Текст книги "Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть"

– Когда мы успели вернуться, Наденька? – вопрошающе произнесла тетя. – Это шампанское, возможно, оно прокисло.

– Не думаю, правда, я не заметила, как мы вернулись, но кое-что помню. Помнишь, тетя, мы остановились у сбербанка и Ёсиф пошел внутрь? Я это почему-то отчетливо помню.

– Нет, я не помню, видимо, на меня шампанское действует иначе. А где мои розы? – проведя рукой по волосам, заметила тетя. – Я что, ее потеряла?

– Да далась тебе эта виньетка, потеряла по дороге, возможно, – резко ответила Надя. – Что-то не так. А где эти олухи.

Произнеся эту фразу, они с тетей услышали доносившийся из дальней комнаты мат Сталена. Надежда подошла к двери и толкнула ее своей изящной ножкой. То, что она увидела, окончательно убедило ее в догадке. Над столом склонились долговязый и ее грузин, на столе лежали восемь слитков желтого цвета. Стален орал на непонятном грузинском наречии. Орал он почему-то на слитки. Подойдя ближе она увидела, что все слитки грубо выкрашены желтой краской, края некоторых имели выщерблины, под которыми виднелось темно-серого цвета вещество. Это был металл. Сомнения рассеялись. Надя подошла к столу, взяла в руки один слиток и, махая перед носом у Ёсифа, учительским тоном потребовала объяснений. Стален рассказал правду. Надя заревела и удалилась в комнату к тете. Через полчаса она с красными от слез глазами подошла к Ёсифу, что было силы влепила ему пощечину и громко объявила:

– Если ты, скотина, не перестанешь воровать, я от тебя уйду, я не собираюсь тратить свою жизнь на вечную каторгу. С этого дня, Ёсиф, ты будешь делать только то, что я говорю, и баста, другому не бывать. Ты меня понял, скотина?

– Понял, понял. НЭ нервнЫчай, не крЫчи, я тебе лУблю, Надя, я больше не буду, – по-детски ответил Стален.

– Вот и хорошо, а теперь спать, и чтоб я вас не слышала до утра, – она со всего размаху хлопнула дверью комнаты. И, подойдя к тете, попросила прощения за все.

Знакомство с Троцкиным

Утро следующего дня задалось ясным и теплым. Дождь, моросивший накануне, за ночь весь вылился и ушел тонкой полосой в Залив. Квартира тети постепенно просыпалась. Первым проснулся Джежинский и соответственно проскочил незамеченным в уборную. Проведя утренний моцион, он вошел в залу, где еще вчера проходила вечеря. Оглядев стол, он заметил недопитый бокал и потянулся за ним.

– Шампанское по утрам пьют либо аристократы, либо дегенераты, поставь на место, Филя, – резко прикрикнула Пупская. Она стояла в дверном проеме, вся пронизанная утренними лучами света, с распущенными волосами. И от этого силуэтоподобного образа она становилась еще более грозной, и голос ее звенел зловеще.

– Поставь, нам сегодня предстоит важный день. Мы пойдем в город, знакомиться с историей и искать работу. Да, да, ты не ослышался, работу. У меня уже заканчиваются сбережения, и мне не по силам двух дармоедов кормить.

– Что ты, Наденька, я так посмотреть хотел, чем можно поживиться. Я согласен пойти работать, я давно об этом мечтал. И Слава Ленину, что я вас встретил, – извиняясь, ответил Джежинский.

– Все, я поняла, иди буди нашего багдадского вора, хватит ему в объятиях Морфеуса пребывать! – приказала Надя.

Джежинский послушно поплелся в дальнюю комнату и захлопнул за собой дверь. Надежда присела на стул, опустив голову на две руки, и замерла в задумчивости. На какой-то момент она вдруг почувствовала ясное понимание будущего и предназначение своей персоны в истории человечества. Перед ее глазами появилось то самое светлое будущее, которое было описано в утопической теории Маркса Энгельса. И самое главное, она поняла, как она, Надежда Константиновна Пупская, достигнет этого самого светлого будущего. Революция. Только революция способна изменить жизнь простого народа к лучшему, только с помощью всенародного восстания и свержения монархии она приведет страну к миру и согласию. У нее родился будущий тезис будущей революции: «Когда низы не хотят, а верхи не могут». При этом мощь данного тезиса ей показалась таковой, что сам тезис мог применяться во всех сферах жизни. От неодушевленных, до одухотворенных. Ломать существующий строй она решила, тактически опираясь на теорию Маркса Энгельса, а практически – на своих друзей, Сталена и Джежинского.

В дверях показался заспанный Ёся. В туфлях на босу ногу и косоворотке, доходящей до самых колен, с взъерошенной шевелюрой и усами, торчащими в стороны, он походил на комического персонажа, почтальона Печкина. Этот народный герой стал нарицательным, когда его подали в розыск, после того как он утащил с почты посылку золотого песка, высланную по ошибке почтой одним миллионером с прииска. На всех телеграфных столбах любого города висели листовки с изображением Печкина. С усами, шевелюрой и в плаще до колен, с перетянутой через плечо почтовой сумкой. Так и Ёсиф с просони походил на Печкина.

– Садись, Ёсиф, – указала на стул Надежда. – Эй, Джежинский, поди тоже сюда, я говорить буду.

Джежинский подсел к Ёсе.

– В общем, так, парни, я долго думала, пока мы ехали в столицу, читала и поняла, что так, как мы живем, больше продолжаться не может. Посмотрите на народ, в кого его превратили. Деревня пьет беспробудно, беднеет, и разваливается крестьянство. Труд земледелов и животноводов не в моде. Город, подобно Гришке Распутнику, погряз в разврате и разгуле. Высшее общество, как оно себя величает, живет в однополых браках, покупает в аптеках морфий и кокаин, продает свою душу за псевдоблага и при этом правит низами. Лицемеры! Низы не хотят этого, а верхи не могут предложить низам то, что имеют сами. Вопрос. Что произойдет со страной в будущем? Ответ. Она скатится в пропасть ада и канет в лету. Так было всегда, так будет и сейчас. Если… – она сделала многозначительную паузу, посмотрела на обоих парней, находящихся под явным очарованием Надежды, и продолжила: – Если мы, ты, я, он, она, – указала рукой на дверь в комнату тети, – не восстанем. Именно восстанем. Другого пути нет, как писал Адольф Плюр в своем послании нации «Моя баба». И я, как истинная женщина революции, говорю: Цветная Революция – истинный путь, и другого нет, – выдохнула она.

Повисла пауза. Парни переваривали в своих бестолковках вышесказанное. В комнату вошла тетя, зевая и поправляя пеньюар. В просвете проема ее фигура походила на изваяние древнегреческих скульпторов. Крутые бедра, мощная талия и высокая грудь напоминали Джежинскому Венеру Милосскую. Он так и впаялся в нее похотливым взглядом. Ёся, наоборот, продолжал чесать затылок и вникать в слова любимой. Первым заговорил Стален.

– Я, кАнечно, все понЫмаю, Надя, но что тИ читаешь?

– Маркса Энгельса, а что ты так волнуешься, Ёсиф? Не переживай, я все продумала. У меня все ходы записаны, – со знанием дела ответила Пупская.

– А ты что слюни пускаешь, очнись, Филя, – добавила она. Джежинский повернулся в сторону Надежды.

– Поставь нам чайку, мы с тетей почаевничаем. Присаживайся, тетя, посидим поокаем.

Зрачки тети сделали оборот внутри белков, она не ожидала такой фамильярности от племянницы, но все же присела. Что-то ее в Наде тревожило.

– Наденька, а ты случаем не заболела, больно вид у тебя нездоровый? – спросила она.

– ЗаболЭла, – вставил Ёся.

Надя острым взглядом осекла продолжение.

– Нет, милая тетя, я пока еще не принимала ванну и не убрала волосы, некогда было. Я теорию мира во всем мире решала в отдельно взятой стране претворить.

– Настолько это важно, что забыла про ванну? – осведомилась тетя.

В этот момент Джежинский принес горячий чайник и стал разливать кипяток по чашкам.

– Разве так важно, помню я о ней или нет, когда такие перспективы открываются перед нами. Мы сегодня же приступим с моими соратниками, – Надя кивком указала на двоих парубков, – к поиску будущих революционеров в столице.

– Да, милая Наденька, ты в ссылке точно тронулась разумом. И что тебе не живется спокойно? И мужчины есть, и достаток имеется, что еще надо, Надя?

– Полно тебе, тетя, давайте лучше чай пить и надо идить в город, – подытожила Пупская.

* * *

Выйдя на улицу, троица ощутила легкое дуновение свежего бриза, доносившегося с реки, и отдаленные возгласы людей, доносившиеся оттуда же. Немногочисленные лужи на Ново-Калинкиной мостовой напоминали о вчерашней непогоде. Они прошли в противоположную сторону от Государственной сберегательной кассы, напоминавшей о неприятных вечерних прогулках, и вышли на Петергофский проспект. Проспект пестрил всевозможными торговыми лавками, предлагающими пончики, бублики, конфетки, бараночки. Всюду сновали беспризорники с кипой газет наперевес и кричали что было сил фразу, от которой даже видавший каторгу Ёся съежился. «Граждане и гражданочки! Спешите читать, покупайте последний выпуск новостей. Вчера в нашем городе на Фонтане ограбили Государственную Сберегательную кассу № 1, Воры вынесли сто тысяч золотом, Покупайте, не жалейте гривенник! Ограбление века. Впервые за сто лет. Наша казна обеднела, как жить дальше. Тем, кто поймает вора, обещано вознаграждение – пять тысяч казначейскими билетами». Троица остановила пробегающего мимо парнишку, купила у него свежий номер столичной «Искры» и впилась глазами в новость. Новость гласила, что ночью банда грабителей пробралась в хранилища сберкассы № 1, взломала все сейфы и вынесла сто тысяч золотом, что составляет сто килограмм в слитках гохрана. На месте работает криминалистическая полиция, отрабатываются различные версии, в городе введен план по поимке преступников. Усилены наряды городских жандармов.

– Это же вранье, чистая ложь, – по-славянски запричитал грузин. – Там не было золота. Скажи, Филя? – он вопросительно посмотрел на Джежинского.

– Балбес, ты бы вчера башкой своей думал, а не метал искры оправданий сегодня. Бросай «Искру», забыли, что было, и пошли вперед! – приказала Надя.

Стален аккуратно смял «Искру», положил в урну и устремился вслед за Надей, идущей в авангарде троицы. Пройдя метров двести, они заметили конную жандармерию из двух конников. Жандармерия тоже приметила троих подозрительных личностей. Ёсиф, имея острый взор орла, сразу сообразил, что дело неладное. Он посмотрел на Надины ноги, она была на небольшом каблуке и в платье, прикрывающем щиколотку. Быстро перебирая в воспаленном мозгу преступника всевозможные варианты отхода, Ёсиф поравнялся с жандармами. Надя с Джежинским прошли немного вперед. Один из конников спрыгнул с кобылы и приблизился к Ёсе.

– Ваши документы, – с ударением на «у» громогласно скомандовал он. Ёсиф достал из нагрудного кармана документ, нарисованный ему Айвазовым еще в Сталене, и протянул жандарму. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он мысленно начал применять свои гипнотические чары. Но они не действовали на офицера, глаза которого были устремлены в паспорт. Второй конник, не слезая с коня, пристально буравил своим взглядом Джежинского.

– Стало быть, Стален, Ёсиф Виссарионыч? – спросил жандарм.

– Да, ваше благородие, так точно, – по-солдатски отчеканил Ёся.

– Служивый, што ли, коль так рапортуешь, аль каторжный?

– Никак нет, служивый, – соврал Стален, – отправлен на побывку, а это, – он указал на Надю и Джежинского, – друзья мои столичные с Фонтаны, слыхали, где кассу обобрали, – не моргнув глазом, соврал он. Они и вправду были похожи на столичных жителей. Долговязый, с козлобородкой, в зауженных брюках, и дама в платье и туфлях, коих было много в столице. Жандарм брезгливо оглянул парочку.

– А откуда сам-то, – поинтересовался он.

– С Тифлиса, полку генерал-губернатора Константина Пупского будем, знаешь такого? – выпалил он.

– Пупского, кто ж его не знает, садюга еще тот был. Скотина приличная, Слава Ленину, что его выслали из столицы, лютовал гад, – оживился конник.

– Ага, падла, моего батьку сгноил в казематах, – добавил второй.

– Да щас не лучше, скотина скотиной, мордует нашего брата, – поддержал их Стален и взглянул на Надю. Надя, только усмехнулась и, присвистнув, добавила:

– Будет вам, при даме негоже судить. Не судите, да не судимы будете.

– А вы чьих будете? – отдавая Ёсе документ, поинтересовался жандарм.

– Я, сударь, генералу Безобразову, троюродной племянницей буду, – услышав про Безобразова жандарм моментально пристукнул шпорами и отдал честь:

– Не имею честь больше задерживать, ступайте с миром. Смотрите только, дальше по проспекту ищейки из уголовки рыщут, они всех без разбору в кутузку, в отдел для разбору. Отсиделись бы вы, барышня, дома пару деньков.

– Учтем-с, – ответила Надя и устремилась дальше по проспекту, увлекая за собой парней.

– Ну, ты и скотина, Ёся, ты почему моего папеньку позорил, ладно эти два неотесанных вояки, но ты-то, ты? – отойдя от видимости жандармов, отчитала Сталена Надя.

– Я НадЭжда в роль вошОл, прости, – волнуясь, оправдался он.

– Хорошо, мой грузин, но смотри, чтоб больше ни-ни. Вы слышали, что он нам сказал про уголовку? Ох, и натворил ты делов, Ёсиф, – с нежностью произнесла она.

Впереди по проспекту они увидели людей в штатском, бесцеремонно хватающих праздношатающийся народец, который заталкивали в рядом стоящие черного цвета вояжи, именуемые в простонародье «черные вороны».

Оценив ситуацию, Надежда стремглав свернула в близлежащий переулок. Стален и Джежинский последовали за ней. Пройдя метров сто, троица остановилась у подъезда с табличкой номер три. Справа от парадной висел штандарт с надписью на немецком языке: «Geheimen internationalen kommunistischen Bewegung “KomIntern”». Что можно было перевести, как «Подпольное международное коммунистическое движение “КомИнтерн”». «Надо же, – подумала Надежда, – до чего дошла наша страна в своих демократических преобразованиях, даже подполье не скрывается». Надя, Стален и Джежинский вошли в подъезд. Огромный холл с высоченными потолками и дорогой люстрой встретил визитеров подъездной прохладой. С непривычки все трое зажмурили глаза. Отойдя от солнечного света, зрение стало различать лестницу с резными перилами, ведущую вверх. Слева от нее находилась комната дежурного по дому. Это было маленькое помещение восьми квадратных метров, где умещались и кушетка для возлежания, и стол, на котором лежала придомовая книга учета посетителей, и стул, на котором, собственно, и находился дежурный. Увидев посетителей, он в привычной для него манере осведомился у троицы, куда она следует, и, получив ответ: «В подполье», рукой указал на дверь справа от лестницы. Книга учета, видимо, предназначалась для посетителей, идущих вверх. Постучав в дверь, Надя надавила на нее, и она отворилась. Это была не просто комната, а огромная зала, с невысоким потолком, выкрашенным в салатовый цвет, в конце расположилась небольшая типография, которая стрекотала, как швейная машинка. Всюду, по бокам обеих стен, выкрашенных также в салатовый, стояли столы, за которыми восседали юноши и девушки лет восемнадцати и о чем-то непрерывно переговаривались между собой. Кто-то вставал, держа в руках папку с документами, и спешной походкой шел к типографии, кто-то передавал по столам кипу бумаг, закрученную в рулон, а кто-то сидел в выразительной задумчивости поэта и периодически почесывал затылок, вписывая в лежащий перед ним лист бумаги озарившие его мысли. Жизнь внутри подполья кипела. Надежда скомандовала двум ее спутникам оставаться на месте, а сама прошла вглубь залы. Навстречу ей, как из-под земли, вырос маленький, тщедушный человек, в белой накрахмаленной рубашке, в нарукавниках и черной жилетке, надетой поверх рубашки. Маленькие очки сдавливали его переносицу, и казалось, что они ему вовсе не нужны, потому что, смотрел он на Надю поверх них.

– Чем могу быть полезен? – спросил тщедушный. – Столь почтенной даме. Что привело вас к нам в подполье?

Этот человек располагал к себе своей интеллигентной манерой общения, вкрадчивый голос тщедушного произвел большое впечатление на Надю, и она от неожиданности выпалила:

– Вот, – указывая рукой на Сталена, протараторила Надя, – Вот этот молодой человек вчера обокрал Государственную сберкассу номер один, и ладно бы взял сто тысяч, про которые все газеты трубят, он взял восемь кусков металла, выкрашенных желтой краской. А теперь всюду полиция, жандармы, мы уж и не знаем, куда нам было скрыться, вот и набрели на вас.

– Очень правдиво, – заметил человек в нарукавниках. – Так я вам и поверил. Прямо с кассы к нам в подполье. Ха-х, вы, барышня, правду скажите, здесь вас услышат, мы же друзья, не зря же мы международное подполье, – он взглядом указал на всех людей, находящихся в зале.

– Я не вру, спросите у него сами, – обидевшись, парировала Надя.

– Хорошо, а как вы нас-то нашли, мы же глубоко законспирированная организация, нас ни одна ищейка найти не может. Как? – лукаво поинтересовался визави.

– Что значит – как, у вас у парадной табличка висит размером с ящик, где написано, что вы подпольное общество КомИнтерн, и дежурный нам указал на вашу дверь, мол тута вы.

– А он вам случайно не сказал, где деньги его лежат, и ключи не выдал от них, – съязвил тщедушный. – Нет у нас никакой таблички, и дежурный вам не мог указать на дверь, врете вы, барышня, все.

– Клянусь вам, не вру, идемте спросим у дежурного, и табличку мы вам покажем, – двое у входа одновременно закивали головой. Маленький человек подошел к двери, открыл ее и позвал дежурного.

– Охапкин, а ну, поди сюда.

Дежурный медленно встал с кушетки, потянулся зевая и неспешной походкой, шаркая по всему вестибюлю вошел в залу. Это был огромный человек, под два метра ростом, с бородой на все лицо и с черными кругами под глазами.

– Скажи мне, Охапкин, ты впустил этих людей в подполье? – осведомился тщедушный.

– Никак нет, товарищ Лев, никого не впускал, да и не было никого, – пробасил дежурный.

– А они утверждают, что ты указал им на дверь нашу и что пред парадной, на стене, висит какой-то ящик с названием нашего подполья. Что ты на это скажешь?

– Да врут они. Нет там никакого ящика, там вообще ничего нет. Враки, товарищ Лев. И дверь вашу я вчера в один цвет со стеной выкрасил, ее даже при полном солнце не заметишь.

– Ну-с, что вы на это скажете? – спросил товарищ Лев, оборачиваясь к Наде.

– Я ничего не понимаю, вы же нам указали на дверь эту, мы вам сказали, что в подполье, вы и указали.

– Не указывал я вам, я вас вообще в первый раз вижу, Спал я, ваше благородие, – оправдываясь, дежурный посмотрел на Джежинского.

– Какое я тебе ваше благородие? – возмутился Джежинский. – Я вот с ними, – он пальцем показал на Надю и Сталена.

– Да какая разница, была табличка или не была, видел нас ваш дежурный или нет, мы-то уже здесь, и стоим с вами разговариваем. Ищеек мы не привели, – вмешался Стален.

– А откуда мне знать, что вы сами не ищейки? – спросил Лев.

– А оттуда, – Стален указал пальцем в потолок. Странным образом это подействовало на тщедушного. Он распорядился дежурному никого не впускать и закрыть дверь с обратной стороны. Потом пригласил гостей в противоположный угол от типографии, велел ее приостановить, и усадил гостей против себя.

– Лев Давидович Троцкин, – представился он, – идеолог КомИнтерна. – Если все, что вы рассказали, правда, то это провидение. По-другому я это не назову. Нет у нас никаких табличек и вывесок с нашими определениями и Охапкин не дежурный, а наш законспирированный работник. Здесь мы готовим революцию.

Надя нервно заерзала на стуле.

– Я сегодня тоже об этом утром говорила, революция неизбежна. Нас точно друг другу Ленин послал. Иначе как мы все трое видели одно и то же. Без Ленина промысла не обошлось. Я даже придумала идиому: «Когда низы не хотят, а верхи не могут», – гордо произнесла Надежда.

– Я продолжу. Мы глубоко законспирированная организация. Наш девиз: «Один за всех, и все за одного». Глаза Нади заблестели от счастья. Троцкин продолжал:

– Мы построим светлое будущее, и никто нам не сможет помешать. Мы построим не светлое, а красное будущее, цвета алой крови, и ни один империалист не сможет нам помешать в этом. Наша сила – в народе. Мы разбудим от спячки страну, – все больше распалял свой ораторский талант Лев Давидович, применяя шаблонные тезисы Маркса Энгельса. – Пролетарии всех стран должны соединиться и взять в свой мозолистый кулак гидру капитализма и задушить ее.

– «И разорвать цепи неравенства, сломать хребет дракону порабощения», – подхватила Надежда, процитировав Маркса Энгельса.

– О, я смотрю вы начитанная барышня. Читали Маркса Энгельса, похвально, похвально, – возрадовался Троцкин. – Я так понимаю, мы сегодня точно определили свое будущее, – усиливая интонацию, процитировал Маркса Лев. – И кто не с нами, – произнеся, как призыв, он вопросительно посмотрел на зал.

– Тот против нас, – хором откликнулся весь зал.