Текст книги "Дешевый роман"

Вячеслав Прах
Дешевый роман

Дешевый роман

Посвящается моему сыну Леонарду

Я умер. Да, я не вечен, как и всё в этом мире. В вашем мире. Я иду по дороге, ведущей к моему дому, я его построил своими руками, этими же руками я укачивал тех, кто сейчас в этом доме спит. Я иду тем путем, которым мы привыкли ходить. Странная вещь – привычка, для человека, который не чувствует больше дождя. Я и есть дождь. Но я не ощущаю себя. Я иду дорогой, которая давно уже не моя, по старой памяти я открываю ворота. Они не услышат этот скрип. И мои шаги исчезнут, когда закончится дождь.

Я смотрю на окна, в которых темно, там нет больше меня. Там нет больше света дневного, и если я – ночь, то в этом мире нет больше дня. Я вхожу тихо, чтобы никого не разбудить, я исчезаю громко. О, закройте им рот, чтобы они не кричали. Я смотрю на лицо ее безмятежное, сонное. О, любовь моя, ты еще не узнала… Мне бы в вечность превратить эту ночь, чтобы отсрочить мою смерть. Забавно, но умру я лишь тогда, когда вы об этом узнаете. А сейчас я живой и сердца ваши горячие полны моего тепла.

Как это страшно, когда одним словом приходится отдирать себя от родных тел, словно я всего лишь кожа другая, которую нужно немедленно сбросить. Вы ведь замерзнете голые, я это знаю. Когда одним телефонным звонком выбрасывают меня из моего же дома и говорят, что нет больше… Как нет? Как нет? Вот же я, вот же. Смотрите. Из открытого окна вдруг повеет холодом. Я захлебнусь от собственного крика и замолчу. Но это будет завтра…

А сейчас я стою у нашей кровати и охраняю твой сон. Нам с детства говорили, что ангелы оберегают наши сны, так вот, драгоценность моя, я теперь твой ангел. Как жаль, что я им не был при жизни.

В другом конце города. В одной из палат.

– Сколько времени прошло?

– Три минуты. Остановка сердца.

– Понятно.

Главный врач подошел к окну и прикрыл форточку.

– Сегодня холодная ночь. Сколько ему было?

Медсестра посмотрела в медкнижку.

– Тридцать четыре. Через месяц тридцать пять.

– Молодой.

– Жена, дети есть?

– Жена и двое детей.

Врач хотел было огорченно вздохнуть, но его каменное сердце подсказало, что так делать не нужно. В его глазах застыло уже привычное ему беспристрастие к чему-либо.

– Будите жену.

Какие сны ты видишь? О чем они? Я тут подслушал один разговор, тебя хотят сейчас разбудить. Поспи еще немного, это короткая ночь, но жизнь наша еще короче. У меня было так много минут, которыми я неправильно распоряжался. Если бы мне дали всего один год, то я прожил бы этот год лучше, чем всю свою жизнь. Как ценны секунды.

Сейчас ты проснешься, подойдешь к телефону и выронишь трубку из рук. Я умру в этот момент. Какая ирония, что ты спишь, а я наслаждаюсь последними глотками воздуха. Смакую последние секунды. Ты сейчас – та нить, которая держит меня в этом мире. Но она оборвется, как и твой сладкий сон, когда ты услышишь звонок. Я бы хотел тебе многое сказать, например то, что действительно стоило бы переклеить обои в нашей спальне и завести собаку, с ней будет спокойнее. Какую оценку получил вчера наш сын? Когда они успели так вырасти, словно еще вчера я…

Раздался звонок.

Моя жена открыла глаза, взяла телефон. Ей снился бал, вечерний бал, она была в белом свадебном платье, на нее все смотрели, любовались ею и дарили цветы. Она была в центре внимания и получала от этого удовольствие, что еще нужно женщине? Как прекрасно, что сон может стать особенным событием для того, кто его смотрит. Мы уходим в сны, чтобы убежать от проблем, побыть теми, кто мы есть на самом деле. Не боясь осуждения окружающих, какими бы ни были нормы морали. «Я и есть мораль», – так бы сказал я, познав истину этой жизни.

– Алло…

– Алло. Юлия? Простите, что вас потревожили среди ночи.

– Слушаю вас.

Медсестра тихо откашлялась.

– Ваш муж умер четыре минуты назад. Примите мои соболезнования… Вам нужно приехать…

Телефон падает. Гудки…

Я умер только что. Не четыре минуты назад и не от остановки сердца. Я исчез от остановки чувств человека, для которого я был больше, чем Бог, но меньше, чем ребенок. Я растворился в ту секунду, когда поверила ее душа в то, что нет больше моей. Я и есть душа. А все остальное – оболочка, тело. Меня похоронили не через три дня, а в тот самый момент, когда она поверила в мою гибель, когда заполонила ее сердце больное жалость. Меня вышвырнули из дома на улицу, как собаку, которую мы не успели завести. Не делайте этого больше, не поступайте так со мной. Любите меня. Говорите обо мне в настоящем времени. Я не был. Я есть. И я буду.

Человек без зонта стоял у двери под крыльцом. Дверь открылась, и женщина, выбежавшая из дома, пронеслась сквозь него. Он посмотрел на свои руки, они исчезали, он посмотрел на ноги, их не было видно на земле. Человек обернулся.

– Поспеши, милая. Поспеши! Тебе еще многое нужно успеть…

Дождь закончился и на этой самой земле остались только ее следы, той женщины, что бежала к своему холодному мужу, ей и вправду казалось, что он холодный. Солнце еще не успело взойти, когда из этого города бесследно исчез один человек.

Глава первая

«Она бежала к своему холодному мужу, ей и вправду казалось, что он холодный…

Я не узнаю тебя больше, мой свет. У меня есть фотографии твои – живые, теплые еще. Но если бы тебя сфотографировали сейчас и показали мне, я бы тебя не признала. Я не чувствую энергетики рядом с тобой и весь дом пропах моими духами, чтобы хоть как-то затмить тот запах, тобою оставленный запах – вчерашнего дня. Тебя нет с нами сегодня, не делай мне больно. Где ты сейчас? Кем ты стал или чем? В чем теперь смысл твоей жизни, если ты обрел для себя новую форму существования?

Она сидела в гостиной, за столом, и смотрела на каштановый гроб, мысленно обращаясь к человеку, которому пиджак был больше не по размеру. Он сильно исхудал за время болезни. На лице у него читалось смирение, успокоение и отсутствие духа».

– Габриэль, тебе сделать чай с бергамотом?

– Не отвлекай, Рита, я пишу. А чай… Да, пожалуйста, как я люблю. Прости!

– Сейчас сделаю.

Загудел чайник. Вдохновение испарялось с каждой новой секундой и вылетало через открытое окно, к ветру, к черту, да хоть на край земли, возвращая меня обратно в реальность. В горле горчило обидой. О, этот настойчивый свист чайника…

«Вода закипела, я заварю себе чай. Крепкий. Мне нужно взбодриться. Я еще никогда не чувствовала себя такой усталой, опустошенной, лишенной всяких чувств и желаний. Я бы легла к тебе в гроб, но боюсь, что мы с тобой не поместимся, он слишком узкий. Я истощена не от голода, а от того, что проснулась этой ночью и не смогла больше уснуть. Мне позвонили в четыре утра и сказали, что ты умер. Больше я ничего в этот день не слышала и никого. Ты молчишь, ты все это время молчишь, у тебя нет больше слов для меня.

Наклонилась и поцеловала в губы.

Слез нет для тебя, твоя болезнь их забрала. Я знала, что ты умрешь, но я боялась позволить себе даже подумать об этом, не давала этой мысли блуждать в моей голове. Я это знала, как и то, что настанет такой вечер, как сегодня, когда я наклонюсь к гробу, чтобы поцеловать тебя на прощание. Ужасно слышать, что мертвых целуют. Когда ты это делаешь, тебе уже вовсе не страшно, ведь мертвых целуют мертвые. Завтра тебя заберут. Унесут на руках, как уносят фанаты своих перегоревших звезд на их последних концертах. Нам останется слушать все твои альбомы, прокручивать твои слова в голове. У тебя было много фанатов. Ты многих сердец касался, но многие ли коснулись твоего? Мне бы хотелось думать, что я к твоей душе притронулась, а иначе, зачем я была нужна?»

– …А иначе, зачем я была нужна?

Я читал Рите отрывок, который написал несколько минут назад. Мы пили чай с бергамотом.

– А каково это – писать от лица женщины?

Рита внимательно посмотрела на меня.

– Я думаю, что во мне присутствует женское начало. Когда я пишу, то могу чувствовать, как женщина. Но это начало раскрывается только в моем выдуманном мире, в тех женских образах, которые я придумал сам. В реальной жизни я чувствую, как мужчина, полная противоположность женщине. Мы из разных миров.

– Но все же, что ты чувствуешь, когда видишь женскими глазами?

– Я чувствую холод. Сквозняк…

«Юлия подошла к окну и закрыла его, затем вернулась к стулу. Она надела теплый свитер, который лежал на стуле, села, но так и не смогла согреться. Чай к тому времени остыл.

– Я знаю, что не смогу уснуть, сегодня выдался тяжелый день, а ночь будет еще тяжелее. Мне говорят, что мой сон – это не сон, и что все это время я не сплю. Еще они говорят, что кто-то обязательно должен сидеть с тобой всю ночь. Ты никуда не уйдешь, если я тебя оставлю здесь одного? Меня в детстве пугали, что души мертвых ходят по дому первые дни, есть даже те, кто слышал эти шаги, стуки, шорохи…»

Я сидел у окна и думал о своем герое. О человеке, что стал пионом, чьи бутоны тянутся изо всех сил в окна оставшихся там, за стеклом. «Я пион, а быть пионом легко. Птицей быть тяжелее. Я видел столько птиц, взлетавших, чтобы покинуть свой мир и улететь в бескрайнее небо. Они стремятся набрать высоту, они желают быть выше, лететь с широко открытыми глазами, покорять новые горизонты. Птенцы, которые слабее тех бед, что выпали им на крылья во время полета, – всегда падают обратно в свое гнездо. Им важен взлет, тем, кому есть куда падать. Я бы уже не рискнул…»

– Рита, давай займемся любовью.

Она игриво коснулась моего плеча и поцеловала в висок, с интересом рассматривая мой профиль.

– Кто ты? – спросила шепотом.

– Я мечтатель, а быть мечтателем легко… Реалистом быть тяжелее. У них нет крыльев и они ломают чужие, особенно тем, кто их окрыляет. Я мечтатель и сейчас я мечтаю заняться с тобою любовью.

Я повернулся к ней. Рита провела пальцем по моему подбородку, а затем коснулась шеи. Я взял ее руку и стал целовать, начиная с ногтей и заканчивая запястьем. Она обняла меня, и мы легли на матрас.

После хорошего секса начинаются разговоры о любви. Любишь ли ты ее? А что тебе нравится в ней больше всего, может есть то, что тебя раздражает, хоть немного? А что бы ты хотел в ней изменить? Может, ей перекрасить волосы? Может быть, их обстричь? И еще миллион вопросов, которые она обязательно тебе задаст, ведь ей важно почувствовать себя нужной. Отвечай, что она прекрасна, самая лучшая женщина – без изъянов. Вознеси ее после, ей важно понять, что она не использована.

Использовал ли я тебя, Рита? Да, использовал. Ты была хороша, я взял твою прелесть и вонзил в нее свое вдохновение, краски художника, громкие речи великих поэтов, но мне нужно продолжать писать, моей сексуальной энергии нужно восстанавливаться.

– Что будет дальше с пионом?

Она лежала у меня на груди и наматывала волосы на палец.

– Я еще и сам не знаю… Но кто-то стучится в дверь!

«На часах было четверть третьего ночи, когда в дверь постучались. Юлия спустилась вниз больше по инерции, чем из любопытства, она за все это время не сомкнула глаз, словно ждала этого стука».

– Кто постучался, Габриэль?

– Я не могу тебе этого сказать, ведь ты узнаешь то, чего тебе не следовало бы знать сейчас. Терпение, Рита, терпение.

– Интригуешь?

– Нет, просто ты сбежишь от меня, если узнаешь правду. А мне бы так не хотелось, чтобы ты меня покидала. Я из тебя черпаю больше, чем ты можешь себе представить.

Рита хотела настоять на своем, но не стала. Ей показалось, что это очередная выходка писателя и та интрига, которую он создал – всего лишь пустышка, чтобы удержать внимание читателя. Она теперь мой читатель. Ты ошибаешься, Рита!

– Ты знаешь, я так много раз бросал все, за что бы ни брался, что теперь я не верю больше себе. Я предавал свои мечты, меняя их на другие. Я все предал. Я и тебя предам, Муза.

Рита качала головой, ей искренне хотелось меня утешить.

– Не правда, не говори так. Ты сильный, я это знаю.

– Нет, это не так. Меня качает в разные стороны, как лодку во время шторма, и всякий раз я падаю за борт. Я не сильный, мой герой сильный, не зря же я выбрал его главным героем своей книги. В нем нет моих недостатков и полно тех достоинств, которыми я обделен. Я завидую ему и в то же время соболезную. Мне его жаль. Это я его убил!

– А ты можешь его оживить? Сделать так, чтобы все это оказалось страшным сном, а утром наступил новый день?

– Могу, но я этого не сделаю.

– Почему?

– Дело в том, что я полюбил тот цветок, в который вселилась его душа. А оживить человека, это значит – убить пион и весь его аромат, которым будут дышать главные герои моей книги еще несколько сотен листов. Этот цветок даст ответ на главный вопрос моей книги. Ты помнишь этот вопрос?

– Помню. Ты жестокий, Габриэль. Если бы я умела писать так, как ты, то никого бы никогда не убила. Я бы писала о любви, о жизни. Не о страданиях, а о радости. Мои герои стали бы самыми счастливыми под моим пером.

Я улыбнулся, глядя на нее.

– Мне кажется, ты искренне веришь в это. Я вижу это по твоим глазам, они не чище моих. Нет. Просто ты видишь мир по-другому, но разве в моем произведении нет той любви, о которой ты сейчас говоришь?

– Нет ее там, я вижу одни муки.

– Это форма любви.

– Тогда, я ничего не понимаю в литературе, Габриэль.

Как знаешь, Рита, как знаешь. Для тебя любовь – это когда люди целуются, держатся за руки и говорят о чувствах, лежа под звездным небом. Это, когда они умирают от старости в теплой ванне, напившись вином. У меня другая форма. Другие слова. Другие чувства. Я тебе сейчас продемонстрирую это…

«Юлии казалось, что ее преследует кто-то. Она боялась выйти из комнаты, ведь там, за дверью, таился невидимый враг, сам Дьявол вошел в этот дом, чтобы своими раскаленными лапами вырвать из нее душу и спустить в преисподнюю. Она дрожала, и с каждой секундой эта дрожь усиливалась.

– Кто здесь?

Тишина.

– Кто бы ни был здесь – выходи, а иначе я тебя убью! – Ее громкий голос переходил плавно в хрип, словно она застудила горло. Юлия откашлялась. – Выходи, я сказала!

Никто не вошел и не вышел. Она встала с кровати и включила свет».

«Вы обо мне забыли? Знал бы я, как вам напомнить о себе. Как мне передать, что вы можете увидеть меня, стоит вам подойти к окну и посмотреть во двор. Я смотрю на вас каждую секунду, вся моя жизнь – это окна гостиной и твоей спальни наверху. Я пион, а мои лепестки – это воздух, которым вы дышите.

Загорелся свет, ты не спишь? Что с тобой, милая? Почему я слышу твой крик? Чем я могу тебе помочь?»

* * *

– И как ты себе представляешь этот момент, когда будешь стоять на книжных полках?

Габриэль улыбнулся:

– Вот видишь, ты говоришь «я буду стоять», а не мое произведение.

– И что с этого? – не поняла Рита.

– У меня по телу дрожь, когда я представляю себе этот момент. Меня охватывает трепет и мне хочется делиться этим с тобой, хотя вернее было бы это от тебя утаить.

– Почему?

– Понимаешь, Муза, это моя мечта. А когда у людей разные мечты, то другой не сможет разделить с тобой эту радость.

– Я смогу. Всем сердцем смогу. Ты же мне веришь?

– Верю.

– Поделись.

– С большим удовольствием.

Габриэль отложил в сторону блокнот.

– Ты даже вообразить не можешь, каково это, когда тебя берут в руки, перелистывают, изучают, поглощают тебя без остатка. Все твое творчество. Всю твою душу, а творчество – есть душа. Смакуют тебя, словно хорошее вино, упиваются, пьянеют. Люди смотрят на твой мир твоими глазами. Они влюбляются в твоих героев. А я и есть – мои герои. Они влюбляются в меня, мои читатели. Я в эти минуты герой, который покорил этот мир.

Рита слушала внимательно, словно послушный ребенок. Мне нравится в Рите ее незагубленное детство, этим она меня и привлекла.

– А критика? Как ты к ней относишься? Ведь будут и те, кто не поймет твоей души.

– Ты права… – Я задумался. – Смотря о какой критике ты говоришь. Если это пена изо рта завистливых реалистов, которые сами не умеют мечтать, то я их отправлю в мир недописанных книг. Есть такое место, что-то вроде юга Франции, лазурных берегов. Но если критика конструктивная – человек подойдет и укажет мне на мою ошибку, объяснит свою точку зрения, – то я пожму этому человеку руку. Это не люди, а ангелы, уберегающие писателей от написанных ими бед.

– А может…

Я ее перебил:

– А ведь ты права, я совсем забыл о тех, кому предстоит плевать мне в лицо. Да ладно бы в лицо, в мое произведение, а это самое святое. Они наплюют на Юлию, на мой прекрасный пион, на мой почерк, на мое вдохновение – на тебя, Рита. Я даже и не задумывался об этом, это другая сторона медали, менее приятная.

– Ты сильный и сможешь устоять на ногах.

– Я смогу. Спасибо тебе, страсть моя. Ты придаешь мне веру в себя. Пожалуй, ты самый нужный человек в моей жизни. Я благодарен тебе за каждый прожитый с тобой день.

Шел второй месяц нашего знакомства с Ритой. Она открывала во мне все самое прекрасное, то, что я не хотел выносить наружу. Я переносил это на бумагу. Мои листы – мое богатство. Она разглядела во мне талант и каждый день слушала продолжение моей книги. Я читал для нее.

– А что будет со мной, когда тебя признают? Где буду я?

– Ты станешь моей женой.

– Правда?

Рита хотела обнять меня, но оступилась.

Конечно же нет, мое вдохновение. Я соврал!

– Правда.

Я не мог понять, то ли она так наивна, то ли она так умна. Я не пытался в ней разобраться, а лишь наслаждался ее ароматом, это как запах красок для художника, это как страницы новоиспеченной книги для писателя.

И каждый раз, когда мне хотелось бросить все – я говорил себе: «Я столько раз предавал свою мечту, что больше не имею на это права». И знаете, это помогало. Я писал вопреки!

Глава вторая

Мы с Ритой лежали в горячей ванне и думали вслух. Думали обо всем.

– Рита, я хотел спросить у тебя.

– Да, Габриэль, я слушаю.

Она листала мой блокнот, подчеркивая некоторые слова и предложения, не важно, зачем она это делала, главное, что она была этим увлечена.

– А какая у тебя мечта? Ты все узнала о моей мечте, но так и не открыла мне свою.

Рита по-прежнему листала блокнот.

– Я думала, ты никогда об этом не спросишь.

От этих слов повеяло холодом.

– Прости меня, я так невнимателен к тебе. Я слишком углубился в свою книгу.

– Я знаю, поэтому ничего и не говорю.

Улыбнулась, но больше сделала вид.

– Моя мечта, чтобы ты стал писателем. Нет, не перебивай, Габриэль. Ты сейчас не писатель, а всего лишь фантазер, мечтатель, как ты говоришь. Многие начинали свои книги, но так и не заканчивали их. Они, разве, писатели? Они – пустословы. Я не хочу, чтобы ты был, как они. Я разглядела в тебе талант, и ты лишь должен ему поддаться. Нет, не бороться с ним, не сжимать кулаки и прикусывать губы, когда не получается что-то выродить. Ты должен поддаться. А затем тебя накроет волной, не бойся дальше грести, знай, что берег близко.

Я приоткрыл рот от удивления.

– Где ты этого набралась? Я раньше за тобой такого не замечал. То, что ты сейчас сказала – это правда.

– Я живу с тобой, я с тобой сплю. Я становлюсь твоим подобием.

– Все просто, – подвел я итог.

Рита продолжила:

– Моя мечта – чтобы тебя брали в руки, трогали, открывали, влюблялись, как ты говоришь. Моя задача тебя вдохновлять, быть твоей страстью и музыкой. Я приму любую позу, лишь бы ты вошел и оставил свой прекрасный почерк. Я стану призраком твоих книг, меня не прочтут твои читатели, не увидят мой образ, ты не откроешь перед ними мое лицо, но я та, которая живет на твоих страницах, которая движет тобой, твоими пальцами, когда ты заполняешь свои листы, когда наполняешься мной. Мне не нужна твоя слава, о таких, как я, предпочитают молчать. Мне лишь нужно, чтобы ты дописал свою книгу – это будет высшая награда для меня. Я всегда буду стоять у тебя за спиной, но меня никто не увидит.

Вода остывала, и в ванне становилось прохладно. Казалось, что я не моргал.

– Ты не можешь теперь ее не закончить. Это твой долг передо мной!

«Вода давно уже остыла и стала холодной, но Юлия не чувствовала холода. Она легла в ванну, чтобы смыть с себя этот день. Моя героиня спускалась под воду и задерживала дыхание, ей хотелось узнать, сколько она сможет прожить без воздуха. Минуту. Когда горло начинали душить невидимые руки, когда слабостью заполнялась каждая клетка ее тела, когда кровь приливала к голове, она словно кружилась в танце, еще секунду и…

Вдох.

С какой жадностью она глотала воздух. С какой силой она стремилась жить. Не так уж легко оказалось отнять у себя жизнь, куда легче забрать ее у других.

Юлия встала, взяла полотенце, вытерлась и направилась в спальню. В свою вчерашнюю постель, она каждый день застилала свежую. Она словно чего-то ждала, что-то должно было случиться этим утром…»

– Габриэль…

Удивительная женщина, она знает, сколько ложек сахара я кладу в чай, но каждый раз спрашивает об этом, словно впервые.

– Две, пожалуйста.

Принесла поднос.

– Я размешала.

– Спасибо.

Взял чашку и поставил на пол перед собой.

– Может быть ты хотел, чтобы я для тебя что-то сделала?

Я дал ей блокнот.

– Зачитай.

«Я пион – а я и не знаю другой судьбы. Это лучшее, что могло со мной случиться. Я тот, у кого самая долгая жизнь, ведь никто больше не считает секунды. Я вижу небо из белых маленьких капель, оно полно чужих грез. И если бы люди никогда не мечтали, то не было бы и звезд. Я вижу воздух, я бы никогда не подумал, что его можно видеть. Он толщиной, как летнее одеяло, им можно укрыться, но я бы не стал, ведь мне бы не хотелось испачкать себя. Этот плед сшит из слов, из того пара, что вылетает изо рта, но не имеет особого веса. Он мягкий, как вата. Словно соткан из пыли, разбитых на части алмазов. Все самое драгоценное выбрасывают в воздух, в воздухе летают слова. Громкие речи одержимых идеей, но отказавшихся от нее при первой же неудаче. Клятвы. Люди так много используют клятв, что со временем сами не верят, исчезает сила обещаний, остается лишь звук. Ложь – это самый заразный микроб, он вылетает из уст одного и тут же влетает в рот другому. Вы дышите этим воздухом, зараженные, но ведь вы сами его заразили. Я – цветок, а цветы не имеют заразы, у них нет губ. От какой-то неизвестной чумы вымрет все человечество, но только не цветы. Представьте себе на секунду идеальный мир…

Я пион и таю в себе аромат. Я не знаю, чем пахнут человеческие души, но если вы сорвете меня и поставите в воду, то я лишусь своей души, и одна скрипка лишится струны, но музыка будет играть. Но если бы еще музыка пахла…»

– …Если бы еще музыка пахла, – дочитала она.

Рита заглянула мне в глаза, пытаясь найти в них продолжение.

– Что ты можешь об этом сказать? – не сдержался я.

– Я пион, а быть пионом легко… – процитировала меня Рита.

– Ты улавливаешь ритм, который я задал этому тексту. Ты различаешь мои интонации.

– Это не сложно.

– Согласен, Рита. Мне кажется, скоро мы будем говорить с тобой на одном языке.

Я смотрел во двор, мне хотелось увидеть там пион. Но ничего, кроме асфальта, там не было. Реальность слишком отличалась от моего выдуманного мира. Это либо город был таким серым, безжизненным, либо мои глаза не различают больше цвета. Рита. Моя теплая Рита. Я хочу обнять твое голое тело. Мне необходимо питаться твоим током. Ты – мой заряд.

Я повернулся, она стояла обнаженная передо мной. Ее длинные волосы по поясницу, ее талия, утонченность, изгиб. Она для меня, словно кисть, я впитываю в нее свои лучшие краски.

– Пойдем на мольберт, мое творение.

Тем же вечером мы вошли с ней в книжный, она стала рассматривать книги, а я людей, которые их читали. Что они чувствуют, когда держат в руках эти мягкие обложки? Знают ли они, что автор отдал им свои дни, месяцы, годы, посвятил часть своей жизни, чтобы чужие пальцы могли касаться его души. Чем пахнет страница, которую вы сейчас читаете? И правда ли, что она имеет свой особый запах? Вы слышите голоса героев, они у вас в голове? Вы купились на обложку или пришли за конкретной книгой? Эти и еще миллион вопросов, которые я хотел задать читателям, но вместо этого я сам взял в руки первую попавшуюся книгу. Закрыл глаза. Представил, что это мое произведение. Там я, пион, Юлия, Рита. Я гладил обложку и нюхал листы. Я вообразил себя читателем моей книги, тем неизвестным человеком, который придет в этот книжный с единственной целью – купить часть меня.

– А души сейчас стоят дешево.

Ко мне подошел мужчина лет тридцати, он был одет в дорогой костюм, который прекрасно на нем сидел. Обувь начищена до блеска, зубы отбелены, улыбка до ушей.

– Не понял, – удивился я.

– Я говорю, души сейчас стоят дешево.

– Это я понял. Но вы это сказали к чему?

– Вы вслух произнесли что-то вроде, «купить часть меня». Вот я вам и ответил.

– А… Вы о душах писателей. Простите, а кто вы?

– Я человек, написавший ту книгу, которую вы держите сейчас в руках.

– А почему вы говорите, что ваша душа стоит дешево?

– Потому что на ней указана цена.

Показал мне наклейку с ценником.

– И твоя душа, мой друг, будет стоить дороже всего на несколько центов.

Я был в ступоре. И не знал, что ему ответить.

– Я сейчас тебя понимаю лучше, чем кто-либо на этом свете. В этом ты мне поверь.

Похлопал меня по плечу. Подошла Рита. Он даже не обратил на нее внимание, пристально глядя мне в глаза.

– Я хочу вас познакомить со своей спутницей, она моя Муза. Рита!

Он медленно перевел взгляд на нее.

– Очень приятно, Рита.

Она любезно улыбнулась.

– Я отойду, хочу перелистать Фицджеральда.

Она покинула меня, оставив наедине с ним. Я бы не сказал, что был этому рад.

– Мы говорили о душах писателей. – напомнил он.

– Так вот, я хочу сказать, что наши души измеряются в центах. Читателю важен надрыв. Перелом и любовные страсти. Если они не узнают себя в твоем герое, то считай, что твоей книги – нет. Разумеется и тебя. Все просто. А за пустое место люди не готовы платить.

Я держал в руках книгу человека, который стоял передо мной. Я чувствовал его энергетику, но не через обложку.

– Где ты сейчас? В каком месте?

Его голос стал громче.

– Я здесь и сейчас.

– Я о книге. Какая глава?

– Третья глава. Надрыв… Но нет сил больше громко кричать.

– Это начало. Переходи на шепот. Читатель услышал твой голос и будет за ним следовать, куда бы ты его не повел.

Черт возьми, он понимает меня с полуслова.

– Я начал шепотом, но чувствую, что голос постепенно пропадает.

– Вводи нового героя немедленно.

– А как мне его найти?

Человек в костюме развернулся, чтобы уходить.

– А как находят своих героев? Сами входят в книгу!

Рита осторожно коснулась плеча. Я обернулся.

– Что это за странный тип?

– Не знаю, но в чем-то он прав.

* * *

Мы еще долго обсуждали с Ритой этого незнакомца, который заглянул в меня и прочитал, словно открытую книгу. Еще мне не давала покоя фраза о ценности писательской души, он ведь прав по-своему. Но как он стал таким реалистом? После чего? Что толкнуло его посмотреть на мир с такой стороны? Или кто?

– Все думаешь о нем?

Рита, оказывается, не спала.

– Да. Я не могу забыть его слова.

– Какие именно?

– Ты будешь стоить на несколько центов дороже.

– Если с этой стороны посмотреть на вещи, то ты сейчас не стоишь ничего. А я – и того меньше.

– Ты права, но все же… Кто он и почему появился так вовремя и внезапно?

– Я не знаю, но не стоит так доверять первому встречному. Возможно, там была не его книга, и он это все выдумал, чтобы хоть как-то развлечься.

– Возможно, Рита, возможно. Но мне кажется, что та книга была написана им.

* * *

– Габриэль, можно тебя попросить?

– Да, Рита, я уже освободился.

– Можешь повесить эту полку, я бы хотела поставить на нее свои украшения и нашу фотографию?

Показала мне на странную вещь.

– А как ее повесить?

Растерялся я.

Она посмотрела на меня с удивлением, но ничего не ответила.

Я пошел к соседу, чтобы попросить у него молоток и гвоздь. И на этом можно закончить удивительную историю под названием «Габриэль и полка».

Она перематывала мне палец бинтом, а я отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на свою кровь. Я не могу на нее смотреть, а писать о ней могу. На самом деле, мне стыдно, Рита это уже поняла и старалась не затрагивать больную тему, разговаривая о новинках в мире моды, о шелковых платьях, о сильных мира сего, о выдающихся книгах и их авторах.

– Прости, Рита. Мне как-то неловко.

– Ничего, это просто не твое. Ты не создан для этого. У тебя красивые руки и прекрасно получается писать, а остальное – не важно.

Эти слова меня почему-то задели. Мне стало обидно, что за двадцать два года я всего несколько раз держал молоток в руках. Это было в детстве, когда отец просил меня его принести. Для людей талантливых, творческих не существует слова «молоток», в их мире полки вешаются сами, чинится сам по себе кран и лампочки не перегорают, ведь у них есть особенность – они горят вечно.

– А если в комнату сейчас вломится грабитель, то защищать тебя я буду ручкой и листом?

– Да кому мы нужны? Габриэль, я не понимаю, почему ты сердишься на меня.

– Я сержусь на себя.

Мне нужно было срочно что-то сделать, чтобы восстановить свое мужское достоинство перед Ритой, и я сел писать…

«Наступал рассвет, а Юлия сидела у окна своей спальни, она во что-то верила, во что-то абсолютно нереальное. Ее глаза были полны надежды, на губах застыла улыбка, а на лице успокоение. Что так переменило ее настроение или кто?»

Стук. Через секунду он повторился. Я обернулся, а Рита довольно осматривала плод своих трудов. Она повесила эту прелестную, белую полку. Ох, как она вписалась в интерьер.

Я оделся, не обращая никакого внимания на Риту. Нет, в тот момент я считал себя пустым местом. Второпях я выбежал из комнаты. Я купил новую полку, переспросил у продавца, как правильно ее вешать, он на меня так странно посмотрел, словно я спрашивал у него, как обезвредить бомбу. Я внимательно выслушал и вернулся домой. Теперь, вместо одной полки, на стене висело две. Мне показалось, что там я смог бы хранить свои запонки, это было бы лучшим местом для них.

Рита меня довольно целовала, а я даже не сопротивлялся, мне доставляло удовольствие гордиться тем, что я смог это сделать.

– Я еще смогу починить кран, если он потечет. И лампу повесить, да все, что угодно.

– Габриэль, ты прекрасен.

* * *

Этим утром мне вдруг срочно вздумалось найти того странного человека, с которым мы встретились в книжном. Я не знаю зачем, но мне хотелось с ним поговорить, услышать его мнение о моих трех главах, задать ему несколько вопросов. Он меня каким-то неизвестным образом очаровал. Это было впервые, чтобы человек реалист, циничного склада ума, для которого люди – это всего лишь их органы, расположил меня к себе. Я хотел стать его другом. Да, это маловероятно, я бы даже сказал – невероятно, что он будет в этом книжном именно сейчас. Но вдруг и он в эту минуту ищет меня?