Текст книги "Дешевый роман"

Риту будить я не стал. Она так прекрасна, когда спит, так невинна и чиста. Поцеловал ее в медовую щеку и тихо вышел из комнаты.

Шел дождь. Хотя нет, не было дождя. В любом случае я его не чувствовал.

Я нашел этот книжный и вошел внутрь. Продавец хотел предложить свою помощь, но я прекрасно знал, что ищу. А вернее, кого. Он стоял на том самом месте, где мы с ним встретились впервые, он листал свою книгу и время от времени довольно улыбался. Я стоял в стороне и смотрел на него, не боясь подойти, заговорить с ним первым.

– Какое прекрасное утро, не правда ли? И давно ты на меня смотришь?

Он ни на секунду не оторвался от своей книги, мне казалось, что он смотрит в книгу, а видит меня.

– Несколько минут, – признался я.

– Хорошо.

Он еще секунд десять читал свою книгу, а затем закрыл ее.

– Что тебя привело ко мне? Как тебя… – начал вспоминать.

– Габриэль. Я не представился тогда при встрече.

– Да, Габриэль.

Он смотрел на меня с вопросом.

– Я принес свою книгу, а точнее, несколько глав. Мне бы хотелось узнать твое мнение.

Не знаю, как так получилось, но я перешел с ним на «ты», это его не смутило.

– Мнение о книге? – рассмеялся писатель. – Ты хочешь узнать критику у человека, мнение которого стоит два доллара и восемьдесят пять центов? А не слишком ли дешево ты оцениваешь свою работу, Габриэль?

Да, вот этим он мне и понравился.

– Нет, не слишком, – мягко ответил я.

– Как знаешь, друг, как знаешь.

Он сделал шаг мне навстречу, я отдал ему свою рукопись. Он достал зажигалку и щелкнул кремнем.

– Не подходи, а иначе я ее сожгу.

Вся моя жизнь пролетела перед глазами, ком подступил к горлу, в нем же и застрял. Я не мог выдавить из себя слово. Щеки горели. Глаза наливались слезами. Руки охватывало пламя ярости. Я готов был его убить без промедления. И если бы в руке моей был нож, я всадил бы его прямо в горло. Разочарование, обида и страх. Я пытался что-то сказать, но у меня это не получалось. Эта рукопись – это все для меня.

– Да, я вижу, ты ее и вправду любишь, свою работу.

Он спрятал зажигалку, подошел и толкнул в грудь, прикладывая мои листы к солнечному сплетению. Надавил.

– Ты узнал свое мнение об этой работе, а теперь уходи. И никому не позволяй очернять ее критикой. Ты меня понял?

– Понял.

Он ослабил хватку.

– Пошел вон.

* * *

Я наполняюсь ежеминутно неизвестной мне силой, энергией, такое чувство, что через меня проходят все мои герои, я ощущаю их вибрации, они пользуются моей кожей, чтобы зачитать свою историю, моими губами, они хотят быть услышанными, понятыми, им хочется иметь собственный вес. Моими словами они строят предложения, медленно перетекающие в главы, они знают все обо мне – а я о них ничего, они знают места, в которые следует меня отвести, чтобы я увидел, услышал и рассказал. Каким-то странным образом мои герои меня поглощают, словно я не их автор, а всего лишь смертный, один из них.

Кто ты, пион? Почему же ты выбрал меня автором своей судьбы? Твой мир – это окно гостиной, но ведь мои глаза смотрят шире твоих, я могу увидеть двор, открыть ворота и выйти на улицу, я могу все, чего ты лишен. Мои руки не связаны. Мой рот не зашит. Позволь же мне прочитать твои мысли и обрести твое тело, не касаясь твоей души.

«У меня ощущение, что я подо льдом. Я не могу сделать вдох, а следует – в этом месте нет воздуха, я изо всех сил разбиваю свои кулаки об эту холодную, твердую поверхность. Я кричу, но не слышу свой голос, как не слышат его другие во сне. Я не сплю, раз я могу об этом так долго рассуждать, меня не выбрасывает одним мгновением в мою теплую, мягкую кровать. Я будто сделан из камня и у меня одно только чувство, что я лежу подо льдом…

Моя жена сверху. Я не знаю толщину этого льда, но ее голос слышно не четко, едва ли я могу расслышать слова. «Спаси меня!» Я кричал громко, видимо, слишком толстый слой, все напрасно, она меня не услышит. Затихла, прошло секунд пять, раздался другой голос. Я долго пытался вспомнить, кому он мог принадлежать, я где-то уже его слышал. Кто ты и почему Юлия на тебя кричит, что ты делаешь там с ней, сверху? «Оставь ее!» Я бился о лед до тех пор, пока во мне не образовалась трещина…»

– Что ты сейчас делаешь?

Не сдержалась Рита.

– Я собираю пазл. Одну часть за другой, не спеша. Только мне известно, какую картину увидят мои зрители в итоге, а пока я от них скрываю все отстальные части этого пазла.

– Интрига?

– Нет, Рита, у меня форма повествования такая. Это называют стилем автора.

– Ты думаешь, читателям будет интересен твой стиль?

– А у них нет другого выбора. Ты либо принимаешь и продолжаешь читать, либо закрываешь книгу. Я уже представил ее обложку и мысленно провожу по ней пальцами…

– И какая она на ощупь?

– Она твердая, как лед. Стоит только приложить к ней руку и ты услышишь, как кто-то стучится под ним.

Я не читал свою последнюю выдержку Рите и она, возможно, поняла это по-своему.

– Габриэль, мне снился сон…

Она выпрямила пальцы и приложила свою ладонь к моей.

– Да, Рита?

– Ты будешь смеяться.

Она не решалась.

– Нет, не буду. Даю слово!

– Мне приснилось, что мы снова встретились с тем человеком из книжного.

Черт возьми, я в тот момент думал о нем. Когда мысленно держал в руках книгу.

– И?

Она сделала паузу.

– Он сказал, чтобы я не верила тебе.

– Вот как?

Я сгорал от любопытства.

– А в каком контексте он тебе это сказал.

Рита задумалась.

– Он подносил к губам мою руку. И вместо: «Очень приятно, Рита» – он произнес: «Не верь ему». Мы во сне были в том самом книжном…

– Хм, интересно…

Задумался. Мне было сложно теперь думать о чем-либо, я все время думал о нем. Кто он? И почему у него такое сильное влияние на людей? Возможно, он владеет гипнозом, хотя нет, не думаю. Я должен выяснить любой ценой, что это за человек, возможно, он сможет мне помочь. Он чувствует меня, как никто другой. Даже Рита не в силах прочесть мои мысли, хотя мы с ней уже два месяца живем вместе. Он гораздо сильнее ее.

– Не придавай такое значение снам.

– Хорошо.

Я обнял ее.

Рита больше не верила мне. Я прекрасно знаю ту наивную Риту, которая смотрит на меня, как на Всевышнего, и готова проглотить каждое мое слово, запивая вином. Теперь это была другая Рита. Она искала во всем подвох и, в силу своей близорукости, искала его не там. Она думала, что я нашел другую и предал ее, Рита называла это своей интуицией. Это не так, мое сокровище!

* * *

Я снова шел в этот книжный, на витринах гордо висели плакаты современных бестселлеров, того легкого чтива, которое люди проглатывают в метро, в поездах – в тех местах, где нужно скоротать свое время. Я как-то взял «это» в руки и понял, почему таким вещам не посвящают свободное время. Я если бы и читал такие книги, то только в тюрьме, там ненужного времени много. Надеюсь, я не из того теста сделан и мой читатель будет меня смаковать в постели, в святыне святых, куда он приводит своих любовников. Я теперь его любовник. Он будет засыпать с моей книгой и просыпаться с ней. Я стану его другом и буду его за собой вести в самые потаенные подвалы моей души. Он будет смеяться, восторгаться и плакать. Какой это размах – быть чьей-то улыбкой, чьим-то ускоренным сердцебиением, предвкушением, разгадкой тайны, отражением самого человека – его зеркалом. Его темной стороной – убийцей. Я для него теперь ближе, чем кто-либо, ведь я его понимаю, как никто другой.

Я вошел. Зазвенел колокол, предупреждающий кассира о новом клиенте, он хотел снова ко мне пристать со своей помощью, но я отказался. Плохие психологи эти кассиры, я бы с большей вероятностью что-то купил, если бы меня никто не трогал.

– Уже третий раз я тебя вижу и не испытываю особой радости.

Начало было, мягко сказать, не очень.

Он стоял в том же костюме, и я сделал вывод, что другой одежды у него нет.

– Зачем ты снова пришел? Принес свою рукопись, так знай…

Я его перебил:

– Нет, ты же видишь, я ничего с собой не принес.

Он постучал указательным пальцем по виску.

– Она сейчас у тебя здесь. Выбрось ее на время из головы. Мне сложно разговаривать с людьми одержимыми. Они не умеют слушать отстраненно, как бы со стороны.

– Постараюсь, – я выдохнул и мысленно снял с себя все напряжение.

– Вот так. Я тебя слушаю!

– Я хотел спросить, как ты смог повлиять так на Риту, она восприняла твои слова всерьез и теперь пытается меня в чем-то разоблачить.

Он хотел мне ответить, но я продолжил:

– Я знаю, что это был не сон, точнее, не его привычная форма, ты каким-то образом засеял в ее голову эти мысли, тогда, при первой встрече. Только я не понимаю, как тебе это удалось. Мне кажется, ты что-то скрываешь.

– А ты ничего не скрываешь от Риты, может, пора уже ей признаться, а, Габриэль?

Я в этот момент почувствовал себя трусливым лгуном перед глазами Правды.

Я молчал.

– Пойми, не стоит бояться того, что ты делаешь, того, в чем скрыта твоя суть. Ты скрытен, мой друг, разве это не правда? Ты живешь с ней, сколько уже…

– Два месяца.

– Два месяца, но она ничего так и не знает о тебе. Самое дурное в этом то, что ты питаешь ее иллюзиями, а так делать не стоит, это может плохо повлиять на твою работу. Твоя работа – это ведь все для тебя? Признайся ей, Габриэль, тебе станет легче, ведь это своего рода груз для тебя – быть перед ней в долгу.

– А если она не примет меня таким?

Писатель рассмеялся.

– Конечно, не примет. Она вышвырнет тебя из твоего же дома. Ты только посмотри со стороны на себя. Кто ты? Ты это знаешь, я это знаю, а подойди к первому встречному и расскажи свою историю.

Его смех стал громче.

– Не бойся, парень, быть тем, кто ты есть. Я сейчас смеюсь не над тобой, а над собой молодым. Твое лицо мне так напоминает мое несколько лет назад, нет, не в этом, наши черты лица не схожи, мы разные внешне. Я тебя старше, но сужу сейчас не по возрасту, а по количеству написанных книг. Я не читаю твои мысли, Габриэль, не стоит из меня делать Бога, но я прочитал всю твою суть, все твое нутро перелистнул, когда ты взял мою книгу и приложил к своей груди. И если бы я встретился с собой несколько лет назад, я бы сказал: «Твоя душа будет стоить дешево», но даже это мне бы не помогло. Ведь если я загорался чем-то, то я пылал ярким пламенем с громким треском до тех пор, пока с меня не посыпется пепел. И я не слушал никого, я писал и сгорал, был полон страсти. Меня переполняла внеземная сила, которая исходила из моего творения. Я был слишком предан своей первой работе, своей первой книге – своей лучшей книге, я был уверен, что она раскроет во мне гения. Я себя таковым считал.

– И что произошло в итоге?

Он изливал мне свою душу, я узнавал себя.

– Я пришел в издательство, довольный своей законченной рукописью. Сколько ночей я тогда не спал – сорок восемь или сорок семь, неважно. Мне казалось, что ночь – главный источник моего вдохновения, ночью ко мне приходили самые необыкновенные образы.

Я внимательно слушал его, иногда даже затаив дыхание.

– Я принес свою рукопись, отдал редактору и пошел домой спать. (улыбнулся). Ха, я тогда проспал, кажется, суток двое, я был, как герой, павший на поле боя после своей победы. И утром, на третий день, я получил письмо, в нем было сказано, что издательство приняло мою рукопись и готово отдать в печать, первая партия выйдет тиражом пять тысяч экземпляров. Пять тысяч, ты представляешь себе, Габриэль, для меня эти цифры казались нереальными. Я обнял Жанну, она была для меня, как твоя Рита – муза, влечение, пыл, называй ее как угодно, но ее роль в моем творчестве была неоценима.

Я с пониманием кивнул.

– Мы с Жанной лежали на кровати и смотрели в потолок, мечтали, как меня будут издавать миллионными тиражами, люди будут обсуждать мой талант, мою сущность, мое уникальное восприятие мира. Я буду писать новые книги, а она будет готовить мне ужин, кстати, ей я тоже врал, как и ты. Мы не спали целую ночь, дожидаясь утра, чтобы пойти на свою первую презентацию книги. Это для меня был такой толчок, такие эмоции, словно меня возвысили к небу и нацепили на плечи крылья. «Лети, Маэстро, лети».

Я посмотрел на него, ожидая какого-то неприятного поворота. Я прекрасно знал, что у таких историй зачастную трагичный финал.

– Ждешь трагедии, Габриэль?

Он словно прочитал мои мысли. Я кивнул.

– Жду.

– Тогда слушай.

Он показал мне на столик, что стоял в конце зала, и мы направились к нему. Сели. Он закинул ногу на ногу, как закидывают дамы, неуклюже держа тонкую сигарету в руке. Дешевый прием.

– Я сидел перед публикой, человек тридцать пришли на меня посмотреть, они заглядывали мне в рот и ждали, что я открою перед ними истину. Жанна сидела в самом конце зала, и когда я начинал волноваться, я искал среди толпы ее, она каким-то чудом забирала все мое волнение себе. Я впервые открыл свою книгу, я несколько сотен раз представлял себе этот момент, но в реальности все произошло не так лирично. Я начал читать и ужаснулся. Это был не мой текст. Было добавлено много ненужных диалогов, пустых, о поверхностной любви. Я об этом не пишу и никогда бы не написал. Они изменили все, не так страшны декорации, как герои, говорящие не своим голосом. Это была не моя книга, а мусор. Позор! И вся та мораль, которую я хотел донести – я открыл последние страницы книги, – была утоплена, погублена, ее окунули в грязь. Они опошлили все, Габриэль. Всю мою святость. Я не мог выдавить из себя ни слова. Я встал, Жанна поняла, что что-то не так, и направилась ко мне, я взял ее за руку и увел прочь. Таков был мой дебют устами немого.

Я все это время представлял себе тот зал в мельчайших подробностях и то, как он уходил со своей Музой.

– Хочешь узнать, что было дальше?

– Хочу.

– Я очень виню себя, мой друг, что не пошел тогда в другое издательство, а принял их условия, ведь был контракт. Партия уже была реализована.

Он немного задумался.

– И однажды в книжном ко мне подошла уже немолодая женщина и похвалила меня, она сказала что-то вроде «Вы гений. Я благодарна вам за эту книгу!». И знаешь, на душе как-то так стало приятно, и мне было уже не важно, что мой текст изменили. Мое тщеславие затмил разум. Потом подошел мужчина, затем молодая женщина, люди все подходили и хвалили меня, словно я им чем-то сильно помог, эта книга находила в сердцах отклик. Мне было приятно.

– Ты больше не считал свою работу грязной?

– Нет, Габриэль, не считал. Она была чиста, как Дева Мария.

Он засмеялся каким-то злобным смехом.

– Ты знаешь, сколько я за нее получил?

Это был риторический вопрос.

– Десять тысяч долларов. Было продано более ста тысяч экземпляров, это был успех. Я зажил другой жизнью, больше не было того вечно голодного парня с мешками под глазами, был теперь другой человек – сытый, в красивом костюме, чистый, с довольным блеском в глазах. Блеск – это теперь поза. Я поддерживаю свой образ. А Жанна тогда ушла от меня к другому.

– Почему?

– Не знаю, не знаю. Без нее все стало иначе, я начал писать дамские романы с любовными интрижками для всеядных, и они продавались с бешеной скоростью. Я написал восемь книг и свою первую книгу я считаю лучшей. Но я бы ее уже не повторил. Не знаю почему, сейчас все по-другому. Я понял, что не нужна никому моя душа. Люди готовы есть помои, если они будут в красивой обложке. Это, кстати, моя книга висит на витрине и я законный владелец этого магазина.

Я потерял дар речи. Передо мной стоял Эн Ронни. Человек, которого я заочно ненавидел. Мне были, мягко сказать, не по душе его романы, и я никогда не мог понять, почему вся страна читает их. Он писал о примитивных отношениях, в его книгах не было никакой глубины. Это был всего лишь набор слов, я бы даже, оказавшись в тюрьме, его книгой разве что рыл бы подкоп.

– Теперь ты знаешь, кто я.

Произнес, смакуя. Он видел, что это произвело должный эффект.

– Мне нужно подумать.

Холодно попрощался я.

– Подумай, Габриэль, подумай, – улыбнулся Ронни.

* * *

Я вошел мрачным в комнату. У меня на душе было разочарование. Я не видел ни Риту, ни свою рукопись, ничего вокруг. Передо мной было лицо этого человека, неприятные ощущения, словно меня окунули в лужу. Рита подошла и хотела обнять.

– Не трогай меня.

Я сорвался на нее. Что я делаю? В чем она виновата?

– Рита, прости, – я начал целовать ее руки, – я не хотел тебя обидеть. Мне сейчас тяжело.

Я опустился на колени, обнял ее ноги. Она гладила мои волосы.

– Что случилось, Габриэль?

Я все никак не решался сказать.

– Этот человек… Из книжного. Это Эн Ронни!

– А кто это?

– Ты не слышала о нем?

– Нет, – она удивилась.

– Если в двух словах, это известный современный писатель, мне казалось, что каждая собака в городе знакома с его творчеством.

– Не говори так больше.

Сказала приказным тоном, но при этом нежность ее осталась на губах.

– Почему?

– Потому что ты не в праве судить его.

– А кто же тогда ему судья? Знаешь, Рита, я относил ему свою рукопись, я не знал, кто он. Мне хотелось услышать его мнение. Верно он говорил о ценности своей души. Верно!

Я был в гневе.

– Пусть судят его читатели. А ты пиши, Габриэль, пиши… Неизвестно еще, сколько стоят наши души.

* * *

– У тебя есть другая, Габриэль?

Я знал, что рано или поздно этот вопрос прозвучит. Мы лежали на матрасе – она у меня на груди, я ее обнимал.

– У меня нет другой, Рита.

– Не ври мне, признайся сейчас, пока не поздно.

Она слегка не в себе, мне нужно ее утешить.

– У меня только ты. Я не встречал женщину прекраснее, в тебе есть все, что мне нужно. Порой мне кажется, что ты создана лишь для меня одного.

– Но почему тогда я чувствую, что у тебя есть другая женщина? Ты от меня ее скрываешь.

В такие минуты мне хотелось от Риты бежать. Ужасно глупо пытаться оправдать себя в том, чего ты не делал, особенно перед человеком, который свято верит в свою правоту.

– Да, у меня есть другая, Рита.

– Говори.

В ее голосе я услышал облегчение.

– Это Юлия. Главная героиня моей книги. Она стала для меня больше, чем просто персонаж, я о ней пишу с каким-то известным только мне чувством. Это не страсть, не любовь, не сострадание – это что-то другое, она та грань, которая не позволяет мне оступиться в бездну. Когда я перестаю слышать своего героя, раздается ее голос, и этот голос – спасение для меня.

– Я о другой женщине, о которой ты все время грезишь. Она твоя главная муза – не я.

– Я не понимаю тебя, Рита.

– А ничего не нужно понимать, Габриэль. Женское сердце не обманешь, ты в какой-то момент пресытился мной.

Я не знал, что ей ответить. Мне было не о чем с ней больше говорить.

– Я тебе позволяла все – твои руки бывали там, куда я не пускала другие. Я позволяла тебе такой тон, который никогда бы не позволила другому. Я тебя возносила так, как меня возносили до тебя. Я спрашиваю у тебя, ради чего?

– Собирайся и уходи, если не веришь.

– Вот ты как со мной, Габриэль?

Признаю, я вспылил.

– Нет, Рита, не слушай меня. Никуда не уходи. Я верен тебе до последнего и всего лишь хочу, чтобы ты меня не порочила. Ты меня оскверняешь, оскверняешь нас. Я терпеть не могу эти дешевые страсти, измены и прочую низость. Это не по мне, пусть они остаются в дешевых журналах для пышных дам, которые толстеют от своей всеядности и неразборчивости. Это ты с Ронни можешь на такую тему поговорить – это все его стихия. Но не моя.

– Ладно, – сдалась Рита. – Говори мне что-нибудь приятное. Какими глазами ты смотришь на меня, что чувствуешь. Мне бы хотелось время от времени слышать, что я тебе нужна. Ты бы смог?

– Ты нужна мне, Рита, больше, чем все, что меня окружает. Ты есть во всем.

Через полчаса я покинул Риту, укрыв ее простыней, чтобы она не замерзла. Тихо встал, чтобы не разбудить, и сел писать у окна.

Я просидел до утра, смотря в окно. Ко мне не приходили мои герои, я не мог больше выдавить ни слова из себя.

Эн Ронни знал, что я еще вернусь. Это было видно по его довольному выражению лица, он не скрывал радости своих объятий при встрече.

– О, мой друг, Габриэль. Может, чаю? Честно признаться, я тебя ждал, почему ты не зашел ко мне вчера? Мы ведь с тобой теперь не разлей вода, друг без друга жить не можем.

Он открыто смеялся надо мной. Я никак не реагировал на это.

– Зря ты так, Габриэль, нужно больше улыбаться. Мир не такой суровый, как тебе кажется. Не стоит все время морщить лоб. Думы тяжкие, не правда?

Он вычурно растягивал последние слова, это доставляло ему удовольствие.

– Как Рита? Как книга твоя? Небось, уже закончил свой мировой шедевр и принес, чтобы я посоветовал тебе издательство. Я угадал?

– Это как нужно ненавидеть человека, чтобы посоветовать ему твое издательство?

Пауза. Я улыбнулся от собственных слов, а затем рассмеялся. Он меня поддержал.

– Да, Габриэль, ты безусловно прав.

Похлопал меня по плечу.

– Я рад, что мы начинаем с тобой со смеха. В этом есть какой-то контраст, не находишь?

Я кивнул.

– И что же тебя привело ко мне на этот раз? Дай еще раз угадаю, это, скорее всего, размышления Пикассо о формах искусства, понимаю тебя, мне тоже эти мысли не давали покоя много бессонных ночей. И в конце концов я…

– Нет, меня привело не это, а моя книга.

– А я думал, Пикассо. Согласись, его размышления о собственных детищах наталкивают на мысль…

– Я не хочу обсуждать его «формы», я не за этим к тебе пришел.

– Что с тобой, Габриэль? Разве ты не ценитель прекрасного? Вся наша жизнь – это чужое искусство. Одни выходят из рамок, другие до самой кончины в этих рамках живут. Но выйти возможно, пока краска еще свежая.

– Поверхностная мысль об искусстве.

Иронично улыбнулся я.

– Дело в том, что все в нашем мире лежит на поверхности. Не ищи глубины там, где ее нет.

Я ничего не ответил. Мне показалось, что о книге у него спрашивать не стоит. Не в этот раз. Я развернулся, чтобы уйти.

– Ко мне приходила вчера твоя Рита…

Я обернулся, не скрывая свой гнев.

– Она хотела, чтобы я рассказал ей, кто ты. Чтобы я открыл твой секрет, раскрыл твою тайну… Ты ведь тайной называешь свою скрытую от чужих глаз сущность?

Я еле сдержался, чтобы не повалить его на пол. Мне не хотелось, чтобы даже слова этого человека касались моей Риты.

– Тише, Габриэль, тише. Когда у человека заканчиваются аргументы, в его жилах закипает кровь. У него просыпаются чувства. Только глупые люди могут опуститься до драки в самый разгар диалога – это всегда поражение для того, кто не нашел, что ответить. Ты же не считаешь себя глупцом, мой друг?

– Что ты сказал Рите?

– О, чего я ей только не говорил. Мы обсуждали самые разные темы, начиная от квантовой физики и заканчивая простыми звездами. Ты для нее звезда, Габриэль, она готова слушать все, что я скажу, лишь бы в этих словах звучало твое имя.

– Ты – Дьявол.

Процедил я.

– Для меня, автора дамских любовных интриг, сравнение с Дьяволом – это необычайный комплимент. Спасибо! Я не перестаю удивляться твоей прекрасной щедрой душе, Габриэль.

– Что ты ей сказал?

Повторил свой вопрос снова.

– Я рассказал ей все о тебе. Все, что ты от нее скрывал! Всю ложь!

– Не может быть. Ты со мной играешь.

– Ты веришь мне, Габриэль?

– Оставь нас с Ритой в покое.

Он улыбнулся.

– Но ведь вы сами ко мне пришли.

Щеки горели. На глазах выступали слезы, я вышел из книжного и направился домой. Что он ей сказал? Мне нужно деликатно это выяснить. Вдруг, она ничего не знает и он меня попросту дурачил все это время. Проходили люди мимо меня. Я живу в мире, где есть только я, а остальное – всего лишь мои декорации.

Я постучал в дверь. Рита открыла.

– Где ты был, Габриэль?

В ее голосе я уловил подозрение.

– Я ходил в книжный. К нему.

– Это правда?

Конечно правда, а как еще? Что за глупость.

– Он сказал мне, что ты вчера к нему приходила.

Рита села на стул.

– Он все-таки рассказал?

– Да.

– Тогда, что ты хочешь услышать от меня?

– Правду.

– Какую правду ты хочешь узнать, Габриэль?

Мой наводящий вопрос не сработал.

– Зачем ты к нему ходила?

Рита немного помолчала.

– Мне казалось, что ты от меня что-то скрываешь. Ты иногда себя так странно ведешь, словно я чего-то не должна узнать, боишься проговориться. Ты очень скрытен, Габриэль, я не знаю о тебе практически ничего, да и то, что ты мне говорил – под сомнением.

– Что он тебе сказал?

– Он все время повторял, что ты прекрасен и ты единственный человек в его жизни, который смог бы его понять. Эн Ронни говорил, что ты – словно часть его утерянной молодости, он разглядел в тебе все, что когда-то скрывал от других.

Я выдохнул.

– А потом он сказал, что в его жизни была одна женщина, которая долгое время его вдохновляла, он много рассказывал о ней, как о чудесном воспоминании, как о музыке, которая была написана для него – Жанна. И в одно утро он проснулся, а она лежала рядом мертвая. Он убил ее ночью. Ему казалось, что она его предала.

Да, это в его стиле. Новая история для его очередного романа. Браво!

– Я ему, конечно же, не поверила, но он попросил меня никому об этом не говорить, особенно тебе.

Оказалось, что он талантливый сказочник и все, что он говорил мне, стоит делить на два. А то и вовсе не воспринимать всерьез.

Нет, Ронни, я в тебе ошибся, ты не тот человек, который что-то знает о чужих секретах, ты делаешь вид, забрасываешь приманку и ждешь, пока кто-нибудь заглотит твой крючок. Ты играешь чужими страхами, чтобы подчинить волю этих наивных. Ты сделал выстрел, но не попал в цель. И я не поверю, что ты нарочно стрелял мимо.

* * *

Меня зовут Эн Ронни, это мой псевдоним – я его признал своим именем, так как настоящего имени никто не упоминал уже восемь лет. Я известный писатель, автор мирового бестселлера и мне кажется, что я богат.

Этой ночью ко мне вернулась Жанна, это был нежданный визит. Я не забыл ее имени, но не произносил его вслух пять долгих лет, и когда она переступила порог, я назвал ее Анной.

– Анна…

Мои губы дрожали, я пытался прийти в себя.

– А куда делось «Ж»?

Она улыбнулась своей прекрасной, мягкой улыбкой, ее большие красивые глаза по-прежнему излучали добро и простодушие. У нее слишком доброе сердце.

Я не сказал ни слова, а просто любовался ею, как своей первой картиной, которую мне не показывали очень давно. Она совсем не изменилась, все такая же – молодая, с рыжей длинной косой. Мне стало не по себе, когда я представил, что ее волосы трогает кто-то другой.

– Я не видел тебя так давно, что мне кажется – ты призрак.

– Вот я, Эн, стою перед тобой, полна жизни и страсти. Я еще никогда так не хотела жить, как сейчас.

– Заходи в дом, Жанна, я угощу тебя чаем.

Мы в этот вечер пили вино. Я целовал ее губы, словно они самый сладкий напиток, я вдыхал ее шею и грудь – она сохранила тот самый запах, я искал его в других женщинах так долго, что потерял для нее свой.

Я писал. Смотрел на нее и проникал в души своих героев, я их понимал, как никогда, я смотрел на них с такой любовью, словно в каждом из них присутствует Она. Жанна позировала мне, как раньше, как в те вечера, когда я писал свою главную работу – первую книгу. Это был нереальный подъем, казалось, что вдохновение всего мира выбило стекла и влетело в мое окно, я разбивался на миллионы частей, чтобы каждой своей отдельной частицей мог дотронуться до каждого сантиметра этого мира. И понять его.

– Жанна, я тебя всей душой… Всем сердцем своим окаменевшим… Всем талантом… Каждым читателем… Жанна!

– Я знаю, Эн. Не стоит так громко об этом кричать, я помню, что на утро ты теряешь от этого голос.

– Жанна!

Я набросился на нее и стал всю целовать. Каждую ее клетку, каждый сантиметр кожи. Я вспоминал свою Жанну губами… Я пьянел с каждой секундой сильнее и терял от этого голову. Я терял все, что было до нее.

Я писал, пока она спала. И в какой-то момент я испугался, что она может исчезнуть, если я не буду каждый миг смотреть на нее. Я отложил в сторону листы, ни на секунду не отводя от нее свой взгляд. Мне кажется, что я не моргал. Я смотрел и вспоминал ту ночь, когда она от меня ушла. Как сейчас помню, это была теплая летняя ночь, мы открыли окно и лежали в постели раскрытыми. Она лежала у меня на солнечном сплетении, а я в то время ходил по издательству и гордо размахивал своей рукописью, редактор меня хвалил.

– Мне кажется, Эн, что это не твоя жизнь.

Комнату издательства закрыло плотным слоем тумана, и перед глазами появилась она.

– Я не понял, что ты этим хочешь сказать?

– Я говорю тебе прямо, не двусмысленно. Эн, это не твоя жизнь!

Мне казалось, что мы имеем все, чего так долго желали. Вкусный ужин с красным полусладким вином, красивые повседневные наряды, бокалы – хрусталь, деньги только крупными купюрами, мои книги на всех книжных прилавках страны. О чем еще можно мечтать, Жанна?

Она призналась мне, что стала несчастна со мной. Она больше не вдохновляла меня, оттого чувствовала себя ненужной. Я научился писать без нее, я перестал влезать в свои брюки, а мое творчество шло от ума. Я придумал несколько формул успешного романа. Я описывал точки особой человеческой чувствительности – это дети, инвалиды, болезни, которые могут коснуться каждого. Это бездомные собаки, особенно щенки, еще лучше – избитые палкой, иногда и коты – я давил на эти точки и люди рыдали навзрыд. Я использовал эти приемы в своих книгах, где мне было нечего сказать устами толстой романтичной натуры, упитанной от великих чувств. Я проводил параллельные линии с умирающими, с недолюбленными, а что, жалость – великое чувство. Я описывал верных жен, переживающих измену мужа – это, кстати, мои читатели ценят превыше всего. Я создал план идеальной книги и писал по нему, меняя лишь места, имена героев и их тела. Чувства оставлял те же, даже отголоски прошлых героев – мне было лень придумывать новые диалоги, я просто менял местами слова и вешал на стену другие обои. И никто за все это время не упрекнул меня в том, что мои книги об одном и том же, с одними и теми же героями. Никто! Только Жанна остро ощущала обман.

Она покинула меня в одно солнечное утро, без предупреждения и записки на прощание. Без поцелуя в лоб и без слов извинения. Она просто исчезла, словно ее никогда и не было в моей жизни. С тех пор прошло уже пять лет.

«– Анна…

– Здравствуй, Эн».

Эти слова звучат в голове, я смотрю на нее и понимаю, что если она снова уйдет, то я этого не переживу. Я и так уже стал человеком реальным, земным, заберите у меня еще мои чувства к ней – и нет больше меня. Я исчезну, растворюсь в воздухе, как она в то солнечное утро.

Я принес из кухни нож и минут двадцать стоял напротив нее, как в ночном кошмаре. Жанна бы испугалась, если бы открыла глаза. Я смотрел, но не решался, и в какой-то момент я почувствовал, как ее кто-то гладит, кто-то совершенно другой, неизвестный мне человек, таинственный, а оттого кажется, что он лучше меня. Она сидит на стуле и позирует ему, он наслаждается ею, а затем берет и разрывает блузку у нее на груди. Ее наигранный вдох… Я поднял нож и вонзил ей в бок. А затем еще и еще, пока простыня под ней не стала багровой. Она не просыпалась больше. Жанна…