахал рукой. Уф! Столик занят. Компания изрядно уже выпила и что-то громко обсуждала, тыча пальцами в фотографию с рядами техники.

Только Тамм вошел, я тут же убрал поднос с кружками. Табурет, предназначенный для него, стоял несколько поодаль ото всех. Знаю, что Роберт не любит шумные компании, предпочитая проводить время в одиночестве.

Он оглядел зал в поисках места и обратил взор на стойку бара. Есть! Направился к подготовленному месту. Снял фуражку, небрежно положил ее на стойку, растер лоб.

– Добрый вечер, мсье подполковник! Пиво?

– Да, – кивнул он.

– А закуски?

– Пока ничего не надо, – равнодушно махнул рукой Тамм и стал оглядывать зал. – У вас сменилась экспозиция?

– Да. Стараемся каждые две недели освежать.

– Это хорошо. Новые фотографии, новые впечатления.

Он продолжал крутить головой, рассматривая экспозицию, и вдруг взгляд его зацепился за фото, что висело над ним.

– Ох! Это что?!

Тамм поднялся, подошел ближе и долго стоял, забыв обо всем, рассматривая фотографию, где он был моложе на десять лет.

– Откуда это у вас? – не отрываясь от нее, спросил он.

– Как и все фотографии. Из редакций военных журналов. Они охотно дают на экспозицию свои работы. Поверьте, у них там много. Но тогда мои посетители ничего бы не заказывали, а лишь бродили между столиками, рассматривая стены.

Я прикинулся жадным барменом. Для меня все эти картинки – лишь для привлечения внимания посетителей.

– Вы знаете, кто на этом снимке?

– Нет, – пожал я плечами. – Я человек не военный. Точно так же не знаю, какая техника на других фото. Танки какие-то, пушки…

– Понятно, – кивнул подполковник.

Подумал, наклонив массивную голову. Не отрываясь, выпил почти всю кружку пива. Вытер губы салфеткой и спросил:

– Водка есть?

– Есть, – ответил я. – Вас какая интересует? Есть американская, польская, израильская, французская.

– А русская?

– Конечно, мсье. Есть и русская.

Я достал из холодильника «Столичную», поставил перед ним.

– Стакан.

– Стакан? – удивленно протянул я.

– Жаль, что у вас нет русского стакана, – огорченно покачал он головой.

– Подождите, мсье. К этой водке в подарочной упаковке прилагались не очень красивые стаканы. Я убрал их в дальний угол. – Нагнувшись, я достал граненый стакан и стопку такой же формы.

– То что надо! – удовлетворенно кивнул Тамм. – Сигареты какие самые крепкие есть?

Я достал пачку, открыл, щелкнул по донышку, вышла наполовину одна сигарета. Спички с фирменной этикеткой и адресом моего заведения лежали в вазочках.

– Мсье курит? – вежливо поинтересовался я.

Было видно, что Тамм переживает массу эмоций.

– Мсье сегодня курит, – кивнул он. – Сейчас вернусь. Водку не убирайте и никому не давайте. Она – моя!

– Как скажете!

Роберт вышел на улицу покурить, бутылку я убрал вниз. Было видно, что он очень взволнован.

Вернувшись в зал, Тамм требовательно бросил:

– Стакан водки!

– Мсье будет пить в чистом виде или развести соком? – вкрадчиво уточнил я.

– Стакан чистой водки! Никакого сока! – Он подумал немного и добавил: – Эту стопку тоже налейте.

Мне совсем не нужно было, чтобы он быстро опьянел и привлек к себе внимание окружающих, поэтому я в ответ покачал головой:

– Мсье, позвольте заметить, что водка – очень серьезный напиток и требует к себе внимательного отношения. Не желаете заказать мясное горячее блюдо? У меня тут были туристы из России. Они сумели выпить почти все мои запасы водки и ели много мяса горячего. Я думал, что придется вызывать «Скорую помощь», потому что любой другой бы уже умер от алкогольного отравления. Но они вели себя очень прилично. И сами ушли, даже не шатались.

– Хорошо, – кивнул он. – Есть что-нибудь готовое? Чтобы не ждать. Дежурное блюдо имеется?

– Конечно, мсье. Гуляш по-фламандски, мясо, картофель, овощи.

– Только быстро!

Я сделал заказ на кухню. Подали очень быстро. Все это время Тамм сидел, задрав голову, и смотрел на фотографию.

– Наливай! – кивнул он. – Есть ржаной хлеб?

– Нет, мсье, нет. Только белый.

Я налил водку в стакан, потом наполнил стопку и пододвинул ему хлеб на тарелочке.

Тамм положил кусок хлеба на рюмку. Встал, перекрестился на католический манер, слева направо, посмотрел снова на фото, показалось, что слезы блеснули в уголках глаз, выдохнул и одним залпом выпил стакан водки.

Никто на него не обращал внимания, даже те, кто сидел неподалеку.

Он сел на табурет, охватив голову руками. Я поставил перед ним тарелку с горячим, и он начал жадно есть.

– Хлеба! – резко попросил Тамм.

Я потянулся снять хлеб со стопки с водкой, но он перехватил мою руку:

– Не трогай! Другой кусок!

Подав ему хлеб, я отошел обслуживать других клиентов. Конечно, мне хотелось быть рядом с ним. Но, увы и ах. Вернувшись обратно, я спросил, не нужно ли чего еще.

– Налей мне еще порцию водки, – кивнул Тамм.

Когда я передал ему наполненный стакан, он поднял его чуть выше головы, как бы чокаясь с изображением, затем выпил, закусил и посмотрел на меня:

– Вы знаете, кто на фото, где оно сделано и когда?

– Нет, мсье. Но, судя по вашей реакции, эта фотография вам дорога.

Он сделал глубокий вдох, загоняя рыдания внутрь, и произнес:

– Этот снимок сделан двадцать второго июня две тысячи седьмого года. В Афганистане, в долине Сангин провинции Гильменд. А на следующий день, двадцать третьего июня, двое с этой фотографии в результате ракетной атаки погибли: сержант Калле Торн и младший сержант Яако Карукс. Еще четверо получили ранения – двое из них тяжелые, они так и остались калеками. Вот что значит для меня эта фотография.

Я вышел в зал, собрать посуду, принять заказ, протереть столики, поставил в окно кухни грязную посуду, подошел к Тамму и, налив еще порцию водки, протянул ему со словами:

– За счет заведения. Я увидел, что там, на фотографии, – вы, только моложе и небритый.

– Да, – кивнул он. – Вы правы, это я. Моложе, полный идеалов. Идиот! Наивный, полный иллюзий, идеалов. Считал, что спасаю мир, планету от террористов. А сейчас эти террористы пришли в Европу под видом беженцев, и европейцы аплодируют им. Парадокс жизни. Вот и спрашивается, за что воевал я сам и за что погибли они?

– Мсье, это политика, – поддержал разговор я.

– Да. Политика. Давным-давно я воевал в Чечне. Там тоже были исламские террористы, арабы. Но в Европе твердили, что в Чечне – рост национального самосознания, и нужно помогать партизанам против русских войск. И помогали всем миром. Помогали террористам. Там их сумели победить, но они пришли в Европу. В Чечне у меня не было потерь. Чего не скажешь про Афганистан.

– Мсье желает еще заказать горячего? – поинтересовался я.

– Давай рыбу. Мяса уже достаточно.

– Кофе?

– Давай кофе. Сделаю перерыв. – Было видно, что подполковника «развезло».

Кофе так кофе. Медленно потягивая огненный, крепкий напиток без сахара, он кивнул на бутылку водки:

– Вот вы, например, пьете коньяк, который не сделали во Франции? Или шампанское?

– Это невозможно, мсье, – усмехнулся я в ответ. – Это не коньяк и не шампанское. Это нечто в бутылке, которое так называется. Но их нельзя отнести к этим благородным напиткам.

– Согласен. То же самое с водкой. Она может быть только русской. Все остальное, как правильно заметили, некая субстанция с надписью «Водка», а не та водка, которая есть в классическом исполнении. Даже водка, выпущенная во Франции, Америке по старинным русским рецептам, уже не то. В ней нет поэзии, души.

– Чего? – переспросил я.

– Ничего, – устало махнул он. – Проехали! Забудьте! Вам не понять. – Он помолчал и снова заговорил: – Вот, фотография сделана 22 июня. Эта дата что-нибудь говорит вам?

Я закатил глаза к потолку, тщательно делая вид, что вспоминаю, и ответил:

– Вряд ли она что-нибудь говорит мне.

– Это дата начала войны Гитлера с Россией. Она тогда называлась Советским Союзом.

– А мсье знает, когда Гитлер напал на Францию – мою Родину? – резко отреагировал я.

– Нет, мсье не знает, – отрицательно покачал головой Тамм.

– Десятого мая одна тысяча девятисот сорокового года. Нас в школе учили. Сейчас в школах не учат. Вообще забыли ту войну. Ну, было когда-то. Было и прошло. Кто сейчас вспомнит про столетнюю войну?

– Тогда была первая попытка организовать первый ЕС. Германия во главе с Гитлером. Неплохо получилось же! Минимум сопротивления. Заводы потом работали на экономику Германии. На войну против Советского Союза. Сейчас ЕС, НАТО. Все работают против России. Модернизация. И все довольны. Население занято на производстве. Не лезет в политику. Нет сопротивления. Антиглобалисты объявляются нигилистами, отщепенцами, сумасшедшими. Примерно так же, как и русские, которые не идут в кильватере.

– Вы же не русский, отчего же так печетесь о них? Если я не ошибаюсь, судя по вашей форме и нашивкам на ней, вы из Эстонии. Так?

– Правильно. Я не этнический русский. Я – эстонец. И горжусь этим. Но родился я в СССР. И считаю своей Родиной не просто маленькую республику, а огромный, великий Советский Союз! Да, тогда не было красивых оберток, как за границей. Вы же не из Бельгии? У вас акцент иной.

– Я из Франции. Француз. И живу здесь не так давно.

– Отчего же здесь, а не у себя на родине?

– Решил попытать счастья.

– Понимаю. У соседа и трава зеленее, и вода мокрее…

– Да. Мне так казалось, – кивнул я, едва сдерживая улыбку.

– И как? Получилось?

– Не совсем. Хоть и язык одинаковый с небольшими вариациями, и думают вроде так же, но не то. Местные – иные. Немного, но другие. Но я не жалуюсь. Меня многое устраивает и нравится. И, видите, я разговариваю с вами откровенно, а местные про себя ничего не говорят. Скоро я тоже стану как все, буду только кивать и улыбаться.

– Отчего не едете домой?

– У меня кредитов, во! – чиркнул я себя по горлу ногтем большого пальца руки.

– То есть поехали за мечтой, а напоролись на скрытый риф?

– Примерно так. Но я не теряю надежду!

– Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сестрами. Как в семье, бывает, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлой жизни. А сейчас Эстония… Побирушка. Многие уезжают, вся промышленность останавливается. И армия… вся армия – это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить, как в Германии, Франции, Бельгии! А мы живем, как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.

– А семья у вас есть? – осторожно поинтересовался я.

– И семья была. Распалась. Кончилась. Из-за того, что в Эстонии решили отрицать все русское. Жена не выдержала, забрала сына и уехала. Сын уже взрослый. Самостоятельный. Более разумный, чем я. Знает, чего хочет для себя. Сказал, что он – русский и не мечется с самоопределением. Эх! Пауза кончилась! Налей! – пододвинул он стакан ко мне.

– Может, лучше еще кофе?

– Лей!

Через мерный стаканчик я налил ему чуть меньше дозы, и он не глядя махнул одним глотком.

Народ постепенно потянулся на выход. Много столиков освободилось. Но Тамм не замечал этого. Теперь надо было строить разговор как-то иначе.

– Знаете, я видел эстонцев в своем баре. Они не так пьют, как вы.

– И как же? – криво усмехнулся Роберт.

– Пиво – умеренно. На закуску снеки или рыба. Их даже и не видно. Сидят тихо, как немецкие офицеры. Вы же ведете себя так же, как русские туристы. Пьют много водки. Я держу ее в основном для коктейлей. Самые отважные заказывают «Кровавую Мери» или «Отвертку» – апельсиновый свежевыжатый сок с водкой.

– Дети, – махнул рукой Тамм. – Водкой можно обработать раны, остановить кровь, согреться. Унять тревогу и тоску, помянуть усопших, – кивнул он на стопку с кусочком хлеба поверху. – Те, кто служил в советской или русской армии, знают это. Равно как и в НАТО сидят дети. Им сказали, что враг – это Россия. Они и верят. В Эстонии нет здравоохранения. Ну, нет его. Кончилось после девяносто первого года. У кого есть деньги, ездят лечиться в Швецию, Финляндию. Вместо того чтобы вкладывать деньги в медицину, Эстония покупает оружие. Много оружия. Заманивает НАТО на свою территорию. Отдает пашни под полигоны. И не думает, что за ее спиной ей же готовят в спину нож. Большой. Огромный! – Он развел руками, при этом взгляд у него стал трезвым, жестким.

Значит, информация косвенно подтверждается, на территории Эстонии что-то готовится. И теперь уже ни Центр с меня не слезет, ни я не отстану от Тамма. Не похищать же его и везти в Москву! Только если сам сбежит! Тоже неплохая мысль, кстати!

– Отчего же вы не поможете своей стране? – спросил я, глядя ему в глаза.

– Помочь? Эстонии? Помогать больному можно и нужно, когда он сам этого хочет. А если он упорно лезет в петлю, его вынимаешь из нее, но стоит только отвернуться, он уже снова на табуреточке, и петелька на шее, и пистолет у виска…

– Но она же ваша страна. Это как мама. Если она в силу заболевания или возраста творит глупости, вы же не бросите ее? Мы в детстве делали массу неприятных вещей, но родители нас не бросали, а помогали. Теперь наш сыновний долг помочь матери. В вашем случае – вашей Родине.

– Не брошу, конечно, – покачал головой Тамм, – но вряд ли смогу помочь. Остается только наблюдать за трагедией. Максимально дистанцироваться от этого.

– Знаете, – начал я осторожно, издалека, – недавно в Лондоне был террористический акт. На Лондонском мосту микроавтобус врезался в толпу отдыхающих. Затем из него выскочили трое арабов с мачете. Известно такое оружие?

– Конечно, – кивнул Тамм. – Полумечи для рубки сахарного тростника. В умелых руках – страшное оружие. Рубяще-колющего применения.

– Так вот. Они начали крошить, крушить окружающих их людей. Когда отдыхающие в панике кинулись в бегство, арабы пошли в ближайший пивной паб и продолжили там свои злодейства. Только один из посетителей поднялся и не побежал, а взял стул и стал отбиваться от этих животных. Задержал по времени нападавших, отвлек их на себя. Все посетители паба и персонал скрылись, сбежали. Он отвоевал им время. Спас много жизней. В одиночку.

– Прикрыл отход, – добавил подполковник, явно заинтересовавшись моим рассказом.

– Но ему было мало задержать отход, а потом погибнуть. Он перешел к атаке. И выдавил террористов на улицу, под выстрелы полиции. Всех троих отправили на тот свет. В их рай, к девственницам, или о ком они там мечтают.

– М-да. Хорошая история. Не слышал. Этого отчаянного смельчака надо наградить. Русские говорят: «И один в поле воин!»

– Один. Воин. Боец. Не за награду он бился, я так думаю, а чтобы людей спасти и самому не погибнуть.

– Наверное, парень был изрядно пьян, – криво усмехнулся Тамм.

– Так и вы не трезвы, – парировал я.

Он снова посмотрел на меня тяжелым, но уже трезвым взглядом:

– Не понял?

– Вы можете спасти свою Родину.

– В одиночку?

– Зачем в одиночку. На свете много неравнодушных людей, которые хотят помочь Эстонии не попасть впросак, не натворить глупостей.

Тамм откинулся. Осмотрел уже полупустой зал. Фотографии на стенах. Еще раз взглянул на фото над собой. Потом перевел взгляд на меня и ткнул пальцем на бутылку:

– Налей!

Я плеснул уже без мерного стакана, почти полстакана. Может пить подполковник. Сразу видна русская вэдэвэшная школа.

Он взял стакан и обвел им зал:

– Я понимаю так, что все это для меня? Для разговора со мной? Так?

Рисковал я? Очень рисковал. Но я принял решение и пошел ва-банк!

– Да. Все ради вас. Или ради Эстонии. Как хотите. Конечная цель – ради мира на Земле.

– Не боитесь, что я сейчас пойду в контрразведку НАТО или в местную SE – sûreté de l’Etat?

– Вы вольны делать все, что хотите. Я не вправе вам указывать, что делать и с кем говорить. Просто не каждому выпадает уникальный шанс помочь своей Родине. Спасти страну, спасти граждан своей страны, которых, как вы сами заметили, и так уже мало осталось. – Теперь я смотрел на него жестко, и мой взгляд уже совсем не был похож на взгляд благодушно-равнодушного бармена.

Тамм молчал, желваки у него гуляли под кожей.

– Кто вы?

– Я? Бармен. А вот кто вы – сами решайте. Сейчас не важно, кто я. Главное – кто вы. Подполковник, боевой офицер или…

– Или?

– Или кусок гудрона, лежащий на обочине жизни, который все пинают. Сами определитесь для себя. И вам станет легче и понятней, что делать дальше. Применяя военный термин, ответьте сами себе, в чьих вы окопах?

– Кто за вами стоит? Какая разведка? Или контрразведка?

– Скажем так. Люди, желающие мира во всем мире.

– А конкретно?

– Подполковник, вы часто проходите тест на полиграфе?

– Дважды в год, – пожал плечами Тамм. – Допуск к совершенно секретным документам. Стандартная процедура. Все проходят. А что?

– И вам задают вопрос о контактах с представителями разведки стран, не входящих в блок НАТО?

Он задумался.

– Да. Есть такие вопросы. Даже несколько. Они повторяются в различных вариациях.

– Так вот мы, – сделал я упор на «мы», – в первую очередь заинтересованы в вашей безопасности, как личной, так и служебной. Чтобы вам не пришлось врать, изворачиваться, подставляться при проверке на полиграфе.

– Я настаиваю! – упорствовал он.

– Назовем так: «Фонд борьбы за мир во всем мире». Вас это устраивает?

– Какая страна?

– Международный. Поверьте, вам же легче будет проходить полиграф и иные проверки. Не знаешь – не соврешь.

Он молчал. Молча показал на бутылку. Я вылил остатки в его граненый стакан, поднял на уровень глаз, сказал по-русски:

– За ваше здоровье! – и выпил.

– Вы знаете русский?!

– Я смотрю американские боевики, в которых русские все пьют водку и постоянно говорят один тост: «На здоровье!» Русские туристы, которые заходят ко мне, тоже часто говорят, как вы: «За здоровье!» Поэтому я понял, что вы пьете за мое здоровье. За это вам отдельное «спасибо».

– А ты скользкий тип. – В его голосе сквозило уважение.

Я молчал. Он молчал. Потом выдавил из себя:

– Давайте поговорим. Но я много не знаю.

– Давайте завтра. И не здесь. Как вам такой расклад?

Он кивнул.

– Во сколько вы встаете?

– В пять утра.

– А потом?

Потом у меня пробежка.

– Маршрут один?

– В основном да. Но я иногда его меняю. Привычка. Профессиональная деформация личности. Считаю, что на привычном маршруте проще устроить засаду. Там много зеленых насаждений. «Зеленка». А я очень не люблю их с Кавказа. – И он поежился от воспоминаний.

– Понимаю, – кивнул я. – Как насчет того, что завтра вы выйдете на пробежку, но измените маршрут?

– Так рано встречаться? – удивился Тамм.

– А что вас смущает? Город еще только просыпается. Где вы обычно бегаете?

– Парк Волюве.

– Знаю. Хорошее место. Вы забегаете со стороны бульвара Суверен?

– Да, – ответил он и, вздохнув, добавил: – Ведь чувствовал, что за мной наблюдают. Чувствовал как волк, но не мог понять! Все-таки интуиция на войне научила многому.

– В пять десять я буду на машине возле входа в парк, сядете на заднее сиденье.

– Вы меня похитите? – Голос его напрягся.

– Зачем? – искренне удивился я.

– Если мы будем спасать страну, а то, может, и не одну, зачем вас похищать. Я желаю вам самого лучшего здоровья и многие лета плодотворной жизни! А сейчас рассчитайтесь и ступайте спать. Вам утром на службу.

Тамм был ошарашен. Достал банковскую карту, я снял с нее деньги. Он достал из кармана несколько купюр, бросил на стойку и громко, чтобы слышали в зале, сказал:

– На чай!

Голос пьяный, немного развязные манеры. Хорошо играет. В меру.

– Благодарю, мсье. Очень щедро с вашей стороны, – улыбнулся я как бармен, получивший хорошие деньги.

В течение часа посетители очистили зал. Была уже полночь. Я отсчитал половину неплохих чаевых, зашел на кухню, смена уже сворачивалась. Шеф-повар, назовем его так, хотя до «шефа» ему далеко, Михаэль, вопросительно посмотрел на меня. Я поблагодарил всех, отдал ему долю чаевых, и, увидев, что сумма приличная, все зааплодировали.

Сел в машину и поехал домой. Спать.

Я еще не подготовил сообщение в Центр о поездке во Францию. Завтра. И про одно, и про другое мероприятие. Вдруг он притащит контрразведку? Чужая душа – потемки. Хотя я наблюдал за ним, анализировал, не должен… Спать!

Подсознание анализировало прошедший день, прошедший разговор. Попутно вспоминалось, кто и как из посетителей вел себя, может, кто-то обращал внимание на нас, прислушивался. Я этого не заметил. Спать!

Приснился мне мой дед. Старинного дворянского рода. Лазарев.

Давным-давно при царе-батюшке было Жандармское управление, при котором имелось восьмое охранное отделение. На всю Российскую империю – тридцать два офицера. Тридцать два оперативных сотрудника. Немного. Но работали эффективно. Они внедряли своих агентов во все политические партии, движения, кружки, во все слои общества. Контролировали, а порой и управляли процессами.

Азеф Евно – оперативный псевдоним как агента «охранки» «Инженер Раскин» – сдал массу боевиков-эсеров.

Среди всех партий были источники информации. Но любая разведка или контрразведка работает в интересах или по заказу высшего политического руководства страны. И хоть контрразведчики докладывали, сигнализировали, что ситуация в Российской империи выходит из-под контроля, чревата взрывом, революцией, царь и правительство все игнорировали. В результате случилась Февральская революция.

В тот же день все архивы восьмого отделения Жандармского управления сгорели, причем дотла. И личные дела офицеров тоже пропали бесследно.

Никто не был пойман, задержан. Растворились в воздухе. Только один был задержан. В Киеве. Мой дед.

Его жена была беременна. Тяжелая беременность, тяжелые роды. И сыпной тиф… В сыпном бараке умерли и жена, и трехмесячный сын.

Деда опознал его бывший агент из эсеров. Деду повезло, он выжил и только-только оклемался от тифа, поэтому был еще сильно ослаблен. Его бросили в киевскую тюрьму, в одиночную камеру. Сам Петлюра хотел лично его допрашивать. Надо же! Целого жандармского офицера поймали! И непростого, а из «охранки»! Важная птица!