Текст книги "Женить нельзя помиловать"

Глава III,
в которой мы сначала ругаемся, потом рассказываем сказки и начинаем собираться в дальнюю дорогу

– Что будем делать? – задал риторический вопрос Римбольд.

– Заголять и бегать! – огрызнулся Бон. – Разумеется, искать.

– Это понятно, – не отставал упрямый гном. – Но если найдем, то кто получит яйцо?

А правда – кто? С одной стороны, сто тысяч на брата – это круто даже по меркам КГБ, на чьи гонорары мы отродясь не жаловались. Но с другой – безголовому Бону ни к чему деньги в любом количестве.

– Мунин Дубадам, – отчеканила Глори, гипнотизируя Римбольда взглядом. Вот тут-то мы и узнали, что влияние моей жены на бородатого небезгранично. Или просто куча золота в сознании гнома задавила чувство локтя?

– Ну конечно! – с сарказмом воскликнул он. – Вы что думаете, Римбольду Каменному Кукишу больше делать нечего, как на старости лет прятаться по всему миру от КГБ?! И в итоге все равно загнуться в расцвете сил?!

– Так «на старости лет» или «в расцвете сил»? – попытался отшутиться я. Гном ожег меня взглядом:

– Хватит ерничать! Я говорю о серьезных вещах!

– А по-моему, ты просто захотел огрести кругленькую сумму, – нехорошо прищурилась Глори.

И тут Римбольда понесло.

– Да! – заорал он, вскакивая. – Да! Захотел! И что с того? Один раз я уже сыграл благородного дурачка в Ай-Ту-Дорре и спас этого типа от виселицы. Но я не собираюсь превращать это в тенденцию, слышите?! И если кое-кто получил в Спящих Дубравах уйму драгоценностей, а кое-кто полную сумку гальки…

– Из-за собственной жадности, между прочим, – не удержавшись, вставил я. Моя фраза оказалась той самой соломинкой, сломавшей хребет слонопотаму.

– Ах так? Ну, раз вы все такие бескорыстные и благородные, а я такой жадный и противный, то мне тут делать нечего!

Гном схватил свою сумку и выбежал вон прежде, чем мы успели его остановить.

В гостиной воцарилась гнетущая тишина.

– Что ж, – наконец проговорил Бон. – Как ни крути, бородатый во многом прав. Так что я тоже…

– Чего «тоже»? – с угрозой в голосе процедила Глори.

– Пойду.

– Куда? – не понял я.

– Не знаю. Яйцо искать.

– Так-так. Пойдешь, значит? Искать, значит? Бон вжался в кресло и, казалось, сам был не рад, что сказал это. Но Глори уже завелась:

– Значит так! Слушай меня, герой паршивый. Если какой-то мелкий, корыстолюбивый, бородатый мерзавец чересчур дрожит за свою безопасность и при этом берется делить шкуру неубитой архимыши, то я…

– Я не могу вам позволить…

– Молчать! Тебя никто не спрашивает. Это, во-первых. Во-вторых, с Робином можно попробовать договориться. В-третьих, если мы не найдем яйцо, нам ведь за это ничего не будет, так? А то, что мы его нашли и отдали кому-то другому, еще нужно доказать. И наконец в-четвертых. Кто сказал, что это клятое яйцо в мире одно-единственное?

– Никто, – кивнул парень, еще не отошедший от нагоняя. – Хотя сильно похоже на то. По крайней мере, то, что я сумел про него узнать…

– Нет, ты посмотри на него! – всплеснула руками моя жена. – Что-то узнал втихаря и сидит скрывает.

– Да ничего я не скрываю! Больно надо!

– Ну так колись! – У Глори, разумеется, и в мыслях не было, что минуту назад она сама приказала Бону замолчать.

И Бон начал колоться.

– Если коротко, то феникс – это такой петух, – начал он.

– Жареный? – не удержался я.

– Угу. Именно жареный. У него, видишь ли, особенность такая хитрая. Именно из-за оной его в народе именуют жар-птицей, хотя ежели по-научному, то это Гешх, или феникс обыкновенный. Та еще птаха, если разобраться. Во-первых, он бессмертный. Ва‑аще. Во-вторых, раз в год он вспыхивает огнем, в котором даже алмазы плавятся (вот откуда название «жар-птица» пошло) и рассыпается кучей первосортного золотого песка. Поскольку птичка размером с горного орлеца, то и кучка немаленькая – килограммов на тридцать. В таковом состоянии птах пребывает три дня и три ночи, а потом опять возрождается краше прежнего. Только фокус в том, что для оного возрождения фениксу всех тридцати кило абсолютно не надобно – хватит и горстки граммов на сто. На размер и здоровье воскресшего птаха это никоим образом не влияет. Вот и получается, что хозяин феникса, если не станет чересчур жадничать, до конца дней своих будет в прямом смысле купаться в золоте.

– Но если он бессмертный, то зачем яйца?

– Ну, бессмертный – это с точки зрения времени. От старости феникс и впрямь не сдохнет. Но это не значит, что ему нельзя свернуть шею, ощипать, зажарить и слопать. И вкус, говорят, будет как все у того же петуха. Именно поэтому, кстати, ни один из владельцев феникса, зафиксированных в истории (а их было всего пятеро), и не озолотился до невменяемого состояния. Всегда находился какой-нибудь «доброжелатель», которому птичка спокойно спать мешала. Дольше всех жар-птица протянула у королевы Зензириты Салийской – ажио дюжину лет. Именно ей – птичке, я имею в виду, а не королеве – обязана своим возникновением империя Зензириты. Фишка в другом: яйцо феникса появляется примерно раз в сто лет неизвестно откуда и всегда в единственном экземпляре.

– А чем оно отличается от обычного куриного яйца? А то по незнанке приготовишь из него яичницу…

– Ну, узнать-то его нетрудно. Яичко, видите ли, золотое. И с яичницей, боюсь, ничего путного не выйдет… Ой, да что я вам рассказываю? Неужто детскую сказку о золотом яйце не помните?

Я шлепнул себя по лбу. А ведь и верно, есть такая сказка. Снесла, дескать, некая курочка яичко. Не простое – золотое. А старики-хозяева, не иначе как находясь в маразме, зачем-то решили его разбить. Только ничего из этого путного не вышло: дед бил-бил – руку сломал; бабка била-била – скалку измочалила, внучок их, кузнец деревенский, самым большим молотом шарашил – молот согнулся. А на клятом яичке – ни царапины. Тут архимышка мимо топала, сослепу хвостиком махнула, зар-раза, яичко и разбилось. А вместе с ним – большая часть избы. И остались тупые дед, бабка и внучок у разбитого яичка на развалинах. Да еще и со сломанными рукой, скалкой и молотом…

– Слушай! – встрепенулась Глори. – А сказка про Тилианского короля Долдона и его золотого петушка, часом…

– А то как же! – ухмыльнулся Бон. – Он, вполне оправдывая свое имя, решил феникса на шпиль самой высокой башни засадить, чтобы враги, не дай боги, не укокошили, а всем врал напропалую, что это, мол, просто флюгер золотой. А как фениксу время вспыхивать приходило, Долдон его – раз и в подвал. Опять же и золотишко далеко тащить не нужно. Только соседи быстро смекнули, откуда ветер дует. Прислали они к Тилианскому двору под видом выдуманной Шамаханской царицы профессиональную шпионку с востока, Мату. Правда, говорят, харя у этой Маты та еще была – недаром всю жизнь в чадре ходила, но зато все остальное – на местах и в нужных пропорциях. Шпионка задело взялась рьяно: сначала принцы, сыновья Долдоновы, из-за нее друг друга на дуэль вызвали и поубивали, а потом и до самого короля дело дошло – его от неумеренных любовных аппетитов на восьмом десятке просто удар хватил. Так что феникса, которому как раз пора пришла возгораться, в суматохе со шпиля снять напрочь забыли. Вот он, бедняга, терпел-терпел – да и рассыпался песочком. Песочек ветром размело, да так основательно, что птичке возрождаться стало не из чего.

Мы немного посмеялись, перекинулись парой свежих анекдотов, посмеялись еще, и напряжение наконец отпустило.

– Ладно, – подвела итог Глори, – кому уж там отдать яйцо, будем решать после того, как его найдем. А пока, Сэд, тащи карту.

О‑хо-хо, что-то мне это напоминает… Тем не менее карту я принес… хотя нет – именно притащил. И какую карту! Не буду утверждать, что она самая большая и подробная из всех существующих, но уж в первую десятку входит наверняка. А сколько стоит, я даже загадывать боюсь. Этой красотой мы с Глори обзавелись по милости Робина, который после нашей первой операции на благо КГБ спросил, что бы мы хотели получить в качестве памятного сувенира. Вот тут-то Глори и написала в ответ: «У вас под боком, в Миклошевом Гае, живет хримтурс-картограф Никон. Заказали бы у него карту в память о старых добрых временах». Написала и забыла. Но Робин Бэд, скажу я вам, никогда и ничего не забывает. Ровно через год к нам доставили толстенный и жутко тяжелый рулон первоклассного пергамента и записку. В ней глава Комитета пространно извинялся за задержку, но Никон-де даже с помощником раньше никак не успевал, а еще доставка… В конце же Робин писал, что, поскольку Комитет регулярно ведет разведывательную и исследовательскую деятельность, он является обладателем самой свежей и проверенной информации и, как следствие, постоянно нуждается в точных и грамотных картах. А его, Робина, так восхитила работа хримтурса, что сейчас тот вовсю трудится на благо КГБ, к полнейшему удовлетворению обеих сторон.

Как бы там ни было, я размотал рулон и расстелил карту прямо на полу – ни на один стол в нашем доме она бы все равно не поместилась. Бон восхищенно присвистнул и деловито принялся прижимать края пергаментного полотнища стульями. После того как мы закончили, Глори вытащила из висящих на стене ножен тонкий и гибкий клинок. Отменная, кстати, вещица, и годится отнюдь не только для облагораживания интерьера. Для меня, разумеется, он чересчур легкий, а вот для женушки – в самый раз. Иногда, когда на нее находит, она способна заставить попотеть даже меня…

Используя меч в качестве указки, Глори начала:

– Итак, мы с вами тут. А Дальне-Руссианский Предел…

– …ни на одной карте не обозначен! – радостно закончил я. – Поскольку ни разведчики Зензириты Салийской, ни Андерс Гансен до него так и не добрались.

Жена посмотрела на меня как на врага народа:

– Ну, конечно, чего от тебя еще ждать! Умеешь же ты ободрить в нужный момент!

Она демонстративно надулась; я столь же демонстративно послал ей воздушный поцелуй. Глори последовательно изобразила хватательное, жевательное и плевательное движения. Угу, мы так развлекаемся. И развлекаться можем долго и со вкусом.

– Но куда же, в таком случае, ехать? – вопросительно взглянул на меня Бон.

– Вот-вот, давай теперь, отдувайся, – мстительно добавила Глори.

Пришлось отобрать у нее «указку» (попутно наградив вполне реальным поцелуем и схлопотав в ответ вполне реальный подзатыльник) и взять на себя преподавание географии.

– Как ты только что совершенно справедливо заметила, дорогая… и нечего показывать мне язык… мы – тут. – Кончик меча прикоснулся к отмеченной на карте Райской Дыре. – Двигаемся налево, то есть – на восток. Примерно через неделю пересекаем границу Нексии. Проходим республику насквозь и утыкаемся аккурат в Борзелиандский лес…

– Это там, где дивные эльфы водятся?

– Если верить сэру Андерсу Гансену – да. Хотя, кроме него, их больше никто не видел… Да леший с ними, с эльфами! Как и в случае с Лохолесьем, Борзелианд можно обогнуть, а можно чесать напрямки. Что будет предпочтительнее – поймем на месте. В любом случае, за лесом начинаются земли Тилианы. Вот они начинаются, начинаются, начинаются – и кончаются в горах… Если двигаться дальше по прямой и никуда не сворачивать, то мы попадаем аккурат в гости к Друллу Стахану, но оно нам надо?

– Не надо! – твердо ответствовала Глори. – Во-первых, нам там решительно нечего делать, а во-вторых, нас в гости никто не звал, а незваный гость хуже сами знаете кого.

– Не надо – так не надо, – покладисто согласился я. – Тогда где-то во-он там забираем севернее, переваливаем через Остовой Хребет, проходим Ущельем Хрюкающей Погибели… какое дурацкое, однако, название… и дальше видим что?

– Стрелочку, – услужливо подсказал Бон.

– Вот именно. Красную стрелочку, рядом с которой написано…

– …в Дальне-Руссианский Предел!

Глори придирчиво посмотрела сначала на карту, потом на меня.

– За полгода обернемся?

– Кто его знает… Вообще-то, должны, если ничего не стрясется. А к чему такая спешка? Нам ведь сроку вдвое больше дали.

– Уж не знаю, кто и что вам там дал, а у меня планы.

– Какие еще планы?

– Обширные и далеко идущие. Бон, золотко, этот твой великий древолюб, часом, не сказал, как с ним связаться в экстренном случае?

– Не понял?

– Ох, боги, что тут непонятного?! Я имею в виду, если ты или кто-то из других… соискателей руки и прочих прелестей этой любвеобильной куклы найдете яйцо феникса уже завтра, вам все равно нужно терпеливо ждать до конца года?

Бон наморщил в раздумьях лоб.

– А ведь и верно! – заявил он. – Перед тем, как исчезнуть, друид сказал: «Если добудешь яйцо раньше срока, то встань на перекрестке дорог и громко произнеси „Ом Мунин Падме Хумм!“, что на тайном языке посвященных Даджа-богу значит: „О Мунин, я нашел!“ И как это я мог забыть!

– Элементарно, – фыркнула Глори. – Вы, мужчины, о самом главном всегда думаете в последний момент. – Она немного помолчала, а потом прищурилась и изрекла: – Что-то я не пойму, мальчики! Вы что сейчас делаете?

– Ничего, – пожал плечами я.

– Вот именно! А время идет. Собирайтесь в дорогу!

Глава IV,
в которой мы встречаемся со старыми знакомыми, а «Глори и К°» вновь собирается в прежнем составе

Сборы заняли совсем немного времени. Мы – путешественники бывалые, а драконозавр Бона Забияка, уже навьюченный, стоял под седлом, готовый тронуться в путь хоть сейчас. К тому же у нас на руках был непобиваемый козырь – ясак КГБ и недвусмысленное разрешение пользоваться им без зазрения совести. Это значило, что в любой стране, на которую распространяется влияние Комитета (а сейчас это большая часть мира), мы можем, предъявив ясак, получить решительно все: от небольшой армии наемников до большой группы одалисок, от алмазов до изюма и от баллисты до носового платка! Но отправляться на ночь глядя как-то не хотелось, поэтому Забияку разгрузили и ткнули мордой в ясли с кормом (само собой, он не возражал), Глори и Бон остались паковать вещи, а я оседлал Изверга и быстренько смотался в Дыру.

Во-первых, нужно было прикупить кое-каких припасов, чтобы дотянуть до Нексии; во-вторых, договориться с магом Нотусом Картавым насчет подновления в доме охранных заклинаний; в-третьих, попросить Черча и его расторопного помощника Пола, как обычно, приглядывать за хозяйством в наше отсутствие; в-четвертых, попытаться разузнать, куда девался Римбольд.

С первыми тремя пунктами проблем не возникло. С последним, впрочем, тоже. Судя по всему; наш гном времени зря не терял: он дождался вечернего дилижанса и с комфортом отбыл в Хойру. Там бородатый наверняка планировал пересесть на другой дилижанс и отправиться на родину. От княжества же до перехода в Дальне-Руссианский Предел, как мы недавно убедились, всего ничего. Впрочем, вполне вероятно, что у гнома были другие планы.

Мы отменно выспались, плотно позавтракали и навьючили всех четырех драконозавров (неугомонного Ветерка, разумеется, пришлось брать с собой). К тому моменту прибыл Нотус и битый час опутывал весь дом, двор и хозяйственные постройки паутиной чар против влаза, влета, вполза и влома нежелательных личностей. Добросовестный магик считает нас в числе своих лучших клиентов, а потому он настоятельно советовал также подвесить на ворота автоматически срабатывающую молнию о семи зубцах. Я сдуру чуть не согласился, но Глори тут же заявила, что разбираться с маршалом и убирать трупы прохожих, постучавших в ворота с целью попросить воды, будет он сам, и Нотус скис.

Сердечно распрощавшись с Картавым, мы выехали на большак. Ласково пригревало солнце, легкий ветерок доносил запах цветущего миндаля, на небе не было ни облачка. Я посмотрел вперед, на расстилающуюся перед нами дорогу, и в носу у меня немедленно засвербело. Эге! Безошибочный признак надвигающихся приключений. Причем в изрядном количестве.

Как я по всему этому соскучился!..

Первое из приключений ожидало нас уже на следующий день. Переночевав на каком-то одиноком хуторе и отмахав с полсотни километров, мы свернули в рощицу перекусить. И тут…

– Геть, братва! Гном!

Голос был настолько мерзким, что мог принадлежать только грабителю.

– А ну, бородатый, стоять-бояться! Кому говорю, стой смирно, а то пасть порву! Видал ножичек? Гы-гы-гы!

– Гном? – подняла брови Глори. – Как вы считаете?..

– Маловероятно, – прошептал Бон, на всякий случай заряжая арбалет. – Он же не единственный гном во всей округе… И потом, в дилижанс мог садиться и не Римбольд. В конце концов, для большинства людей все гномы – на одно лицо… вернее – на одну бороду…

– Ух, какая цацка! – ликовал за кустами обладатель мерзкого голоса. – Тока глянь, Хмырь!

– Что там? Золотишко? Славно, славно… – послышался ответ неведомого Хмыря. – Это по-каковски написано? По-гномьи, что ли? Эй, Доцент!

М-да, как говорится, мычанье было им ответом…

– Ты че, он и по-нашенски-то отродясь ни читать, ни писать не умел. За то Доцентом и прозвали…

– Поумничай мне еще, Косой! Моргалы выколю! Станешь Слепым!.. Хмырь, ты чего ему в пасть затолкал?

– Дык его ж собственную бороду и затолкал. Шикарный кляп получился! Че, вынуть?

– Оставь, еще орать начнет. Давайте-ка лучше глянем, что нам Ссуф в его мешке послал.

– И то верно!

– Даже если я и ошибаюсь, – прошептал я, – разбойники в неполных двух днях от Дыры – это сущее безобразие! Куда только Домби смотрит?

Домби-Крюк – наш маршалл, другими словами – начальник полиции. В прошлом он сам неоднократно выходил на большую дорогу, но потом завязал и теперь ловит бывших коллег так же лихо, как раньше чистил карманы неосторожных путников. Он, помнится, и меня как-то пытался упрятать в каталажку под предлогом того, что я-де слишком громко пел в неурочное время. После того как его отскребли от стены дома, Домби больше не принимал таких опрометчивых решений…

Мы с ребятами немного пошептались, после чего Бон и Глори разъехались в разные стороны, огибая место, с которого слышался привлекший наше внимание разговор, а мы с Извергом и Ветерком нарочито громко поехали вперед. Поняв, чего я от него хочу, мой черный приятель топал с большим энтузиазмом, умница Ветерок изо всех сил пытался не отстать от папаши, а я насвистывал какую-то веселую мелодию. В итоге мы могли быть уверены: не заметить нашего приближения смог бы разве что глухой на оба уха. А таких, как показывает практика, среди разбойников ничтожно мало. Издержки производства, так сказать…

– Геть, братва! Еще ктой-то прется!

– Хмырь, глянь! Ну, что я говорил?

Кусты зашуршали, и передо мной появился тощий мужичонка, вполне оправдывающий свою кличку. Судя по обилию разнообразных шрамов, украшающих чумазую и небритую физиономию, он не слишком хорошо владел ржавой (и, готов спорить, тупой) гвизармой, направленной мне в грудь. Кстати, у меня было смутное ощущение, что и физиономию, и гвизарму я раньше уже видел.

– Тпру, приехали! – объявил мужичонка уже знакомым мне «злодейским» голосом.

– Привет, приятель! – беззаботно ответил я, игнорируя гвизарму и источаемый Хмырем запах жареного лука и перегара.

– От приятеля слышу! Ты хто?

– Я-то? Я так, путешественник…

– Да ну? А я, стал-быть, разбойник. Гы-гы-гы! Чего ж ты, дуралей, не по большаку путешествуешь, а в лес поперся, верхами, да еще и с поклажей?

Ответить мне помешал окрик того, кого недавно именовали Доцентом: – Хмырь, ну чего там?

– Мужик! – заорал, оборачиваясь, доходяга. Изверг вопросительно зыркнул на меня, я покачал головой. Разумеется, с горе-разбойником и его железякой я бы справился, даже стой он ко мне лицом, но действовать пока было рано.

Тем временем парочка продолжала перекрикиваться:

– Сам слышу, что не баба! Хотя зря. Один?

– Два! – радостно завопил Хмырь, вновь поворачиваясь ко мне и поднимая опущенную было гвизарму. За древко он хватался, как за оглоблю.

– Чего – «два»?

– Драконозавра.

– При чем тут драконозавры? Он один?

– Кто?

– Мужик, придурок!

– А-а… Мужик-придурок один… – Хмырь посмотрел на меня, почесал укушенную комаром щеку и добавил: – Хотя мяса хватило бы на двоих…

Так-так, это я, значит, придурок? Ну, погоди у меня…

– Тащи сюды!

– Слыхал? – поинтересовался у меня Хмырь.

– Слыхал. Это кто?

– Спрашиваю тута я… то есть мы. Лесные, стал-быть, братья. И сейчас мы тебя, дылду, будем немножко грабить. Так что давай…

Что я должен давать и кому, разбойник поведать не успел. Как только он опустил гвизарму и протянул руку, чтобы схватить Изверга за повод, мой приятель аккуратно сжал его запястье зубами. Оружие брякнулось на землю, а Хмырь с ужасом уставился на драконозавра, будто тот уже откусил его кисть и в данный момент пережевывает.

– Зверюшка сегодня еще не завтракала, – ласковым голосом соврал я; – Так что не вздумай дергаться и поднимать шум. Сколько вас?

– Трое, – просипел он резко севшим голосом.

– Хмырь, ты что там, сдох?!

– Ответь, – велел я.

– Чего?

– Что идем.

– Доцент! Он говорит, что мы идем! – послушно заорал тощий грабитель. Ох, простота и впрямь хуже воровства!

Я слегка ткнул Изверга пятками, и верный драконозавр, не разжимая зубов, потрусил вперед. Разбойник, подталкиваемый носом Ветерка и исходя семью потами, засеменил рядом. Именно таким манером мы выбрались на поляну.

– Эт-то что еще такое? – нахмурился толстый неопрятного вида дядька в явно маловатой ему кожанке с оторванными рукавами. Судя по голосу – тот самый Доцент. И, судя по моим смутным воспоминаниям, также где-то мной виденный.

– Чудесный день, господа, – невозмутимо кивнул я.

– И тебя туда же. Косой!

Но не успел третий мужик – абсолютная копия моего пленника с точки зрения одежды, обилия шрамов и жалкого вида, но вооруженный внушительной дубиной – оторваться от содержимого распотрошенного мешка и попытаться встать, как «бздям-ммм!» – рукав его дырявого кафтана оказался намертво пришпилен арбалетным болтом к дереву.

– Не советую, – покачал головой я, видя, что Доцент потянул из-за пояса кошмарного вида тесак с обломанным кончиком.

«Бздям-ммм!» – тут же пропел новый посланец арбалета, начисто срезав ветку орешника над самой головой толстяка.

– Кто шевельнется, получит следующий в брюхо, – любезно пояснил из-за кустов Бон. – На вашем месте я бы уже минут пять как разоружался!

– Че? – не понял Доцент.

– Железо на землю! – «перевел» я. – Живо! Впрочем, «железо» – это было сильно сказано.

Гвизарма осталась валяться там, где Хмырь ее уронил, а у Косого кроме дубины оказался лишь нож за голенищем дырявого сапога.

Подождав, пока вышеупомянутый нож и тесак Доцента очутятся на траве рядом с лапами Изверга, Бон и Глори выехали на поляну. Парень и впрямь держал наизготовку заряженный арбалет, но вся троица разбойников уставилась с нескрываемым ужасом отнюдь не на него.

– О, Ссуф, опять! – простонал пришпиленный к дереву Косой. – Ну за что?!

– А-а, старые знакомые! – усмехнулась Глори. – Что бы вам стоило сменить профессию еще после нашей первой встречи?

И тут я понял, почему физиономии Доцента и его «джентльменов удачи» казались мне знакомыми: два года назад эти оболтусы уже пытались напасть на нас неподалеку от Хойры. Вот ведь несправедливость! Всегда так: уделал всех я, а запомнили жену. Видно, такова, как сказал бы Бон, моя планида…

Пока мы с парнем связывали присмиревших разбойников, Глори присела на корточки перед примотанным к дереву Римбольдом. Под глазом гнома наливался отменный синяк, кафтан с вывернутыми карманами был порван на спине, а рот заткнут концом собственной бороды. Знаете, что этот мелкий паразит пробурчал; когда Глори ее вытащила?

– Почему так долго?!

К сожалению гнома, моя драгоценная супруга, невзирая на свое королевское происхождение, считает неблагодарность одним из наитягчайших грехов. А уж неблагодарность, проявленная по отношению к ней, любимой… – Засиделись мы тут что-то, – задумчиво произнесла она, вставая и подходя к нам. – Поехали.

– Э‑е‑ей! – забеспокоился Римбольд. – То есть как это «поехали»?

– На драконозаврах! – отрезала Глори. – А я?

– Посидишь тут, подумаешь о своем поведении!

– А они? – Гном мотнул головой в сторону связанных разбойников.

– Посидят тут, подумают о своем поведении. К вечеру, если повезет, развяжутся.

– Не-а, – покачал головой Бон, подергав для верности узлы. – К вечеру – навряд ли. Вот к утру…

– К утру – так к утру, – не стала спорить Глори. – Значит, ежели за ночь вас никто не сожрет и ты будешь просить как следует, они, быть может, тебя и освободят.

При слове «сожрет» Римбольд затрепыхался, как попавшая на крючок рыбка, но путы держали крепко. К тому же, откуда ему было знать, что в тутошних посадках уже давно не осталось зверья, способного сожрать что-либо, кроме одуванчика? Тогда гном с надеждой посмотрел на горе-грабителей. Ответный взгляд Доцента свидетельствовал, что дядька прекрасно понял, кому он обязан своим теперешним положением. И, если он освободится, этот «кто-то» в лучшем случае может рассчитывать на второй «фонарь». Осознав это, гном закатил глаза и обмяк.

– Надеюсь, ты это не всерьез? – осторожно поинтересовался Бон.

– Пока не знаю… – мстительно протянула моя принцесса. – Уж больно соблазн велик…

Бон немного подумал, потом решительно достал кинжал и перерезал веревки, стягивающие гнома. Потом подумал еще немного – и освободил «джентльменов удачи».

– Ню-ню, – прокомментировала благородный поступок Глори. – Хотелось бы верить, что ты ведаешь, что творишь.

– Да ладно тебе! – обнял я ее за плечи. – Он уже достаточно наказан. Что же касается этих…

– Что же касается этих, – перебила меня она, поворачиваясь к разбойникам, робко растирающим затекшие запястья, – то если я еще раз когда-нибудь, где-нибудь, от кого-нибудь услышу…

М-да… Стадо слонопотамов, в сезон засухи несущееся на водопой, производит куда меньше шума, чем перепуганные грабители, выпущенные на волю…

Подождав, пока треск сучьев и топот окончательно стихнут, мы сложили вещи Римбольда обратно в мешок, положили его рядом с бесчувственным хозяином и тихонько вернулись к месту нашей прежней стоянки. На этом настоял я. И оказался прав.

Римбольд появился примерно через полчаса. Точнее, нет. Через полчаса появилась во-от такенная охапка сушняка. Она целеустремленно двигалась в нашу сторону на двух ногах, обутых в знаменитые гномьи башмаки с чуть загнутыми носами.

– Вот, – скромно сказал Римбольд, сгружая свою ношу возле костерка и потупясь, – я вам тут дровишек принес…

– Долг платежом красен, – ухмыльнулся Бон, доставая из кармана кошелек гнома и даренный Друллом золотой браслет. Ух ты, а я и не заметил, когда он отобрал их у грабителей!

Нет, гном не всплакнул от умиления. Хотя, сдается мне, был к тому сильно близок. Он просто стиснул парня в объятиях, торжественно поклонился нам с Глори (ей – куда ниже), потом снял с импровизированного мангала поджарившуюся сосиску, откусил добрую половину и с набитым ртом осведомился:

– Итак, когда выступаем?..