Текст книги "Игра для смертных"

– Идет, босс! Это по мне. «Коршуны Космоса» – настоящая работа. У меня есть парни. Дело будет, о’кей! Только…

– Конечно, Блейк, – ухмыльнулся Роберт, доставая чековую книжку из кармана пиджака, бесформенно обвисшего на спинке кресла.

А Нью-Йорк тем временем смотрел очередную серию супербоевика…

Звездолетчик Одисс Эй, взяв на буксир огромный астероид из чистого золота, уже повернул к Земле, и, когда гравитационная буря сорвала его корабль с курса и занесла в чужую галактику, где живые, кровожадные и фантастически безобразные звезды пожирали целые планеты вместе с утонченными цивилизациями, Одисс Эй убил звезду, напавшую на голубую планету, которой правила прекрасная Ама Зонка. И уже была душная ночь в фиолетовых джунглях, под мистическим светом четырех лун, и восемь теней танцевало вокруг двух тел, и близко-близко – во весь четырехметровый объем гелестены – подрагивали инфракрасные губы красавицы Ама Зонки…

В это время Дуайт Смит, совладелец фирмы «Смит и Смит», дочитывал последние страницы личного дела Эдварда Стоуна, бывшего командора класса «А», бывшего первого пилота легендарного «Икара», бывшего…

Бывшего… Дуайт вытащил из футляра фотографию: обезумевшая, ревущая толпа у Белого дома, алая дорожка ковра, ведущая к входу, а на пороге, у белоснежного мрамора колонн, внушительная, по-спортивному подобранная фигура президента, пожимающего руку невысокому растерянному человеку в парадной куртке звездолетчика.

А вот недавняя фотография – усталое помертвевшее лицо, короткие, ежиком, пепельно-серые волосы, под глазами тяжелые фиолетовые мешки. И как-то странно видеть над золотом орденских нашивок черные ромбы класса «Д».

Вот он каков, Тэдди Заморыш!..

Дуайт вызвал секретаршу:

– Эйлин, как там Солсбери?

– Видеофон Солсбери по-прежнему не отвечает.

– Что говорит Рэчел?

– Рэчел просит забрать его из лаборатории, босс. Доктор Солсбери обо всем догадался и при всех называет его шпиком.

– Я не о том. Что он говорит о Солсбери?

– Солсбери никто не видел уже целый месяц. Он не выходит из зоны «Т», разговаривает только по видеофону, но без изображения.

– Почему Рэчел не доложил?

– Но ведь Солсбери часто так делает. Когда доктор работал над препаратом Б-5, он не выходил три месяца, босс. Болван ваш Рэчел. Тогда мы знали, в чем дело.

– Но, босс…

– Все, Эйлин.

Телебашни извергали на Нью-Йорк новую киносерию… Элегантный Одисс Эй уже парил в состоянии невесомости в объятиях прекрасной инопланетянки Циклопы, а вокруг стояла душная ночь Большого Космоса, и мистический свет четырех солнц и четырех лун со всех сторон заливал два тела в скафандрах, и ультрафиолетовые губы одноглазой красавицы Циклопы прожигали насквозь защитное стекло гермошлема… Миллионы телестен в каменном муравейнике города, казалось, плавились от накала страстей, когда Дуайт Смит поднял занавес:

– Вызывай реалет, Робби. Мы летим к Солсбери.

– Ты что-нибудь узнал?

– Нет. Но очень хочу узнать.

3. Удар с правой

Над Нью-Йорком давно уже не было неба. Его заменяла гигантская полусфера, надежно укрывшая пятьдесят миллионов жителей. В городе не было ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета – только ровное бледно-голубое свечение флюоресцирующего пластика над головой и едва уловимое движение озонированного воздуха, гонимого компрессорами. Семидесятиэтажные сталактиты небоскребов прочно срослись вершинами, и не стало уже подземных, наземных и воздушных магистралей. Не стало домов и улиц, исчезли ненужные окна в стенах, да и сами стены превратились в перекрытия и опоры – все слилось в один удивительный организм, в один гигантский дом.

Этот железобетонный Эверест в пластиковом футляре, каменная губка, в бесчисленные поры и ячейки которой пряталась робкая человеческая жизнь, этот новый город возник так же, как возникают горы и губки: бездумно, вопреки бессильным протестам архитекторов, вопреки здравому смыслу.

Он рос без всякого плана, как живое существо, лишенное разума и подчиненное только слепому инстинкту роста. Еще в позапрошлом веке он уже не мог больше расползаться вширь, и каменные шупальца полезли в небо: 20, 40, 70 этажей. Узкие прорези улиц не могли пропустить нарастающий транспортный поток – появилась подземка, – все ниже и ниже – первый горизонт, пятый, десятый; а поток нарастал, и оплетала небоскребы паутина «собвея» – все выше и выше первый горизонт, пятый, десятый. И наступил момент, когда попасть из одного небоскреба в другой стало труднее, чем попасть из одного конца города в другой, и тогда от каменных стволов стали ответвляться ветки высотных переходов все гуще и гуще, пока, минуя землю, не соединились кварталы, целые улицы, целые районы, и то, что было когда-то авеню и стрит, оказалось тоннелями, лишенными воздуха и солнца.

Город стал задыхаться, отравленный своим собственным дыханием, и рядом с автоматами кока-колы появились автоматы, продающие кислород газопроводам, и газовые счетчики в квартирах исправно отщелкивали плату за чистый воздух.

Городу угрожала смерть от удушья, и тогда появился пластиковый купол, отороченный кольцом кислородных станций, и это было воистину спасением, потому что одновременно решались само собой десятки больших и малых проблем, начиная от отопления и кончая сезонными модами.

Тогда это казалось спасением…

Реалет медленно покачивался в потоках восходящего воздуха. Вокруг стоял монотонный ровный гул, словно огромный пчелиный рой кружился у летка. Остроносые реалеты всех цветов и размеров, блестящие, похожие на капли ртути, пузатые гравилеты, древние вертолеты с радужными нимбами винтов, модные двухместные скиперы, неуклюжие грузовые дайджеры, вертлявые прогулочные авиетки – все это вращалось, гремело, трещало, падало вниз, взлетало вверх, шарахалось из стороны в сторону.

Реалет пробирался сквозь этот содом медленно, метр за метром выигрывая свободное пространство у зазевавшихся соседей.

– В чем дело? – Роберт нетерпеливо тронул пилота за плечо. – Отчего сегодня такая пробка?

– Полиция проверяет пропуска, – бросил пилот, не оборачиваясь. – Бастуют рабочие первого кислородного кольца. Боятся, что они сбегут из города…

У самого клапана реалет резким броском срезал кривую, нарушив правила. Сверху ястребом упал полицейский вертолет, но, рассмотрев номер и буквы «СС» на борту, смущенно вильнул в сторону.

Теперь мертвенно-холодная поверхность искусственного «неба» была совсем рядом. Вот оранжевая клетка подъемного клапана опустилась вниз, вспыхнули три зеленых огня, реалет втиснулся между двумя дайджерами, загорелся красный сигнал – клетка заполнена! – и…

– Черт!

Роберт закрыл глаза ладонью. В иллюминаторы било солнце, настоящее солнце – лохматый, ослепительно золотой диск в зыбком аквамарине настоящего неба. И совсем уж необычно белели курчавинки редких облаков над горизонтом.

Они плыли своим неторопким путем, опровергая графики метеорологов, и Роберт почувствовал глухое раздражение против этой вопиющей бесконтрольности, против всего этого своевольного мира, который никак не хочет быть покорным и в котором даже он, Роберт Смит, чувствует себя ничтожной пылинкой, несомой ветром…

Реалет набирал высоту, стараясь держаться подальше от странных туманных спиралей, уходящих к земле. Острия спиралей упирались в раскрытые черные рты кислородных станций. Могучие легкие Нью-Йорка работали непрерывно, и непрерывно трепетал, вибрировал, дрожал этот лес ураганных смерчей. Конечно, современной машине они не очень опасны – аварийная система сработала бы мгновенно, а незадачливые авиаторы отделались бы парой тычков да испугом, но все-таки в этом ревущем кольце было как-то неуютно.

– Долго мы будем висеть на одном месте?

– Но, сэр, мы еще над городом, и правила безопасности…

– Плевал я на ваши правила. Мы спешим, у нас нет времени на цацканье со всяким сбродом…

– Слушаю, сэр.

Вспыхнули предупредительные огни на корпусе, взвыли сирены.

Соседние машины рассыпались, сломав строй, как рассыпается от выстрела птичья стая, а за реалетом Смитов выросли четыре ярких хвоста испепеляющей плазмы, и с мгновенностью прямого удара молнии реалет ушел в небо.

– А ты, оказывается, шалун, Робби, – усмехнулся Дуайт, с интересом посматривая на экран перископа. – Великолепный фейерверк, который изрядно переполошил наших попутчиков… И кажется… Да, совершенно верно. Если не ошибаюсь, эти вот два дайджера слегка подпалили крылышки в нашей струе…

Два телохранителя, дремавшие сзади, заметно оживились и, заглядывая на экран через спины хозяев, сдержанно похохатывали.

– Нет, сэр, я видел – они столкнулись и загорелись…

– А вот слева, сэр, посмотрите, сэр, целый клубок…

– Как мухи…

Пилот покосился на перископ и пробурчал сквозь зубы:

– Не завидую я тем, кто внизу…

– Правильно делаешь, парень. Завидовать им нечего. Но такова жизнь: пока не разбросаешь тех, кто внизу, не пробьешься наверх. Верно я говорю?

– Да, сэр.

Роберт повеселел. Маленькое приключение развлекло его и вернуло бодрость духа.

Здесь, на высоте, небо уже не полыхало оттенками аквамарина, оно было темно-серым, почти черным, и какая-то звезда – или орбитальная станция? – не мигая, светилась вверху.

Пространство внизу выгнулось большим майоликовым блюдом с неестественно высокими краями: слева светло-синей стеной стоял океан, справа желтыми и коричневыми пятнами, неправдоподобно заваливаясь к горизонту, тянулись хребты Аппалачей, за ними, плавно выгибаясь к океану, зеленела Приатлантическая низменность, поделенная на ровные ломти фиолетовыми реками. Вся эта причудливая майолика проступала нерезко, размыто, словно через тонкий слой разбавленной простокваши, налитой в блюдо. И там, впереди, скоро должен был показаться пирог полуострова на синем подносе…

Ощущение высоты пьянило. Земля-блюдо Роберту нравилась. Она выглядела съедобно. С ней можно было делать что угодно. Допустим, разрезать, как торт. Вот так и так. На четыре части. Но почему на четыре? Лучше одним взмахом – на две.

А звезда… звезда сойдет за ночник.

Звезда послушно зазеленела, а небо превратилось в черную крышку Коллектора Покоя, и неслышные волны мягко туманили мозг, и блаженная лень разливалась по всему телу, но что-то треснуло, и звезда замигала красным…

Роберт открыл глаза. На пульте пилота темным рубином горел предупредительный знак. Реалет шел на посадку.

Иллюминаторы затянула плотная серая мгла, в неразличимой глубине которой угадывалось непонятное и грозное движение. Короткие сиреневые вспышки возникали справа и слева, и в мгновенном их свете по-звериному чутко замирали сплетенные тела невероятных чудовищ, клубки гигантских щупалец, опутавших корабль, замирали, чтобы в следующий миг темноты продолжить свое бесшумное и невидимое движение.

Проходили секунды, минуты, реалет вздрагивал, казалось, навсегда застряв на месте, в центре этой шевелящейся массы, и только бирюзовый столбик альтиметра непрерывно падал вдоль шеренги светящихся цифр, уверяя, что снижение продолжается.

Дуайт сидел рядом, прямой и неподвижный, как выключенный автомат, и у Роберта шевельнулось нечто похожее на зависть: эту сухую жердь ничем не проймешь…

А Дуайт действительно не думал о грозе, потому что просто не замечал ее. Его мозг с методичностью счетной машины складывал, умножал, вычитал, делил, возводил в степень и извлекал корни, дифференцировал и интегрировал все те секундные и неопределенные данные, с которыми летели они на таинственный вызов Солсбери.

Реалет вырвался из туч в какой-нибудь полсотне метров над куполом главного здания Биоцентра, прямо над посадочным кольцом, вслед полыхнула молния такой причудливой формы и яркости, что даже через несколько минут в ангаре, спускаясь по причальному трапу, Роберт обеими руками держался за поручень, потому что в глазах плясали черные и багровые полосы, плыли изумрудные пятна.

Рэчел ждал их в ангаре, но разговаривать там было невозможно из-за непрерывных раскатов грома. Они спустились на лифте пятью этажами ниже, в огромный холл, поделенный полупрозрачными светящимися драпировками на уютные закоулки.

Они сели за столик, и Рэчел, несмело улыбаясь, терпеливо повернул к себе наборный диск меню.

– Виски, коньяк?

– Коньяк.

Охранники, застывшие по углам, как по команде, отвернулись от подноса, с легким звонком возникшего на столе.

– Хороший коньяк.

– Да, мистер Дуайт. Армянский. Нас вызвал Солсбери.

– Я знаю, мистер Дуайт.

– Хорошо, что хоть это вы знаете. Ну и?..

– Я… я не замечал ничего подозрительного пока.

– А ты замечал деньги, которые мы тебе платим, а?

– Да, мистер Роберт, но поверьте мне, я делаю все, что могу… Здесь невыносимо, невыносимо работать, здесь все какие-то сумасшедшие, одержимые, ни одного порядочного человека.

– И давно это, Рэчел, вы стали порядочным?

Рэчел вспотел, глаза его бегали по рюмкам и фужерам, и цветное стекло равнодушно дарило ему его собственное отражение – маленький перепуганный человечек, то сплющенный, то вытянутый в нить, то раздробленный на сотни дрожащих кусков.

– Ладно. Об этом мы еще успеем поговорить. А сейчас докладывайте обо всем подробно и с самого начала.

– С какого начала?

– Это я вас должен спросить. Но вы… Вы просто… Короче, что здесь происходило, ну, скажем, месяца три назад?

– Месяца три? Три месяца назад… начались вот эти грозы…

– Что-что?

– Да, мистер Дуайт. Эти жуткие грозы бушуют над Эверглейдсом уже три месяца подряд.

– Собачий бред!

– Да, мистер Роберт, это действительно бред, но такого здесь никогда не было. Грозы, конечно, здесь, в тропиках, не редкость, но чтобы такие и так долго… Словно конец света наступает…

– Хватит о грозах, Рэчел. Было что-нибудь подозрительное в лабораториях?

– Н-нет, сэр, я ничего…

– Получали вы что-нибудь из «мусорных тралов»?

– Да, сэр. Мы почти каждый день получаем всякую всячину из космоса. Этим занимается восемнадцатая лаборатория. Они делают биоанализ.

– Вы слышали что-нибудь о трале 308-ФР-АС?

– Нет, сэр. Номера тралов сообщают только Солсбери.

– Вот как…

Дуайт задумчиво потер лоб и полез в карман за сигаретами. Роберту уже начал надоедать этот, судя по всему, бессмысленный допрос, он жаждал действия. Они уже в Биоцентре, в двух шагах от разгадки. Зачем переливать из пустого в порожнее?

– Слушай, Айк, кончай эту говорильню. Надо идти к Солсбери и брать его за воротник.

– Подожди, Робби, не спеши. Если я не ошибаюсь, Рэчел, зона «Т» предназначена для опытов над человеком?

– Да, мистер Дуайт, это зона особой защиты, входить в нее или впустить туда кого-нибудь может только Солсбери. У него шифр.

– Давно он там?

– Тридцать четыре дня…

– А что случилось тридцать четыре дня тому назад?

Рэчел вскинул глаза только на миг, но в его глазах стоял такой ужас, что у Роберта мурашки поползли по спине.

Дуайт отставил рюмку и медленно наклонился к Рэчелу. Голос его стал бархатным:

– Так что случилось тридцать четыре дня тому назад, Рэчел?

Рэчел побелел и вдруг пополз с кресла, хватая воздух ртом, как задыхающаяся рыба.

Телохранители недвумысленно пододвинулись поближе к столику, встав с двух сторон кресла.

А Рэчел вдруг пополз к Дуайту на коленях, завизжал, заголосил:

– Не могу, не могу больше! Хоть на Луну, хоть в титановые шахты… Смилуйтесь! Отпустите! Я сойду с ума! Я боюсь!

Дуайт сделал знак, и один из телохранителей поднял Рэчела за шиворот левой рукой, а правой отвесил ему две ленивые пощечины.

– Солсбери… Солсбери исчез после пожара.

– Какого пожара?

– В пятой лаборатории… была пи-установка… Солсбери много работал на ней в последнее время.

– Что это за установка?

– Для съемки внутренних биопроцессов живого организма… Там очень мощный силовой генератор. Видимо, от перегрузки. Или неисправность какая-то…

– Если мне не изменяет память, вы главный электромеханик здесь, Рэчел?

– Да, мистер Дуайт. Кроме зоны «Т», там автономное обеспечение…

– Это становится забавным. Дальше!

– Генератор взорвался… Тревога включается автоматически. Но пока взломали дверь…

– Взломали дверь?

– Да. Дверь была закрыта.

– Изнутри?

– Н-нет. Снаружи. Кто-то, наверное, подумал, что там никого нет…

Губы Дуайта сошлись в узкую прямую, и человечки в рюмках стали тоскливо-испуганными.

– Что же вы там нашли?

Рэчел торопливо оглянулся и, наклонившись к Смитам, перешел на шепот:

– В этом-то и вся загвоздка. Там был обгоревший труп, но… – Рэчел побледнел еще больше. – Но… врачи говорят, что это был труп обезьяны.

– Что-что?

– Да, мистер Дуайт. Ни Солсбери, ни мисс Джой там не было.

– Кто такая мисс Джой?

– Ассистентка Солсбери. Они работали вместе.

– Значит, Солсбери и его ассистентка исчезли, а вместо них оказалась обезьяна?

– Да. Но мисс Джой потом появилась.

– Когда?

– Две недели назад. Я чуть с ума не сошел, когда ее увидел…

– Итак, обезьяна. А вы уверены, Рэчел, что вы все-таки в здравом уме?

– Не знаю. Чем больше я думаю, тем больше…

– Где сейчас мисс Джой?

– В зоне «Т». У… у Солсбери. Он ее одну туда пускает. Если… если он там действительно есть.

«Час от часу не легче», – подумал Роберт. Ему уже расхотелось брать за шиворот негодяя Солсбери. История становилась все более запутанной, теряла всякую связь с реальностью.

– Я не могу здесь больше, мистер Дуайт. Заберите меня отсюда. Я схожу с ума. Я прячусь от всех по углам. А тут еще эта беспрерывная гроза. Откуда она взялась? В лаборатории нет другого выхода, я не раз проверял. Как Солсбери и Джой попали в зону «Т»? Почему не выходит Солсбери, если он жив? И эта мисс Джой, она как привидение… Я приму цианол, если вы не вытащите меня из этого ада. Я никогда не был суеверным, но тут творится какая-то чертовщина, поверьте, мистер Дуайт. Я не могу больше, не могу!

– Бросьте ныть, Рэчел! Вам еще придется ответить за вашу самодеятельность. Солсбери слишком дорого для нас стоит, чтобы всякий червяк вроде вас сводил с ним личные счеты. Если его надо убрать, мы найдем средства. А вы…

Рэчел тихо охнул и схватился за ручки кресла. Глаза его округлились.

– Здравствуйте.

Перед Смитами стояла женщина.

Она стояла, и, как два крыла, чернели за ее спиной фигуры двух растерявшихся телохранителей – спокойная, уверенная в себе женщина, и с лица ее не сходила улыбка.

– Здравствуйте, – повторила она, потому что молчание царило в холле. – Мистер Роберт, мистер Дуайт, доктор Солсбери просил передать, что он уже ждет вас в зоне «Т».

Они шли по каким-то тоннелям, то стрельчатым, как в католической церкви, то привычно прямоугольным. Коридоры разветвлялись, сливались, переплетались в сложный лабиринт, обрывались неожиданно причудливыми залами, со стен которых смотрели загадочные идолы и химеры. Впереди и позади была кромешная тьма: десятиметровый параллелепипед тревожного, мертвенно-синего света двигался вместе с идущими.

Когда на потолке вспыхивала очередная гирлянда ламп, на стенах загорались блуждающие синие огоньки: в глаза идолов и химер были вмонтированы отражатели, и глаза загорались медленно при приближении и также медленно угасали за спиной. Нигде не было ни номеров, ни указателей, ни надписей – только посвященный мог что-нибудь найти в этих мертвых коридорах.

И еще – нигде не было даже намека на двери.

– Слушай, Айк, – негромко сказал Роберт, поглядывая по сторонам. – Мне сейчас кажется, что наш дорогой папаша спятил гораздо раньше, чем попал в психлечебницу. Еще когда он строил всю эту чертову кадильницу…

– Ты все упрощаешь, братец, – так же негромко ответил Дуайт. – Отец был деловым человеком. За этими средневековыми чертями – великолепные лаборатории с новейшей аппаратурой. Там рождались такие малютки, перед которыми сам дьявол снял бы шляпу. Крошечная ампула могла бы в течение часа стерилизовать целый континент. Остались бы города, поля, заводы, шахты, леса, даже животные – все, кроме человека. Ни одного человека на всем континенте, представляешь? А все остальное – целехонькое. Ни огня, ни бомб, ни взрывов – одна крошечная ампула, привязанная к хвосту паршивого щенка, которого «забывает» на берегу рассеянный турист. Вот это – настоящий размах, вот это власть! Власть над миром.

Дуайта словно подменили. Что-то от идолов на стенах появилось в нем: в мертвенном свете еще длиннее стал крючковатый нос, синим стало высохшее лицо.

– Ты скажешь: к чему этот цирк с лабиринтами, с темнотой, со светящимися глазами вот этих симпатичных уродов? Я повторяю – отец был деловым человеком, но он был и романтиком, художником, знатоком человеческой натуры. Он строил не только секретный Биоцентр, где должно было родиться самое действенное в мире оружие. Он строил храм Силы, коварной, невидимой, беспощадной…

– Храм, – хмыкнул Роберт. – Сила… Вся эта сила передохла через час после хорошенькой дозы этой… как ее… ну, после этой русской сыворотки. И папаша остался на мели со всеми своим загробным романтизмом. Только вот эти черти и остались…

– Мистер Роберт, мистер Дуайт, мы пришли.

Этот коридор ничем не отличался от других. Десятиметровый параллелепипед синего света, женщина, стоящая у стены, «полтора Смита» напротив и два черных телохранителя по обеим сторонам.

А на стене – очередная химера. Что-то искаженное до неузнаваемости.

Эти три фигуры, оплетенные змеями…

«Лаокоон»…

Древний миф Эллады…

До сих пор в Ватикане стоит он, в свой последний миг превращенный в мрамор родосскими ваятелями, – прорицатель, восставший против воли богов, и бесконечно его предсмертное усилие, которым пытается он сорвать змеиные кольца с безвинно гибнущих сыновей.

Но настенная фреска не повторяла скульптуру. Что-то сместилось в ее композиции. Безвестный художник намеренными, едва заметными отклонениями нарушил гармонию – из подобия выросло отрицание.

Не осталось мощи в порыве Лаокоона: напряжение борьбы превратилось в бессильную судорогу смерти. Не боль и не страдание духа, побежденного, но не покорившегося жило на лице: животный ужас исказил черты. Уже не борец погибал на фреске – в могучих змеиных кольцах корчилась жалкая жертва, недостойная жалости.

А змеи были прекрасны. Изгибы их черных полированных тел, грация всепобеждающей силы, торжество беспощадного рока над жалкой жизнью человеческой – с какой мстительной страстностью, патологической достоверностью было выписано все это.

И последняя мрачная шутка – у победившей змеи было человеческое лицо, и оно было очень схоже с лицом Дуайта.

– Великолепно, – промолвил Роберт, разглядывая фреску. – Впечатляет. Особенно портрет папаши. Очень похож. Правда, Айк?

Дуайт промолчал. Он снова был бесстрастен и сух. Женщина подошла к стене, коснулась каких-то видимых только ей выступов. Глаза человекозмеи засветились.

– Мистер Солсбери, мы пришли.

– Вижу, – гулко прогремел под сводами голос. – Вы свободны, Джой. Мне надо побеседовать с дорогими гостями наедине. Кстати, эта два черных молодых человека свободны тоже…

– Позвольте! – Дуайт протестующе поднял руку.

– Это условие, мистер Дуайт. В зону по вашему же приказу вход посторонним воспрещен.

– Но это же… – начал Роберт.

– Я знаю, мистер Роберт. Это и есть посторонние. К тому же здесь нет никого, кроме меня, и вам, следовательно, ничего не угрожает.

В последних словах сквозила уже открытая насмешка, и Дуайт хмуро кивнул охранникам.

Световой параллелепипед раздвоился – половина осталась на месте, с Робертом и Дуайтом в центре, а вторая бесшумно заскользила в глубь коридора за молчаливыми телохранителями и Джой и погасла за поворотом.

Они остались одни, наедине с мрачной картиной, лицом к лицу с издевательски живым подобием покойного Смита-старшего.

– Прошу в лифт.

Оба невольно вздрогнули, потому что голос прозвучал за спиной.

Вместо замшелой каменной кладки там теперь зиял вход в полуосвещенную кабину.

В кабине никого не было.

Створки захлопнулись, и лифт заскользил вниз, через несколько секунд замер, потом пополз куда-то вправо.

– Мне это не нравится, – сообщил Роберт.

– Мне тоже.

Лифт совершил еще несколько странных перемещений в пространстве, прежде чем створки его бесшумно раскрылись.

Это был полукабинет, полулаборатория со сводчатым готическом потолком, с высокими, стилизованными под Средневековье книжными стеллажами, причудливо перемещающимися с лабораторными витринами, стойками с химической посудой, какими-то аппаратами и приборами.

В комнате горели только две неяркие лампы: одна – слева, над дверью с желто-красным кружком «Осторожно, радиация», вторая – в глубине, на громоздком письменном столе.

У стола стоял человек в белом халате, накинутом на плечи. Он стоял, опустив голову, и лицо его скрывала тень от абажура.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.

Здесь не искаженный радиоволнами голос звучал еще более молодо. Роберт сделал шаг вперед, но Дуайт остался у стены.

– Я не буду больше томить вас загадками, господа. Честное слово, меньше всего мне хотелось вас дурачить. Дело в том…

Человек помолчал, левая рука его рассеянно листала бумаги на столе.

– Мистер Роберт, вы помните Чарли Солсбери таким, каким был он пятнадцать лет назад, когда он поступил к вам на работу?

Роберт не ответил, и человек за столом продолжал:

– Ему было сорок пять, но он был еще чертовски крепкий парень, не правда ли? Он здорово сдал за эти годы, но окончательно доконала его бомба – он принял на себя удар, который предназначался вам, мистер Роберт, и предназначался, кажется, вполне заслуженно, не так ли?

– Короче, доктор, – подал голос от стены Дуайт.

– Короче? Ну что ж…

Человек поднял голову, и свет настольной лампы упал ему на лицо.

Дуайт выхватил пистолет раньше, чем Роберт успел перевести дух.

– Не имеет смысла идти дальше, – сказала Джой, приостановившись. – Можно подняться в комнату, где вы можете подождать мистера Роберта и мистера Дуайта. Там вам будет удобно.

Телохранителям было не по себе. Их смущала спокойная властность молодой женщины, явная встревоженность хозяев, необычность этого черного коридора без входа и выхода.

Инстинктивное чувство опасности заставляло их держаться настороже.

– А как боссы найдут нас?

– Через меня, разумеется. Когда все кончится, я вас провожу.

– Где вы будете?

– У меня дела. Но я приду сразу, как все кончится.

Головы телохранителей были отлично натренированы для смертельного удара в живот, но не больше. Сейчас бить было некого, приказов не было, и старший махнул рукой:

– Делайте как знаете, мисс. Мы привыкли выполнять. Думать – не наше дело.

Джой положила ладонь на стену, и большая каменная глыба сдвинулась, открыв кабину лифта.

– Как в цирке, – прищелкнул языком младший.

– Техника, – констатировал старший.

Лифт поднял их в маленькую комнатку, посреди которой стоял стол, такой же как в холле, несколько кресел, мягкая тахта у стены и какие-то шкафы со множеством отделений. Джой откинула полог, за которым оказались полуразобранный пульт и большой, вполстены, экран.

– Здесь была раньше служба подсматривания, – сказала Джой. – Ну а теперь можно включить телепрограмму.

– Не надо, мисс. Но если бы промочить горло – это другое дело…

– О господи, как я сразу не догадалась! Извините. Вам виски?

– Сойдет и виски.

Бутылка выскочила из стола, и охранники сразу повеселели.

– Ну, я вас покидаю. Если не хватит – вот здесь наборная карточка. Я думаю, вы справитесь.

Дверь за Джой захлопнулась с легким металлическим щелчком.

Младший подошел к двери, толкнул.

– Закрыто. Если мы попались, то попались.

– Отсюда и с открытыми дверями не выберешься.

Младший, обходя комнату, обнаружил за пультом еще одну дверь.

– Боб, а тут, оказывается, есть все, что надо.

– Ну и отлично.

– Но вообще-то здесь мрачновато. Как в гробу.

– В гробу не бывает виски. Садись.

Младший захохотал, хлопнул старшего по спине:

– Ты прав, старина. Есть что пить, есть куда лить. Что еще надо простым парням вроде нас? Хватим, Боб!

– Хватим, Сэм.

Телохранители сняли пиджаки, отстегнули лучеметы, кряхтя, стащили плотные негнущиеся кольчуги с эластичными бронепрокладками и побросали всю свою тяжелую сбрую на тахту.

Виски светилось в бутылке золотистым солнечным светом, и уже после первой рюмки им стало уютно и тепло.

Однако человек за столом никак не реагировал на наведенное дуло пистолета.

– Успокойтесь, мистер Дуайт. У вас просто плохая зрительная память. Посмотрите внимательнее.

Он усилил свет лампы и продолжал глядеть на Смитов грустно и слегка иронически.

На вид ему было лет сорок, и легкая седина на висках, как ни странно, не старила, а, наоборот, молодила его, может быть, потому, что резче порчеркивала матовый, без единой морщины, высокий лоб и живые глаза.

Он улыбнулся, и сверкнули в улыбке крепкие белые зубы.

– Черт подери, Солсбери, что с тобой? Где твои шрамы, очки… и все остальное? Ведь у тебя…

– У меня была сожжена половина лица, выбиты все зубы вместе с изрядным куском нижней челюсти, катаракта от ожога, которую, правда, удачно оперировали, но тем не менее без очков я не видел дальше своего собственного носа, не так ли?

– Клянусь дьяволом, совершенно верно!

Дуайт убрал пистолет и подошел поближе.

– Простите, мистер Солсбери, понимаете… все это несколько необычно. Извините за эту игрушку, но…

– Я понимаю, мистер Дуайт. На вашем месте я поступил бы так же.

Дуайт от волнения снял свои темные очки.

Солсбери уставился на Дуайта во все глаза и оглушительно расхохотался. Действительно, превращение было разительным. В очках Дуайт был похож на грифа, ждущего добычу, в нем было что-то демоническое, загадочное. А теперь без очков перед Солсбери стоял просто любопытный крючконосый старик с маленькими, близко посаженными глазами.

– Я впервые вижу вас без очков, мистер Дуайт. И вы, оказывается, совсем не похожи на Мефистофеля. Вся ваша сила – в очках, никогда не снимайте их!

– Я снял очки перед Фаустом, мистер Солсбери, ибо вы – настоящий Фауст. Если я не ошибаюсь, вы, кажется, нашли элексир вечной молодости?

– Не совсем так, но дело это не меняет. К тому же пока я вам продемонстрировал только пролог. У меня еще немало сюрпризов. Мистер Роберт, вы, наверное, знаете, что в университете я немного занимался боксом?

– Слышал. И даже видел, правда гораздо позже. Когда ты отправил Пита в тяжелый нокаут, не помню, правда, за что. Пит с тех пор отзывается о тебе с величайшим уважением, хотя яйцелоговых не переваривает. Он говорит, что у тебя великолепный удар правой…

– Вы ходите сказать – был? Ведь пять лет назад…

– Оставь, Солсбери. Пять лет назад мне тоже досталось.

– Все верно, но половину удара, причитавшегося вам, вы отдали мне, так сказать, взаймы. Но теперь я могу вернуть вам долг, мистер Роберт.

Лицо Солсбери стало жестким. Движением плеч он сбросил халат, и, прежде чем Роберт успел что-либо сообразить, доктор коротко, не размахиваясь, ударил Роберта правой в челюсть.

Роберт грохнулся в угол, разломав в щепки кресло.