Текст книги "Три цвета белой собаки"

Вячеслав Мусиенко
Три цвета белой собаки

© Мусиенко В. Б., 2019

© Оформление. «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Эту книгу я прочитал… нет, буквально проглотил за ночь в поезде! Это очень необычный современный роман! Автору удалось органично связать в одно целое диссонантные жанры: детектив, эротика, мистика!

Персонажи описаны так достоверно, что порой у меня складывалось впечатление, будто речь идет о моих знакомых… Уверен – начнете читать, не оторветесь!

– Гарик Кричевский, многократный лауреат премии «Шансон года»

Вместе с автором книги я с увлечением прошелся по знакомым сердцу улицам родного города и вспомнил несколько пикантных страниц своей юности!

Если в будущем книга превратится в сценарий с ролью я уже определился!

– Павел Майков

Такого мы еще не читали! Захватывающий детектив, эротический триллер или мистическая мелодрама? Роман “Три цвета белой собаки” сложно втиснуть в рамки одного жанра. А еще сложнее оторваться от чтения и не поддаться искушению проглотить книгу целиком за вечер. Автор-дебютант так уверенно и искусно плетет интригу, так озорно и легко переплетает мистику с реальностью, что невольно закрадывается мысль: “А дебютант ли автор, и не очередная ли это мистификация?”

– Артист театра и кино Дмитрий Шевченко

Посвящается моим любимым: маме Валентине, папе Бориславу, бабушкам Домникии и Ксении (они не разговаривали друг с другом), дедушкам Ивану и Фёдору (его я никогда не видел) и тете Авроре (она стеснялась своего поэтического имени)

Пролог

Сегодня она уселась мне на грудь раньше, чем обычно. Дебелая, с упругими мускулистыми ногами и неправдоподобно, вызывающе торчащей грудью с сосками цвета какао, она садилась, крепко обхватывала мою грудную клетку своим наглым телом – и меня накрывала паника. Сердце моментально пускалось биться в ребра – словно пыталось прорваться наверх, туда, где нависала душная влажная плоть; во рту пересыхало; я пытался сбросить чудовищную гостью, но руки проваливались, хватали вместо ее ягодиц пустоту – и это было еще кошмарней, хотя, казалось, ужас достиг пика секунды назад.

Она всегда молчала; молчал и я – но мое молчание было вынужденным, это было безмолвие зомби: сколько я ни тщился, не мог извлечь ни звука, мой высохший шершавый рот словно растрескивался и переставал меня слушаться. А вскоре я обнаруживал, что меня не слушаются не только губы, но и руки, и ноги – я лежал, совершенно парализованный, и лишь толстые женские ляжки тисками сжимали мою грудь.

Уже полгода, как она ко мне приходила. Обычно в одно и то же время – с четырех до полпятого утра. То через день, то давала мне передышку в пару недель, и я думал, что избавился от кошмара, и даже забывал о нем, и пару раз даже просыпался в то самое время, лежал с бьющимся сердцем, сжимая в руках айфон (включить фонарик? позвонить? зайти в Фейсбук? Не соображал, что собираюсь сделать, однако не шевелился, ждал, обмирая), и с облегчением смеялся, когда страшное время проходило и ничего не случалось.

А потом все повторялось. Я пробовал спать с включенным светом, но заснуть никак не удавалось, и дурацкая повязка на глаза не спасала, лишь ухудшала положение, заставляя меня комплексовать и думать, что становлюсь законченным невротиком с галлюцинациями, к тому же скудными.

Я никогда не видел ее лица. Только чувствовал ее тяжесть, ее силу, ее беспощадное беззвучное насилие над моей сущностью – в том, что это насилие, сомнений не было. По моим ребрам стекали капли – была ли то ее влага или мой пот, не знаю. Как только я пробовал поднять взгляд выше ее шеи, меня словно что-то останавливало, не пускало.

Сколько это длилось? Мне казалось – вечность, однако, когда я обретал возможность двигаться и вскакивал, всхлипывая от ужаса, с кровати, никого не было, а часы показывали около пяти утра. Я уже не мог заснуть, открывал настежь окна, хватал ртом прохладный воздух, оглядываясь на смятую постель: неужели приснилось? Неужели сон может быть столь реалистичным и таким однообразным?

Когда я, мучаясь неловкостью, рассказал о ней своему знакомому психиатру, тот попробовал меня успокоить, заявив, что у меня сонный паралич – явление хоть и неприятное, но неопасное. Что мне надо, наконец, отдохнуть как следует. Правильно питаться. Меньше пить. А для начала – вот успокоительное, вот снотворное, вот витамины, это поможет.

Не помогло. Я чувствую, я знаю: это не сонный паралич.

Сегодня она пришла раньше, чем обычно. И захватила меня в тиски сильнее, чем прежде. Я попытался поднять глаза и рассмотреть ее, но не смог шевельнуться. Впервые за эти мучительные полгода я, кроме ужаса, испытал ярость. Я был так измотан страхом и непониманием происходящего, что впал в какую-то осатанелость. «Чего ты хочешь?! – беззвучно кричал я. – Кто ты и зачем меня мучаешь?! Кто бы ты ни была, я увижу твое лицо. Я посмотрю тебе в глаза».

Когда я смог пошевелиться, обнаружил, что мычу – а мне казалось, что кричал. Перевел взгляд на свое тело, надавил на ключицы – отозвалось болью. Ломило грудь, саднило в горле, я тяжело дышал. Внезапно пришла страшная мысль: сегодня она намеревалась меня задушить! От этой догадки бросило в жар, мгновение спустя я затрясся от ледяного холода. Шаткой походкой, ударяясь о стены, побрел на кухню, налил стакан воды и залпом выпил, отметив, как сильно трясутся руки.

Надо уехать. Хотя бы на пару дней. Если она снова придет, я сойду с ума.

Но странное дело: я вдруг осознал, что буду ждать ее следующего визита. К обычной панике и подавленности сегодня примешалось что-то новое. Злость и любопытство. Я хочу понять, кто она такая.

Глава первая

С тех пор, как мы с Аней выпили по бокалу шампанского за наш развод и разъехались по разным домам, я перестал планировать поездки загодя. Легкий на подъем, я и раньше был готов сорваться в дорогу после второй чашки послеобеденного ристретто – взбудораженный кофеином и волнующей перспективой оказаться через пару часов в другом городе, с другими людьми, улицами, запахами, звуками и вкусами. Органолептика в этом моем спонтанном путешествии менялась так, что нередко появлялось ощущение другой реальности – словно я приезжал в другое измерение, где светило чужое солнце и время текло по-иному. Эта щекочущее воображение иллюзия обычно возникала, когда я проводил за рулем часов шесть-восемь без остановок, ни о чем не думая, часто даже не включая музыку. А если еще дорога была более-менее спокойной, я быстро впадал в приятный транс и мчался, свободный от всех обязательств, по шоссе, которое я называл анизотропным с легкой руки жены (мы с ней оба любили Стругацких).

Аня раздражалась. «Снова тебя тянет на анизотропное шоссе?» – бросала ядовито, не веря, что мне вдруг позарез нужно повидаться со школьным другом или уехать на переговоры с деловым партнером. И правильно не верила: в последний момент я сочинял причины, по которым мне нужно срочно уехать, понимая, что выйти за дверь без объяснений будет хамством, а Аня этого не заслуживала. Не знаю, подразумевала ли она то, что я каждый раз могу не вернуться (иначе к чему бы эта метафора – анизотропное шоссе?), думала ли, что еду кувыркаться с любовницей, страдала ли. Она никогда не проверяла, где я, с кем я, за что я ей буду благодарен до конца жизни. «Почему анизотропное? – однажды спросил я. – Ведь у Стругацких оно ведет в прошлое». – «Потому что однажды ты вернешься совсем другим человеком», – загадочно ответила жена, и я счел этот пассаж красивой банальностью. А образ анизотропного шоссе, ведущего только в одну сторону, мне очень понравился.

Анины подозрения насчет моих вояжей были безосновательными. Я срывался в свои короткие, на два-три дня, путешествия совершенно один и не искал в других городах плотских утех. Меня манила сама возможность взять и изменить привычный порядок вещей, оказаться в новых обстоятельствах. Я возвращался домой как после спа-процедур, лимфодренажа и детокса: свежий, подтянутый, с легкостью в теле и мыслях. Наверняка Аня думала, что я был с женщинами. Но – не спрашивала. Только отстранялась, когда я наклонялся поцеловать ее за ухом, и презрительно хмыкала, когда я от полноты чувств принимался подпевать песенке из радио.

Чтобы избежать эффекта спонтанности, который обижал жену и наводил ее на мысли о моих изменах, я стал планировать поездки – говорил Ане, что через неделю, скорее всего, уеду на переговоры. «Куда?» – интересовалась жена, и я называл город, а потом наступал момент отъезда, и я понимал, что хочу уехать в другое место, и менял маршрут, и чувствовал себя нашкодившим подростком. Эта необходимость – заранее сообщить жене, затем уехать именно в этот день, и тайная смена маршрута – все это снижало градус радости, замусоривало чистоту ощущения иной реальности.

Если честно, подозрения жены не были беспочвенными. В моей жизни были другие женщины. Но я не соврал: я никогда не ездил с любовницами в эти медитативные автомобильные поездки. Летал за границу – да. Встречался в люксовых отелях и в мастерских знакомых художников – да. Но в машине, несущейся по анизотропному шоссе, я всегда был один.

* * *

С Аней мы учились в одном классе престижной киевской школы на Печерске. Отцы наши работали на ответственных должностях в ЦК Компартии Украины и были в товарищеских отношениях. Мама моя была ведущим специалистом по газодобыче, Анина – художница. Этим можно объяснить фанатичное увлечение жены искусством: еще с малых лет она вырезала из журнала «Огонек» фото картин знаменитых живописцев. Моя мама хотела, чтобы я стал знаменитым физиком, но с точными науками я не дружил, сплошные трояки по физике, математике, химии. Зато по истории, географии, английскому был отличник. У Ани все ровно было – получила золотую медаль.

Мы много общались вне школы: родители брали нас, когда шли друг к другу в гости. Особенно нас сблизила любовь к чтению, Аня так вообще близорукость заработала, читая по ночам с фонариком. Нам было интересно вместе: обсуждали прочитанные книги, ходили в кино, театры, музеи. Вместе готовились к поступлению в университет на цековской даче. Естественно, подготовка эта перешла в юношеский секс, столь же страстный, сколь и неумелый.

Аня – высокая, стройная, зеленые глаза, длинные темные волосы – привлекала внимание парней, и ее привлекательность усиливалась высоким положением отца.

Я тоже отличался ростом – 190 см, но из-за этого сутулился, что существенно портило внешность. Только с годами тренеры по фитнесу, массажисты, подруги объяснили, что таким ростом нужно гордиться.

Аня влюбилась в меня еще лет в двенадцать, я это увидел не сразу, после того как друзья посоветовали обратить внимание. Было лестно. Жизнь в одной среде, семейная интеллигентность, общие интересы, первый секс – все это привело к раннему браку. Мы поженились, когда нам было по 22. Университет, аспирантуры, защиты диссертаций, научно-преподавательская деятельность – все понятно и размеренно, даже слишком. Родилась дочка Лиза, а родители все еще нам помогали.

Украина обрела независимость, а с ней и я. Пригодились деловые связи, накопленные в зарубежных командировках. Хорошо пошел бизнес по импорту овощей и фруктов. Позднее с появлением капитала увлекся банковским делом. К счастью, мне не пришлось, как другим «научным» людям, ломать себя и заниматься делами, противоречащими и натуре, и желаниям, – оказалось, у меня есть неплохие ресурсы для успешной адаптации к новой жизни. А самое главное – я, в отличие от большинства интеллигентов, пекущихся больше о духовном, нежели о материальном, всегда хотел хорошо зарабатывать. И знал – как.

Еще в конце 80-х, когда я стал кандидатом наук, чтение лекций приносило мне 1000 рублей в месяц – очень хорошие деньги. Позже стал использовать свои знакомства за рубежом – мой английский позволял вести переговоры напрямую. Помимо импорта овощей-фруктов стал заниматься перегонкой иномарок из-за рубежа в Украину, что тоже приносило неплохие деньги.

Первое шикарное «буржуазное» приобретение – японский кондиционер. Мы жили на девятом этаже, летом мучила жара, а кондиционер стоил 1000 долларов – неслыханные деньги. И мы его купили – пожалуй, это был первый штрих на нашей картине «Качество жизни».

Бизнес требовал перевода денег за рубеж, появились первые коммерческие банки, и мы с партнерами стали предоставлять банковские услуги. Снова мне пригодились мои ресурсы: экономическое образование, связи молодого ученого с зарубежными компаниями, свободный английский.

Валютные операции – дело столь же нервное, сколь и прибыльное. Никогда не забуду свой первый крупный заработок – 100 тысяч долларов за ночь. Новичкам везет, с тех пор подобная удача улыбалась редко. Я и потом зарабатывал большие деньги, но чтобы за ночь – ошеломительную сумму, такое случилось еще дважды. В ту ночь мы так нервничали (ведь тщательно выстроенная цепь могла разрушиться в любую минуту), что не сомкнули глаз, лихорадочно названивали друг другу, в глубине души умоляя все мыслимые и немыслимые силы, чтобы фортуна не отвернулась. И когда стало ясно, что заработок – вот он, в кармане, реальный, никуда уже не денется, я испытал эйфорию невероятного накала. Никогда и нигде больше я не испытывал столь упоительного ощущения – ни в работе, ни в путешествиях, ни в застольях. Только в любви, только несколько раз и с разными женщинами.

У Ани были свои удовольствия. Когда Лиза подросла, жена смогла развивать свое хобби: создала арт-салон, собрала неплохую собственную коллекцию живописи. Она обожала ездить на аукционы «Сотбис» и «Кристис». Мы много летали, Лондон, Париж, Вена привлекали ее в первую очередь. Статусные города со статусными достопримечательностями и магазинами, все понятно и предсказуемо. Как многолетний супружеский секс: опробованные позы, ожидаемые реакции. 10 лет общих оргазмов – это достойный результат, но этого мало. И мы оба это чувствовали, восполняя дефицит новизны путешествиями и шопингом, причем шопинг был не блажью, а необходимостью.

Девяностые – время, когда нужно было прилично выглядеть и статусно одеваться, если хочешь делать бизнес и заводить контакты, в том числе международные. Словарный запас пополнился непривычным для советского уха понятием dress code. Это когда вы уже достаточно богаты, чтобы носить костюмы Cherutti, Boss и даже Brioni, но не настолько, чтобы приходить на важные встречи в джинсах и в водолазке, как Стив Джобс.

Мне такие правила игры доставляли удовольствие. Я любил стильно одеваться, и дорогие вещи отлично на мне сидели – не так, как на «малиновых пиджаках», что седло на корове. Спасибо маме – она и сама стремилась хорошо одеваться, и мне с детства прививала вкус к качественным красивым вещам.

У родителей была подруга – директор огромного магазина женской одежды на Крещатике, и моя мама с радостью мчалась к ней посмотреть новинки и непременно что-нибудь купить. Красивые наряды вдохновляли ее, поднимали настроение, несмотря на то, что семейный бюджет существенно страдал от этой маминой страсти. А с другой стороны, как я сейчас понимаю, почему «страдал»? Разве сияющая женщина, которой удалось в пору дефицита побаловать себя красивой одеждой, – не достойная иллюстрация удавшейся семейной жизни? Разве радостная жена – не залог супружеского благополучия? К счастью, отец это хорошо понимал. Впрочем, он и зарабатывал достаточно, занимал руководящие должности, был «в номенклатуре», как тогда говорили. Помню, что родители долго выплачивали рассрочку на каракулевую шубу, а я недоумевал, как такая неприметная, ничем не выдающаяся вещь может стоить огромных денег. Зато ярко-голубая синтетическая шубка приводила меня в восторг – мама в этой шубке выглядела неземным существом среди унылых монохромных зимних одежек 70-х.

Неземными существами казались и ученики элитной школы с углубленным изучением английского языка, куда я попал стараниями папы. Вообще-то он не особо хотел устраивать меня в эту школу, но мудрая мама настояла, и я изумленно открыл для себя мир, в котором ученики нередко уделяли больше внимания модным нарядам, чем урокам. А еще я впервые столкнулся с явлением социального неравенства. До сих пор я знал, что мои приятели живут в таких же, как и у нас, квартирах, у них так же, как у меня, мало игрушек, потому что это дефицит (помню, дед выстругал из дощечки мне меч, я его раскрасил акварельными красками и гордился), и вообще – в наших домах был один телевизор на парадное. А когда я пришел в гости к однокласснику, сыну замминистра, очень удивился огромной пятикомнатной квартире. Удивление было настолько велико (я был совершенно сражен этим размахом), что даже не переросло в зависть. Дома я спросил родителей, почему у моего товарища такая большая квартира, и получил мало что объясняющий на тот момент ответ: «Бывают разные люди и разные судьбы». Сегодня я понимаю, что он был исчерпывающим.

Однажды дочка знаменитого врача-ортопеда ухитрилась несколько дней проходить в норковой шубке, которую украли раньше, чем завуч сделал ей выговор. Некоторые ребята промышляли фарцовкой, и лейблы Levi’s, Lee, Arrow были нам хорошо известны. Так что смущающий меня поначалу привкус социального неравенства быстро исчез – вернее, его перебил привкус удовольствия от модных и качественных вещей. И после развала Союза у меня не было «блокадного синдрома» в отношении хороших вещей, я не скупал коробками обувь и не забивал шкафы рубашками в хрустящем целлофане, как делали многие дорвавшиеся одновременно и до денег, и до того, что можно было на них купить. Многие мои разбогатевшие знакомые первым делом покупали себе красные и бордовые двубортные пиджаки с золотыми пуговицами и спортивные костюмы знаменитых марок. Они щеголяли в этом «дресс-коде» повсюду, не понимая нелепости – вокруг было полно таких же братьев по тренду. А когда кто-то все же вышучивал их страсть к шику и блеску, поддевал: «Зачем ты увесился золотыми цепями, помнишь – златая цепь на дубе том?», нувориши, как правило, отмахивались: тяжелое детство, деревянные игрушки, так хоть сейчас поживем.

И сегодня, когда я слышу заезженную шутку про деревянные игрушки из тяжелого детства, всегда вспоминаю свой великолепный, как мне тогда казалось, меч, выструганный дедом. Хотя – почему казалось? Он и был великолепным. Эксклюзив, хенд-мейд, заряженный энергией и любовью. Сейчас такие вещи очень ценятся, и заслуженно: магазины забиты фабричными штамповками, мы хотим иметь что-то авторское, сделанное только для нас, и чтобы ни у кого больше такого не было.

Впрочем, в то время возможность покупать качественные вещи тоже придавала немалую эксклюзивность имиджу – не хуже хенд-мейда. Мои первые бизнес-партнеры были американцы из Техаса, и это обстоятельство повлияло на мой тогдашний стиль: я обзавелся двумя парами ковбойских сапог, причем одна была из кожи питона. Я получал удовольствие от красивой и качественной одежды, у меня появились костюмы Burberry, Boss, Jaeger.

Что примечательно: женщины, с которыми я тогда поддерживал теплые отношения – и дружеские, и не совсем, – все уделяли своим нарядам большое внимание. Стили их существенно различались, но все они приводили мне в пример Андрея Кончаловского с его умением красиво и эффектно выглядеть. В итоге я стал прекрасно разбираться в марках, топовых брендах, стилях и трендах.

И, разумеется, прическа и маникюр-педикюр. В то время мужчины особо не морочили себе голову косметологическими процедурами, это не было актуально. Крутые парни из «бригад» привнесли в моду стиль неухоженного брутального дядьки, который ворочает бизнесом в перерывах между пьянками, гулянками и перестрелками. Пьянки и гулянки были у всех, кто вкусил денег, перестрелки, тьфу-тьфу, не у всех, а вот культуру ухода за собой, своим телом и внешностью распробовали единицы.

Я сменил несколько модных бьюти-заведений, пока пара-тройка моих подружек практически одновременно не рекомендовала мне салон на улице Тарасовской. Мне там понравилось: звезды эстрады, телеведущие, модели, дипломаты и депутаты. Пока делаешь маникюр или стрижку, все светские новости можно узнать: кто родил, кто развелся, кого повели под белы руки к венцу.

Там я встретил Оксану.

* * *

Однажды осенью, в октябре 2000-го, когда я томился за столом (в салоне было малолюдно, никто не сплетничал и не рассказывал свежие новости), а мастер Надя тщательно обрабатывала мои пальцы на левой руке, в кабинет влетело прекрасное создание. Лет 25–27. Белый мини-халатик, сквозь который просвечивали лиловые трусики бикини, стройные загорелые ноги, красиво уложенные рыжие волосы. Среднего роста, не выше 170 сантиметров. И – контрастом к вызывающе соблазнительной фигурке – очень строгое лицо, внимательные карие глаза. Француженка! – почему-то подумал я в восхищении. Девушка, схватив с подоконника мобильник, исчезла так же быстро, как появилась.

Пока я приходил в себя, не соображая спросить Надю, кто это, француженка появилась вновь и, совершенно не обращая на меня внимания, спросила мастера, когда она освободится. Я не мог отвести от нее глаз. Даже не расслышал ответ. Рыжеволосая стремительно улетучилась.

Сердце радостно забилось, кровь вскипела.

«Надюша, это ваша новая сотрудница? Что она делает?» – не слишком изобретательно начал я.

Надя подняла глаза от моих ногтей и понимающе улыбнулась: «Что, понравилась?»

«Да, очень, у нее строгий неприступный вид».

Надежда посерьезнела: «Марк, это клиентка, она сейчас у косметолога, а потом хочет ноготь подправить у меня. Поэтому в халатике».

«А как зовут?» – Я продолжал гнуть свою линию.

«Оксана, но вам это не нужно, муж у нее налоговик при должности».

«А почему я раньше тут ее никогда не встречал?»

«А его только назначили, перевели из Днепропетровска, лучше и не пытайтесь даже».

Совет опытной и проницательной маникюрши был мудрым. Я это понимал, однако ничего не мог поделать: Оксана не шла у меня из головы. Рыжие волосы преследовали, мысли все время возвращались к ней. Не зря в Средневековье всех рыжих считали ведьмами и непременно сжигали на кострах. Похоже, были правы.

С одной стороны, я волновался и мечтал как мальчишка, а с другой – включалось рацио, и руководящая позиция ее мужа в налоговой службе отнюдь не вдохновляла на адюльтер. Тем более я много раз давал себе зарок: не заводить отношения с замужними женщинами. Хотя в этом есть и преимущества, но риски перевешивают. Я был измотан нерешительностью, близкой к нежеланию. Так бывает: когда долго взвешиваешь «за» и «против», наступает момент, когда хочется все послать к черту и забыть.

«…в кабинет влетело прекрасное создание»

Спустя месяц в день моего рождения мы вечером с Аней, дочкой Лизой и близкими друзьями-партнерами собирались в «Гудмен». Ужин в семь, на маникюр я записался на шесть, салон и ресторан находились на расстоянии семи минут езды.

Без десяти шесть примчался на маникюр, сбрасываю пальто, влетаю в кабинет Нади и… О чудо! Там Оксана делает маникюр! Знак судьбы, окончательно и безоговорочно решил я. Надя с коварной улыбкой пустилась в извинения: «Вот Оксаночке очень нужно было маникюр сделать, я ее вписала перед вами, а уж быстренько потом вам».

Раньше я бы начал возмущаться, но тут радостно расплылся: «Конечно, конечно, я тут с вами подожду». Хотя было не принято, чтобы посторонние находились в кабинете, когда там делают маникюр, тем более даме, но возражений ни от кого не последовало.

Это меня обрадовало и вдохновило.

Я присел на какой-то белый пуфик и стал украдкой рассматривать Оксану. Сквозь белый халат просвечивала великолепная грудь в лифчике синего цвета. Я подумал, что женщины нечасто выбирают синее белье. Больше ни о чем не думалось. Сидел и молча смотрел.

Надя тараторила: «Это Марк, наш многолетний клиент, а это Оксаночка, пару месяцев как в Киев переехала».

Мы молча кивнули друг дружке, причем Оксане для этого пришлось неловко повернуть голову в мою сторону.

Надя продолжала щебетать: «С днем рождения, Марк! Здоровья, удачи!»

И я услышал немного детский голосок: «Настоящей любви и понимания!» Мне показалось, что это пожелание Оксаны – тоже знак, а то и даже намек.

Недолго думая, набрал своего водителя Сашу и отправил его в супермаркет за шампанским.

Девушки обсуждали, кто с кем сошелся или разошелся и как это отражено в модных журналах, а я не по-светски продолжал молчать, не сводя глаз с Оксаны. Она делала вид, что не замечает. Надя замолчала, не зная, что сказать. В кабинете повисла напряженная неловкость.

Появление Саши с шампанским и коробочкой шоколадных трюфелей разрядило обстановку. Словно в окно вылетел маленький смерч, что кружил в комнате, выбирая жертву. Саша выпросил у администратора стаканчики, я эффектно стрельнул пробкой и разлил вино. Мы чокнулись, выпили до дна. Поговорили о «Гудмене», где меня уже ждали, Оксана об этом ресторане еще не знала, я сказал, что там вкусные стейки.

Выпили по второму бокалу. От третьего Оксана отказалась – оказывается, она не любит много вина, а первый бокал допила, очевидно, от стеснения или чтобы не выглядеть провинциалкой. Я жадно ловил каждое ее слово, малейший оттенок интонации. Несмотря на шампанское, в кабинете снова повисла неловкость.

Внезапно Оксана вышла, ничего не сказав. Я уселся за стол, Надя принялась за мои ногти, извинившись в десятый раз за сдвинутый график. «Ничего страшного, у меня полно времени», – беспечно ответил я и вдруг осознал, что гости уже собрались, а я сижу с руками в теплой мыльной воде!

Сразу же возмущенно зазвонил телефон; я, не глядя, понял, что это Аня:

«Ты куда подевался? Мы все за столом уже!» – «Бегу, бегу, форс-мажор небольшой». – «Какие форс-мажоры в субботу?!» Аня уже заводилась не на шутку.

Тут в дверях появилась Оксана в дорогом розовом пальто, я торопливо сбросил звонок жены и вскочил.

«Еще раз поздравляю с днем рождения! От души!» Оксана протянула мне руку, я растерянно пожал ее и ужаснулся, что моя рука в мыльной пене. Оксана быстро повернулась и буквально выбежала из кабинета. А я обалдело постоял, сжимая в руке записку, которую она мне сунула. Затем спрятал клочок влажной бумаги в карман, сел за стол и, сгорая от нетерпения, стал подгонять Надю: «Хватит уже возиться, давайте быстрее, меня гости ждут!»

Я не спешил за праздничный стол. Я вообще о нем не думал. Я умирал от желания прочесть записку.

Не успела Надя втереть в мой мизинец последнюю каплю крема, как я вскочил, забыв оставить ей чаевые, вылетел из кабинета в холл и сунул пахнущую дорогой косметикой руку в карман.

Заветный клочок бумаги был на месте.

Я почему-то не решился доставать его в холле, прытью выбежал в коридор, поднес записку к глазам. Номер телефона!

Из ступора меня вывело вежливое восклицание администратора: «Марк! Вы хотите уйти без пальто?»

Да что пальто! Из салона я ушел без головы.

И вот так, потеряв голову, я отрешенно сидел в ресторане: что-то ел, не ощущая вкуса, что-то пил, невпопад отвечал на тосты в мою честь. Я не понимал, как воспринимать эту записку? Розыгрыш? Ловушка? В то, что это приглашение, зеленый свет, разрешение на посадку, я боялся поверить – уж слишком простым мне казался этот вариант, слишком литературным или киношным.

Из прострации меня вывел легкий толчок локтем в бок. Аня прошептала: «Веди себя прилично, люди пришли тебя поздравить». Она внимательно смотрела на меня, и я вдруг рассердился: что значит – прилично? Почему в свой день рождения я должен соответствовать чьим-то ожиданиям? Взгляд Ани показался мне изучающим. Но заострять и идти на ссору не хотелось. Усилием воли спустился с облаков и включился в застольную беседу, время от времени благодаря за поздравления и смеясь шуткам.

Мне исполнилось 46. Как и многие, я в юности мечтал: какая же будет жизнь в далеком 2000-м? И каким же взрослым буду я – ведь мне будет уже хорошо за сорок?

Помню, как нам, старшеклассникам, в школе раздали анкету: «Кем вы хотите стать, когда вырастете?» Я четко себе представлял, кем: журналистом-международником или дипломатом, потому что хотелось много ездить и повидать мир. В сущности, мне было наплевать на дипломатию, я жаждал путешествовать, но не мог же я, советский ребенок, легкомысленно заявить в анкете – «хочу путешествовать»? Вот и выбрал себе будущее солидное, важное, однако мечта была не о статусе, а о дальних странах.

Как сейчас говорят, Вселенная меня услышала. Когда я уже учился в аспирантуре, мне на глаза случайно попался дипломатический паспорт моего научного руководителя. Паспорт был потрепанный, испещренный пометками виз разных стран – и развитых, и совсем экзотических. Выглядел документ романтическим атрибутом бывалого путешественника и произвел на меня неизгладимое впечатление. Мог ли я тогда знать, что пройдут годы и мой собственный паспорт будет выглядеть точно так же? Высшие силы исполнили мою подлинную мечту: я повидал мир, однако помогло мне в этом умение работать и зарабатывать на свои (и не только свои) желания, а не статус дипломата или журналиста-международника.

Смешно, но лет за двадцать до миллениума воображение рисовало какие-то фантастические сюжеты с освоением планет и овладением телепортацией. Казалось, жизнь в двадцать первом веке будет совершенно не похожей на «раньшую», она будет необыкновенной, волшебной и почему-то беспроблемной. Или нам так хотелось – чтоб без проблем? Или думалось, что к сорока годам мы уже будем настолько матеры, маститы и настолько крепко будем стоять на ногах, что проблемы станут разруливаться сами собой?

(Из всех представлений о будущем сбылось одно: жизнь сегодня и вправду необыкновенная. Покажи мне двадцатилетнему современные гаджеты – я бы зашелся от восторга. Это ли не фантастика, куда там Азимову и Воннегуту! Да что двадцатилетнему! Кажется, совсем недавно я носил мобильный телефон в атташе-кейсе – телефон был громоздким и дорогущим. И если бы тогда, в 2000-м, празднуя день рождения, я увидел сегодняшний айфон – возможно, отвлекся бы мыслями и от Ани, и от Оксаны, и от застолья).

Вообще-то я перестал радоваться, как ребенок, дням рождения с тех пор, как мне исполнилось 30. Всего ничего по нынешним меркам – сегодня тридцатник считается по нормам психофизиологов поздней юностью, однако после 30 появился привкус какой-то неясной тревожности. Словно где-то очень далеко кто-то завел будильник и я об этом знал. До звонка еще было много-много лет (так хотелось думать), и вроде никаких оснований бояться возраста у меня не было, да я же и не женщина, чтобы комплексовать по этому поводу, однако появилось ощущение: будильник заведен.

И все же в том ноябре 2000-го мне нравилось сидеть в престижном ресторане и выслушивать много приятных слов, оценок, пожеланий. Я знал цену этим словам. Нет, никто не лицемерил, не лгал, не льстил. Цена этих пожеланий была реальная – потому что за столом собрались те, кому я доверял и кому верил. Мне хотелось думать, что это так. Иначе в чем смысл заведенного будильника?