Текст книги "Нескончаемая Лениниана. Сказки-малютки"

Царский автомобиль

Когда расстреляли царя, от него остался автомобиль. Увидев его в царском гараже, Ильич ахнул.

– Какой прекрасный автомобиль!

– Это Роллс-Ройс, – сказали ему.

– Молодцы английские рабочие! Прекрасный Роллс-Ройс!

И он задумался, что делать с автомобилем. Кому-то надо было его отдать, но кому?

– Скажи-ка, братец, – Ильич взял за пуговицу рабочего гаража, первого, какой ему попался, – кому, как ты думаешь, отдать автомобиль?

– Да хоть мне! – осклабился рабочий.

Ильич засмеялся:

– Нельзя, – сказал он. – Тогда у тебя будет автомобиль, а у других нет.

Но как он ни прикидывал, а выходило, что кому ни отдашь, кто-то другой будет обижен. Можно было бы племяннику его отдать, но тогда скажут: «Ай-ай-ай, отдал автомобиль племяннику!» Да и нет у него племянника. А что, если укатить на нём в Германию и отдать там безработному? Бедняга уже всякую надежду потерял и думает: эх-ма, скоро окочурюсь! Тут-то ему и сказать: ты, мол, погоди окочуриваться, на-ка вот тебе лучше автомобиль. Но опять же: безработных в Германии видимо-невидимо, а автомобиль один. А не махнуть ли на нём в Африку? Там такой автомобиль ещё никогда не видели. Прыгать будут вокруг него, плясать. Шаман придет. Но только вдруг он и заберёт себе автомобиль? Шаману в Африке никто прекословить не посмеет.

И тут Ильич подумал: а почему бы не взять автомобиль себе? Ай-ай-ай, чуть не отдал такой прекрасный автомобиль шаману, а сам бы потом пешком ходил!

И Ильич взял автомобиль себе.

О себе он, как всегда, подумал в самую последнюю очередь.

В ночь под Рождество

Однажды между двумя старыми большевиками разгорелся спор: один утверждал, что он видел Ленина в 1917 году, в ночь под Рождество, в Нью-Йорке. По его словам, Владимир Ильич всю эту ночь гулял по Бродвею с американскими детьми, которых очень любил. Другой утверждал, что собственными глазами видел, как всю эту ночь Владимир Ильич гулял в Москве, по Тверской, с русскими детьми, которых он любил уж во всяком случае не меньше, чем американских. Оба были когда-то ближайшими соратниками Ильича, оба были известны своими воспоминаниями о нём, и ни в местную, ни в центральную печать ничто об их споре не проникло. Тем настойчивее каждый выступал на закрытых партийных собраниях, требуя справедливости.

И вот, выступив как-то на одном таком собрании, один из них неожиданно умер. Потрясённое собрание тут же большинством голосов решило, что это он видел Владимира Ильича в 1917 году в ночь под Рождество. Тогда второй большевик от огорчения, что мёртвому поверили больше, чем ему, тоже умер.

Так ушли из жизни два старых большевика, два верных соратника Ленина, один из которых видел его в 1917 году, в ночь под Рождество, в Нью-Йорке на Бродвее, другой – в Москве, на Тверской.

Сам виноват

Санька Бубнов был из пьющих мужиков. Не то чтобы он пил много, но и не мало. Как-то он напился и разошёлся: «Эх-ма! – кричит. – Однова живём!» Рубаху на себе порвал. Его унимают, а он ещё пуще расходится. И до того дошёл, что вспрыгнул на бочку и стал орать, что хочет жить, как Ленин.

– Не хочу жить в халупе, хочу как Ленин жить!

Его уговаривают:

– Ленин-то не лучше твоего живёт. Скромный он человек во всём. Это всем известно.

А Санька не слушает, совсем сдурел.

– Я, – кричит, – к Ленину въеду и заживу как царь!

А тут как раз Ильич идёт. Услышал это и говорит:

– Ну что же, Саня, будь по-твоему. Въезжай ко мне, а я съеду.

Санька тут же перебрался к Ильичу.

Проснулся он утром и видит: серость кругом, скудость. Тараканы бегают. «Наверное, и клопы есть, – подумал Санька. – Всё как у меня. А вот огуречного рассола у Ильича точно не будет. Не такой он человек, чтобы огуречный рассол держать». Саньке позарез опохмелиться нужно, но ведь у Ильича и водки не будет. Тогда, может, хоть пива ящик-другой найдётся? Не может быть, чтобы Ильич даже пива не пил.

Санька кинулся было на кухню и обомлел: не было у Ильича никакой кухни. Он в одной комнатке жил, а в углу примус стоял старенький. Понял тут Санька, что дал он маху. Сел он на стул и заплакал. А стул под ним треснул и развалился. Он давно неисправный был: у Ильича не было денег его починить.

И зажил Санька как Ленин.

Сам виноват.

Самозванец

Случилось, что Ильичу нужно было что-то купить, а денег у него при себе было мало. «Ничего, – подумал он. – Возьму взаймы. Ведь меня знают».

Он выложил все деньги, какие при нём были, на прилавок.

– Остальные потом, – сказал он.

Продавщица сосчитала и сказала:

– У вас, гражданин, не хватает.

– Я и говорю: отдам потом, – удивился Ильич. – Я – Ленин.

Позвали директоршу. Директорша заколебалась.

– А сколько ты получаешь? – спросила она. Она почему-то не поверила, что перед ней Ленин, а то бы сказала «вы». Ильич получал мало, ему было стыдно в этом признаться, и он сказал:

– Тысячу рублей.

И покраснел, потому что не умел лгать.

– Ха-ха! – рассмеялась директорша. – Так много Ленин не получает. Нет, ты не Ленин. Сейчас узнаем, кто ты такой.

Позвали милиционера.

– Вот, – сказала директорша, – выдаёт себя за Ленина, а сам получает тысячу рублей.

– Хе-хе, так много? – удивился милиционер. – Нет, брат, тогда ты не Ленин. Ты самозванец. Ленин получает даже меньше милиционера, так, рублей двадцать пять.

– Ну, не тысячу… Девятьсот, – сказал Ильич и опять покраснел, потому что опять пришлось лгать.

– И девятьсот много.

– Восемьсот.

– Пройдём-ка, товарищ, в каталажку. Посидишь там с ворами и бандитами, глядишь и вспомнишь, сколько ты получаешь.

Ильич шёл за милиционером и думал: нет, нельзя допустить, чтобы меня в каталажку посадили к ворам и бандитам. Надо сказать правду.

– Ладно, шут с тобой, – сказал он. – Тебя как зовут-то? Костя? Шут с тобой, Костя. Получаю пятнадцать рублей.

– Вот теперь, товарищ, я верю, что вы Ленин.

Милиционер Костя как-то подтянулся, преобразился и, взяв под козырёк, рявкнул:

– Владимир Ильич, вы свободны! Идите по вашим делам и не держите на меня зла! Ошибка вышла.

И Ильич пошёл своей дорогой, а милиционер Костя своей.

Неизвестный доброжелатель

Фиалка – цветок весенний. Особенно много фиалок в апреле. Летом их почти не бывает, а зимой тем более.

…Однажды зимой Владимиру Ильичу поднесли корзиночку фиалок. Надо было видеть, как он обрадовался! Кругом голод, тиф, разруха, а тут фиалки – нежный, ароматный дар весны.

Владимир Ильич подошёл к карте и задумался: откуда такой подарок? Из Африки? Но там он никого не знает. Из Австралии? Но и там он никого не знает. Ах да, фиалки могли прислать докеры из Чили! Но и докеров в Чили он не знает. Да и есть ли они?

Тут взгляд его упал на записку в букетике. Он развернул её, ещё не зная, на каком она языке. Записка была на русском языке:

«Вот видишь, Ленин, для нас ничего невозможного нет. Держись нэпманов!

С нами не пропадёшь!

Нэпманы».

Прочитав записку, Ильич в возбуждении заходил по комнате. Затем потребовал карандаш и на оборотной стороне написал:

«От классового врага подарков не принимаю. Фиалки выбросил в мусорное ведро.

Ленин».

Записку он велел отнести с нарочным к тем, от кого пришли фиалки. Фиалкам же обрезал ножничками корешки и поставил их в вазу с водой, а вазу установил на самом видном месте. Потом заложил руки за спину, словно в пьесе у Погодина, отошёл к окну и задумался.

Все-таки приятно, что тебя любят даже твои классовые враги.

Личный пример

На именины Ильичу подарили ослика. Осёл быстро привык к нему. Завидя его, он уже издали кричал: «Их-ах, их-ах», что по-ослиному значит «здравствуй». А Ильич никогда не забывал ответить. Это было либо «здравствуй, здравствуй, дурашка», либо – если Ильич был занят – «пошёл, пошёл, не до тебя». И осёл отходил и не обижался: понимал, что вождь занят.

И всё было хорошо, пока большевики не задумали на том осле работать. Хотели на нём листовки развозить или на сходки ездить – куда там! Осёл их и близко не подпускал.

Большевики стали думать, что с ним делать.

– Отдать его на колбасу, – говорили одни.

Другие знали, как Ильич привязался к ослу:

– Ильич не может без осла. Если отдадим его на колбасу, беда будет.

Так они спорили, а осёл жил себе и не работал.

Однажды объявили коммунистический субботник. Ильич пришёл сам и осла привел. Осла привязал, а сам стал таскать брёвна. Навалит бревно, какое потяжелее, и несёт как ни в чём не бывало. А если увидит молодую большевичку, то обязательно остановится и пошутит с ней. Он и с мужчинами шутил, но, конечно, не так ласково. У всех было радостно на душе. Каждый понимал, что работает не на капиталиста, а на себя.

Осёл смотрел, смотрел на большевиков, а потом как закричит: «Их-ах, их-ах!» И сам подогнул ноги, дал навалить на себя тяжёлое бревно и понёс туда, куда носил брёвна Ильич. Проходя мимо молодых большевичек, он покосил на них глазом. Очень они ему нравились, и ему очень хотелось с ними пошутить, как Ильич, но он не знал, как это сделать. Оказывается, он вовсе не был ленив. Просто он молодой был и без опыта. Ему надо было показать, чего от него хотят, а остальное бы он и сам понял.

…С тех пор не было такого коммунистического субботника, на котором бы не видели того осла. Он, как только слышал «Эй, все на коммунистический субботник – бесплатно работать!», начинал радостно кричать: «Их-ах, их-ах!»

И всегда первым являлся.

Не обманешь – не проживёшь

Умер один генсек. Старенький-престаренький уже был. Долго-долго он умирал, много лет. И вот наконец не стало его. В Политбюро выбрали нового генсека. Он тоже старенький был. Он поднялся на трибуну, пошатнулся – но не упал! – и сказал такую речь:

– Хочу я, товарищи, чтобы, как помру, положили вы меня в одном гробе с Ильичём. Чтоб, значит, мне сбоку лежать. Кто за?

Остальные старички разом подняли руки. Даже те, кому уже трудно было.

– Кто против?

Все с облегчением опустили руки.

– Решено единогласно! – сказал генсек и тоже с облегчением сел.

Скоро он умер. Четверо здоровяков взвалили его гроб на лафет и отвезли к кремлёвской стене, где и закопали.

– Как, неужели обманули его члены Политбюро? – удивится читатель. А чему тут, собственно, удивляться? Они хотя и члены Политбюро, а тоже люди. И они не хуже нашего знают: не обманешь – не проживёшь.

Дурная привычка

Виталию Стесину

Случилось, что шофёр Владимира Ильича заболел, и ему дали другого. Это был весёлый, обаятельный парень Вася. Его сразу все полюбили.

Сев за баранку, он оттёр кепкой пот со лба и сказал:

– Ну и жара нынче!

И весело выругался, да так, как даже при дамах непозволительно, а тем более при Ильиче. Ильич сделал вид, что не слышал. Он только ответил, тоже весело:

– Ничего, спадёт!

И они поехали.

Шофёр молчал недолго, а потом снова помянул жару и опять выругался – точь-в-точь как в первый раз. Ильич и на этот раз сделал вид, что не слышал.

– Молодец, Вася, – сказал он. – Хорошо ведёшь машину.

Вася подумал, что вождь, должно быть, не очень хорошо слышит. Он остановил машину и прокричал, наклонившись к Ильичу:

– Жарко, а?

– Да жарковато, – согласился Ильич.

И тут Вася опять выругался, прямо Ильичу в ухо. Ильич уже не мог делать вид, что не слышал. Хлопнув дверцей, он вышел из машины. Минут через десять он вернулся с кружкой холодного кваса.

– Вот, – сказал он, – это помогает от жары.

Вася залпом выпил квас, крякнул – и они поехали.

Некоторое время Ильич молчал, а потом наклонился к Васе и загнул такое, что Вася чуть-чуть не наехал сначала на дом, потом на дерево. Он резко притормозил.

– Вот это да-а! – Он глядел на Ильича и с некоторой растерянностью, и с неподдельным восхищением. – Такого я даже от нашего брата-шофёра никогда не слышал!

– Вот видишь, – сказал Ильич, посмеиваясь. – Выражаться матерно и я умею, но только этого не делаю. Нехорошо это. Надо бы тебе эту привычку оставить.

После этого случая Вася совершенно преобразился. И курить бросил, и пить. Его даже узнавать перестали.

И не только при Ильиче, но даже при дамах он больше не выражался матерно.

Конверт с виньетками

Один мужик, будучи в нетрезвом виде, так сильно прибил жену, что она убежала из дому. Убежала она не куда-нибудь, а к другому мужику, на другой конец деревни. Первый мужик затосковал. Когда по прошествии трёх дней жена не явилась, он сделал письменное заявление сельскому милиционеру о своей пропаже. Прошла ещё неделя, но никто, даже сельский милиционер, не мог сказать мужику, где его жена, здорова ли и вместе со вторым мужиком живёт или порознь.

И вот однажды, когда первый мужик как раз собирался утопить в большой кружке самогона своё горе, он получил маленький конверт с виньетками по углам. С нетерпением вскрыв его, он прочитал по складам:

«Ваша супруга проживает в селе Н., что двести вёрст к северу от столицы. Раз в неделю в ту сторону идёт от вас поезд, билет в один конец стоит 3 руб. 14 коп. Любит вас. Прощает. Ждёт с большим нетерпением. Обнимает и целует.

Ваш Ленин».

К письму было приложено три железнодорожных билета: один в один конец и два в обратный. Мужик тут же надел тулуп, сунул билеты за пазуху и поехал в Н. Там он в самом деле нашёл свою супругу. Привезя её домой, он задал ей хорошую трепку, и они снова зажили душа в душу.

С тех пор каждый раз, когда жена убегала от него, мужик больше не искал её, а неторопливо сворачивал козью ножку, закуривал и садился на крыльцо ждать письма от Владимира Ильича, куда ехать за женой. И не было ещё случая, чтобы Владимир Ильич обманул и не написал!

И каждый раз в конверт вместе с письмом было вложено три железнодорожных билета: один в один конец и два в обратный.

Римский гладиатор

Гуляя как-то чудным летним утром по Воробьёвым горам, позже переименованным в Ленинские, Владимир Ильич лицом к лицу столкнулся с римским гладиатором. Гладиатор был головы на четыре выше его, широкоплеч и при доспехах. Видя, что отступать некуда, Владимир Ильич дружелюбно улыбнулся и сказал: «Здравствуйте, гладиатор!» Ильич картавил, поэтому получилось «здгавствуйте, гладиатог». Но гладиатор понял. Он с удивлением посмотрел на Ильича сверху вниз (он только теперь заметил его): «Какой я тебе гладиатор? Человеку носить нечего, а в магазинах одёжи не достать. Вот и приходится надевать на себя всякую чепуху».

И он пошёл, позвякивая доспехами, своей дорогой, в глубине души очень довольный тем, что его приняли за гладиатора.

Самоубийца

Митя Плетнёв был хороший парень. Работал он слесарем, всегда был весел и доброжелателен.

И вдруг повесился.

Пошёл слух, будто он повздорил с владельцем фабрики Кругловым. Был – и не стало человека. Ильич, как узнал о трагедии, всплеснул руками:

– Мити не стало? Такой был славный малый!

Он решил лично расследовать дело и поехал не мешкая. Тут было что-то не так. Тут пахло классовым конфликтом, а это было очень хорошо для агитации и пропаганды. Когда он прибыл, Митя уже лежал, вынутый из петли. Владимир Ильич похлопал его по щеке. Наверное, он думал: вот, сейчас Митя откроет глаза и всё расскажет. Но Митя молчал.

– Чего к покойнику привязался? – недовольно буркнул подошедший сторож.

– Мне бы только узнать, отчего это он так. Я рабочий вождь, Ленин.

– Всё равно – покойника не трожь. Он своё получил.

– Что же это было, а? – стал Ильич допытывать сторожа. – Может, зарплату фабрикант Круглов ему не выдал?

– Всё было дадено.

– А может, обсчитал он его, а? Это бы нам ох как подошло!

– Не обсчитал, но и лишку не дал.

– А может, обругал как? Может, матерно, а?

– Сказал только: «Иди, Митя, зарплату получать». А боле ничего не сказал.

– Что же тогда было, что было?

Ильичу пришло в голову обыскать покойника. Так и сделали и нашли записку. Вот что в ней стояло:

«Эх, Нюра-Нюра, не вышло у нас с тобой счастье и не выйдет уже. Я сейчас уже холодный, а ты ещё живая, теплая. Любил я тебя одну, да только без толку. Прощай навеки. Ты по мне не плачь, да ты и не будешь, я знаю. Передай от меня поклон фабриканту Круглову. Хороший он был человек, и зарплату всегда сполна выдавал.

Митя».

– Это чёрт знает что! – Ильич забегал туда-сюда по комнате. – Да ты думал ли своей головой? – он остановился перед Митей. – Из-за девки, ай-ай-ай. А ещё рабочий.

Потом он повернулся возбуждённым лицом к сторожу:

– Поклон фабриканту передавать, а? Как вам это нравится?

На лице его выразилось глубочайшее презрение:

– А ещё рабочий!

И с громким «тьфу» Ильич выбежал из помещения.

А Митя остался лежать, холодный и никому не нужный.

Ходоки

Владимир Ильич всегда готов был помочь и советом, и делом, и люди шли и шли к нему. Шли толпами. Так их и прозвали: ходоки. Приходили они к Ильичу мрачные, а уходили все весёлые, с радостными лицами. Это означало: опять Ильич помог, добрым делом или советом.

Однажды пришли к нему пять мужиков просить вот какого совета: бежать им в Америку или не бежать? Ильич, ввиду важности дела, кликнул Надежду Константиновну, чтобы поставила самовар. Долго советовались мужики с вождём, отхлёбывая из чашек вкусный, ароматный напиток, причём Владимир Ильич уговаривал их не бежать, говоря, что Америка далеко, а они отвечали, что это ничего, главное – чтобы не поймали.

– А вы откуда будете, мужички? – спросил Владимир Ильич.

– Мы камчатские, – ответили мужики.

Даже с далёкой Камчатки шли люди к вождю! Шли по морозу в лаптях, не боясь простуды. Да и только ли с Камчатки – и из Крыма, и с Урала шли. И приходили все мрачные, а уходили весёлые, с радостными лицами. Ушли с радостными лицами и те, с Камчатки: разрешил-таки им Владимир Ильич бежать в Америку!

Ныне все четверо живут в Америке и поминают вождя добрым словом.

Булочки

Два малыша остались беспризорными. Было это в далёком 20-м году. Отец их был булочником, а когда булочную отняли, стал выпекать булочки дома. Он пёк, а мать продавала. А потом нагрянуло ЧК, и малыши остались беспризорными.

– Вот что, – сказал один другому, – нам нужна новая мать. Не то мы, когда вырастем, станем ворами и бандитами, а это нехорошо.

И они пошли искать себе новую мать.

Женщина с добрым лицом, какую они хотели, им долго не попадалась. Но наконец счастье улыбнулось им.

– Мама, мама! – кинулись малыши к той, кто должна была стать им новой матерью. Увы, это оказался Владимир Ильич. Его доброе лицо ввело их в заблуждение. Владимир Ильич, узнав, в чём дело, рассмеялся и погладил обоих по головке:

– И как это вы приняли меня за женщину, а?

В тот же день он устроил обоих в детский дом, потому что тоже понимал, что иначе они станут ворами и бандитами, когда вырастут.

Они и не стали ворами и бандитами. Выросли и занялись знакомым делом: булочки выпекают. Но теперь уже законно.

Грамотный

Когда при большевиках разразился голод, Ильич задумался, как помочь людям. И придумал отбирать у мужиков хлеб. Конечно, это была необходимая мера, это мужики понимали и хлеб отдавали охотно.

Пришли выгребать хлеб и к мужику Савельеву, а того как раз не было дома – были лишь жена да детишки. Как стали у них выгребать хлеб, жена завыла. А детишки совсем не испугались! Весело им было смотреть, что дяденьки делают. А дяденьки тоже весёлые были, и пахло от них самогоном.

Тут показался Савельев.

– Хто, – прохрипел, – дозволил?

– Да ты что, Савельев, газет не читаешь? Сам товарищ Ленин, вот кто!

Савельев покраснел: стыдно ему стало, что он газет не читал. Да и как ему их было читать? Неграмотный он был.

Месяц спустя схоронил Савельев жену и ребятишек, купил букварь и засел за грамоту. Трудно ему было в его возрасте грамоту одолевать, но он не сдался – одолел.

Ныне он четыре газеты выписывает!

Раки с пивом

Два жандарма пришли в ресторан и присели в уголке.

– Опять неудача, – вздохнул один. Они ловили известного бандита, но он никак не давался им в руки.

– Далеко он не уйдёт, – сказал другой. – Как сюда придёт, так и будет наш.

– А вдруг не придёт?

– Если бандит, то придёт. Вкусно покушать, выпить – это они любят.

– Как же мы его узнаем?

– У него денег много. Он раков себе закажет.

Тут в ресторан вошёл невысокий крепыш в кепочке. Снял кепку, и все увидели, что он лыс. Один жандарм воскликнул:

– Это же Ленин!

– Тоже хорошо. Поймаем сегодня Ленина, а бандита потом.

Тот, кого они приняли за Ильича, заказал себе раков и бутылку пива. Потом ещё и ещё одну. После восьмой он захмелел.

– Пора! – шептнул старший жандарм. Они кинулись к тому, кого они приняли за Ильича, и стали вязать. А тот вырывался и матерился на чём свет стоит.

– Нет, это мы не Ленина поймали, – сказал младший жандарм. – Ленин бы так не сумел.

Тут они увидели, что обе руки и даже шея у лысого в наколках. Было ясно, что это не Ленин.

– Отведём его в участок – там разберёмся, кто он.

Они повели лысого в участок, а он орал, что он не Ленин – понял уже, что его поймали вместо кого-то другого. Народ кричал:

– Смотрите, смотрите: Ленина в участок ведут!

А лысый злился и орал:

– Не Ленин я, не Ленин, вашу мать!

В участке начальник сказал жандармам:

– Поздравляю! Ведь это наш бандит. И как это вы его опознали?

– Он раков себе заказал.

Когда бандита уводили, он ещё кричал:

– Не Ленин я, не Ленин, мать вашу так и растак!

– Сами видим, – отвечали жандармы. – Сами не дураки. А вот ты – дурак. Зачем раков заказывал?