Текст книги "Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны"

Позднее, с 1841 по 1842 г., в этом же, не сохранившемся ныне доме, в наемной квартире, жил поэт, драматург, историк, публицист, богослов, философ и художник, идеолог славянофильства, автор трагедии «Дмитрий Самозванец» – Алексей Степанович Хомяков и его жена Екатерина Михайловна Хомякова, сестра поэта Н. М. Языкова. В их доме, как известно, бывали Языков, Гоголь, Аксаков и многие другие.

А уже в 1902 г., в отстроенном на этом месте доме (с.), жил на последнем этаже, за овальными окнами – скульптор, «русский Роден», как звали его современники, автор будущих памятников Пушкину, Толстому, Тургеневу, Маяковскому и др. – Сергей Тимофеевич Конёнков и – с 1903 по 1934 г. – художники, братья Александр Дмитриевич и Павел Дмитриевич Корины (мем. доска).

Здесь в революцию 1905 г. Коненков, давно ожидая народных волнений, достал припрятанный им дома револьвер, вступил в народную дружину и вместе со своими учениками построил прямо у своего подъезда баррикаду. И на арбатских баррикадах художник и встретил свою первую жену, семнадцатилетнюю Татьяну Коняеву, которую вылепил потом в образе Ники. А братья Корины именно в этом доме принимали у себя и Максима Горького, и много позже – Ренато Гуттузо.

В этом же доме в 1920 г. жил поэт, прозаик, критик Сергей Федорович Буданцев. Отсюда переедет в Леонтьевский пер., в дом 24, где в 1927-м сыграет свадьбу с поэтессой и переводчицей Верой Ильиной, а с 1928 по 1938 г. будет жить на Петровке (см. Петровка ул., 16), где его арестуют и отправят на гибель в колымский лагерь.

Наконец, в 1961–1963 гг., в этом доме жил поэт, киносценарист (сценарии фильмов «Я шагаю по Москве», «Застава Ильича» и др.), режиссер Геннадий Федорович Шпаликов и его вторая жена – актриса Инна Иосифовна Гулая. Именно здесь создавался сценарий фильма «Я шагаю по Москве».

Ныне известны шесть московских адресов Геннадия Шпаликова (1956–1959 гг. – 1-я Тверская-Ямская, 13; 1959–1960 гг. – Краснопрудная ул., 3/5; 1961–1963 гг. – Арбат ул., 23; 1963 г. – Верхн. Красносельская ул., 10; с 1963 г. – ул. Телевидения, 9, корп. 2), но покончит он с собой в 1974 г. в Переделкине, уехав из своего последнего московского дома (Бол. Черемушкинская ул., 11, корп. 1).

Остается добавить, что через 16 лет, в 1990 г., ушла из жизни (по одной из версий, также покончила жизнь самоубийством) и жена Геннадия Шпаликова, мать его дочери Дарьи – Инна Гулая.

8. Арбат ул., 27/47 (с.) – доходный дом (1912). Ж. – с 1914 по 1922 г. – певица, актриса, переводчик и мемуаристка, близкий друг Чехова, прототип Нины Заречной в его пьесе «Чайка» Лидия (Лика) Стахиевна Мизинова и ее муж – актер и режиссер МХАТа Александр Акимович Санин.

Лика Мизинова в роли Нины Заречной

(пьеса А.П.Чехова «Чайка»)

Она была так красива, что «на нее, – напишет потом Т. Л. Щепкина-Куперник, – оборачивались на улице…» Долго была влюблена в Чехова, но, не добившись взаимности, едва ли, как пишут, не «от отчаяния», сошлась с модным беллетристом и «великим ловеласом», тогда другом Чехова (они даже жили одно время в одной квартире, см. Бол. Власьевский пер., 9) – Игнатием Потапенко. Тот в середине 1890-х увез Лику в Париж, где она родила ему дочь, и позже – бросил ее, вернувшись к законной жене. Чехов, узнав эту историю, назвал Потапенко в частном письме «свиньей», а затем вывел его и Лику в «Чайке», в знаменитой паре Тригорина и Заречной. Но в этом доме Лика жила уже с мужем – актером и режиссером Саниным. Вместе с ним в 1922 г. уехала отсюда в эмиграцию, в Париж, где в 1939-м скончалась от туберкулеза. От того же недуга, что и Чехов, прославивший ее. Кстати, из сохранившихся в Москве адресов Мизиновой остался и дом 19 в Староваганьковском переулке. А сама «история», ставшая основой пьесы «Чайка», происходила, вероятно, в 1890-х гг., в меблированных комнатах «Гельсингфорс» в несохранившемся, увы, доме по адресу: Тверская ул., 19а.

Эмблема МХ

Позднее, в 1920−30-е гг., в этом арбатском доме жили прозаики, входившие в литобъединение «Кузница»: Федор Васильевич Гладков, Николай Николаевич Ляшко (Лященко), Александр Сергеевич Неверов, Алексей Силыч (Силантьевич) Новиков-Прибой. Здесь же располагались редакция газеты «Кузница» и клуб объединения. Б. – А. В. Луначарский, А. С. Серафимович (Попов), Л. М. Леонов, С. А. Есенин, В. В. Казин, С. Г. Скиталец (Петров), М. С. Голодный (Эпштейн), А. П. Чапыгин и многие другие. В этом же доме в 1920−40-е гг., в семье кадрового военного, рос будущий поэт, лауреат Госпремии СССР (1987) – Евгений Михайлович Винокуров.

9. Арбат ул., 28/1 (с. п., мем. доска), – с 1874 г. – дом издателей-просветителей братьев Сабашниковых. Ж. – с 1923 по 1929 г., в коммунальной квартире – поэт, драматург и переводчик, актер и с 1915 по 1934 г. – режиссер театра Е. Вахтангова Павел Григорьевич Антокольский.

Поэт Павел Антокольский

Марина Цветаева, знавшая Павла Антокольского в начале 1920-х гг. по театральной студии (Мансуровский пер., 3), выделяла в нем, конечно, поэта. «Как забыть, – писала она, – невысокую легкую фигуру Павлика – на эстраде, в позе почти полета читающего стихи, как забыть его пламенные интонации, его манеру чтения стихов, нисколько не походившую на манеру тогдашних юных поэтов, подражавших Есенину… И уже зарождался будущий его „ток высокого напряжения“, и чем мы можем ответствовать ему, как не громом рукоплесканий». Актером был, правда, неважным. Однажды в Камерном театре, куда поступил после мансуровской студии, так «заигрался» на сцене, «переигрывая», «гримасничая», «входя в раж», что «в трансе», как пишет свидетельница, «свалился со сцены прямо в оркестр…». Правда, свидетельница и поправляется: «Но несмотря на это, Вахтангов его всегда выделял, советовался с ним, ведь это Павлик принес в студию „Принцесу Турандот“. И все загадки написал для этой пьесы…» Впрочем, против полной правды нет приема: когда Цветаева вернулась в СССР из эмиграции, ее «Павлик», друг и коллега, первым испугался встретиться с ней, «белогвардейкой», как величали Цветаеву тогда…

Наконец, в этом же доме, с 1939 по 1941 г., жил актер, режиссер, мастер художественного слова, народный артист СССР (1979) и лауреат Сталинской премии (1949) Дмитрий Николаевич Журавлев, которого навещали здесь его друзья. Б. – (у Д. Н. Журавлева) Б. Л. Пастернак, А. А. Ахматова, В. Е. Ардов, пианист С. Т. Рихтер и некоторые другие.

10. Арбат ул., 30/3 (с.). Когда-то на этом месте стоял дом, в котором накануне восстания декабристов поселился в 1824 г. декабрист, поэт, критик, историк, будущий сенатор, тайный советник и обер-прокурор Святейшего синода – Степан Дмитриевич Нечаев. Здесь у него тогда же останавливался тоже декабрист, поэт, прозаик, критик, соиздатель (совместно с К. Ф. Рылеевым) альманаха «Полярная звезда» – Александр Александрович Бестужев-Марлинский. Первый к расследованию по «делу декабристов», несмотря на показания одного из обвиняемых, не привлекался, а вот Бестужев-Марлинский был арестован и сначала сослан в Якутск, а позже, в 1829 г., – солдатом на Кавказ. Как прозаик успел прославиться, его даже, как не имеющего соперников в литературе, звали в литературных кругах «Пушкин в прозе». Первый, С. Д. Нечаев, упокоился, как известно, на Новодевичьем кладбище в Москве, а вот тело Бестужева-Марлинского так и не найдут – он погибнет в бою под Адлером, в лесу, будучи зарубленным горцами. И, символично, в один год с Пушкиным – в 1837-м.

Обложка журнала «Полярная звезда» за 1823 г

Позже, с 1869 по 1872 г., в этом не сохранившемся здании, жил также поэт, прозаик, драматург и петрашевец Алексей Николаевич Плещеев. А уже в отстроенном на этом месте в 1904 г. и сохранившемся доходном доме А. И. Титова жил с 1908 по 1913 г. философ-кантианец, логик и переводчик Борис Александрович Фохт. Позже этот дом стал последним опять-таки для поэта: в нем в 1930-е гг., до ареста и расстрела в 1938 г., жил друг С. А. Есенина Василий Федорович Наседкин и его жена – младшая сестра С. А. Есенина – Екатерина Александровна Есенина (ее тоже и тогда же арестовали и выслали из Москвы).

Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева»

Их дочь, внучка С. А. Есенина, Наталья, напишет потом: «В 1956 году В. Ф. Наседкина реабилитировали „за отсутствием состава преступления“. Нам выдали „свидетельство о смерти“, в котором сообщалось, что он умер „первого марта 1940 года". Получили мы и „компенсацию“ – 600 рублей… Мама купила себе телевизор „Нева“, я – наручные часы, а мой брат Андрей, кажется, костюм… Тогда, в годы хрущевской „оттепели“, никому из нас, членов семьи, познакомиться с „делом“ отца не разрешили. И только несколько лет назад, когда давно уже ушли из жизни моя мама и брат Андрей, я получила доступ к документам НКВД… Прочла решение „тройки“, обвинившей В. Ф. Наседкина по нескольким пунктам статьи 58 (среди них пункт о терроризме). Получила и новое свидетельство о смерти, из которого узнала, что отца расстреляли 15 марта 1938 г., в тот же день, когда «тройка“ вынесла ему смертный приговор… А тополю отцовскому (посаженному в 1927 г. рядом с домом Есенина в селе Константинове. – В. Н.), – заканчивает воспоминания Наседкина-Есенина, – уже 74 года…» Сегодня этому дереву должно быть 94 года. Живо ли оно?

Наконец, с 1930 по 1964 г. в этом доме жили: прозаик, сценарист Юрий Павлович Казаков (мем. доска), а также, в 1930–40-е гг., – поэтесса и дирижер Вероника Свилих. Здесь, видимо в 1948 г., художник Оскар Рабин рисовал портрет Свилих.

Остается лишь добавить, что во дворе этого дома в 1983 г. получила квартиру психотерапевт, целительница, поэтесса и художница Джуна (Евгения) Ювашевна Давиташвили. И среди гостей ее, а лучше сказать – пациентов, здесь бывали В. С. Высоцкий, Б. А. Ахмадулина, А. А. Вознесенский, кинорежиссер А. А. Тарковский, итальянцы-кинематографисты Ф. Феллини и Д. Мазина и многие, многие другие.

11. Арбат ул., 33/12 (с.). – Ж. – в 1910-е гг. – в меблированных комнатах – поэт, прозаик, критик, литературовед и историк литературы, которому М. И. Цветаева, уезжая в эмиграцию, доверила часть своего архива, – Борис Александрович Садовской (наст. фамилия Садовский). Здесь в 1916-м г. он, после паралича руки и ног (последствия сифилиса), окончательно слег. Отсюда Садовской, автор шести книг стихов и нескольких томов прозы, переедет сначала на родину в Нижний Новгород, а затем в Бол. Кисельный пер., 8, и в 1922 г. – в подвальную комнату Новодевичьего монастыря, «келью», по его словам (см. Новодевичий проезд, 1), где и окончит свои дни в 1952 г.

Позже, в начале 1920-х гг., в этом доме поселился и здесь скончался в 1923 г. прозаик, драматург Александр Сергеевич Неверов (наст. фамилия Скобелев). Здесь закончил самую известную свою книгу «Ташкент – город хлебный».

Наконец, с 1941 по 1988 г., пережив арест (за послецензурные вставки в свою знаменитую работу «Диалектика мифа») и заключение на лесоповале в лагере Беломорканала (1930–1933), в этом доме жил философ, прозаик, антиковед, переводчик Алексей Федорович Лосев (в монашестве – Андроник). Интересно и интригующе, но он с юности знал, что станет философом. В 16 лет подписал одно из писем своей первой любви Ольге Позднеевой – «будущий доктор философии». «Да, да! Всю жизнь писать и читать, читать и писать. Понимаете… всю жизнь!» А перед разрывом с ней, в 1910 г., признался: «Мое занятие – не танцы, не гулянье, не веселье, а – кабинет, книги и сочинения. Я хотел найти себе счастье вне моего кабинета, но… Нет! Не будет здесь счастья, счастье там, у Бога! Как здесь все низко, пошло, легкомысленно!..»

На Беломорканал он попал после разгрома его труда «Диалектика мифа». В «Правде» его громил сам Горький. Назвав философа «существом низшего типа», классик изничтожал его: «Если б профессор был мало-мальски нормальный человек, он, разумеется, понял бы (какой он негодяй) и – повесился… Что делать этим мелким, честолюбивым, гниленьким людям в стране, где с невероятным успехом действует молодой хозяин – рабочий класс?.. Нечего делать в ней людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения…» Каково?!

Лосев найдет сподвижницу, и с 1954 г. в этом доме поселится его гражданская жена – литературовед, будущий профессор МГУ – Аза Аликбековна Тахо-Годи. А первая любовь, Ольга Позднеева, поселится рядом (Мерзляковский пер., 13), проживет там до смерти в 1960-м, но так ни разу и не встретится с Лосевым. Объединит их лишь Ваганьковское кладбище, где похоронены оба. Он ведь не зря говорил о земном существовании: «Лучше страдание со смыслом, чем счастье без смысла…»

Ныне, с 2004 г., в этом доме в память о философе располагается Библиотека истории русской философии и культуры, а само здание получило имя «Дом А. Ф. Лосева».

12. Арбат ул., 37 (с.), – до 1830 г. – дом обер-прокурора Св. синода (1797–1799), сенатора, тайного советника, московского предводителя дворянства, кн. Василия Алексеевича Хованского. Сюда, по свидетельству его зятя, мемуариста А. Я. Булгакова, съезжались «все знаменитые путешественники, певицы, певцы, музыканты и артисты». До 1825 г. в этом же доме жил историк, дипломат, мемуарист, друг А. С. Пушкина – Дмитрий Николаевич Свербеев, а с 1834 г. – актриса Екатерина Семеновна Семенова-Гагарина.

Б. – (на «литературных пятницах» у Свербеева) Пушкин, Чаадаев (родственник жены Свербеева), поэт и переводчик Гнедич и др.

После революции, с 1921 г., в этом доме располагался Революционный военный трибунал Московского военного округа. Ныне – Московский окружной военный суд.

13. Арбат ул., 38/1 (с.), – дом купца Т. Астахова (надстроен в 1901 г., арх. Н. П. Матвеев). Ж. – в 1900-е гг. – прозаик, будущий драматург, критик, переводчик и мемуарист Борис Константинович Зайцев. Первая своя квартира писателя, один из восьми московских адресов писателя (см. Приложение № 2).

Здесь Зайцев поселился, вернувшись в 1901 г. из Петербурга, где бросил, не закончив, Горный институт, и здесь начал публиковать первые рассказы. И в этом доме в 1902 г. познакомился с будущей женой – Верой Алексеевной Смирновой (урожд. Орешниковой).

Позже вспоминал, что, например, Константину Бальмонту, бывавшему здесь, «нравилась, видимо, шумная и веселая молодежь, толпившаяся вокруг жены моей, – нравилось, конечно, и то, что его особенно ценила женская половина…» Иногда Бальмонт приходил «в мажоре… победоносно-капризен и властен. – Поэт желал бы читать свои произведения не в этой будничности, но среди рощ и пальм Таити или Полинезии. – Но откуда же нам взять рощи и пальмы, Бальмонт? Он, – пишет Зайцев, – осматривает нехитрую обстановку нашей столовой. – Мечта поможет нам. За мной! – И подходит к большому старому обеденному столу. – Макс, Вера, Люба, Борис, мы расположимся под кровлей этого ветерана, создадим еще лучшие, чем в действительности, пальмы. И он ловко нырнул под стол. Волошину было трудно, он и тогда склонен был к тучности, дамы проскочили со смехом, по-детски… И вскоре из пальмовой рощи раздались протяжные "нежно-напевные" и "певуче-узывчивые" строфы его стихов…»

«В салоне Зинаиды Волконской» (1907)

Фрагмент Г. Г. Мясоедов

А однажды, в 1905 г., сюда пожаловал «мэтр» – петербуржец Вячеслав Иванов. «Вечер. Сижу за самоваром один, жена куда-то ушла, – вспоминал Борис Зайцев. – В передней звонок. Отворяю, застегивая студенческую тужурку. Пришел Вячеслав Иванов с дамой, очень пестро и ярко одетой… Дама – его жена, поэтесса Зиновьева-Аннибал. Смущенно и робко приветствую их – как мило со стороны старшего, уже известного поэта зайти к начинающему писателю, еще колеблющемуся, еще все на волоске… Гость оставляет несколько старомодную крылатку и шляпу в прихожей, мы усаживаемся за самоваром – два странных гостя мои сидят в начинающихся сумерках – соединение именно некой старомодности с самым передовым, по-теперешнему „авангардным“ в искусстве. Я угощаю чем могу (чаем с вареньем). Но тут дело не в угощении. Вячеслав Иванович из всякого стакана чая с куском сахара мог – и устраивал – некий симпозиум… Другого такого собеседника не встречал я никогда… Никогда не был скучен или утомителен, всегда свое, и новое, и острое…» Оказывается, поводом прихода был только что напечатанный рассказ Зайцева «Священник Кронид». Вот имя-то священника – Кронид – и заинтересовало Иванова и стало темой его блестящей – «да какой!» – пишет Зайцев, – импровизированной лекции. «Так вот и превратился скромный арбатский вечер в небогатой студенческой квартирке в настоящий словесный пир».

В этом доме кроме Бальмонта, Волошина и Вяч. Иванова бывали многие, составившие ныне славу русской литературы: Леонид Андреев, Андрей Белый, Бунин (по слухам, именно здесь познакомившийся со своей будущей женой Верой Муромцевой, подругой жены Зайцева) и многие другие, даже Луначарский (в 1904-м Зайцев, вместе с Буниным и Луначарским, работал в марксистском литературном журнале «Правда»). Ну, и остается добавить, что в революцию 1905 г. квартира Зайцева служила явкой революционерам. А на 1-м этаже была чья-то квартира, где изготавливали бомбы для восстания. Кстати, Лев Колодный утверждает ныне, что в революцию 1905 г. Арбат перегораживали аж три баррикады – ни на одной улице не было столько. И одной из дружин восставших командовал Конёнков, скульптор, который, как уже говорилось, жил на последнем этаже в соседнем доме (Арбат ул., 23). Отсюда, видимо, Зайцев, вместе с «литературной компанией» переберется позже в свой новый дом (Гранатный пер., 2/9).

Борис Зайцев – писатель

Наконец, в этом же «зайцевском доме» и в те же годы жил врач Филипп Александрович Добров и его жена – Елизавета Михайловна Доброва, у которых с 1906 г. проживал в детстве родившийся в 1906-м и привезенный сюда отцом из Германии будущий поэт, прозаик и мемуарист Даниил Леонидович Андреев – сын писателя и драматурга Леонида Андреева.

14. Арбат ул., 43 (с. н.), – Ж. – в. 1920–30-е гг. (с перерывами), на 4-м этаже, в двух комнатах коммуналки – партийный деятель Шалва Степанович Окуджава и его жена Ашхен Степановна Окуджава (урожд. Налбандян, родственница армянского поэта Ваана Терьяна). Здесь, а точнее в роддоме акушера Григория Грауэрмана (Новый Арбат, 2), в 1924 г. родился их сын – будущий поэт, прозаик, сценарист и композитор, лауреат Госпремии СССР (1991) и премии «Русский Букер» (1994) – Булат Шалвович Окуджава.

Здесь маленького Булата втайне от родителей-коммунистов водила в храм Христа Спасителя его русская нянька «из крестьянок», которую мать поэта, узнав об этом, выгнала из дома. Нянька, по воспоминаниям, была «добрая, толстенькая, круглолицая, голубые глазки со слезой» и звала ребенка «цветочек». Сюда маленький Булат вернулся из Тбилиси в середине 1920-х гг. с домашним прозвищем Кукушка, то ли от его агуканья, то ли от того, что его, «как кукушонка, постоянно подкидывали в другие семьи». Но уже в школе – «цветочек» и «кукушонок» – почти сразу стал лидером. Как вспоминал его одноклассник, именно Булат, еще в 12–13 лет, предложил мальчишкам «организовать шумовой оркестр». Играли карандашами на зубах (это был ксилофон), на расческе с папиросной бумагой изображали гавайскую гитару, а губами имитировали трубу, тромбон и даже саксофон. И хоть школьный врач бегал в истерике, что дети «испортят эмаль и останутся без зубов», дело Булат довел даже до концертов на школьных вечерах. И тогда же, мальчишкой, втайне начал писать дома первый роман.

Детство «дворянина с арбатского двора» тоже закончилось в этом доме. Здесь в 1938 г. поздно ночью была арестована мать поэта. Позже в интервью Юрию Росту Окуджава признался, что уже без матери жил здесь с бабушкой и братом впроголодь: «Страшно совершенно. Учился я плохо. Курить начал, пить, девки появились. Связался с темными ребятами. У меня образцом молодого человека был московско-арбатский жулик, блатной. Сапоги в гармошку, тельняшка, пиджачок, челочка и фикса золотая. Потом, в конце 40-го, года тетка решила меня отсюда взять… Отбился от рук…»

Увы, главной причиной бегства из этого дома в Тбилиси было не это – ему исполнилось уже 15, а по приказу Н. И. Ежова от 1937 г. – «О репрессировании жен и детей изменников Родины» – НКВД предписывалось арестовывать подростков как раз с 15 лет… Через 20 лет он напишет в стихах: «А пожарище разгорается. // Черт с тобою, гори, мой дом! // Беды частные не караются // На земле никаким судом…»

Но дом стоит доныне. И 8 мая 2002 г. здесь, на углу Арбата и Плотникова переулка, был установлен ростовой памятник Б. Ш. Окуджаве (скульп. Г. Франгулян).

15. Арбат ул., 44 (с. п.), – Ж. – в 1800-е гг. – Пелагея Денисовна Тютчева (урожд. Панютина) – бабушка поэта Ф. И. Тютчева, у которой бывал родившийся в 1803 г. юный поэт. Деда своего, секунд-майора Н. А. Тютчева, поэту увидеть не довелось, он скончался в 1797 г. А позже здесь, в доме майора Петра Евграфовича Кикина и его жены Марии Робертовны Кикиной (урожд. Портер), бывал в 1830-х гг. и Александр Пушкин. В этом же доме жил в 1910-х гг. литературовед, критик, переводчик Борис Александрович Грифцов.

И, наконец, здесь же, с 1922 по 1944 г., жил в коммунальной квартире прозаик, драматург, переводчик, либреттист, теоретик искусства и философ Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Здесь встречался с женой, жившей отдельно, – актрисой МХТ и мемуаристкой Анной Гавриловной Бовшек.

Ныне издано шесть томов его сочинений. Но одно из произведений Сигизмунда Кржижановского не только связано с этим домом, но и невероятно таинственно. В нем рассказывается, как к жильцу 8-метровой комнатки 20-го этажа пришел однажды незнакомец и предложил средство по «расширению жилплощади» – тюбик порошка «Квадратурин». Благодаря порошку каморка его стала не по дням, а по часам расширяться, и скоро он не мог разглядеть вдали даже противоположную от его кровати стену. Соседи по коммуналке ничего этого не почувствовали, но когда он, погибая, закричал от ужаса, вбежали к нему, но в темной пустыне необъятной «жилплощади» не смогли отыскать даже его тела.

Арбатские соседи: поэт Н.И. Глазков

Прозаик С.Д. Кржижановский (справа)

Это один из фантастических рассказов писателя, который так и называется – «Квадратурин» (1926). Надо ли добавлять, что и сам писатель прожил больше 20 лет как раз в 8-метровой комнате этого дома. В ней умещались лишь кровать, стол, стул, коврик, книги на полках и две акварели, подаренные ему Максом Волошиным. Живя здесь, Кржижановский («прозеванный гений», по словам Г. А. Шенгели, прозаик, которого ставят сегодня в один ряд с Платоновым и Булгаковым) преподавал в студии Камерного театра, служил редактором в издательстве «Энциклопедия», печатал рассказы, писал киносценарий фильма «Праздник святого Иоргена» (1929), который поставил Я. А. Протазанов, а также инсценировку «Егения Онегина» на музыку С. С. Прокофьева и либретто оперы «Кола Брюньон» Д. Б. Кабалевского (1938). Сюда приходили к нему Булгаков, Форш, Антокольский, Шенгели, литературоведы С. Д. Мстиславский, С. А. Макашин, И. Г. Левидов, Е. Л. Ланн, И. Г. Лежнев и многие другие.

«Писатель должен быть там, где его тема», – сказал он в 1941-м, когда ему предложили уехать в эвакуацию, и – остался в прифронтовой Москве. Он все видел и все понимал. «У нас слаще всего живется Горькому, – заметил как-то не без грусти, – а богаче всех Бедному…» Он умер в 1950 г. в реальной бедности и горести в своей последней квартире (Земледельческий пер., 3.). В такой бедности, что московская могила его до сих пор не найдена.

Ну, а мне остается добавить, что в этом же доме с 1942 г. жил прозаик, разведчик, полковник, партизан, Герой Советского Союза (1944) Дмитрий Николаевич Медведев. И здесь же прожил почти 60 лет, до 1974 г., поэт, переводчик, актер, основатель литературного течения «небывалистов» (1939, совместно с поэтом Ю. Долгиным) – Николай Иванович Глазков и его вторая жена, художница-керамист Росина Моисеевна Глазкова. После войны, после окончания Литинститута (1946) Н. И. Глазков нищенствовал, пил, работал грузчиком, носильщиком, пильщиком дров («Живу в своей квартире // Тем, что пилю дрова. // Арбат, 44, // Квартира 22…»), а первый сборник его стихов вышел лишь в 1957 г. До этого, начиная с 1940-х гг., изготавливал самодельные книги стихов, ставя на них слово «самсебяиздат», положив, если хотите, начало такому явлению, как «самиздат».

16. Арбат ул., 45/24 (с.), – жилой дом (1935, арх. Л. М. Поляков). Ж. – с 1935 по 1942 г., по год смерти – поэтесса, прозаик, мемуаристка, участница покушений на Александра II в 1879–1881 гг., деятельница революционного движения, одна из руководительниц Политического Красного Креста – Вера Николаевна Фигнер (в замуж. Филиппова).

Женщина фантастической биографии, она, по ее признанию, получила от друга по «Народной воле» Ф. Н. Юрковского («Сашки-инженера») прозвище Топни-ножка. Когда впоследствии писатель Вересаев спросил ее о происхождении этой клички, суровая Фигнер улыбнулась: «Потому что красивые женщины имеют привычку топать ножкой…» А ведь эта красивая женщина была приговорена к смерти в 1884 г. и девять дней ждала в камере исполнения приговора. Но как раз в тюрьме и начала писать стихи, а стиль ее статей хвалил потом сам Бунин: «Вот у кого надо учиться писать!» И то сказать: главный ее труд – двухтомные мемуары «Запечатленный труд» – переиздают до сих пор.

Вера Фигнер – революционерка и поэтесса

В этом же доме жили: с 1936 по 1982 г. (мем. доска) – прозаик, поэтесса, литературовед, переводчица и мемуаристка, Герой Социалистического Труда (1976), лауреат Сталинской (1951) и Ленинской (1972) премий Мариэтта Сергеевна Шагинян (Шагиньянц), поэт и переводчик Аркадий Яковлевич Коц, переложивший в 1902 г. на русский язык «Интернационал» Э. Потье. И здесь же, с 1935 по 1954 г., жил литературовед, философ, первый биограф Михаила Булгакова Павел Сергеевич Попов и его жена – внучка Л. Н. Толстого – Анна Ильинична Попова, близкие друзья писателя.

Наконец, в этом же доме с 1935 по 1938 г. жил нарком внутренних дел, генеральный комиссар Госбезопасности Николай Иванович Ежов и его жена – журналистка, гл. редактор журнала «СССР на стройке» и «Иллюстрированной газеты», а также держательница домашнего «литературного салона» Евгения Соломоновна Хаютина-Гладун-Ежова (урожд. Фигинберг). Ныне известно – «салон» ее посещали И. Э. Бабель, И. И. Катаев, С. Я. Маршак, Л. А. Кассиль, М. Е. Кольцов, Л. О. Утесов, С. М. Михоэлс и многие другие.

Исаак Бабель познакомился с Хаютиной-Гладун еще в начале 1920-х, когда она не была даже знакома с будущим наркомом Ежовым. Тогда же они стали любовниками, и всю оставшуюся жизнь Бабель встречался с ней, бывал в ее «наркомовских» литературных салонах по предыдущим московским адресам (1-й Неопалимовский пер., 1; Мал. Палашевский пер., 4) и признавался, что посещал их в том числе из-за жгучего интереса к жизни и работе чекистов (пишут, что он собирал материал для романа о работе ОГПУ-НКВД). Но ни он, ни сама Хаютина, ни, разумеется, всесильный нарком-палач и в страшном сне не могли представить, что их имена окажутся рядом в обвинительных заключениях.

Еще недавно, в 1937-м, Бабель в дружном хоре советских писателей клеймил в «Литературке» Радека, Сокольникова, Пятакова и Авербаха со товарищи. «Скоро двадцать лет, как Союз Советов, страну справедливого и созидательного труда, ведет гений Ленина и Сталина, гений, олицетворяющий ясность, простоту, беспредельное мужество и трудолюбие, – писал в газете. – Этой работе люди, сидящие на скамье подсудимых, противопоставляют свою "программу". Мы узнаем из этой "программы", что надо убивать рабочих, топить в шахтах, рвать на части при крушениях…» И вот:

«Следствием по настоящему делу, – говорится в обвинительном заключении Бабеля, – установлено, что еще в 1928–29 гг. Бабель вел активную контрреволюционную работу по линии Союза писателей… знал о контрреволюционном заговоре, подготовленном Ежовым… вошел в заговорщицкую организацию, созданную женой Ежова – Гладун (Хаютина) и по заданию Ежовой готовил террористические акты против руководителей партии и правительства… Изобличается показаниями репрессированных участников заговора – Ежова Н. И., Гаевского, Пильняка, Гладун и Урицкого. На основании вышеизложенного…» и – дальше приговор – смертная казнь…

Его любовь – Женя Хаютина покончила с собой, отравилась в предчувствии неизбежного ареста. Но судьба и после смерти «свела» всех троих. Расстрелянные Бабель и Ежов были сожжены в крематории Донского монастыря и там же захоронены в общей яме. Но поэт, прозаик, литературовед и журналист В. А. Шенталинский, расследовавший эту историю, неожиданно для себя нашел рядом, на кладбище Донского монастыря, и могилу Евгении Соломоновны Хаютиной. «И после смерти, – напишет он в одной из своих книг, – они все трое – Бабель, Ежов и эта женщина – оказались рядом…»

17. Арбат ул., 51 (с.) – доходный дом Панюшева (1910-е гг., арх. В. А. Казаков). Ж. – с 1919 по 1926 г., в трехкомнатной квартире 89, во флигеле двора – литературовед, историк литературы Петр Семенович Коган и его жена – детская писательница, переводчица, мемуаристка Надежда Александровна Нолле-Коган, адресат писем и стихов Александра Блока. В этой квартире в 1921 г. ночевал поэт Николай Степанович Гумилев. Бывали поэты Цветаева, Волошин, Вячеслав Иванов, Чулков, Алянский, Майя Кудашева (урожд. Кювилье, во втором замужестве – Роллан) и многие другие. Но главное, в этой квартире дважды, в 1920 и в 1921 г., останавливался и Александр Александрович Блок – это последний адрес поэта в Москве.

Детская писательница и переводчица Н.А. Нолле-Коган

Отсюда он, уже смертельно больной (без палки и ходить не мог), отправился в Петроград умирать. «Прощайте, да теперь уже прощайте!» – сказал он из окна поезда, когда Надя Нолле-Коган, влюбленная в него с 1913 г., провожала его на вокзале. «Я обомлела, – напишет она в воспоминаниях. – Какое лицо! Какие мученические глаза! Я хотела что-то крикнуть, остановить, удержать поезд, а он все ускорял свой бег, все дальше и дальше уплывали вагоны, окно – и в раме окна незабвенное, дорогое лицо…»

В доме Нади Блок прожил в общей сложности две недели. Здесь подолгу говорил по телефону со Станиславским (речь шла о постановке его пьесы «Роза и Крест»), сюда, в этом дом, некая «незнакомка» принесла ранним утром и передала ему ветку яблони в цветах и две искусно сделанные куклы Арлекина и Пьеро и, живя в этом доме, вместе с беременной сыном Надей, нашел и полюбил «заветную скамью» у храма Христа Спасителя, на берегу реки, где они часто читали друг другу стихи. Наконец, отсюда поэт ходил на последние выступления в Москве, пока в нынешнем Доме журналиста ему не бросили с эстрады: «Товарищи! Где динамика? Где ритмы? Все это мертвечина, и сам Блок – мертвец…» Вот тогда, глубокой ночью, он, с хрустом сломав в пальцах карандаш, и бросил хозяйке дома: «Больше стихов писать никогда не буду…»